Маг четвёртого ранга

Глава 15 — Их первая ночь

Шэн и Фая казались быть дружелюбными. В отместку семья Феримор старалась быть такими же. И у тех, и у других получалось сделать видимость славного дружеского вечера, получалось настолько удачно, что у Шэна немного отлегло от души волнение, и эти люде не казались теперь подозрительными. Обычная фермерская семья. Больше всего внимания Шэна привлекала малышка Тиша, маленькая любопытная девочка в платьишке из разноцветных отрезков ткани и в небольших сапожках, она была одета явно не по погоде, поэтому постоянно куталась в короткое дорожное одеяло, однако даже эта небольшая серая тряпица была слишком длинна для неё, и то и дело спадала с узких плеч и плелась за своей хозяйкой по следу.

Матрона семейства то и дело возмущалась на дочку, что та никак не может усидеть на месте и всё ходит вокруг Фаи и Шэна, мешая им отдыхать. Малышка Тиша сразу краснела и стыдливо пряталась за подол матери, но чуть позже снова подбегала к чужакам, останавливалась за пару шагов до них, наклонялась что бы снизу вверх заглянуть в их лица. Если Шэн или Фая встречались с ней взглядами, то она тут же хохотала и убегала вновь к подолу матери, вся красная от смущения.

Для Шэна смех Тиши был настоящим испытанием и благословением… в груди что-то волнительно сжалось, напоминая о доме, и в то же время, над костром посреди леса царила славная уютная атмосфера семейного ужина.

На костре, когда ещё только разбивали лагерь, повесили котелок, у семьи Феримор были с собой кое-какой картофель и приправы, а также немного солонины. Фая же решила проявить дружелюбие и предложила для общей трапезы семейства кусок копчёной зайчатины, матрона приняла дар с большим одобрением и предложила парочке присоединиться к общей трапезе.

Вот так вот они и оказались у костра все вместе. Фая и Шен сидели рядом буквально вплотную, бок к боку, невольно касаясь друг друга коленями, и страшно тушевались, и медлили, отвечая на вопросы семейства.

Пока похлёбка готовилась на костре, их спросили о том, откуда они родом.

Они отвечали, что Фая жила в лесу и была дочерью егеря, а Шэн случайно заблудился в лесу и наткнулся на их дом.

Тогда вопросы начали касаться уже самого Шэна, о том, как это он оказался в здешнем дремучем лесу и откуда он родом.

Шэн отвечал хуже, несвязнее, ему явно не хватало человеческого общения в последние пару лет жизни. В какой-то момент Фая решила спасти его, и сама поведала семейству историю, о неудачном наёмнике, отряд которого разбили бандиты.

Семейство покивало с важным видом, видимо решив, что эта тема болезненна для Шэна, потому он так несвязно что-то лопочет.

Дальше вопросы неожиданно стал задавать младший сын, по имени Кири, парень неловко улыбался Фае, то и дело отводил в сторону глаза, но его в бок подпихивали старшие, может потому он и решился на свои странные вопросы.

— А какого это молодой девушке жить в лесу одной, без подруг?

— Ну… со мной были мои родители, — больше Фая ничего не добавила, в её понимании родителей было больше, чем достаточно, и ещё кто-то ей не требовался, она и понятия не имела зачем они вообще нужны, эти друзья, ведь всю свою девятнадцатилетнюю жизнь она как-то обходилась без них.

Однако Кири такой ответ не удовлетворил и показался странным, но видя, что девушка не собирается его дополнять, он задал следующий вопрос, и пока он его задавал, Шэн готов был покляться, что парень покраснел как рак, однако в желтоватом неровном свете костра цвет его лица разглядеть было невозможно:

— Но ведь у тебя и жениха никакого не была, как это женщине без суженного… совсем никакого будущего. Что собирались сделать твои родители, когда бы… ну… пришло время?

И отвёл глаза в сторону, однако искоса на Фаю поглядывал. Над костром повисла тишина. Два других брата перестали шептаться. А отец семейства и матрона внимательно смотрели на девушку, вылезшую из леса, кажется, и их интересовал ответ на этот непростой вопрос.

