Маг четвёртого ранга

Глава 20 — Свет, тьма и ядовитая месть.

Яру не понравилась Милька. От слова совсем. Сначала он её даже не увидел, не рассмотрел за гривой коня, она сидит перед Тоддом, ноги напряженны, руками вцепилась в волосы животного, пытается удержаться. А между ней и Тоддом находится сумка с бутылём, полная какой-то жуткой дряни, и пусть Милька клятвенно заверила, что сосуд этот закалён и зачарован на прочность и "хренушки он просто так разобьётся", но Тодд всё равно постоянно пялился вниз, на сумку между ними. Вот Яр и невольно отследил взгляд Тодда, пытаясь понять куда это он смотрит... И увидел чёрную шевелюру за гривой коня, и короткие ножки по бокам, которых там быть явно не должно.

И вот они стоят посреди пыльного тракта, на выезде из Дорлака, вдалеке ещё виднеются дозорные башни, и даже очертания скрюченного деда, что приложив ладонь ко лбу козырьком, пялился на троицу всадников издалека, на них и на Мильку, которую явно заметил, когда всадники проскочил мимо башни.

— Кто этот ребёнок? — спросил деликатно Яр.

И тут же раздался недовольный девичий голос:

— Ребёнка ты у себя в заднице отыщешь, а я алхи... О мой бог! — Милька свесилась набок, и увидела наконец церковника, про которого так много ей плакались в прошлый вечер. — Какой красавчик! А мне не говорили, что ты такой симпатяга, клирик! — её голос звучал искренне и восхищённо, настолько, что в тусклом свете нового дня, маг, рыцарь и алхимик смогли наблюдать багровый румянец на обычно бледных щёчках клирика.

Но Яр быстро взял самообладание в свои нежные длинные пальцы, как раз в те, которыми в этот миг до побеления сжимал поводья.

— Ты только что оскорбила светлого клирика, девушка из племени полуросликов!

— Виновата! Меня зовут Милька, и я умею создавать лечебные зелья, различные яды и порошки, и я вам пригожусь, командир!

Тодд, который только что был разжалован из командиров, весело хмыкнул.

Взгляд Яра устремился к нему.

— Что это за...

— Милька, она же тебе сказала.

— Ты хочешь взять её с нами?

— Уже взял.

— Ты же понимаешь, что никакой награды для неё не будет, и если она будет болтать про наше задание посторонним, то я...

— И что ты сделаешь, священный ушлёпок? — бесцеремонно влезла в разговор Милька.

Яривэль выпучил глаза, он пару мгновений задумчиво пялился на эту миниатюрную дрянь, а потом молча достал из кожуха на бедре свой скипетр и направил острый кончик точно в центр лба полурослика.

Милька молча свалилась из седла, отряхнула ноги, и вытащила из левого подсумка на поясе зелёную склянку со слегка треснувшим горлышком.

Карие гордые взбешённые глаза встретились с глазами Яра, до краёв полных праведного гнева.

И тут же между ними въехал на своём здоровенном тягловом коне рыцарь "трёх холмов".

— Не, я конечно всё понимаю... Она весьма вспыльчивая особа и ты имеешь право Яр, однако если так и дальше пойдёт, то мы все поубиваем друг друга и твою святую "очень важную миссию" так никто и не выпо...

— Стойте! — Прервал гудящую тираду рыцаря Тодд. — Сюда едут всадники, их семеро, и они при оружии.

Тут и остальные заметили семеро фигур, что быстро приближались к ним, они услышали лёгкий топот коней, который не слышали до этого. И тоже развернули своих лошадей. Милька спряталась за круп коня Тодда. Чужаки были всё ближе и сейчас им удалось рассмотреть, что у троих из семёрки чужаков в руках арбалеты, а другие на весу держат мечи и топоры, однако брони ни у кого из них нет, лишь толстые меховые полушубки. На дворе как ни как всё ещё зима, и ветер на равнине гулял ледяной и рваный, промораживающий насквозь. Наверное поэтому одежда этих людей была обычной, но для путешественников казалась странной, они таких ещё не видели, ведь вся дорога у них пролегала почти безлюдно, а те люди, что всё же попадались были либо крестьяне в тулупах, либо рыцари в латных доспехах, а тут... семеро мужчин, у троих в руках арбалеты, все здоровенные, у вожака, что выехала чуть вперёд, когда все остальные остановились позади, нет одного глаза, лицо старое, испещрено в шрамах. И на каждом из чужаков напялен меховой полушубок, цена которого для простого люда непозволительно велика.

Арбалетчики остановились немного поодаль, ненавязчиво направили наконечники болтов точно на тела четвёрки странников.

— Я знаю, что с вами поехала травница Милька, верните её обратно в Дорлак и езжайте себе с миром! — заявил одноглазый. — Она собственность купца Филигана, а он очень недоволен, что его ценный актив взял и сбежал с вами... Ты слышишь меня Милька? Лучше вернись сама, а иначе вместо твоего уютного домика переедешь в подвал Филигана и будешь сидеть на сухарях и воде до конца твоих долгих дней, ты поняла меня?

Яр чуть свесился набок, чтобы быть к Тодду поближе и тихо велел:

— Отдай её им. Эта малявка мешает нашему заданию, если не отдашь её сам, то я...

Тодд не дослушал. Слез с коня, на губах его играла счастливая улыбка.

"Наконец-то!" — подумал он, в одном рывке оказываясь рядом с одноглазым. Все трое арбалетчиков попытались навести на него болты, а одноглазый замахнулся мечом. — "Как же мне этого не хватало!" — Тодд прильнул к лошади одноглазого, светлая в тёмных пятнышках, удар мечом прошёл рядом с плечом Тодда, а он ухватился поплотнее за массивную шею лошади и опрокинул её вместе с всадником.

Одноглазый завопил от боли в придавленной лошадью ноге. Арбалетчики спустили скобы. Два болта прошло мимо, а один вскользь по боку Тодда, продрал его дорожный плащ, дублет, и прочертил линию по кольчуге, но плоти так и не коснулся.

Тодд нагнулся к вопящему на земле одноглазому, что всем телом метался, пытаясь выкарабкаться из-под придавившей его лошади, и сама лошадь металась, пытаясь встать, она явно неудачно отбила бок при ударе о промороженную землю. Правая латная перчатка Тодда загорелась зелёным пламенем, он сжал руку в кулак и ударил по роже одноглазого. От удара вылетел сноп зелёных искр, волосы одноглазого вспыхнули, но самому одноглазому было уже все равно, ведь вместо лица у него теперь одна большая вогнутая вовнутрь дыра.

Всё это было проделано с такой скоростью, что остальные наёмники, больше похожие на бандитов, только-только осознали увиденное, поудобнее ухватились за оружие и спрыгнули с лошадей, не желая повторить участи своего командира. Один из них был к Тодду ближе всего, в руках его топор, он уже собирался ударить, а Тодд стоял к нему боком и смотрел на дело рук своих. Топор взлетел вверх, готовый опуститься точно на темечко Тодда, но… в тело война с топор влетел стеклянный бутылёк с треснувшим горлышком, он тут же лопнул, оглашая округу незаметным в пучине схватки звоном, и орошая тело война с топором зелёной жижей. Воин отпрянул.

Его наконец-то заметил Тодд, повернулся немного ошалевший, правая рука всё ещё горела пламенем, однако бить он не спешил, ведь этого вроде как и не требовалось… ибо зрелище было чудовищным. Одежда на воине, куда опрокинулась жижа, дымилась, часть брызг попала на его руки, шею и лицо. Воин упал на колени и схватился руками за шею, глаза его вылезли из орбит, лицо вздулось и очень сильно покраснело, он шипел и кряхтел, пытаясь вдохнуть воздуха, при этом из под рук на его шее выбивался зеленоватый дымок, он облизывал кожу на его подбородке и губы, оставляя на них мгновенно проявившиеся здоровенные волдыри, а на его руках, куда попало всего несколько капель, проступила обгорелая плоть, чёрная кровь и шипящие капли продолжали жечь его плоть.

Тодду вдруг стало жаль воина с топором. Но он не решался его добить, ведь тогда есть маленькая вероятность заляпаться самому в этой бурде, и тут он почувствовал боль, уставился вниз и увидел, что его ноги тоже дымятся и небольшие дырки на них говорят о том, что и на него попало несколько капель. Он направил к этим дыркам целебную Ману, и постарался о них на время забыть, ведь двое пеших воинов уже рядом, они отвлеклись на миг, поражённые тем, что случилось с их товарищем, но сейчас уже оклемались, и у одного в руке одноручный клинок, а у второго длинный кинжал в одной и нож обратным хватом в другой. Они стоят в трёх, четырёх шагах от Тодда, но это расстояние ничто не значит, ведь они уже двигаются вперёд, а где-то сбоку должны были вновь зарядить арбалеты... Но выстрелов нет, Тодд краем глаза замечает вспышки света, крики и шуршащий металла, что погружается в плоть.

