Любовь на краю света

36

Ной исчез!

Они его нашли и забрали.

— Ной? — В панике я вскочила.

Вокруг снова было так темно, что я не могла видеть собственную руку и споткнулась о половицу, опрокинула кувшин с молоком, который с грохотом полетел на пол. Я была как пьяная.

— Ной! — закричала я, подойдя к деревянной стене, ощупывая ее и пытаясь найти дверь. Но дверь не находилась. Я взаперти. В темной вонючей дыре, наполненной навозом, крысами, мышами и…

— Почему ты кричишь? — Я услышала спокойный голос Ноя и узнала его силуэт в полуоткрытых дверях дома, через которые внутрь проникал холодный воздух. — Я здесь.

Я подбежала к нему.

— Больше никогда так не делай! — закричала я на него и начала бить обеими кулаками ему в грудь. — Никогда не уходи без предупреждения!

Затем в изнеможении я опустилась на пол, чувствуя, что волнение отняло у меня слишком много сил.

— Прости. Я не хотел тебя пугать. Ты так крепко спала. Все хорошо. Ты вся дрожишь, и у тебя тяжелое дыхание. Иди ко мне. — Он взял мои руки, обнял меня, и я согрелась.

— Где ты был? — спросила я.

— Я сидел на улице у двери. Я не могу здесь находиться. Этот запах убивает меня. К тому же у меня все болит. Пошли. Я думаю, нам лучше отправляться дальше.

— Так темно.

— Ничего страшного, — сказал он, и я впервые позавидовала ему, потому что он не знал разницы между светом и тьмой. Сонные, мы пошли дальше. И все же пару часов мне удалось поспать. Дождь прекратился, но было холодно. По крайней мере, наша одежда немного высохла. Свежий воздух отрезвляюще подействовал на меня. Тем не менее первые шаги были адски сложными, поскольку потревожили мои нарывы. Открытые части тела горели, как в огне, и я чувствовала, что иду по раскаленным углям. Мой желудок болел и сжимался от боли. Начинало светать. Мы подошли к фонтану, который подарил мне надежду на то, что цивилизация уже близка. Мы напились вдоволь воды. Иногда мы слышали лай собаки. Я по-прежнему не знала, сколько сейчас времени. Плача от усталости, я упала на траву на обочине дороги, схватившись за ногу Ноя и за чемодан, который был во всем виноват. Вот и все. Это конец.

— Ты можешь делать, что хочешь, но я не сделаю больше ни одного шага. — Я зарыдала и начала бесцельно бить по чемодану. Я садилась на него, пыталась его продавить, била им по обочине, затем открыла его и попыталась разорвать подкладку, но он по-прежнему успешно отражал все мои атаки.

— Марлен, — услышала я голос Ноя. — Что ты делаешь… прекрати, пожалуйста, ты меня пугаешь… Марлен!

Снова и снова я слышала, как он повторял мое имя, но не могла остановиться и, как сумасшедшая, била по чемодану, пока были силы, постоянно рыдая.

Ной крепко меня обнял и держал до тех пор, пока я не успокоилась. Он был теплым. Я не знаю, сколько мы просидели так.

— Хорошо, — сказал Ной и положил мне руку на плечи. — Мы просто останемся здесь и будем ждать лучших времен. Боже мой, как я голоден.

Он нагнулся, сорвал лист мяты, и в его глазах промелькнула тоска. Это вызвало у меня истерический смех.

— Ты странный. — Я вдруг заплакала, и у меня снова начался спазм. Успокоилась я только в его объятиях.

Лай собаки разбудил меня. Когда я открыла заплаканные глаза, было уже слишком поздно. Собака стояла перед нами. Ной положил свои руку на мою и, казалось, застыл от страха, когда животное подошло к нам. У собаки была длинная шерсть. Ее глаза налились кровью, губы висели прямо на больших зубах. Она понюхала колени Ноя и оставила слюнявый след. Мы боялись сделать вдох. Во второй раз я видела, что Ною было страшно. Он дрожал всем телом, как и тогда, в конторе сестры Фиделис, когда я вышла из подпола с могилами.

— Генрих! — закричал вдруг женский голос. — Генрих, ко мне! Отстань от молодых людей.