Однако Фая лишь широко улыбнулась, и ответила просто.

— Но Светлоликий послали ко мне Шэна, так что к чему теперь волноваться? — она обхватила рукой сидящего рядом парня, притянула к себе, и на глазах у семейства Феримор впилась в его губы.

Шэн уже очень давно не участвовал в таких посиделках, потому чувствовал себя неловко сверх меры, и такая подстава от подруги выбила его из колеи окончательно. Их долгий показной поцелуй прекратился. Люди у костра улыбались и о чём-то перешёптывались, а Шэн отставил в сторону пустую плошку, из которой совсем недавно хлебал похлёбку, встал, и пошёл к их с Фаей общей лёжке, сооружённой из веток, палых листьев и сверху накрытая плащом.

Он ощущал на своей спине недовольный острый взгляд Фаи, но участвовать в этом недоразумении ему больше не хотелось.

Он лёг, закрыл глаза, в бок тут же воткнулась какая-то сучковатая палка. Он повозился, пытаясь поудобнее улечься, но это ему удалось не сразу, и он ещё больше разозлился, хотя на кого конкретно направленна вся эта злость он понять так и не сумел. Уснул. А разговоры у костра не утихали ещё долго.

Чуть позже он проснулся от того, что рядом легла Фая. С неба светила луна, полная, яркая. Отдающая холодной желтизной. Он лежал на спине, и смотрел на сияющую россыпь звёзд, Фая прижималась к нему тёплым боком. Он сам не заметил, как успел продрогнуть. Посмотрел на медные локоны девушки, что в темноте казались чёрными, на её довольное лицо, она казалась счастливой, глаза умиротворённо прикрыты, расслаблена. Очень быстро она засопела, кажется, уснув, при этом одну руку она положила на грудь Шэна, прижалась к его плечу щекой. Он не смог удержаться и тоже лёг на бок, к ней лицом. Обнял, носом уткнувшись в её волосы, пахло хвоей и дымом костра.

Лёжа вот так вот, ночью, посреди леса, с ней в обнимку, он почувствовал себя вполне счастливым. Закрыл глаза, и вновь провалился в сонную негу.

Ему снился замок Сантерра. Шэн стоял у его каменных стен. Один. Вокруг ни души, был день, свинцовые облака нависли над миром. Никакого ветра. Не звучало пения птиц. Он ходил по смятой траве, по следам лошадиных копыт, по пятнам крови… что были повсюду. Но никого живого вокруг. Лишь звенящая тишина.

Вдруг он услышал шёпот. Он шёл откуда-то рядом. Совсем близко, словно шепчущий невнятные слова стоял у него над ухом. Он испуганно обернулся, но всё так же никого не увидел. А шёпот стал ещё ближе и чётче, он звучал словно у него в голове:

— Плоть… кровь… ты голоден… ты соскучился по человеческому мясу… пожри его… найди и пожри… живую… ещё дымящуюся теплом…ПЛОТЬ…

Последнее слово прозвучало стальным скрежетом, и он быстро опустил голову, наконец найдя источник шума. Круглый медальон, с треугольником внутри, он дрожал, он требовал взять его в руки, и Шэн стиснул его пальцами. Ощутил через потемневший металл как бьётся чьё-то сердце, ощутил тепло, и как по его пальцам стекает кровь.

Его разбудили, его вырвали из непонятного сна силой. Толчком, его оттолкнули в сторону, оттянули за волосы назад. Он ещё не успел проснуться, не успел понять, что происходит, а его уже выгнули назад и к глазам приставили кривоватое лезвие ножа. Шэн помнил этот нож. Ощущал от него знакомый запах копчёного кролика. А чуть впереди шипела и бодалась Фая, он видел её силуэт, и тени двух плотных парней, двух старших братьев, что оттаскивали её в сторону. Костёр уже погас, потому света было совсем немного, лишь от полной луны на небосводе, однако глаза Шэна ещё не успели до конца проснуться, потому он плохо различал очертания неровных теней и силуэтов, а нож перед глазом заставлял дрожать и не шевелиться. Глаз он вылечить себе не сможет.

