Любовь на краю света

35

Тяжело задыхаясь, я решилась поднять глаза и выглянуть из-за высоких деревянных перил. Собаки ждали своего хозяина? Они прятались за толстыми стволами или под деревом?

— Я больше не буду тебя слушать, — прошептал Ной.

Я их не видела. Собаки, казалось, растворились в воздухе. Спуститься вниз мы все равно не решались; здесь у нас появилась крыша над головой, и мы успокоились. Плохая погода сделала мир темным, и я не представляла, сколько сейчас может быть времени. Мои часы остановились во время нашей переправы через реку. Сейчас полдень или поздний вечер? В моем желудке урчало, и я чувствовала себя изможденной.

— Ной. — Я дотронулась до его руки, потому что не знала, спал ли он.

— Да?

— Я не хочу провести еще одну ночь в лесу.

— Этого не будет. Не бойся, — пробормотал он сонным голосом и сложил руки на груди. — Нам нужно только обратиться к Вселенной.

— Вселенной?

Он вытянул ноги:

— Я всегда обращаюсь к Вселенной… Тебя я тоже попросил у нее.

— И как это сделать?

Он привлек меня к себе. Я легла на него, и наши тела сплелись — мы были насквозь промокшие и прекрасные одновременно. Пока мы целовались, я попросила у Вселенной горячую ванну, сухую одежду, постель и немного еды. Но все это казалось таким далеким, а пока мне оставалось бороться с чувством голода и аллергией на растения или чем-то в этом роде. Когда я поднималась, у меня подогнулись колени.

— Что с тобой? — спросил Ной обеспокоенно и сел.

Я услышала странные звуки и заметила, что мои руки лежат на животе. Черника оказалась вредной для меня: похоже, это первые признаки расстройства желудка.

— Ничего, — сказала я, понимая, что это прозвучало слишком бодро.

По выражению лица Ноя я поняла, что мне не удастся его обмануть. Казалось, он знал, насколько я была истощена. Все это время он слышал мое напряженное дыхание и астматический свист в легких. Я осмотрела местность. Она показалась мне картиной, состоящей из множества точек. Я приписала это наваждение своему голоду и отсутствию сна. Точки, танцевавшие у меня перед глазами, через некоторое время сложились во вполне ясное изображение.

— Так не бывает, — сказала я недоверчиво. — Вон там дорога.

Ной встал, потряс сонным лицом, быстро спустился с чемоданом вниз и с нетерпением ждал меня. Откуда у него столько энергии?

И снова мы боролись с побегами, ветками, корнями и камнями, наступали на грибы, царапали колени и утопали во мхах. Чем ближе мы подходили к дороге, тем сильнее становился шум в моем кишечнике. Мой желудок словно готовился к большому испытанию, так его трясло и лихорадило. Тогда, не в силах больше сдерживаться, я бросилась к ближайшему дереву, спустила штаны, присела и, наконец, сделала то, за что мне было очень стыдно, но чему я никак не могла противостоять. Срывая лист мать-и-мачехи, чтобы подтереться, я подумала, что во всем этом совершенно нет романтики. Я чуть не зарыдала. Почему это у нас не могло быть так, как у других влюбленных пар? Почему мы не могли просто сидеть в кинотеатре, есть попкорн, целоваться и наслаждаться жизнью? Вместо этого мы, истощенные, слепо и бесцельно бродили по холодному лесу, нам в спину дышали собаки и вертолеты, и, как будто этого было недостаточно, мой желудок сошел с ума, а из-за аллергии мне было трудно дышать. Я вытерла рукавом глаза, проглотила несколько слез и вернула себе самообладание. Ной подошел ко мне.

— Черника, — сказала я смущенно, стараясь удержаться на ногах и справиться с сильным головокружением.

— Тебе лучше? — спросил Ной и взял меня за руки.

— Да, меня немного покачивает, но в целом лучше, да. Пока ты со мной… — Я прикусила губы, снова опасаясь захлебнуться в слезах. Рука Ноя была теплой; она помогла мне снова прийти в себя.

Мы вышли на дорогу. Он была хорошо подготовлена, здесь чувствовалось присутствие туристов и цивилизации. Чуть позже я открыла свой путеводитель, который оказался так испорчен ветром и непогодой, что в нем почти ничего нельзя было разобрать. Несмотря на это, мы шли, ориентируясь по нему. Ной, как заряженный на долгое время, свободно двигал ногами, а у меня от движения перехватило дыхание. Пустота в желудке привела к головокружению, и мне пришлось сдерживаться, чтобы не бегать за дерево через каждые несколько шагов. Мои колени и все мои мышцы болели, на ногах появились нарывы, самый сильный — на внутренней стороне большого пальца. Каждый шаг для меня был пыткой. Я не знала, как идти дальше.

— Тебе нужно отдохнуть, — сказал Ной, и мы нашли место под нависающей скалой. Листья были мокрые, я дрожала от холода и истощения. Ной попытался отвлечь меня: он спросил о том, что заставило меня в итоге поверить ему. Я вытащила флакон из кармана и осторожно открыла крышку.

— Что ты делаешь?

