Любовь на краю света

30

Он будет ненавидеть меня вечно. Но если я ничего не сделаю, то его может убить молния, накрыть лавина, его может заклевать хищная птица или, наконец, он может утонуть. Снова и снова я предвидела опасности на его пути и не могла избавиться от мрачных мыслей. О чем он думал, решаясь на такой безрассудный поступок? Он был слеп, черт возьми! Разве он не знал этого? Вспышка света осветила крыльцо. Без стука я ворвалась в контору сестры Фиделис. Вспоминая позднее этот момент, я удивлялась, что дверь не была закрыта. Открытая сумка лежала на столе. Рядом с ней еще какие-то вещи, кошелек и выглаженный платок с вышитыми инициалами. Я не намеревалась осматривать их, однако при слабом свете телефона заметила флакон с глазными каплями, выкатившийся из сумочки. Я хотела положить его обратно — флакон был еще наполовину полон, — как вдруг увидела, что пипетка была неподходящей. Попытка насадить ее на флакон оказалась неудачной. В итоге пипетка и флакон оказались в разных руках, и я почувствовала запах, настолько сильный и отвратительный, что меня чуть не стошнило. Это были не глазные капли. Нет. Это было… Что бы это ни было, оно имело запах разрушения. Запах яда и смерти. Это был смертельный яд. Я постаралась закрыть его как можно быстрее. При этом флакон выскользнул из моих потных рук, упал на пол и покатился в темноту. Клак, клак, клак… Вот он остановился. Был ли это яд, которым пытались убить Ноя? Скорее всего, убивать его не входило в планы сестры Фиделис, но держать его при себе она определенно хотела. Она без проблем могла подсыпать яд во время концерта в его минеральную воду, в бокал, который он поставил на полу рядом с собой. Поэтому она хотела непременно сидеть рядом с ним.

Боже мой! Подобно цунами меня накрыло сознание того, что Ной говорил правду. Он знал, что был отравлен, и никто не верил ему. Даже я. В противном случае после его приступа на концерте мне необходимо обратиться в полицию. Все они — сестра Фиделис, Виктор, Ансельм, Адамс — должны дать показания. Расследование расставит все точки над i, обнаружив яд в его крови. Тогда все узнают, что он здоров — здоров и свободен — и содержится здесь против своей воли! Он будет жить со мной до тех пор, пока мы не узнаем, что случилось с его родителями, кто он и как попал в этот особняк. Мы могли бы быть вместе всегда, не скрывая своих чувств друг к другу. Я была так глупа! Все было бы по-другому, если бы я полностью доверяла ему. Моя совесть взбунтовалась, страх превратился в гнев, и я стала искать флакон на полу. Обладая этим доказательством, я могла бы спасти Ноя! К сожалению, свет от моего телефона еще больше потускнел, и я уже едва видела собственные ноги. Шаг за шагом я пробралась из прихожей в коридор с широко открытыми глазами. Он тут! В проеме между двумя деревянными досками лежал флакон. Когда я поднимала его, то заметила, что половая доска двигается свободно. Снизу шел холодный воздух. Что же это было? Я быстро положила флакон и не могла придумать ничего лучше, чем просто передвинуть одну доску. Она была короткая, как будто подложенная или подпиленная. Соседние были одна короче другой. Я смогла разглядеть квадрат, опустила свои пальцы в щель и приподняла одну доску, затем вторую и третью. Наконец, я увидела люк с двумя металлическими кольцами на крышке. Что-то мешало мне открыть его. Я не решалась дотронуться до железных колец. Трогать запрещено! — буквально кричал мой внутренний голос. Вдруг мне показалось, что кольца светятся. Я не хотела обжечь пальцы и потому быстро задвинула доски обратно и побежала к двери. Прежде чем выйти из конторы, я обернулась. В моей голове раздался громкий, почти невыносимый вопль: что сестра Фиделис прятала в тайнике? Любопытство все разрасталось, постепенно захватывая извилины моего мозга и склеивая их. Мне необходимо знать, что скрыто там. Голоса в моей голове вступили в спор друг с другом: «Вход воспрещен! Загляни туда, трус! Вход воспрещен! Посмотри же туда наконец, трус!» Естественно, мое любопытство победило.

Я снова подошла к коротким доскам и начала двигать их, одну за другой, пока не увидела два железных кольца. Один поворот — и мне удалось открыть узкие боковые дверцы. В середине я увидела черную дыру, подобную бездне ада. Холодный воздух ударил мне в лицо. Он напоминал чье-то дыхание и чуть не сбил меня с ног, пробудив во мне болезненные ощущения, наполнившие меня под влиянием слишком большого количества плохих новостей. Черная дыра перед глазами пришла в движение, вибрировала, как желейная масса, сливалась с раскрытым люком, деревянным полом, стенами и моей рукой.