— Будешь мешать, и я тебя оскоплю, — доверительно шепнул ему на ухо Кири. А чуть в стороне стояла ещё одна тень, Шэн видел её искоса, у тени явно что-то было в руках.

Из той стороны раздался тихий, но грубый голос отца семейства Феримор:

— Только не строй из себя героя, парень. Твоя лесная подруга отблагодарит нас за гостеприимство, и мы вас отпустим, вот и все дела… ты же знаешь, что всё в этом мире имеет цену… ты ведь не мальчик уже, я знаю, чем вы там в кустах занимались… думаю ей будет только в радость познать настоящих мужчин, а не тщедушного юнца…

Чуть поодаль звучал треск рвущейся ткани, яростное мычание вырывалось из зажатого рта, и громкий шёпот проклятий двух парней, что пытались подчинить себе агрессивную лесную фурию.

— Ты просто посиди тихо, спокойно… мы закончим и довезём вас до деревни, ты просто посиди… не балуй. Вот увидишь, ей даже понравится!

Поодаль прозвучал придушенный вскрик.

— Да что же сука брыкается… — проворчал недовольно отец семейства озираясь назад.

Шэн схватил за руку Кири, за ту самую, что нервно держала кривоватый ножик у его лица, и вывернул кисть назад. Импульс силы уже не причинил ему большой боли, ярость пульсировала и горела в нём вместо крови.

Он не просто вывернул ему кисть, он её вырвал из сустава, порвав при этом кожу и сухожилия, обнажая округлую белёсую кость. Кири заверещал на всю округу. В живот Шэна влетел арбалетный болт и увяз в его кишках. Шэна за волосы по-прежнему оттягивал назад орущий Кири, хватку от боли он сжал ещё сильнее, и тянул за волосы так, что Шэн мог видеть лишь звёздное небо и полную сияющую желтизной луну.

Боль от арбалетного болта не настигла разума Шэна, там сейчас было нечего настигать, один клокочущий злобой бульон.

Пока отец семейства судорожно перезаряжал арбалет, вновь натягивая тетиву и укладывая в паз новый болт, Шэн запрокинул назад руку, и дрожащими пальцами нащупал чужой нос и край губы, потянул на себе, срывая с лица Кири слой кожи и мяса. Хватка на его волосах исчезла, Кири же сзади уже не верещал, а просто глухо выл.

Где-то в стороне раздался мужской вскрик, орал один из братьев, но тут же крик сменился скрежетом метала о кость и булькающим кряхтением.

Следующий арбалетный болт влетел Шэну в ключицу, скрежетнул о кость и увяз в груди. Вскочив, он ощутил острую боль, и недобрый холод из низа живота. В два шага он оказался у отца семейства Феримор, лицом к лицу, тот попробовал пнуть его ногой, и удар прошёл по бедру Шэна, парень пошатнулся, но сумел ударить в ответ. Быстро. Беспощадно. Удар пришёлся по лицу, и был такой силы, что нос вместе с хрящами и лицевой костью проломился внутрь черепа с глухим треском и хлюпом. Мужчина завалился назад, дрожа всем своим немалым телом.

В стороне, куда увели Фаю, послышался жалобный голос одного из братьев, молящий о пощаде.

Позади Шэна рыдал на земле Кири. А уж совсем в стороне, в одной из повозок, плакала малышка Тиша, и её мать судорожно трясла дочь в руках, пытаясь успокоить дитя.

Шэн, хромая, развернулся к таскающемуся на земле Кири. Подошёл. Печать на груди уже работала во всю, вгоняя в тело адскую дозу лечебной маны. Его нога перестала болеть очень быстро, а дыры от болтов на теле затянулись, снаряды в его плоти поросли мясом. И вот он стоял у скулящего на земле Кири, а тот каким-то образом смог увидеть склонившуюся над ним тень, и с визгом попробовал отскочить. Шэн наградил его ударом ноги, проломив рёбра. Кири руки вытянул вперёд, не в силах вздохнуть, он вяло пытался защититься от надвигающейся на него смерти.