Двое кружат вокруг него, он быстрее, но их-то двое. Он быстро замахивается на того, кто стоит к нему лицом, с мечом, удар быстрый, но не достигает тела воина, он успевает отшатнуться, и тут же в шею Тодда, в прорезь между воротом и краем кольчуги входит лезвие ножа, не глубоко, потому что клинку пришлось прошить ткань дублета и внутренний мех, но лезвие вошло в болезненную точку, и Тодда оглушило, его голова дёргалась, он пытался повернуться и дотянуться до того, кто стоял за его спиной, но двигаться получалось с трудом, клинок в шее мешал нестерпимо, а человек сзади прислонил длинный кинжал к низу его спины и постепенно вдавливал наконечник в поясницу Тодда, несколько слоёв одежды и кольчуга не позволяли сделать это легко, но рука у убийцы была тверда, а Тодд пытаясь обернуться и ухватить человека позади него и всё глубже насаживался на кинжал.

Всё это произошло быстро, вот воин с мечом только отпрыгнул от удара Тодда, а вот уже сам Тодд насажен на два лезвия и почти беззащитен, его серые глаза метаются из стороны в сторону, никого не видя, он испуган. А воин с мечом, что стоит перед ним, замахивается с плеча, собираясь перерубить шею Тодда.

Вспышка заставляет Тодда прикрыть глаза и чуть прийти в себя, но тут же он теряет самообладание ведь клинок врубается в его шею, но удар выходит не очень сильный и не под тем углом, чтобы перерубить кость. Меч врезается в него, но тут же выскальзывает из раны, кровь струится, заливая одежду Тодда горячим потоком, сам же он стремительно холодеет. Но руна Рахи на груди работает на полную мощь, рана тут же начинает затягиваться, кровь струится всё медленнее. А сзади слышится тяжёлая поступь латного доспеха. Тодд открывает глаза, присматривается, перед ним согнувшись стоит воин, его меч воткнут в землю, одна рука вяло держит клинок за печатку, а вторая шарит по глазам, что-то щупает там, надавливает... Тодд смотрит в глаза воина, а там... белёсая пелена с голубоватым отливом, перламутровый зрачок мечется, а из покрасневших уголков без конца льются слёзы. На Тодда смотрит слепец.

Звук рассекаемой плоти, с лязгом о кости, и за спиной Тодда стремительно выдыхают:

— А-а..х...р...

Боль внизу спины прекращается, слышится падение тела, и новый сокрушительный удар знакомого двуручника. Тодд втягивает воздух, и на выдохе быстро вытаскивает нож из своей шеи. Большая раскосая рана уже успела затянуться и теперь алеет толстым красным шрамом.

Тодд смотрит на слепца с сочувствием, пламя на его перчатке давно потухло, и он решает прикончить калеку милосердно, без лишней агрессии. Просто сгущает побольше силы в руке, и бьёт ладонью по его щеке. От удара летят осколки скул и хребта, голова кубарем летит вбок, рванные ошмёток шеи торчат костями, наружу выдавливается тёмно-красная кровь.

— Фуу... Какая дрянь! — слышится позади дребезжащий металлом голос Рейвена. — Дал бы мне его прикончить! Получилось бы более... благородно. А то умереть от пощёчины, это как-то не по чести...

Тодд оглянулся. Рейвен был по сравнению с ним чистеньким, лишь тут и там на рыцаре виднелись капли крови, ну и нижняя грань клинка покрыта свежей смазкой и прилипшими к ней волосами. Сам же Тодд был с ног до головы покрыт кровью с вкраплениями грязи и осколками костей.

Он нашёл взглядом остальных. Милька выглядывала из-за крупа его коня, на губах её застыла усмешка, глаза были холодны, но довольны. Клирик Яр сидел на своём коне, рука со скипетром повисла, а взгляд был направлен на Тодда, очень недовольный взгляд, наполненный утомлённостью. Яр заметил, что Тодд на него смотрит, и без лишних слов указал большим пальцем назад, в сторону ведущую подальше от Дорлака, и развернув коня клирик двинулся по тракту, не дожидаясь товарищей и новых местных ублюдков, что решат отомстить.

У Тодда передёрнулись плечи, он ощутил холодную склизку вину, прилипшую к нему где-то в области живота, и поспешил к своему коню.

Их путь продолжается, они уже близки к цели.

***

Они нагнали их у низины, это когда равнина вдруг устремляется ниже, и образует собой небольшое плато, которое чуть дальше вновь возвышается и превращается в равнину. Такие плато представляют собой что-то вроде гладкой чаши, распростёртой на много лиг, но из-за того, что низина располагалась достаточно низко, ветер в ней был не сильным, и в её центре росли вполне крупные деревья, высотой в три-четыре роста обычного человека. И в центре же виднелись серебряные нити ручьёв, сверкающие грани которых хорошо просматривались сверху, с той стороны, откуда подъехал к низине небольшой отряд героев.

И они тут же спрыгнули с лошадей, отогнали животных от края, а сами пригнулись, почти утопая в траве. Всё из-за того, что внизу встретились две силы, между которых их малому отряду влезать никак не нельзя, иначе есть большая вероятность просто не выжить.

В последние дни они двигались весьма быстро. Делая длительные остановки только раз в два-три дня у очередного селения или храма, и очень скоро они стали наступать на пятки светлого воинства, ведь те двигалось гораздо медленнее всадников, не отягощённых ни телегами с припасами, ни пешим сопровождением. И под конец путешествия их отряды отделяло всего пару дней пути, которые клирик быстро сократил, при этом жертвуя отдыхом и сном. Их кони тяжело дышали позади, а они же в то время старались не дышать вовсе, ибо картина перед ними предстала страшная.

Тьма и свет встретились в этой низине.

Повозки тёмных, усеянные кольями с черепами, и запряжённые призрачными полумёртвыми лошадьми, были брошены ими не далеко от одного из ручьёв, а светлые встали ровными рядами рыцарей с флагами различных храмов и земель, а также с огромной четырёхгранной звездой из чистого серебра, что источала чуть видимый свет, удерживаемая тремя мощными носильщиками через шесты.

Тёмные же никакого порядка не представляли вовсе, скопление фигур, в рваных плащах и разномастной одёжке, они стояли единой массой, но на небольшом отдалении друг от друга. Среди них выделялись невысокие фигуры в полностью закрытых балахонах, с настолько глубокими капюшонами, что рассмотреть их лица, сокрытые в тени, было невозможно. Однако на свету были их уродливые руки, с длинными грязными ногтями, что удерживали посохи, на верхушке каждого из которых белел человеческий череп.

Небо затянули тучи, и были они настолько темны и мрачны, что света стало сильно не хватать, словно ночь наступила, и не было мгновением назад никакого светлого зимнего дня, и лишь огромная звезда на шестах источала мерное сияние, освещая людей, собравшихся подле неё.

Раздвигая ряды рыцарей, вперёд вышла здоровенная двухметровая бабища. В руках она сжимала массивный, окованный светлым металлом, с шипами на обеих концах, посох. Её пышные тёмные волосы, с седыми прядями, были завиты в десятки косичек, и убраны назад, под металлический ворот кирасы. Она двигалась уверено и твёрдо ставила ногу на землю, первые рыцари, что не заметили её приближения и не успели подвинуться, отлетали в стороны как пушинки на ветру, и следующие ряды воинов, услышав лязг и причитания упавших собратьев, уже не делали такой ошибки и успевали вовремя расширить проход.

Она вышла вперёд перед рядами светлого воинства на десяток шагов. Воткнула в землю посох, и набрав побольше воздуха в широкую внушительную грудь выдала громоподобный рёв:

— ГДЕ ЖЕ ТЫ, ТЁМНЫЙ ВЫРАДОК, КАТАРОН?!

Толпа тёмного племени зашевелилась, оттуда вышел невзрачный мужчина, в рваном плаще, как и многие вокруг, в остроносых сапогах. Без какого-либо оружия. Под плащом проступала худощавая фигура в простой синеватой рубахе, что от долгого ношения умудрилась выцвести и на вороте, где не хватало пары пуговиц, ткань рубахи была грязно-серого цвета. Отряд Клирика расположился таким образом, что Светлое воинство стояло к ним спиной, а тёмное племя вполне хорошо просматривалось, и лидер их воинства был хорошо виден, в отличие от Анфаис, ведь та стоял к ним практически спиной.

Так вот Катарон на фоне массивной Анфаис казался невзрачным и болезным парнем. Молодым мужчиной. У него приятные черты, прямой нос, улыбчивое дружелюбное лицо.

— Зачем ты здесь, светлая шлюха? — вопрос его услышали все в округе, и нельзя было сказать, что он громко произнёс эти слова, ведь тон его голоса был обычным. Однако слова прокатились по низине волнами, то утихая, то усиливаясь, и под конец откатились назад, гудя эхом. То была магия, не было никаких сомнений.