У меня словно камень с сердца упал.

— Боже. — Ной застонал и положил руку на грудь.

Нехотя собака поддалась своей хозяйке и позволила надеть на себя поводок.

— Марлен, — спросил Ной, — кто это?

Я была в таком стрессе, что не смогла ничего ответить. Передо мной стояла немного полная женщина сорока лет в мужской шляпе поверх серо-коричневых волос, в полах которой уже набралась лужа воды размером с ладонь. Ее джинсы были заправлены в измазанные грязью резиновые сапоги, а дождевик оливкового цвета блестел от дождя. Она посмотрела на нас нежным взглядом.

— У вас измученный вид, — заметила она трезво.

Я взглянула на Ноя, затем на себя и вдруг поняла, как мы выглядели. В наших волосах было полно игл, веток и грязи. У Ноя была царапина на щеке и синяк на лбу — они появились, когда он пытался сдвинуть камень на плоском берегу реки. Мое лицо наверняка выглядело ничуть не лучше. На нашей коже было столько царапин, что можно было подумать, будто стая кошек атаковала нас. К тому же после ночи в отвратительной хижине мы были в поту и от нас исходил ужасный запах.

У нас был не просто измученный вид, мы были совершенно истощены и замучены. В ту же секунду слезы снова потекли по моим щекам. Нет больше сил.

— Я могу вам как-то помочь?

Мы одновременно кивнули и, вздыхая, помогли друг другу встать. Мои мышцы сводило, а ноги горели.

— Мы очень рады, что встретили вас, — сказал Ной дружелюбно и протянул ей свою руку. — Я Ной.

Сестра Фиделис, конечно, обучила его манерам, но при первой же возможности мне нужно подсказать ему, что его поведение выглядит несколько старомодно и скорее может озадачить людей вроде этой женщины, которая не знала, что делать в таких случаях.

— Ты пьян?

— О, нет. — Он повернулся к ней. — Я не пьян, а слеп.

Для него это было самая естественная вещь на свете. Он рассказал мне, что еще пять лет назад не знал, что с ним что-то не так. Только встретившись с детьми, которых сестра Фиделис допустила к нему, он догадался об этом. Они говорили о вещах, которых он не понимал, и хотели играть с ним в «жмурки». Когда они заметили, как быстро он их ловил, то рассердились и завязали ему глаза, хотя и после этого ничего не изменилось.

— Слепой… Ах, боже мой, — сказала она и сделала испуганное лицо. — Я Фрейя. — Она пожала ему руку. — Я живу неподалеку отсюда. Если хотите, можете пойти со мной.

Пока я вставала на свои пузыри, у меня закружилась голова. Генрих сновал около наших ног, и мы спотыкались об него. Я спросила себя, почему меня больше не радовала неожиданная помощь. Почему я все еще чувствовала себя так ужасно? Все вокруг меня казалось нереальным. Может быть, деревья на обочинах — это просто фон? Как будто я нахожусь на сцене или на картине. И меня все еще преследуют камеры?

— Генрих! — Качая головой, Фрейя потянула поводок. — Эта собака настоящий теленок. Я взяла его из приюта, потому что мне было его жалко, потому что он такой некрасивый. Он прекрасен, но, к сожалению, слишком непослушен. Какая скверная сегодня погода. Снова собирается дождь.

Она натянула шляпу на лоб, сошла с дороги и пошла по тропинке через лес. Мы следовали за ней, вышли на луг, и я не могла отделаться от ощущения, что за нами наблюдают, что где-то по ту сторону моей жизни сидит публика с попкорном и колой, непрерывно комментируя наше бегство и высмеивая мое жалкое физическое состояние, и что там уже разгорелся спор, доберемся ли мы до цели или умрем раньше. Куда мы идем? Я потеряла ориентацию в пространстве, подняла руку и помахала небу, насмешливо улыбаясь и подмигивая своей аудитории, которая наблюдала за мной через объектив камеры. К счастью, ни Фрейя, ни Ной не заметили этого проявления моей ненормальности. Я уже представляла себя в психбольнице, прикованной к кровати и постоянно принимающей горы лекарств. Мои родители стояли перед решеткой на дверном оконце.