Шэн вырвал одну из его рук, упал коленом на переломленную грудь, и ударом локтя выбил изо рта Кири горсть зубов вперемешку с ошмётками челюсти, затем сдавил пальцами его дрожащее горло, и сжимал до тех пор, пока кости не прекратили трещать, а плоть не лопнула кровавым потоком, пачкая его лицо и одежду тёплыми каплями. Одна из капель попала на его губы, и он слизнул её, не задумываясь. Вкус так понравился ему, он ощутил в крови что-то большее, чем солёный металлический привкус. Наклонился. И погрузился лицом в пульсирующую мясную жижу, жадно втягивая ещё тёплую плоть в свою утробу.

***

Я пришёл в себя не сразу.

Стою на коленях, весь в чём-то липком, пахнущим металлом и дерьмом. На лице эта жижа засохла корочкой и теперь чешется. Слышу крик. Женский. Она орёт на разные тона, затихает и снова начинает заливаться криком вперемешку с плачем, ей вторит верещание ребёнка… жалобный плаксивый такой плач. Открываю глаза, весь мир состоит из красного, только разных оттенков. Земля предстаёт тёмно-бордовой, небо – красным с яркими крапинками пурпурного и здоровенным алым шаром. Перевожу взгляд на бордовую землю, встречаюсь с взглядом остекленевших глаз Кири, ниже глаз у него ничего нет, лишь одно обглоданное месиво. Одна рука вырванная валяется в стороне, ноги разъехались в стороны, грудь подозрительно вдавлена внутрь… горла нет, лишь обглоданный хребет. Рука сама собой тянется к губам. Начинаю вспоминать. Становится тошно, хочется, чтобы вырвало, но чужая плоть в своей утробе ощущается как должное и даже приятно.

Встаю, тело при этом дрожит от усталости и напряжения. Холодно чертовски. Ветер дует не слабые, продувая насквозь и рубаху, и обитый мехом жилет. Делаю пару шагов вперёд, просто чтобы немного подвигаться, получается не очень, что-то внутри тела набухло и мешает мышцам изнутри. Руками трогаю странный бугорок на груди. В животе колет. Вспоминаю о болтах, и со всей злобы пинаю проклятого отца семейства. Нога тут же отзывается неприятной тупой болью, ведь удар магией усиливать я не стал… он и так уже никогда не встанет, куда ему с лопнувшей то башкой?

Крик со стороны фургонов взлетел до таких высот, что режет слух… поморщился от боли в ушах и звона в голове, а крик уже оборвался. Слышится уже такое знакомое кряхтение и бульканье. Мимо вдруг проносится кто-то, краем глаз успел подметить лишь очень маленький рост. Смотрю, а это бежит Тиша. Платье всё заляпано кровью, волосы растрёпаны, глаза огромные от испуга. Вот запнулась о ветку, упала. Рассадила коленку, всхлипнула, но встала и неровно побежала дальше.

— Эй, малышка, постой! — мой голос звучит почему-то так умиротворённо, словно я посреди людной деревенской улицы в ярморочный день и собрался купить малышке какую-нибудь сладость у приезжих торговцев.