Тодда же этот парень разочаровал. Он ожидал увидеть громилу с глазами в которых бы плескалось пламя преисподней и одним движением руки, который мог бы отнять десятки, сотни неприкаянных человеческих душ, выдрать их из людей и тут же сожрать. А тут стоит обычный человек… на вид крайне бедный, недоедающий, и уставший.

— Я ПРИШЛА ЗА ТВОЕЙ ГОЛОВОЙ! И Я ЗАБЕРУ ЕЙ ВО ИМЯ СВЕТЛОЛИКОГО! — продолжала голосить Анфаис, голос которой под конец уже хрипел.

Катарон развёл в стороны руки, его рваный плащ свалился на землю, и грязными краями его рубахи заиграл ветер.

— Так возьми! — с широкой улыбкой на устах, с полуприкрытыми сонными глазами, сказал он… и тут же одежда на нём осыпалась пеплом.

Анфаис выдернула из земли посох, и указала им на тёмное племя, завопила, что есть силы, срывая голос до пищащего хрипа:

— В БОЙ СВЕТЛОЕ ВОИНСТВО! В БООООЙ!

Ряды рыцарей лязгнули щитами, и монотонным быстрым шагом двинулись на встречу к врагу, опуская копья. Среди них возвышались массивный воины в чуть светящихся доспехах, которых Тодд раньше не замеяал, среди пёстрых стягов и поднятых копий. Но теперь он видел эти фигуры, они не уступали в росте Анфаис, а в ширине плеч превосходили. У каждого в руках широкий невероятных размеров меч, они держат его на плечах. Их доспехи выглядят по-настоящему непробиваемыми, больше напоминая небольшие бронированные башни для осады, они шагают навстречу к тёмному племени. Позади светлого воинства стоит небольшая группка людей в светлых рясах, и трое носильщиков замерли на месте, удерживая на руках четырёхгранную серебряную звезду.

Внезапно обнажённый Катарон окутался с ног до груди тёмным туманом. Его глаза затянула чернота. Его кожа вдруг сделалась алебастровой, пугающе белой как у трупа, вены проступили на этом теле чёрными сгустками сетей. Из его головы, прямо из черепа, минуя ворох вороньих локонов, вытянулись костлявые рога, они сплетались меж собой, образуя над ним костяной овод, очень похожий на корону… мимо него стремясь пожрать горячей крови и плоти проносились тенями высокие и гибкие твари с горящими алым глазами.

Тодд, что лежал сверху, на возвышении, и глядел на это всё из-за высокой травы, испытал странное чувство. Словно что-то родное растянулось в его груди, с нежной тревогой расцвело и заставило сердце биться чаще. Ему захотелось вкусить человеческой плоти вновь…

В это же время тьма и свет встретились, и по округе раздался дикий звук сминаемых костей, вопли боли, яростный рёв, лязг металла, вгрызающегося в кость, и жалобный треск переломанных копий.

Все четверо странников смотрели вниз, их глаза блуждали по низине, и везде натыкались на буквально видимую боль и дымящуюся кровь… мелькающие повсюду тела. Это зрелище воистину поражало и быстро утомляло.

Уже вскоре им наскучило, и лёжа в траве они уплетали за обе щеки лепёшки и кусочки козьего сыра, запивали водой, и лишь краем глаза посматривали вниз. Лишь клирик Яр не спускал взгляда с низины, то и дело замирая, и сводя вместе руки, он беззвучно молился… и продолжал неотрывно смотреть.

Тёмные побеждали. Сначала это было не ясно и всё казалось наоборот, особенно в момент, когда твари налетели на копья и повисли на них, орошая землю кровь и кишками из распоротых брюх. В этой сокрушительной атаке кажется полегло не мало тёмных, но... следующие твари прыгали точно на своих товарищей, тем самым ещё сильнее нанизывая их на копья, но сумев перебраться в ряды рыцарей, и тут же собирая там кровавую жатву. Их теневые когти без видимых проблем рвали металл доспехов, вместе с мясом и костями, но это продолжалось до того мига, пока до тёмных тварей не добрались паладины. Теневые когти и клыки так же с лёгкостью вонзались в доспехи паладинов, но застревали там и беззащитно осыпались пеплом, а твари кричали... Крик этот был странным, полузвериный, они метались, вновь пытаясь вскрыть чужие доспехи, но действовать начинали в яростной безрассудности и становились менее ловкими, уже не успевали уклоняться от копий и клинков и вскоре становились похожими на ежей, которых беспощадно казнили паладины. Всегда одним ударом, вертикальным сверху вниз, они чуть ли не на пополам делили тёмных, но удары паладины делали редко, лишь в тот момент, когда тварей умудрялись замедлить, и удар их был неспешным, твёрдым, плавным, но орудовать такой махиной они не могли быстро... Тодд глядя на это подобия оружия в серьёз раздумывал смог бы он орудовать таким огромным мечом, не накачивая себя силой до треска каналов? Вряд ли. Это всё равно что орудовать его молотом где-то на втором ударе, но только без конца, всегда ощущая безумную тяжесть.

Однако, вместе с поголовьем тёмных тварей сокращалось и количество паладинов. Прямо на глазах у Тодда парочка тварей вскрыли шлем одного из огромных воинов и в краткий миг раскрошили ему голову, клыками срывая лоскуты кожи, вместе с волосами и мышцами, а паладин мотал головой, и пытался их откинуть, но он совсем не поспевал за тёмными...

***

Остатки светлых сгрудились вокруг серебряной звёзды, щиты и пару десятков уцелевших копий выставлены наружу в глухой обороне. Тёмные вокруг них хохочут, и то дело вырывают из круга парочку воинов и тут же, на глазах их братьев рвут их на части.

Но вдруг монахи в рясах растянули в стороны руки. Их всего трое, но они заметны издалека, потому что руки их золотисто сияют, и пелена такого же цвета растекается вокруг остатков светлого воинства заключая из в защитный барьер. Рядом с ними стоит с видимым трудом Анфаис, пол её лица изодрано в кровавое месиво, шрам проходит через нос, и из раны то и дело вырываются кровавые пузыри вместе с воздухом. Но вот она что-то кричит с яростью, уже не так громоподобно, как раньше и звук её крика тонет во всеобщей сваре. Она отбрасывает свой молот в сторону и руки устремляет к небесам, пошатываясь она что-то бормочет, быстро шевеля губами.

Белый дым окутывает её тело, и его мутная пелена сгущается за её спиной, вырисовывая неясные очертания двух распростёртых крыльев, и с каждым мигом они становятся всё чётче, ощутимее... Глаза Анфаис затягивает бирюза, она запрокидывает голову к небесам и выдыхает из себя последнее слово заклинания.

Небеса горят. Не так, как бывает от солнца в ясный день. Грозные тучи никуда не делись. Однако за ними словно вспыхнули десятки звёзд, и с каждым мигом они загораются всё сильнее. Света так много, что тени внизу уменьшились, исказились, почти прилипли к земле.

Тёмные твари словно стали меньше, они смотрят в небеса с ужасом... А медальон на груди Тодда пылает, причиняя ощутимую боль, так словно металл вмиг раскалился.

А с другой стороны низины, так и не двинувшись с места, стоит обнажённый Катарон, в тёмной дымке, что единственная не рассеялась, не потеряла ни капли своей черноты, а напротив, стала гуще, крепче, затянула его с ног до шеи непроглядной тьмой.

Он смотрел в небеса безучастно, разве что малость улыбался, пока небеса разгорались всё ярче.

За его спиной из тьмы ткались чёрные кости. Скрюченные, длинные, отвратительные на вид и не человеческие, они срастались друг с другом в одно неказистое крыло, но в отличие от света, оно было без перьев и на него не хотелось смотреть, однако оно болезненно притягивало взгляд, словно бородавка на прекрасном лице...

Катарон поднял к небу руку. Без слов. Его губы даже не шевельнулось. Лишь встрепенулось за его спиной одинокое костлявое крыло.

А по небу вдруг растеклась маслянистая чёрная плёнка, она пульсировала, и разрасталась, затягивая небеса над низиной мрачной тьмой, и с каждым мигом всё вокруг становилось темнее, и с каждым мигом глаза Катарона из кромешный тьмы разгорались голодным красным огнём.

Твари перестали дрожать, их глаза, подобно их господину разгорались красным сиянием. Тодд прикусил до крови губу, чтобы не застонать в неге, он очень радовался, что никто из товарищей не смотрит на него, поражённые тем, что происходит в низине.

Лошади испуганно ржали и истерично били о землю копытами, несколько из них бежали прочь как можно дальше, остальные припали к земле мордами, из их пастей шла белёсая пена.

Светлые клирики упали на колени, вместе с Анфаис, они сложили руки вместе, и в позе покаяния запрокинули головы к небесам. От их невзрачных фигур исходило сияния, но ярче всех горела четырёхгранная заезда, она как солнце разгоралась всё ярче.

И вот здесь всё и началось.