— Понюхай. — Я поднесла флакон к его носу.

Он поморщился:

— Тьфу. Эликсир жизни сестры Фиделис.

— Что?

— Она пила его постоянно. Особенно отвратительно это было во время занятий. Она утверждала, что благодаря ему можно жить вечно. — Он взял его у меня из рук.

Моя реакция была очень медленной. Слишком поздно я заметила, как он поднес его к губам и сделал глоток. Я тотчас же забрала его и спросила:

— Ты сошел с ума?

Он сглотнул и подавился.

— Что ты наделал? Черт возьми! Ной! — Я не могла в это поверить. — Это яд, который она добавила в твою минеральную воду, — закричала я в отчаянии.

— Это не яд, — улыбнулся он. — Это рыбий жир, вероятно, столетней давности, и он не убьет тебя. Попробуй!

Ошеломленная, я уставилась на него. Что он сделал? Он хотел убить нас? Умереть вместе с Ноем. Как Ромео и Джульетта. Да, наверное, уже все равно. С тех пор как я попала в подвал, я чувствовала печаль, которая заставила меня задуматься о собственной смерти. Я проглотила каплю. Мне стало не по себе, но не от рыбьего жира, а от того, что я узнала. Деревья вокруг меня начали кружиться. Я словно была на карусели, которую не могла остановить. Затем у меня потемнело в глазах, и я упала на землю. Меня стошнило. Ной опустился на колени рядом со мной и положил руку мне на спину.

— Там ручей, — сказал он, когда мне стало немного лучше, показывая в сторону.

Кашляя, я пошла за ним к маленькому ручейку, который журчал между берез. После того как я сделала несколько глотков кристально чистой воды, я смогла наконец выразить в словах свой страх за Ноя.

— Если это не яд, то… что сделало тебя больным? — спросила я.

— Я не знаю, но уж точно не рыбий жир.

— Но… но если… что, если…

— Марлен. — Он крепко держал меня. — Я не болен. Тебе не нужно опасаться за меня. Сейчас я боюсь за твое здоровье. Что с тобой?

— Это всего лишь черника, отсутствие сна и слишком сильное волнение. Вполне естественна после этого стресс-реакция. Ной! Я боюсь за тебя. Это страх смерти. Вдруг ты умрешь, как только мы дойдем до города. Я не хочу потерять тебя. Неужели ты забыл, как плохо тебе было после концерта?

— Нет, я не забыл. Но это был не рыбий жир, который я сейчас выпил. Я не думаю, что это сделала сестра Фиделис. Она хоть и дурной человек, но никогда бы не смогла убить меня, она меня любит.

— Кто же тогда? Ансельм, по-видимому, тоже не мог. Виктор?

Он покачал головой.

— Или в этой игре есть еще кто-то, кого я не знаю, или это был мой крестный отец, — предположил Ной.

— Доктор Адамс?

Он кивнул.

— Тогда мы придем к нему и поговорим. — Рассердившись, я уперлась руками в плечи Ноя и поднялась — энергия порождает энергию. — Пойдем.

Я взяла Ноя за руку, и мы пошли дальше — Ной почти бегом, а я, ковыляя и качаясь, как испорченная игрушка. Снова

во мне появились сомнения. Что, если он умрет от удушья, как только мы доберемся до города? Действительно ли нам так нужно в город? Все меньше я хотела идти туда.

Вдруг он остановился и положил мне обе руки на щеки:

— Посмотри на меня.

Я сделала это:

— Ты, наверное, знаешь, как красивы твои глаза?

Он улыбнулся:

— Ты же знаешь, что мои глаза безразличны для меня? Но мне небезразлично, что ты постоянно сомневаешься во мне.

— Тогда позволь задать тебе вопрос.

Он кивнул.

— Ты на сто процентов уверен в том, что ты не болен, или ты просто так думаешь?

Он вздохнул:

— Я так думаю.

— Ты знаешь об этом так же мало, как и я! — сказала я и поняла, что начинаю сердиться.

Он вздохнул еще раз, и этот вздох пришел из глубины его души.

— Если даже на секунду предположить, что я ошибаюсь, то лучше уж я умру свободным, чем взаперти навсегда. Ты понимаешь это?

— Нет… да… Ах, господи. Я, должно быть, совсем сошла с ума.

— Ты сумасшедшая?

— Да, — сказала я в ярости.

— Конечно, ты не в себе. Кто же хочет знать, что лежит в красном чемодане и из чистого любопытства садится в чужую машину? Совсем сумасшедшая! — Он толкнул меня в бок, смеясь, потянул за руку, побежал вперед и упал в лужу. Вода плеснула ему на живот, но он не обратил на это внимание.

— В своей опасной игре ты хоть раз подумал обо мне? Что я буду делать, если ты умрешь? — возмущенно воскликнула я. — Я не переживу этого.

— Тогда мы умрем вместе. Как Генрих Клейст и его Генриетта. В холодный осенний день они сидели на берегу озера неподалеку от дома, заказали себе кофе и ром, дурачились и смеялись, как маленькие дети. Два выстрела нарушили этот осенний пейзаж. Сначала он выстрелил ей в грудь, потом — себе в рот. Когда их нашли, она лежала на спине, сложив руки. Клейст сидел перед ней на коленях, положив голову на пистолет.