Тиша вздрагивает, пялится в мою сторону на бегу, дико так, быстро. И пытается бежать ещё быстрее, из глаз слёзы текут, она смотрит в мою сторону, но не на меня, а около… вдруг доходит, что она то меня не видит, ведь она не питалась ещё живыми крысами в подвале магической школы, и не пожирала шею своего старшего братца, ведь это обычный ребёнок, а не порождение…

Шэн сам себя остановил на этой мысли, не решаясь и не желая её завершать. Вместо этого догнал ребёнка, подхватил малышку на руки, и крепко сжал в объятьях, однако та всё равно колотила его ногами по животу, и ручками билась о его заросшую макушку. А он тихо гладил её по спине, шептал на ухо:

— Успокойся, малышка… всё будет хорошо… ты просто успокойся…

В этот момент он вспомнил тихий голос отца этой девочки, и его просьбу Шэну о том, чтобы он просто посидел на месте и подождал, пока его сыновья разберутся с Фаей…

Вдруг сделалось неприятно горько. А ребёнок в его руках понял, что сопротивляться бесполезно и расплакался. Дрожащие детские руки обхватили его за шею, она прижалась лицом к его плечу, дрожа всем телом, она что-то лепетала невнятное, громко хлюпала, и утирала о его плечо горячие слёзы.

Он закрыл глаза, пытаясь прийти в себя. Как-то пытался успокоить безумную нервную дрожь уже в своём теле. Никогда до этого он не убивал с такой яростью, и сейчас, когда всё в нём улеглось, он ощущал внутри холодную пустоту, которую очень хотелось чем-то заполнить, но было нечем.

Шэн не знал сколько они так простояли, но девочка в его руках, видимо не совладав с напряжением, уснула. Он открыл глаза, перед ним, на удалении в пару шагов стоит Фая, с ног до головы заляпанная в крови, с неровным оскалом на лице. Она взирала на него странно, не то с теплотой, не то со скрытой издёвкой, и тон её слов нёс в себе те же неясные эмоции:

— Ты бы стал хорошим отцом… только не этой девочки, Шэн. Положили её на землю, а лучше зашвырни к её гнилому папаше.

Шэн сделал пару шагов назад, её тон напугал его, он не хотел выпускать дитя из рук, хотел защитить её, ведь в этом безумном кровавом мире, в которым он обитал последнее время, не было детской радости, не было ничего доброго и светлого.

— Что ты такое говоришь? Зачем мне… мы позаботимся о ней, вырастим, как когда-то вырастили тебя родители…

Он не смог договорить, напоровшись на её истеричный смех. Она смеялась так заразительно и так сильно, что схватилась за живот, а Шэн не смог сдержать улыбки, только ему было совсем непонятно, отчего же она смеётся?

А Фая сквозь смех пролепетала, едва внятно:

— Она мертва, придурок!

Страх. Впервые за эту безумную ночь ему стало по-настоящему страшно. Он отнял от себя дитя, с трудом оторвав от шеи её закоченевшие пальцы. Она казалась спящей, но не дышала, а с подола её лоскутного, явно вышитого матерью, платья стекала на землю мутноватая жижа. Она повисла в его руках неживым свёртком, а из её живота вывалились нити требухи.

Шэн невольно отбросил детское тело в сторону, тут же согнувшись и орошая бардовую землю рвотой. Он кашлял, задыхался, и снова сотрясался в новом рвотном спазме. А в это время Фая стояла рядом и заботливо хлопала его спине, она не знала помогает ли это, но кажется стремилась поддержать.

— Ты… чудовище… тварь, что убивает детей… зачем?! СКАЖИ ЗАЧЕМ ТЫ УБИЛА ЕЁ?! Она ведь ни черта не сделала тебе, она же ребёнок! — проорал Шэн, как только его перестало рвать, перед этим он оттолкнул руку Фаи от себя и сделал то, что по мнению Фаи делать не следовало. Он мало того, что повысил на неё голос, так он ещё и обозвал её тварью. ЕЁ?!