Что-то яркое билось о чёрную плёнку с той стороны, озаряя простор золотистым светом и тут же гаснув, но загораясь в другом месте. Вспышки становились всё ярче. Небеса бурлили, ходили пеленой, источая белый и чёрный дым, мрачная плёнка словно становилась всё тоньше, всё менее крепкой, всё более блеклой и наконец прорвалась...

Лишь в одном месте. И с небес упала звезда, имеющая очертания огромной стрелы из чистого света... Она упала в толпу тёмных, разметав десяток из них в стороны, она рассыпалась морем искр и пучков света, тёмные твари визжали чудовищными голосами, трава горела белым огнём, по земле струился туман, и тут же остатки рыцарей пошли в наступление. Анфаис с трудом поднялась с земли и потянулась к посоху...

А с другой стороны, улыбка слетела с уст Катарона. Пропал красный огонь в его глазах. Он весь напрягся, белый лицом, испещрённый чёрными венами. Неведомая сила приподняла его над землёй, а костяное крыло за его спиной, скрипя и треща взмахнуло, отправляя Катарона в чудовищном рывке вперёд, в бой.

— Эй, ребята, а что это там за повозка такая с охраной в виде бабки? — вопрос Мильки прервал их наблюдения, и все трое как один уставились в сторону, куда указывала миниатюрной рукой девушка-полурослик.

И действительно, в стороне от боя, подальше от всех остальных повозок, как бы неприметно, поближе к лесу, стояла большая крытая повозка тёмного племени. Отличало её от других то, что она единственная была с охраной. На козлах её сидела бабка, пожухлая на вид, но черты лица издалека не разобрать. Лишь костяной череп на шесте, что у тёмных в ходу, и ворох седых грязных волос, прилипших к голове. Бабка явно наблюдает за сражением, но при этом даже не делает попытки встать и помочь своему племени. Напротив, сидит и терпеливо ожидает завершения битвы.

— Может там золото или артефакты какие, может регалии князя... Кто этих тёмных разберёт? — ответил и тут же задал риторический вопрос рыцарь, поскрипывая плечами.

— Оно так и есть… — согласилась Милька поворачиваясь лицом к товарищам и хитро улыбаясь. — Но я тут подумала, а что если нам сходить и по-тихому стибрить то, что в этой повозке лежит, пока эти тут кишки друг другу наружу выпускают?

— Нет! — жёстко пресёк Яр.

— Но мы только туда и обратно, нас никто и не заметит даже! — возразила ему полурослик, упирая кулачки в пояс.

— Нет! Я сюда направлен как наблюдатель, чтобы я сообщил о итогах похода, а вы моя охрана, и не забывайся, мелкая дрянь!

Милька тянется к подсумку за чем-то убойным. Яр стоит не шевелясь, но с таким взглядом, словно вот-вот испепелит её в мелкую серую пыль.

А Тодд смотрит на всё это и думает о том, как же сильно надоело ему это дерьмо… вонючее, эгоистичное, церковное дерьмо, имеющее даже собственное имя — Яривэль, и звание "светлый клирик".

Почему я продолжаю терпеть его? Я бы мог уже давно сбежать и наплевать на смутные угрозы церкви, мне же не привыкать прятаться от них по подвалам... Хотя на этот раз я туда не полезу, просто сменю имя, внешность, уйду в другие земли, и никто меня не отыщет.

Но я продолжаю его терпеть, слушаться почему-то и зачем-то.

Хотя он... Прикрыл тогда меня, в той драке у Дорлака, если бы не он, то удар по моей шее пришелся бы в разы сильнее, возможно, я бы не смог её залечить и умер бы. Неужели я чувствую, что обязан ему? Да неее, я же не благородная рожа, однако... Этот рыцарь на меня плохо влияет!

И Яр чем-то похож на учителя. Неуловимо, но всё же отчасти похож.

— Тодд, а ты что скажешь? Втолкуй уже этому святоше, что нас может поджидать выгодный улов! — вырвал меня из размышлений голос Мильки. Она явно была возмущена, что такой возможностью мы не пользуемся сполна.

И ведь, в чём она не права? Почему только эту повозку охраняют?

Смотрю на Яра. Он смотрит на меня.

— Мы сходим. Втроём. Без тебя. Если подохнем, то твоей миссии никак не навредим.

— Вам ничего не заплатят, не единого вшивого медяка, если вы сейчас спуститесь туда! — шипит он многообещающе, так словно держит меня на за бубенцы и грозится оторвать.

Но деньги мало заботят меня, было бы что поесть и кровать, чтобы поспать. Я фермерский сын, и в детстве ни одной монеты в руках не держал.

Смотрю на Мильку, та беспощадно лыбится, что наводит на мысль о каком-то подвохе, но я всё равно ей киваю, соглашаясь на авантюры.

Мы спускаемся вниз по дуге, припав к земле, быстрыми перебежками. Тяжелее всего это даётся рыцарю, которого даже не спросив, подписали на чудовищный шаг в бездну.

Слышу, как он стонет металлом мне в затылок:

— Ох, если я умру, то считай, что мы в расчёте, Тодд!

Прячу улыбку в траве, не сбавляя хода. Милька бежит впереди, она сама по себе не высокого роста, а трава мне чуть выше пояса и всё гуще становится, чем мы ближе к центру низины, потому полурослика и вовсе не видно лишь трава шуршит.

Ощущая спиной жгучий взгляд. Думаю о том, что хотя бы с одним верным товарищем, пусть и малость трусливым, но верным, мне повезло.

— Хорошо, если умрёшь, то считай долг оплаченным сполна, и ты, как дворянин... чего-то да стоишь.

Не вижу его усмешки. Не слышу её, а знаю, что она есть, и это как-то даже греет.

Мы не смотрит на бой, даже головы не поворачиваем в ту сторону, боясь, что нас увидят.

Но от бабки на козлах незамеченным остаться не выходит, она сидит на повозке, а значит находится на возвышении. Увидела нас шагов за тридцать, обернулась, привстала, приложила руку к морщинистому лбу, и разглядела сначала рыцаря за моей спиной, а затем и меня.

Встала во весь рост.

Мы же не сбавляем шага, напротив, перешли на бег.

Она взмахнула костяным посохом, в котором что-то мелодично брякнуло. Я же, собравшийся прыгнуть, рухнул в десяти шагах от повозки, неведомая сила придавила к земле. Я носом уткнулся неудачно прямо в муравейник, и гурьба мелких букашек устремились за ворот моего драного дублета, а я лежу, прикованный неведомой мощью, под которой хрустит позвоночник, словно гигант наступил мне на хребет, и меня вот-вот сомнёт пополам, но перед этим раздробит кости и раздавит брюхо....

Мимо проносятся тяжёлые шаги рыцаря. Его нелёгкая поступь ни на миг не останавливается. Он всегда казался мне трусом, с первого дня нашей встречи, но дураком он никогда не был, понял, что нужно достичь старухи во что бы то ни стало и рубануть... Но.

Вновь стучит неведомая побрякушка внутри костяного черепа, и рыцарь падает, как подкошенный, слегка грохоча об землю и траву доспехами. В отличие от меня, его доспех аж сминается от давления со спины, жалобно скрежещет, я слышу, как Рейвен мычит, не выдерживая поступи невидимого гиганта на своей спине.

И тут раздаётся лязг стекла. Старушечий визг. Лёгкий шлепок об землю, словно тело упало, и давление спадает.

Ползу на корточках вперёд. Странное чувство на душе, давно забытое, мне хочется узнать, как там Рейвен, всё ли в порядке с рыцарем?

Он опережает мой тревожный вопрос.

Садится прямой как стрела, я вижу со спины здоровенную вмятину на доспехе.

Он начинает подниматься, одной рукой потягиваясь за ножнами меча, что висят на его спине, и тоже изогнулись. Рейвен тянет за рукоять, а вытянуть не может. Хватается двумя руками, но клинок не идёт.

— Да как же так?! — это не вопрос вылетел из его уст, а описание ситуации в целом.

Я же сажусь рядом с ним и рукой указываю в сторону повозки, а точнее под её колёса:

— Ты смотри, что наша злобная коротышка сотворила!

Там, опираясь спиной на край телеги, дрожит старуха, она только что встала на ноги, посох потеряла где-то в траве, еле нащупала край повозки, и опираясь на этот край, стоит к нам лицом. Хотя лицом это теперь назвать сложно. Её всю трясёт. Глаза вытекли двумя склизкими сморчками, вместе с веками и ресницами, Кожа и волосы опадают лоскутами. Она даже не пытается кричать, лишь беззащитно хрипит.

Вскоре старуха перестала хрипеть, затем прекратилась и тряска. В этот момент от её лица уже ничего не осталось, лишь череп с остатками розоватой плоти, щерящийся на нас беззубым ртом.

Мы подошли к повозке с опаской.

Я же вдруг вспомнил про Мильку, которой нигде не было видно. Чуть привстал, озираясь по сторонам.