— К ней нельзя приближаться, она не знает, что делает, и может быть опасна, — услышала я голос врача, который по звуку напоминал голос Ноя.

Выпустите меня! Освободите меня из моего тела! Избавьте меня от меня самой.

— Марлен? — Ной сжал мою руку, и мне удалось на мгновение отбросить эти ужасные мысли и ощущения.

Дом Фрейи оказался черным кубом из бетона и стекла. Он стоял на краю луга, как на краю стола. Дом для уединенной жизни — таким было мое первое впечатление. Казалось, в округе нет ни одной души. Она нажала указательным пальцем на кнопку в стене, и входная дверь с шумом раскрылась. Я ожидала увидеть все что угодно, но только не высокотехнологичный дом, место которому в рекламном каталоге современного жилья. Рукам Ноя здесь было чем заняться: стремясь дотронуться до всего, что было для него новым, сейчас он ощупывал гладкие бетонные стены.

— Можете пройти в обуви, — сказала Фрейя и в резиновых сапогах начала подниматься по длинной лестнице наверх.

— Ну, уж нет, — сказала я. Во-первых, она у меня была очень грязной, и к тому же я не могла дождаться момента, чтобы наконец избавиться от туфель Ирины.

Мы сидели на лестнице и отдирали обувь от своих подошв. Какая боль! Ной тоже застонал.

Сначала я хотела взять чемодан наверх, но Ной смог уговорить меня оставить его здесь. Как по яичной скорлупе — настолько сильно болели наши ступни — мы медленно шли вверх по лестнице и вошли в современную гостиную с кухней в центре. Письменный стол стоял перед большим окном, из которого открывался потрясающий вид на долину.

— Антара, — сказала Фрейя, и я увидела город на горизонте.

Радоваться мне или нет? Ной казался возбужденным. Я поняла, что пути назад нет. Мы должны были выяснить, что случилось с ним. В этом нам мог помочь ноутбук, стоявший на столе, между горами книг, тетрадей, отдельных листов и записных книжек. На рабочем столе ноутбука стояла фотография одинокого кривого дерева в песчаной пустыне. Эта картина произвела на меня сильное впечатление. Я буквально ощущала запах верблюдов, изображенных на ней. Они повернулись в мою сторону, их бугры двигались, толстые губы дрожали; они смотрели на меня, как будто желая мне что-то сказать, падали на колени и прыгали на меня прямо с монитора. Я ударила себя руками по лицу и упала в кресло. Верблюды, которые прыгали с монитора… На секунду у меня возникло подозрение, что меня кто-то отравил. Это уже давно была не я. В моем теле жила другая личность, кто-то прокрался в меня.

Верблюды на экране отвернулись от меня — это всего лишь фотография и больше ничего.

— Ты хочешь принять душ? — Только сейчас я поняла, что Фрейя, наверное, уже давно стояла рядом со мной. Я действительно сошла с ума.

— Да, с радостью… спасибо. — Я заставила себя улыбнуться.

Фрейя привела нас в современную ванную комнату, извинилась за то, что в ней не было ванны, дала нам пушистые полотенца и показала, какими шампунями мы можем пользоваться.

— Вы справитесь сами? — Затем она вышла.

Мы стояли друг напротив друга, только Ной и я. Не ночью, не в лесу, не в подвале, не на чердаке, и никто не наблюдал за нами. Только мы вдвоем в четырех стенах. Все в порядке. И в то же время не совсем. Ной был смущен, как и я. Мы не находили слов.

Я испугалась, когда увидела отражение наших лиц в зеркале.

— Что такое? — спросил Ной.

— Мы выглядим как после сражения в джунглях. Во Вьетнаме, Камбодже или еще где-то.

Я хотела снять одежду, но забыла, как это делается, и осталась стоять как парализованная. Ной слушал шум моего дыхания, подошел ко мне и взял меня за запястья:

— Что с тобой, Марлен?

Он испугался, когда я неожиданно поцеловала его в губы. На расстоянии вытянутой руки меня ждал душ, и я уже предвкушала момент, когда смогу ощутить теплую воды на своей коже. Я и Ной.

— Давай забудем обо всем на десять минут. Как тебе такая идея? — сказала я, когда мы разомкнули губы.