Я решила, что причиной этой своеобразной игры чувств был мой внутренний страх за судьбу Ноя и, пытаясь успокоиться, потерла глаза. Напрасно. Я не могла спокойно дышать. Из темноты показалась подвальная лестница. Грохот громовых раскатов был такой силы, что я опасалась, как бы вилла не рухнула на меня. Держа телефон в дрожащих руках, я начала спускаться по лестнице в погреб. С каждым шагом становилось все холоднее. Стены коридора осыпались. Мои ноги были ватными, и я опасалась за равновесие. Снова и снова я старалась сдерживать себя и не дать чувствам завладеть моим разумом. Сначала я подумала, что это просто панический страх, однако когда я пыталась его преодолеть, то теплые пузырьки защиты, надежды, любви, уверенности в себе разрушались; во мне сражались друг с другом различные чувства, но страх был сильнее, он победил счастье, выглядывая из каждой щели в стене и проникая сквозь мою кожу.

Войдя в подземное хранилище, я была удивлена. Оно была такого же размера, как соседний бассейн. На полу что-то лежало — вероятно, бутылки с вином, накрытые толстыми черными, страшными мехами, наклеенными даже на влажных стенах. Меня трясло. Может быть, здесь раньше был винный погреб, в котором хранились гигантские бочки с напитком. Я подняла телефон, прищурилась и увидела в горшках что-то вроде рассады. Необычное место для растений. Ансельм оставил их здесь, чтобы позже высадить в стеклянном доме или в травяном саду. А что за ними? Я осторожно пошла дальше. Под моими ногами раздался хруст. Холмики. Несколько холмиков. Но это не грядки. Кто выращивает овощи под землей? Света, струящегося через крошечные проемы подвального окна под потолком, не хватало. Дрожь усилилась. Это не просто холмики. Это… могилы! С каждой вспышкой молнии я отчетливо видела перекошенные кресты, воткнутые в землю. Все сходится. Ной оказался прав. Мои внутренности перевернулись. Я сглотнула, пытаясь не потерять самообладания и не желая верить, что в могилах лежат друзья Ноя, которые должны были умереть, чтобы не разгласить его местонахождение. Теперь мне стало ясно, что Ансельм, Виктор и монахиня были преступной бандой. Наверняка шестнадцать лет назад они подписали контракт, который гласил примерно так: вечно оставаться здесь или умереть. Тот, кто захотел уйти, был убит. Все мое тело тряслось от отвращения и паники. Я задавалась вопросом, кто был за все это в ответе. Между тем я слишком доверяла Виктору. Но как я ни думала, я все же не могла понять, почему никто не должен знать о Ное и его жизни здесь. Прежде мне это казалось чем-то сказочным: из ревности злая мачеха поместила царского сына в темницу; он будет там, пока не услышит пение девушки, в которую влюбится, и решится на побег. Сквозь огонь и воду предстояло пройти ему, слепому и нищему, не раз допуская ошибки, до тех пор, прежде чем он встретит наконец девушку и взойдет на трон. Она плачет от счастья, ее слезы падают на его глаза, и он снова может видеть. Но так было только в сказке. Я была совершенно сбита с толку. Я схватилась за голову и запретила себе думать о сказках, вместо того чтобы признаться, что все это время Ной был прав. Рыдания вырвались из моего горла. Я прислонилась спиной к холодной стене, царапая руками камни. Ручейки слез бежали по моим щекам. Я была готова наброситься на сестру Фиделис. Боль в груди была такой невыносимой, что хотелось кричать. Изо рта вылетел сдавленный вопль. Этот подвал свел меня с ума. Я сошла с ума. Почва уходила у меня из-под ног. В реальности или в воображении я видела, как передо мной качались надгробные кресты.

— Марлен! — Голос сестры Фиделис поразил меня, как меч.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что произнесенное ею слово смутило меня больше, чем то, что она нашла меня.

— Марлен! — Как давно она знает мое настоящее имя и с какой стороны идет ее голос? Она пришла сюда из хранилища? Или сверху из конторы? Огонек свечи мерцал на стенах.

Я застыла, услышав звук шагов надо мной, позади меня, рядом со мной. Они становились все громче, угрожая растоптать меня.

— Марлен? — Эхо ее голоса отражалось от стен, прыгало туда-сюда, как мячик, который становился все быстрее, больше и сильнее, превращаясь в звуковую лавину. — Марлен… Марлен… Марлен!

Я закрыла уши руками. Несмотря на это, голос проник в меня, но вдруг стал звучать по-другому. Теперь это был голос мамы.

— Марлен! — кричала моя мама. — Вернись!

— Марлен! — кричал Ной. — Марлен!

Голоса мамы и Ноя звучали так страшно, что я начала громко петь и трясти головой. Затем я начала кричать, потому что я не хотела слышать их, не хотела слышать в их голосе страх за меня. Сделав вдох, я услышала хлопок, потом еще один и два раза какой-то непонятный скрип. Голоса начали отдаляться!

Я побежала по лестнице вверх и поняла, что я слышала: сестра Фиделис закрыла сначала одну, а потом другую створку люка и повернула железные кольца. Обоими кулаками я била в дверь над своей головой и кричала как резаная.