От того, как он это рассказывал, мне в первый раз стало немного не по себе. Отвратительное чувство в моем животе превратилось в ноющую боль. Он серьезно?

— Об этом тебе рассказала сестра Фиделис? — спросила я высоким голосом, надеясь, что он не услышит возобновившийся шум в моем желудке.

— Я довольно долго изучал этот вопрос. Она рассказала мне только о его самоубийстве, но я хотел знать, как он это сделал, не давал ей покоя, и тогда она восстановила историю целиком, по нашим книгам.

Я погладила его по плечу:

— Ты когда-нибудь задумывался о том, чтобы покончить со всем этим?

Пройдя несколько шагов, он задумался.

— В жизни каждого человека бывала смертная тоска. Нечто большее, чем та, которая причиняет боль. — Он ударил себя в грудь.

Я споткнулась на ровном месте, и он поймал меня.

— Ой… с тобой действительно все в порядке? Тебя все время качает. Я разозлил тебя? — спросил Ной взволнованно.

— Нет… ты не… я боюсь, Ной, боюсь, что с тобой что-то может случиться, боюсь, что с нами что-то может случиться. Я не хочу думать о смерти. Я…

Во мне снова пробудилось дикое существо. Я надавила кулаком в живот и подавила его. Оно должно оставаться там, где было.

— Я не могу умереть, прежде чем, довольный и радостный, не помирюсь со всем миром, и, прежде всего, с тобой, моя дорогая Марлен, — продекламировал он, как актер. В нормальных обстоятельствах я бы, наверное, рассмеялась. Но в этот момент его слова произвели на меня тяжелое впечатление.

— Мы же помирились? — спросила я с опаской.

В ответ он нежно поцеловал меня. Но сейчас мы не были довольными и радостными. Ной, казалось, почувствовал мое мрачное настроение и пытался разрядить ситуацию нежным тоном своего голоса:

— Ты знаешь, чего я хочу? Я голоден, очень голоден. Ты не видишь где-нибудь яблоню или жареную курицу?

— Голод, — повторила я.

— Я еще не умер? — Он погладил себя по пустому животу.

Знакомый звук вертолета снова заставил нас вздрогнуть. Я вытянула шею, ничего не увидела, но звук был опасный, и мы постарались скрыться под деревьями.

Дождь, сейчас мелкий и оттого еще более гадкий, не прекращался, и даже Ной казался каким-то вялым. Голод он переносил тяжелее, чем движение или промокшую насквозь одежду. Дорога была узкая и кривая, и совсем скоро я уже не знала, идем ли мы вообще по дороге, у меня в глазах помутнело. Я все еще на твердой земле? Как облака оказались подо мной? Или я иду по пустому пространству или водяному пару? Когда мы подошли к колючей проволоке, которую нам предстояло преодолеть, я очнулась и почувствовала недостаток воздуха, жжение в желудке и мочевом пузыре и боль в мышцах. Прежде я бы расплакалась от изнеможения, боли и отчаяния. Но сейчас я не хотела плакать. Просто не могла. Я уже выплакала все слезы.

Когда перед нами показался полузаброшенный деревянный домик, я поняла, что не сделаю больше ни одного шага, даже если в нем очень грязно. Он состоял из двух частей: с одной стороны — пара крошечных окон и входная дверь; на другой стороне раньше, скорее всего, была конюшня. Серая деревянная кровля обрушилась. Ставни висели косо, а окна были покрыты слоем пыли и паутины. Я оставила Ноя стоять под дождем, а сама прошла несколько ступенек вверх и тряхнула входную дверь. Щеколда не сдвинулась ни на миллиметр. Мы обошли конюшню по высокой траве. Еще одна дверь с замком. Желая во что бы то ни стало получить крышу над головой, я взяла дощечки, вставила их в дверной проем и выломала этот дряхлый замок. Дверь открылась.

От запаха навоза, коз и грязи у меня перехватило дыхание. Ной едва сдерживался и зажал нос. Через щели в стенах проникал слабый свет. В углу лежало сено.

— По крайней мере, здесь сухо, — заметила я, и, не теряя ни секунды на размышления обо всех тварях, которые ползали здесь, я легла, свернулась, нашла теплое тело Ноя и моментально заснула. Последнее, что я услышала, был его урчащий желудок, бульканье в моем животе и неприятный свист моих легких, который доставлял мне немало хлопот.

Один раз я проснулась, потому что у меня все болело. Было темно. Около дома сновали какие-то тени и наводили на меня адский страх. Они выглядели как мужчины с оружием. Шаги? Голоса? Возможно, это были только тени деревьев или животных. Я положила руку Ноя на свой живот, крепко прижалась к нему и сказала себе, что, пока он здесь, со мной ничего не может случиться.

Я проснулась от жуткого холода и судорог, сотрясавших все мое тело. У меня болели все мышцы, как будто меня кто-то избил. Я протянула руку в пустоту. На том месте, где лежал Ной, остались только пустота и холодное сено.