— Неплохо, — сказал он с улыбкой и начал раздеваться. Он быстро сбросил одежду. Я почувствовала, как кровь прилила к голове. На нем не осталось ничего, кроме носков, которые он также снял, он заметил, что я наблюдаю за ним: — Что такое?

— Ничего, — пробормотала я и вылезла из своей мокрой одежды.

Дрожа, я взяла его за руку, открыла стеклянную дверь душевой кабины, и мы вместе встали под душ. Наши проблемы и вправду казались в этот момент такими далекими. Смеясь, мы исследовали душевой механизм. Я улыбалась, впервые за несколько последних дней. Ной с большим интересом нажимал на все кнопки, и струи воды то и дело выстреливали по плитке. Мы плакали от неестественного и истеричного смеха. Наконец заработал душ.

Мы намыливали друг друга, наслаждались запахом нашей кожи, стараясь не пропустить ни одного кусочка тела. Лопатки. Позвоночник. Щеки. Бедра. Пупок. Ключицы. Кожа на коже. Рука на коже. Губы на коже. Ной прикасался ко мне так осторожно, будто от любого неверного движения я могла исчезнуть раз и навсегда. Я повернулась в его чутких руках. Мы поцеловались под водой и готовы были лечь на коврик, если бы мы не были в гостях. Мы по-прежнему желали друг друга. Я взяла полотенце, и мы вытерли друг друга насухо. В углу висел халат Фрейи. Я позволила себе снять его с крючка.

— Давай спросим, есть ли у нее футболка для тебя, — предложила я.

Ной завернул бедра в полотенце, и мы вышли из ванной.

— Вы разобрались со смесителем? — воскликнула Фрейя, согнувшись над кастрюлей. — Только дизайн, в остальном абсолютно непрактичная вещь. Я каждый день ругаю себя за него.

Я ощутила аромат оливкового масла, чеснока и базилика, который, конечно, показался мне божественным. Но мой желудок взбунтовался, и мне пришлось бороться с тошнотой. Я сделала глубокий вдох и поняла, почему мне стало плохо — посторонний запах смешивался с запахом еды; это был нитроглицерин или лак для ногтей, который пах резко и неестественно. Наверное, она забыла закрыть какую-то бутылку. Фрейя бросила спагетти в кипящую воду. Пар поднимался и уходил в вытяжку.

— Во всех домах звук отражается так же, как здесь? — тихо спросил меня Ной.

Сначала я не поняла, о чем он говорит, пока не осознала, что он впервые в жизни попал в другое жилище. Он знал только обветшавшую деревянную виллу. Бетонные стены, стекло и скупая, но изысканная обстановка делали звук высоким и далеким, хотя на самом деле этот дом был намного меньше, чем тот, в котором он жил.

— Я не люблю, когда все заставлено, — сказала Фрейя и опустила помидоры в кастрюлю. — Мне хватает беспорядка в голове.

Она повернулась, и половник выпал у нее из рук, когда она увидела Ноя с голым торсом.

— Мне нужно достать халат моего сына. Он бывает здесь иногда, но, к сожалению, слишком редко.

Она пробежала мимо нас, украдкой бросив взгляд на Ноя, который тем временем принялся за кожаную спинку кресла. Мое внимание привлек половник, который до сих пор лежал на полу и внезапно превратился в нечто непонятное. Это была змея? Я подошла ближе, посмотрела на него с опаской, нагнулась и хотела поднять ее, однако моя рука больше не была моей рукой: она выглядела как мощные мужские руки с волосами и толстыми жилами. Сверху я наблюдала за мужской рукой, которая взяла половник, превратившийся теперь в шприц. Шприц подобрался к моему глазу и хотел впиться в мой зрачок. Я закричала, упала на пол, и Ною пришлось приложить немало усилий, чтобы снова вернуть меня на кухню Фрейи.

— Это всего лишь половник, — сказал он озабоченно и всунул его в мою руку.

— Хорошо, — ответила я. — Всего лишь половник. Думаю, я просто устала.

— Я знаю, — сказал он, хотя мы оба видели, что это неправда. Скорее всего, я стала пациентом для психиатра — тревожное расстройство, или шизофрения, или как это еще можно назвать. Или наркотики. Не нужно было пробовать рыбий жир сестры Фиделис.