Они хотели оставить меня умирать здесь, внизу. Ной верно говорил: почему ты не ушла, теперь уже слишком поздно. Я упала как подкошенная. Сильный гром заглушил мое отчаяние. Отблески молний освещали деревянные кресты на могилах, которые на мгновение показывались из темноты. На дрожащих ногах я спустилась по лестнице и подошла к могилам. Слабый свет телефона указывал мне путь.

Под ногами хрустел песок. Я остановилась у первой могилы. Деревянный крест был червивым. На нем был небрежно подвешен деревянный щит. «Vigor», — гласила краткая надпись фломастером на нем, которая чем-то напоминала граффити на стенах зданий или дверях или этикетку на банке с огурцами. Ной никогда не рассказывал мне о ком-либо по имени Вигор. Мне не хватало воздуха — наверное, из-за страха перед могилами. Страшные тени надгробных крестов двигались на каменных стенах. Спустя некоторое время я поняла, что они возникали от слабого свечения моего телефона.

На следующем креста я увидела надпись «Мишель». Чуть выше ее стоял год рождения — такой же, как у меня. Когда Мишель попала сюда? Они любили друг друга? Наверное, тяжесть утраты была слишком велика, и поэтому он не говорил о ней.

На третьей могиле не было креста, но стоял черный камень. На нем было выгравировано: DIE CISI ETE. Это была надпись на латинском: слово «DIE» я знала, оно могло значить, в частности, «в конце дня», «CIS» значит «по эту сторону». Но ETE? По-французски с ударением на одну или обе e, которое я никогда не могла поставить правильно, ete означало «лето». Но какой смысл имела надпись? По эту сторону, в конце дня, летом? По звучанию это напоминало место встречи. Или имя. При ближайшем рассмотрении я поняла, что пробелы между словами можно было поставить по-другому. Моя голова, казалось, сейчас разорвется на части. Я медленно подошла к последней могиле. Она была немного в стороне от остальных. В этом углу было еще темнее.

От ужаса я закричала. Последняя могила была открыта. Вырытая яма. В глубине ее лежал наполовину сгнивший гроб. Рядом с ним кучи земли. Надгробие было полированным и мраморным, как будто в этой могиле должен был лежать кто-то особенно важный. Справа и слева от него стояли цветы в вазах, которые даже при слабом свете казались удивительно свежими, как будто их сорвали совсем недавно. Два имени были выгравированы на нем. Широко раскрыв глаза, я пыталась прочитать первое имя, рядом с которым виднелось круглое изображение — можно было увидеть, что это была фотография красивой женщины. Как ее звали? Аурелия? Было слишком темно, и мне пришлось подождать следующей вспышки молнии, потому что я боялась подойти ближе к открытой могиле, а свет моего телефона был слишком слабым. Наконец блеснула молния, и я смогла рассмотреть не только имя Аурелии рядом с фото, но и другое имя из трех букв, навсегда врезавшееся в мою память, — Ной. Кто-то уже попытался выдолбить в камне дату его рождения, как и год смерти — этот год, только месяц и день еще остались незаполненными.

Это уже слишком. Я повернулась и, в полубессознательном состоянии ударившись о лестницу, посмотрела на могилы. Затем мой взгляд упал на саженцы в горшках, и, сама не знаю почему, я вдруг почувствовала сильное желание сделать с ними что-то. Как одержимая я перетаскивала горшки к могилам и высаживала растения в землю, косо и криво, бестолково. Лишь когда горшки опустели и нежные саженцы выглядывали из могил, я почувствовала себя немного лучше.

В этот момент мой телефон окончательно разрядился, а вместе с тем пропали и остатки мужества. Темнота леденила мне душу. Это был мой конец. И Ноя. Наверное, там, за этими могилами, есть еще одна, на которой уже было написано мое имя. Но я уже не хотела ее видеть.

Я уже не закрывала глаза руками и, сидя на лестничных ступенях, прижала голые пальцы ног друг к другу и свела ноги, боясь обделаться. Этого приключения я не переживу. Какая же я глупая! Ной целую неделю пытался предупредить меня. Он говорил, что никто еще не выходил за пределы особняка живым, а я была глухой. Тихо опустившись на ступеньку, я заплакала.

Вскоре холод стал просто невыносимым. При такой температуре замерзает вода. Вполне возможно, здесь было теплее, чем мне казалось, но после жарких дней я чувствовала себя здесь как в холодильнике. Мои губы потеряли чувствительность, мои босые ноги превратились в ледышку. Я поняла, что если ничего не предпринимать, то я быстро умру. Не только я, но и Ной. Все так, как они и хотели. Они хотели убить его. Я должна этому помешать. Нет, Ной!

Скованная судорогой, я на четвереньках ползла по лестнице вверх и стала стучать кулаками в дверь, пока окончательно не выбилась из сил. Я долго и громко кричала. А потом, жадно заглатывая воздух, будто после стометровой дистанции, снова села. Нет, я не собиралась сдаваться, простая передышка и снова в бой. Я думала о Ное, который лежал в грязной яме и умирал.