— Это я-то тварь?! Ты глаза свои выдел, ублюдок! Да они красным светятся как у последней тёмной твари! И этот ты МЕНЯ называешь тварью?! За что… за то, что я их убила… а где ты был, когда они утаскивали меня спящую в сторону, чем ты занимался в этот момент?! — тут она заметила трупы под его ногами, разбитые лица, обглоданную шею, и не смогла сдержать усмешки. — А ты в это время рвал их на куски и обгладывала шеи, — она больше не спрашивала, а утверждала, и он ошалевший, выпучивший на неё глаза, стоял и покорно слушал:

— Ты убивал родню это малышки, — при слове «малышка» лицо его дрогнуло, но её это не смутило, и она продолжила: — ты заживо пожирал её брата, у тебя всё лицо и шея в его крови! Но ты считаешь виноватой меня, всего лишь за то, что я избавила малышку от голодной смерти! Она бы сдохла с голоду в этом лесу одна! И не говори, что ты бы воспитал её, не верю… скорее бы впился ей в шею, как её братцу при удачной возможности, или как только бы эта пищащая сволочь тебе надое…

Фая не успела договорить, как его грязная ладонь поднялась кверху, он замахнулся, собираясь отвесить ей пощёчину. В полутемноте блеснул оскал его сжатых до боли зубов. Удар был очень быстр, только вот в ярости своей он успел позабыть, что она быстрее его, причём в разы. Она отскочила от удара, который был явно не простым, от чудовищной силы его закрутило. И Фая поняла, что её возлюбленный только что пытался её убить.

Шэн ещё не успел пожалеть об ударе, не успел раскаяться, не успел даже погасить импульс, так глупо развернувший его тело, а по шее уже скользнул острый кинжал, перерезая глотку. Он обеими руками зажал глубокую, пульсирующую кровью рану, активировал руну, и погнал исцеляющую силу к иссеченной глотке, желая закрыт рану до того, как крови из него уйдёт слишком много. Это отрезвило его, и он вспомнил их первую встречу, которая была не так уж давно, и Фая тогда не была милой и доброй девчушкой. Он по-прежнему видел в темноте, но уследить за ней взглядом не мог. Она кружила вокруг него, почти бесшумно, ни слова не говоря, шелестели лишь её шаги по палой листве.

Рана на его шее перестала кровоточить. И он тут же упал на колени, не потому что хотел извиниться, а потому что сухожилия под коленями оказались перерезаны вместе со штанами. Чирк и он уткнулся лицом в палые листья, недалеко от собственной рвоты, лесной дух смешался с кисловатым тошнотворным ароматом желчи, в его бок прилетел мощный удар, перевернув его и отбросив в сторону на пару шагов. Он оказался лицом к лицу с небом, его кровавое зрение потухло, вновь погружая его в полутьму, но он не потерял сознание, она не дала, вгоняя кинжал в его грудь, вновь не снимая с него одежды она вырезала из него арбалетный боль, а затем разрубила брюхо и вытащила второй, попутно укладывая потроха обратно вовнутрь, она медленно наблюдала за тем, как его нутро затягивает рану, как на его животе, подсвечивая распоротую рубаху сияет руна.

За всё время он не крикнул ни разу. Он мычал, он шипел от боли, но не кричал, и не слова больше ей не сказал. Она так же молча взирала на него, сидя на его ногах, на его причиндалах. А ведь ещё ранним утром они занимались в такой позе любовью, и она, кажется, вспомнила об этом… она внезапно разрыдалась, очень нелепо, и её это саму поразило. Её руки вместе с зажатым в пальцах кинжалом прижаты к лицу, она пару мгновений приглушённо плачет. Шэн не знает, как реагировать, он кажется уже ничего не знает, находясь явно не здесь, ничего не понимая, он пялится в звёздной небо.

Оттого, что никто не утешает её, у Фаи окончательно рвётся что-то внутри, и из груди вырывается настоящий звериный рёв, она издаёт его в безэмоциональное лицо Шэна, её глаза так оголились, словно сейчас вывалятся из орбит, а голос в этом зверином звуке рвётся на части вместе с горлом, под конец обрываясь шипящим хрипом.

Шэн не видит её лица. Он даже не смотрит на неё. Пытается собрать в себя побольше эманации боли и смерти, что так много сейчас вокруг и которая заменяет ему ману. Он смотрит на звёзды, ни о чём не думает, пока она тенью нависает над ним и издаёт этот страшный лающий звук, что обрывается хрипом. По этому звуку понятно, что говорить пару следующих дней она будет лишь шёпотом.