Заваруха тёмных и церковников продолжалась.

Посмотрел в другую сторону, краем глаза уловив какое-то движение, и нашёл Мильку.

Она сидит под кронами дерева на небольшом отдалении, и среди мха и корней, у её ног лежит сумка с опущенными стенками, и здоровенный бутыль, что из далека кажется не таким и внушительным, однако он зеленовато пульсирует, а Милька держит на деревянной пробке ладонь, и от пальцев её, хотя возможно мне это только кажется я очень на это надеюсь, исходят искры.

Под рубахой у меня проходит табун мурашек. Иду быстро к Мильке, на ходу расстёгивая дублет и засовывая под ворот руку, беспощадно давлю муравьёв.

И вот стою рядом с полуросликом. Рейвен остался у повозки, видимо решив обыскать её в поисках драгоценностей. Благородные они такие, своего не упустят и чужих обокрасть не забудут.

А у моих ног, в здоровенном стеклянном бутыле, развернулся настоящий ураган, воздушная воронка из жёлтого дыма, закручиваясь, беспощадно слизывает по капле красную плёнку, отделяющую её от нижнего, ядовитого, зелёного слоя.

Я смотрю как заворожённый.

Милька убрала руки от пробки и сидит молча, смотрит в оба глаза на бутыль и периодически мерзко хихикает.

Не выдерживаю, и ботинком сапога легонько пинаю её по мелкой заднице.

Милька подскакивает. Вижу, что внимание её теперь точно обращено на меня, на душе приятно-злорадно, собираюсь задать вопрос... Но не успеваю.

Она взбешённая шлёпает ладошкой мне по паху. Не смертельно, но внушительно настолько, что я как-то сразу выдохнул и согнулся, прижимаясь обеими руками к мужскому естеству. И тут же оказываюсь головой на её уровне, и наши взгляды встретились. С такого ракурса она кажется куда опаснее и злее... Но вдруг ухмыляется, и мне кажется, но только на миг, что зубов у неё во рту немного больше, чем должно быть. А она ещё и ручку мне на плечо кладёт и похлопывая по-семейному, говорит:

— Командир, я понимаю, что в тебе вдруг проснулся шутник-идиот, но нужно бежать, и как можно быстрее, мембрана из желудка евсида не продержится долго, и когда смерчик прорвётся... Нам лучше быть как можно дальше отсюда!

Мысли мои смешались в кучу. Боль в паху отлегла. Я выпрямился и вновь уставился на бутыль, где жёлтый смерч уже явно отливал багровым, а красная плёнка становилась с каждым мигом всё тоньше...

Вот же мелкая Сука отравительница! Она же эту вылазку спланировала не ради куша!

Смотрю на бутыль, и рука сама тянется кого-нибудь придушить. Оборачиваюсь и бегу к повозке, они уже оба стоят с её обратной стороны, рассматривают что-то на деревянной дверце с металлической ручкой.

Достигаю их, руки тянутся к тонкой шее Мильки, но тут же замирают, ведь взгляд мой встретился с печатью. Круглой, с крутящейся вязью в центре этого круга, что уходит в её середину слоями. Различаю лишь несколько символов, означающих блок, замок, и проклятье на головы тех, кто притронется... вязь явно тёмная, ибо исполнена запёкшейся кровью. Прикоснуться к ней не просто страшно, это вверх идиотизма, даже мне, даже с зажжённой проклятым пламенем рукой. Эта повозка укреплена, зачарована и блокирует любое магическое воздействие.

О чём-то подобном догадался и Рейвен:

— Там явно что-то значимое для тёмных внутри лежит, раз они так заморочились с защитой.

— Словно ты что-то в тёмных рунах понимаешь! — хмыкает Милька, и тут же с ним соглашается. — Хотя ты прав, чтобы эту руну напитать надо кровавую жертву бездне преподнести, просто из прихоти такое не делается...

Я думаю несколько мгновений, всем нутром ощущая, как крутится позади жёлтый смерч в бутылке и что может статься когда он смешается с ядовитой зеленью, что на дне стекляшки плещется... Но и оставлять здесь неизвестное сокровище тоже не хочется.

Кажется и меня охватила жадность.

Всё-таки благородные плохо влияют на других... они как зараза, всех вокруг заражают жадностью.

Иначе как ещё объяснить, что я впрягаюсь в эту повозку вместо сбежавших лошадей, и уцепившись за верёвки и цепи, напитавшись силой до отказа, тащу целую повозку на своём горбу, пока Рейвен подталкивает сзади, а Милька сидит на козлах и смотрит на поле боя, озорно комментирую, то, что там происходит.

Вот как это объяснить самому себе? Вот как понять зачем я это делаю? Неужели я стал настолько жадным ублюдком?! Ох... Прямо ощущаю как отец печалится на небесах о моей погрязшей во тьме душе... Однако мы же у тёмных воруем, хм... Может отец не так уж и печалится?

— О, светлые проигрывают! — пищит Милька погромче, чтобы я и Рейвен могли услышать.

— Вот это да! Князь со здоровенной бабищей машется... Ну та, что с молотом, которая у светлых за главную вроде кааааа, мать моя низушковая!!!! Он её голову снёс! Рукой! Просто сорвал вместе с шеей! Ровненько так! Просто герой! Кажется сейчас от светлых только трупы и останутся, ох и расстроится красавчик клирик...

И когда мы стали подниматься уже над краем и до Яра оставалось совсем немного, и кажется я даже начал различать его светлый балахон в бурой пожухлой траве, как вновь раздался голос Мильки, уже не на шутку встревоженный:

— Ох, да грёбанная бездна!!! Они заметили пропажу… опаньки...

На этом растерянно-радостном "Опаньки" мы наконец достигли Яра, и я, выпустив верёвки из рук, безвольным мешком из уставшего мяса свалился в траву.

Яр тут же подлетел, и зло зашипел:

— Да что же вы творите, мерзкие грязные падальщики?! Вы хоть понимаете, что...

Он не договорил. И Милька молчала. И Рейвен молчал. И вокруг меня расплывалось целое море удивления, что-то приковало всеобщее внимание, пока я лежу здесь и пытаюсь отдышаться и утереть лоб от пота, от тяжкого подъёма хоть немного отойти...

Но любопытство сильное чувство, и не в силах противиться ему, я с трудом встаю, потягиваюсь, хотя спину всё равно болезненно тащит куда вниз. Рахи спасает. И я уже более энергично обхожу повозку и встав рядом с товарищами таращусь вниз, на поле боя.

И то, что я вижу навсегда впечатывается в мою бедную уставшую от вечных дрязг голову.

Вдруг захотелось покоя. Захотелось вернуть в цветущий и ещё живой Хаммонд, и прожить там до дряхлой старости простую беззаботную жизнь фермера.

Однако, сильнее всего хотелось просто бежать. Как можно быстрее. Как можно дальше. Бежать не останавливаясь, чтобы спастись, чтобы выжить. Ибо то, что творилось внизу больше всего напоминало преисподнюю.

Плотные кубы дыма, что с тотальным шипением всё больше разрастались и тянулись во все стороны, захватывая, затягиваю, топя всю низину ядовитой смертью... А в том, что это яд – нет никаких сомнений. Лучшим примером служит огромная серебряная звезда, которую под конец сражения воткнули в землю.

Серебряный покров реликвии померк и с каждым мгновением становился всё более грязным, неказистым, и ржавым. И пусть пока проржавели лишь кончики четырёхгранной звезды, но с каждым мигом ржавчина расползалась всё дальше, захватывала всё больше серебра и на это становилось страшно смотреть. Как и на зелёный дым, что растягивался по округе. Он захватил уже почти всю низину, но стал менее плотным.

И сквозь его зелёную с желтоватым отливом пелену, Тодд разглядел чёрный купол. Его стенки дрожали, и постепенно сужались, но тут же рывками сдвигались обратно, и эта борьба ни на миг не затихала. Вдруг до Тодда дошло, что под этим куполом прячутся остатки тёмного племени, и скорее всего сам Катарон.

Это же в голову пришло и Яру.

Клирик выставил жезл вперёд, направляя наконечник точно на дрожащий купол. Одно из колец вспыхнуло, и из верхушки жезла вылетел пучок света. Ещё в полёте снаряд оформился во что-то более плотное, напоминающее копьё и, влетев в тёмный купол, тут же проделал в нём небольшую дыру.

Дыра в куполе почти мгновенно затянулась. Но из жезла Яра летели всё новые и новые световые копья, а дыры на барьере затягивались всё медленнее, и он постепенно сужался, оголяя из-под тёмной завесы дрожащих людей, что хватались за горла и пытались дышать, но вместо воздуха вдыхали ядовитую пелену.

Когда Яр опустил дрожащую от напряжения руку, тёмный барьер полностью исчез, и никто в низине больше не пытался дышать.

Среди лежащих на земле скрюченных тел возвышался один.

Он упал на колени, и смотрел в серые, безжизненные небеса, на которых больше не было мрачных чёрных туч, не было и вспышек, сверкающих золотым светом. А было лишь холодное зимнее солнце, что не светило, не грело, и было так же мертво, как и князь взирающей в небеса.

Из глаз Катарона катились чёрные слёзы. Не было на нём более костяной короны, она осыпалась пылью. Не было чёрного устрашающего крыла, оно слилось с тенями. А в глазах его не было жизни и грудь его не шевелилась, в тщетной попытке вдохнуть.

В этот миг, когда ядовитая пелена лишь стелилась по кромке земли, оставив после себя голые скрюченные деревья с осыпающими землю ветвями, прах вместо пожухлой травы, и сотни мёртвых тел двух разных воюющих народов... Катарон, упавший на колени, до последней капли жизни защищавший своё племя, предстал в глазах Тодда гораздо честнее и справедливее любого из церковников, которых он встречал в своей жизни. Разве что… магистр Рен был Катарону ровней, они между собой очень похожи. Светлый клирик и тёмный князь. Один защищал город людей, а другой защищал до конца своё племя.

Если бы в этот миг Катарон встал, и пошёл бы мстить в храмы и церкви, отделяя набожные головы от святых тел... Тодд пожелал бы князю удачи.

Но Катарон остался недвижим. А Тодд вспомнил, что его родную деревню Хамонд вырезало как раз-таки тёмное племя. И от души Тодда тут же отлегло всё сочувствие к почившему князю, он больше не видел в нём ничего благородного. Всего лишь очередной ублюдок, возомнивший себя значимей всех остальных.

— Что. Вы. Сделали? — Яр во все глаза пялится в низину, не поворачиваясь ни к кому из нас. Такое чувство, словно мы где-то провинились, и сейчас прозвучат упрёки от нашей святой мамочки.

Однако Милька опередила Яра, и не скрывая гордости, провозгласила:

— Здорово получилось! Я вообще-то этим дымом планировала Дорлак травонуть, уж больно они по-гадски со мной обращались, но всё же решила с собой прихватить… вот как знала, что может пригодиться!

Яр наконец отвёл взгляд от низины, но только для того, чтобы тут же вперить его в Мильку.

— Что… что ты несёшь… я не понимаю…

Милька воззрилась куда-то в небеса, на лице её прямым текстом читалось, как же тяжко ей приходится с этим конкретным клириком каждый раз беседовать. Муки невообразимые отразились на её мордашке, хотя как по мне она сильно преувеличивает.

— Эта мелкая везла с собой сумку, в которой хранилось… не знаю как эту штуку назвать, — решил облегчить Яру жизнь наш доблестный рыцарь, но сам тут же впал в задумчивость, и лишь спустя пару долгих мгновений смог закончить, — в общем этот ядовитый дым её рук дело, считаю, что она нас только что спа…

— Не надо! Даже не начинай это! — поднял руки Яр требуя от Рейвена заткнуться. — Я даже не хочу думать о том, чтобы было бы, если бы этот дым вырвался бы на нас во время пути… просто давайте сейчас отыщем сбежавших лошадей и поедем к ближайшему хра… церкви, до храма добираться слишком долго. Вернёмся в Дорлак, и оттуда я пошлю весть, что тёмный князь Катарон повержен, а вас щедро вознаградят за заслуги, только давайте поспешим.

Его голос под конец звучал жалобно, и я ясно ощутил, насколько наш святоша уязвим сейчас. Его слова уже больше напоминают просьбу, а не приказ… словно мы вновь стали приятелями, и он совсем не заманивает нас в ловушку.

Однако, я кивнул, соглашаясь, но рукой указал на повозку, которую я с огромным трудом затащил на это возвышение.

— Посмотри на руну, что на двери намалёвана, мне кажется, что ты сможешь с ней что-нибудь сделать.

Яр скептически окинул взглядом повозку.

— С руной? Я почти не разбираюсь в них… тем более в тёмных, что я могу тут сделать?

Но он всё же обошёл повозку, и приблизился к небольшой дверце, ведущей во внутрь фургона.

— Ну разве что я могу… попробовать благодатным пламенем… — его ладони разом вспыхнули белым огнём, он сложил их вместе в замысловатый символ, одну из граней которого направил на тёмную круглую руну, из его пальцев вырвался огненный поток, но белое пламя вело себя странно, оно не вгрызалось в дерево, не жгло до черноты и не опаляло покров фургона, вместо этого огонь охватывал собой только лишь руну. И это имело эффект, чёрные руны стали толще, они с каждым мигом краснели, словно раскалённый металл, а затем… они исчезали.

Когда Яр закончил и устало опустил руки, узкие острые плечи его тянулись к земле, а взгляд был направлен лишь куда-то вниз, он тяжко дышал. Тёмная руна полностью исчезла с двери, и более того, дверь слегка приоткрылась. В тёмной щели дверцы на миг проскользнул алый глазик, и тут исчез, а дверь поплотнее закрылась, не оставляя больше никакой тёмной щели, за дверцей слышались шепотки, и всхлипы, что с каждым мигом нарастали всё сильней в уже нескрываемый громкий детский плач.

Рука Тодда сама собой потянулась к круглой ручке двери. Он отворил её, тёмные внутренности фургона чуть осветились.

На Тодда смотрели десятки алых глаз, мелькали тени. Они все сгрудились у задней стенки, кроме одного мальчика, на вид лет восьми-девяти. Мальчик стоял на пару шагов впереди остальных, сжимал кулачки, ожидая боя. Вокруг его пальцев мерцала и переливалась тьма, формируясь в едва видимые когти и тут же распадаясь в дымок. Из его глаз лились слёзы, как и у остальных детей, но в отличие от них этот мальчик храбро сдерживал рыдания, хотя получалось у него откровенно паршиво.

За спиной Тодда стоял Яр, он приблизился достаточно близко, чтобы Тодд ощутил его дыхание. Почувствовал запах его пота и едкий церковный ладан.

— Отродья тьмы… теневой приплод, — голос его был тих, и даже немного грустен. — Их нужно убить, они уже вкусили человеческую кровь, их глаза окрасились в алый… их уже не спасти, они всегда будут голодны, всегда будут испытывать жажду… отойди, Тодд, и я… я сделаю всё сам, они не почувствую сильной боли. Они очистятся.

Мальчик восьми лет, кажется, услышал это, из него вырвался громкий всхлип, он его всё же не удержал, вместе с всхлипом вырвалось одна единственная просьба:

— Не надо…

Детский плач позади мальчика почти прекратился, все смотрели на него, на Тодда, ожидая чего-то. А клирик за его спиной не собирался больше терпеть. Тодд чувствовал, как Яр собирает в жезле светлую силу, как серебро усиливает его волю, как жжёт спину Тодда, в ожидании солнечной вспышки.

Мальчик вдруг вздрогнул. Его губы горько, но искренне улыбнулись… пока ещё робко, он сомневался, ещё пока не верил… но отошёл на пару шагов в тень, разжимая кулачки.

Всё дело в том, что незнакомец с серыми волосами и невзрачными серыми глазами, вдруг улыбнулся ему клыкастой улыбкой, а глаза его из серых медленно окрасились в родственный для мальчика, алый оттенок.

***

Дети ушли. Странники не отпустили их в низину, растолковывая долго и стараясь поубедительней, что там внизу яд, что им не удастся проститься с родными. Однако, в глазах детей они видели страх, ужас, непонимание, видели то, что эти дети и так НЕ хотят пойти вниз и взглянуть на обезображенные в смертельной муке тела…

Шутка ли, а тёмный приплод хорошо чувствовал жизнь, и её отсутствие там, где она когда-то была.

Они ушли, быстро смешались с высокой травой и ушли. Странники отдали им с собой в путь немного припасов, которых точно не хватит надолго. Дальше им придётся выживать самим. Нет сомнений, что на них будет вестись охота, нет сомнений, что дети будут убивать, будут взахлёб припадать к кровоточащим человеческим ранам, зубами рвать нежную людскую плоть…

Но никто из троих странников их не остановил.

Рыцарь Рейвен считал, что право на жизнь имеет любое существо, и в этот день тёмное племя князя Катарона понесло достаточно потерь. Конечно, сам рыцарь этого не произнёс, но по его молчанию, и бездействию можно было понять, что он мыслит именно так, и никак иначе.

Алхимик Милька же долго и громко возмущалась, что в фургоне не оказалось золота, вообще никакого. Только пару фляжек с водой, и свёрток с черствыми лепёшками… до детей тёмного племени Мильке не было никакого дела.

Маг четвёртого ранга, по имени Тодд, смотрел уходящему в неизвестность племени с нежной улыбкой на устах. Один из тёмных обернулся, тот самый мальчик, что, сжимая кулачки пытался прикрыть собой остальных… их взгляды встретились. Мальчик кивнул. Тодд кивнул в ответ. И вот мальчика уже нет, он скрылся в траве, уходя вслед своих родичей. В этот миг Тодд надеялся, что этот мальчишка сможет выжить, повзрослеть, защитить остатки своей семьи.