Но на этом она не успокаивается. Тело Шэна как в их первую встречу покрывается быстрыми шрамами, но если тогда она забавлялась, и резала не глубоко, едва задевая воздушным лезвием мясо, то сейчас она действовала без воздушного лезвия. Просто резала. Но очень жестоко, раздирала его плоть на несколько пальцев вглубь, кончиком ножа ковырялась в ранах, скребя по кости острым наконечником. Он даже, кажется, кричал, не сумев сдержать боли, но этот крик для него самого звучал словно через пелену. Вроде как он кричит, а вроде как и нет.

Шэну вдруг всё стало как-то не важно.

Она же тем временем кажется разозлилась. Что-то злобно шипела про пальцы, которые не отрастут. На небе к этому времени звёзды успели потухнуть… или нет, это кажется небо стало светлее, потому и звёзды на нём уже не так сильно заметны.

Он пытался залечить раны, беспрестанно выделяя огромное количество маны, руна на его плоти не справлялась с количеством силы, так же, как и каналы маны. Внутри его тела и снаружи него всё горело невидимым огнём такой силы, словно миниатюрный пожар разверзся и залил всё вокруг пламенем.

Шэн лениво подметил, что колдовать ему в ближайшие дни не получится, иначе он просто рассыпится прахом, не сумев удержать силу.

В какой-то момент он посмотрел на её лицо, желая увидеть лик своей мучительницы, и с содроганием подметил, что на её аккуратном лице, что сейчас неплохо освещалось в тусклом свете просыпающегося солнца, был хорошо виден след от удара, и на уголке губы вспухла алая ссадина. Её били, когда пытались…

Опустив взгляд ниже, он увидел разорванный ворот рубахи, почти обнажённую небольшую грудь, и тёмно-серые следы рук на её хрупком горле.

Душа дрогнула и в груди нехорошо так тоскливо что-то встрепенулось. Я почти ощутил к ней сочувствие, но тут она кровожадно улыбнулась и подняла с земли два быстро чернеющих пальца. Мои пальцы. Она положила их мне на грудь, накрыла сверху моей же искалеченной рукой, раны на которой уже успели закрыться и перестать кровоточить.

— Вот видишь, ты не всесилен, и можешь сдохнуть… — она шипела, с силой напрягая непослушное горло, на котором проступили кости и жилы от напряжения, — ты всего лишь моя зверушка, и теперь будешь слушаться лишь меня, а иначе я вырежу тебе глаза, вырву руки и отпилю ноги, а потом заброшу в какой-нибудь глубокий овраг, из которого ты…К-ха-Кх-м… — её голос всё же сорвался на кашель, она убрала кинжал обратно в ножны, нисколько не боясь безвольного меня. Рукой держится за горло, кашель её всё не прекращается, хотя она явно хочет ещё что-то добавить, да только не может. Потому просто пялится на меня со злобой своими дикими, слишком яркими в этом проклятом лесу, глазами.

А потом она встала, плюнула мне прямо в лицо и куда-то исчезла.

Тёплая слюна стекает по моей щеке, а я не хочу даже руку поднять, чтобы её стереть.

Вместо этого пялюсь на небо, вглядываюсь безвольно в свинцовые тучи, из которых кристально-белыми комочками валится снег. Он падает на моё лицо льдинками, и тут же тает, холодит кожу, пробуждает внутри меня воспоминания далёкого детства. Как мы с матерью в первый снег выходили гулять на улицу, если в этот день торговцы приезжали в Хамонд, то она обязательно покупала мне какую-нибудь сладость или деревянную игрушку – коня, щит, или меч. А если торговцев не было, то мы сильно не расстраивались, а просто бродили по округе, рассматривали стаи улетающих птиц, мелькающих в зарослях белок.

Весь день первого снега мать старалась провести вместе со мной. Всё дело в том, что моё полное имя – Тоддэвард, что с древнего наречия переводится как первый хлад, или первый снег… я родился в это день, семнадцать лет назад.