Почему он дал им уйти? Этот вопрос Тодд задавал себе из раза в раз. Что-то пищало противно внутри:

«Они однажды придут в свободную деревушку, как пришли в Хаммонд, и всех там убьют. И я буду виноват в этом!»

Но сам Тодд тут же безжалостно душил этот писк. Он больше не собирался убивать детей, ничьих, никогда. Потому что не видел в них ничего, кроме наивной детской чистоты… и стоит только отвести от детей взгляд, и взглянуть на взрослых, как на каждом отчётливо проступает грязь. Во взглядах. В движениях. В словах и поступках. Люди, что встречались ему на пути, и те, что ещё встретятся… они никогда по-настоящему не были чисты, их руки были в грязи, дерьме и крови. Как и его. Но вот дети были невинны, даже такие как эти, что более близки к зверёнышам, они по итогу могут стать любыми, обзавестись своей грязью, и тогда их можно будет прикончить без угрызений совести, но сейчас, в этот миг… они дети. И они ушли.

И странники последовали их примеру. Оставаться у низины было опасно, может ветер сменит направление и подхватит остатки той дряни, что ещё теплится на дне кратера, среди бездушных тел.

Они ушли втроём, коней искать не стали, это казалось делом паршивым, никто из них следы читать не умел. Да и что можно разглядеть среди высокой травяной поросли, что захватила восточные равнины?

За своими спинами они оставили одинокий холмик. Рейвен решил сделать всё «как полагается» и самолично срезал дёрн, вырыл неглубокую могилу и опустил туда усопшего.

Милька произнесла разочарованно:

— Как жаль… такая красота пропадает!

Больше никто ничего не добавил. Они молча забросали тело землёй, и сейчас уходили в неизвестном для них направлении. Чуть в стороне от тракта, чтобы не возвращаться обратно.

А небо даже не успело потемнеть. Зимний денёк ещё был в самом разгаре. Всё как-то безмолвно и тихо. Лишь ветер гулял по равнинам.

***

Ночью Тодд проснулся от странного звука. Не сразу он разобрал в нём придушенные стоны. Мужской и женский. В неверии он повернулся на бок, и взглянул на мир иначе, через призму тёмной твари. И в багровых силуэтах он увидел картину… которую тут же попытался выдрать из памяти горящими клешнями. Он улёгся обратно как можно тише. Вернул себе человеческое подслеповатое зрение. Заглушил звук магией. И вновь попытался уснуть.

Однако невероятно-отвратительный образ продолжал пульсировать влажно в его голове и штанах… в этом образе на обезображенном шрамом лице Рейвена раздвинув ноги сидела Милька, на ней не было одежды, ярко красный язык рыцаря вылизывал ей промежность, а та постанывая, обхватила его голову ручками и тянула на себя, всё глубже утыкая лицо рыцаря в своё пах… в то же время мускулистые жёсткие руки Рейвена блуждали по её напряжённому потному тельцу, сжимали талию, протискивались выше, ощупывали небольшую, грозно торчащую набухшими сосками, грудь…

Тодд вновь попытался забыть увиденное. Отключить голову. Подавить всякую беспутную мысль. Но его разгорячённый мозг раз за разом прокручивал увиденное… ночь обещала быть долгой. Для кого-то горячей. А для кого-то уныло-бессонной.

Это была их первая ночь, после боя в низине. И каждому требовалась разрядка. Наивный Тодд хотел сбросить напряжение глухим сном. А его товарищи избрали путь иной.

На утро их путь продолжился. Они решили пока не разделяться, а добраться до какого-нибудь большого поселения вместе и уже там решить, чем будут заниматься дальше.

***

СПУСТЯ ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА

Столица королевства Вингфолд

Хидликф спешил к госпоже со странными известиями. Его балахон цвета фиалок грозно шуршал, каблуки звонко щёлкали по замковой плитке, а стража, эти уродливые дуболомы, расступались перед ним, ещё издали, лишь завидев его высокую фигуру. Хидлифу это обычно доставляло некое удовольствие – видеть, как вытягиваются лица у простых смертных, когда он проходил рядом. Он как никак был магом! Аж второго ранга! Хидлиф «Водоворот смерти»! Звучит просто потрясающе, очаровательно и одновременно грозно! Таким Хидлиф хотел стать всегда, и ему великого труда стоило получать свой ранг. Однако он мечтал о большем… и в этом ему могла помочь только лишь госпожа, которой он верой и правдой служил уже больше десяти лет.

А вот её ранга он не смел даже желать, ведь понимал Хидлиф простую истину – Ранг госпожи подкреплён силой, равной которой могут быть только боги, и он в очередной раз убедился в этом, стоило ему пройти сквозь высоченные белокаменные двери, которые впору было назвать воротами… они распахнулись сами при его приближении, с каменным гулом. В коридор тут же ворвался ветер, он чуть не сбил Хидлифа с ног, не обладай он отменной реакцией и талантом к созданию моментального барьера… этот ветер разбил бы его красивое тело об стену коридора. И был бы у госпожи другой помощник… однако, Хидлиф не так-то и прост!

Раболепно улыбаясь, он вошёл в покои Архимага. Двери за ним с гулом закрылись. И Хидлиф вмиг ощутил себя песчинкой в пустыне, каплей в море, листом среди кроны… ничем, пустым местом, по сравнению с ВЕТРОМ. Он наполнял покои всюду. Это самая высокая башня дворца, оконные своды начинались от края пола, и заканчивались на куполе крыши, в них не было стёкол или цветных мозаик, и ВЕТЕР был здесь хозяином и первым слугой, он наполнял собой всё. Под куполом башни, словно второе солнце горел пульсирую гигантский светоч, окутанный десятками золотистых нитей, безумно длинные, они не очень заметные тянулись здесь всюду, на полу, на стенах, они трепетали в воздухе. Любой другой обыватель удивился бы этим нитям, подумал бы зачем и для чего они здесь, источающие золотистое сияние… но Хидклиф знал, что это внешние каналы Маны, и все они вели к госпоже, почти незаметной, во всеобщем хаосе своих покоев… в воздухе, подхваченные ветром, летали сотни книг, тысячи страниц, склянки с чернилами, перья… тут и там проплывали изысканные платья, туфли, поднос со вчерашней пожухлой едой… и сама Госпожа, в этом хаосе казалась почти так же незрима, как и лист в кроне цветущего дерева, однако сила её дара ощутимо давила, и любому, даже низшему магу, невозможно было не заметить ЕЁ.

Руки госпожи, талию, ноги, оплетали золотистые нити. Её каштановые волосы, заплетённые в десяток косичек, висели у неё за спиной, и каждую прядь украшал серебряный колокольчик. Госпожа читала книгу, и даже не смотрела на Хидлифа, однако её голос прозвучал, и прозвучал он всюду, сразу: от стен, от потолка и пола, от вездесущего ветра, и даже прямо в голове самого Хидлифа, вызвав лёгкое головокружение, хотя было сказано лишь два слова, Хидлиф уже готов был пасть на колени…

— Зачем пришёл?

Госпожа перевернула страницу, и всё так же не смотря на него продолжила читать.

— О великая госпожа, позволь передать сведения от презренного слуги твоего…

— Короче. — От её голоса у Хидлифа чуть не треснул череп, госпожа начинала злиться.

— Как прикажете, госпожа… до меня дошли слухи, что один из тёмных князей, по имени Катарон повержен.

Госпожа хмыкнула, ветер шутливо залетел Хидлифу в ухо.

— Об этом знают все, ещё несколько месяцев назад Архиеписком отчитался об этом на совете… удивительно, что этой Анфаис удалось прикончить Катарона… пусть и померла после боя, но результат впечатляет.

Госпожа перевернула очередную страницу.

— Да госпожа, всё так и есть, только… я бы не стал приходить к вам, если бы не узнал детали, и они несколько другие, чем заявляет Архиепископ.

Ветер перестал давить на Хидлифа всей своей чудовищной массой, чуть сбавив напор. Госпожа оттолкнула от себя книгу, та плавно отдалилась от неё. Теперь она смотрела на Хидлифа своими прекрасными и одновременно ужасными бирюзовыми глазами, в которых не прекращая пульсировать двигалось что-то, затягивая вовнутрь…

— Поэтому ты и служишь мне. Продолжай.

— Я решил проверить информацию, госпожа, ведь тёмные князья гибнут не каждый день, — он позволил себе шутку, но взглянув в бирюзу её глаз тут же об этом пожалел. — К-хм… так вот моим верным людям удалось выяснить, что вслед за воинством Анфаис шёл отряд поменьше, возглавляемый церковным клириком, которому церковь видимо поручила узнать итоги боя и…

— Короче.

Давления воздуха не только вернулось, оно ещё и усилилось в несколько раз, да так, что незримый ментальный барьер Хидлифа стал покрываться сетками трещин.

— А… так вот после того, как князь был побеждён, а Анфаис оказалась убита… отряда, что следовал за ними больше никто не видел, но отряд клирика был не единственным, и вскоре на поле боя пришли другие служители церкви, среди которых есть и мой человек. Как оказалось, всё светлое воинство погибло в том бою, и никто из светлых, участвующих в сражении, не выжил…

Давление воздуха тут же ослабло, госпожа подлетела ближе, её голые ступни зависли в нескольких локтях от Хидлифа. Её голос больше не причинял ему боль.

— Ты хочешь сказать, что светлые в том бою проиграли… однако князь действительно мёртв, его тело доставили в столицу. Но кто убил его… и зачем ты рассказываешь о каком-то светлом клирике?

— Затем, о всесильная госпожа, что отряда светлого клирика на поле боя не оказалось, однако самого клирика нашли по его артефакторному жезлу. Он покоился не далеко от поле боя, слегка прикопанный, и уже весьма сильно истлевший.

— Продолжай.

Госпожа опустилась чуть ниже, и замерла, по-прежнему продолжая взирать на Хидлифа свысока.

— После таких известий мои люди из церкви долго искали человека, который нанимал отряд в сопровождении клирику, тот оказался обычным провинциальным священником, который спустя пару часов пытки всё выложил как на исповеди… в отряде их было двое, один странствующий рыцарь, имя которого узнать невозможно, ведь их сотнями шатается по королевству, а вот второй был магом, да необычным… священник клялся, что этот волшебник одолел Иэнфэрина.

Госпожа наклонила голову задумчиво набок, колокольчики в её волосах мелодично звякнули. Слегка помедлив в задумчивости, она вновь взглянула на Хидлифа, и задала лишь один вопрос:

— Нашёл?

— Да, госпожа, на востоке королевства, в городке под названием Фэндинг. Маг по имени Тодд зарегистрировался в местной гильдии авантюристов, что примечательно, зарегистрировался он вместе со странствующим рыцарем по имени Рейвен… явились они в Фэндинг три месяца назад и с тех пор зарабатывают на жизнь выполняя задания в гильдии, они оба… те самые, кто сопровождал покойного клирика. Церковь не знает об этом госпожа.

— Хорошо, ты очень хорошо постарался Хидлиф… только, какого же ранга этот маг? Гильдия авантюристов не могла не проверить его силу.

— Он…э-м… он четвёртого ранга госпожа, а его специализация – руны, по сведениям из гильдии, у него самый малый резерв, каким только может обладать волшебник…

Госпожа удивлённая смотрела на Хидлифа долгие, очень долгие мгновения, а затем подняла изящную голову кверху и заливисто расхохоталась, колокольчики в её волосах зазвенели в так её смеху, а ветер в покоях забушевал, летающие предметы на чудовищных скоростях врезались об стены и падали на пол.

Барьер Хидлифа всё больше рушился, он боялся, что ещё немного, и эта буря захватит его и разорвёт на части… но вскоре смех госпожи стих, буря прекратилась. И она, чуть раскрасневшаяся от смеха, прекрасная и чудовищно-всесильная, отдала Хидлифу приказ:

— Найди, и приведи его ко мне.

***

Погода выдалась на редкость хорошей. Небо синее, без единого облачка. Солнце светит по-летнему ярко и тепло, согревая мою израненную тушу и покорёженную душу, а от запаха цветущих растений жизнь становится не такой уж и убогой.

Я только-только сдал очередное задание с Рейваном, надо было зачистить логово гоблинов, что мешали жить одной местной деревушке… нам изрядно повезло, ведь обычно пещерные твари и носа из своих логов не показывают, но в такую жаркую солнечную погоду гоблины тоже решили выбраться на свет божий, для того чтобы лоскуты человеческого мяса как следует подсушить под лучами жаркого солнышка. Гоблины гоблинами, а как сохранить еду подольше ведают, неплохие ребята… только зря они из логова вышли. Мы с Рейваном порубили гоблинов довольно споро и двинули обратно в Фэндинг.

И вот я сдал задание. Выхожу из гильдии, улыбаясь и пожимая руки на ходу парочке знакомых девиц… все в шрамах и на лет пятнадцать старше меня, но приятные в общении, а в постели… то случилось лишь однажды, я в тот день сильно перепил, но до сих пор помню на сколько неопытным молокососом себя ощущал, по сравнению с преисполненными познанием и желанием девицами. Меня буквально трахнули, но это было даже приятно. С тех пор они при встрече всегда улыбаются мне, а я каждый раз ломаю голову, как бы это так аккуратно предложить им повторить тот постельный разгул...

Но на этот раз, когда встретил девиц, и уже выходил из гильдии… я ощутил на себе чей-то острый неприятный взгляд. Но оборачиваться не стал, просто вышел и двинул по улицам, прохаживаясь неторопливо рядом с гуляющими прохожими.

Мне нравится Фэндинг. Особенно тем, что здесь люди… выглядят довольными, это сразу, ещё когда мы впервые заявились в этот город, сразу приковало мой взгляд… я тогда был сильно уставшим, без планов на дальнейшую жизнь, и должно быть выглядел прескверно, а прохожие этого славного городка смотрели на меня без какого-либо подозрения, некоторые даже с сочувствием.

И уже сейчас, прохаживаясь среди местных в одной рубахе, без доспеха и булавы (ведь оставил всё добро в таверне при гильдии, в которой уже какой месяц снимаю маленькую но чистую комнатушку… в соседней комнате живёт Рейвен, но он после задания сразу же поспешил сполоснуться из ведра во внутреннем дворе и побежал к Мильке в лавку, ох и задаст она ему, ведь очень не любит, когда он посреди дня к ней захаживает и распугивает клиентов «страшной до ужаса рожей», а рыцарь всё равно после каждого задания спешит к ней, в её небольшую лавку с элексирами и бальзамами ((ядами Мильке запретила торговать местная ратуша, аргументировав тем, что город спокойный, положение не военное, и подобными вещами торговать без специального договора со стражей запрещается))), и вот гуляю я налегке, планирую заскочить к знакомым торгашам, присмотреться к простенькой одёжке на смену той, что на мне, ибо вещи оказывается весьма часто рвутся, вместе с моим телом… тяжела доля авантюриста.

И вот снова неприятное ощущение засвербело под лопаткой, в том месте, где когда-то оказался метко брошенный топорик. Чужой взгляд жжёт, раздражает, словно лезвием острым к плоти прикоснулись, но резать не торопятся…

На этот раз не выдерживаю, оборачиваюсь, оглядываю бегло толпу.

Сам понимаю, что выгляжу затравленным кроликом, но ничего поделать с противным ощущением не могу. И никого конечно же не нахожу. Иду дальше, спокойной походкой двигаться уже не выходит, руки сами собой тянутся к поясу с булавой, но булава осталась в таверне…

Вдруг передо мной останавливается высокий мужчина, я этого манёвра никак не ожидал, и едва успеваю замереть. В итоге стою буквально в полушаге, чуть ли не вплотную, приходится задрать голову, чтобы увидеть лицо незнакомца. А он высоченный, с не очень густой бородкой, и в до боли знакомом балахоне… только цвета не привычного серого, а какого-то балаганно-цветочного.

Отхожу на пару шагов назад, едва получается сдержать отвращение… ненавижу магов! Они почти все –твари из богатых дворянских родов! И у этого лицо такое же, словно он спустился до нас, смертных, прямо откуда-то из небесных чертогов.

— Меня величают Хидлиф «Водоворот смерти», я маг второго ранга, посланный сюда, для того чтобы…

Не могу его слушать. И дело не в голосе, у него он весьма приятный, бархатистый… и дело даже не в официальных высокопарных словах. А в том, что я по-прежнему ощущаю взгляд, упёртый в мою спину. Не хороший взгляд. От него не отделаться, словно чем-то липким и склизким облили, и мухи гурьбой преследуют меня по следам.

— … так где мы можем с вами поговорить, маг Тоддэвард? — закончил он весьма учтиво, от собственно имени из этих сахарных уст меня чуть не вывернул прямо на позолоченные пряжки его сапог.

— Здесь не далеко есть таверна «Серый краб», я буду там вечером, если хотите поговорить, то… — я любезно улыбнулся, сам себя презирая за эту пустую улыбку, и протиснулся мимо, желая уйти с этой улицы как можно скорее, но не успел сделать и пару шагов, как меня ухватили за локоть…

— Но постойте, вы верно не поняли меня Тоддэвард, у меня очень важный разговор к вам и медлить с ним просто недопустимо.

Я повернулся, и видимо моя лживая улыбка дала трещину, ведь что-то в моём лице ему не понравилось, и он руку быстренько убрал, и спрятал ладонь в широкий рукав балахона. Смотрит уже с опаской. А я стараюсь вернуть на лицо дружелюбную гримасу, не знаю кто этот маг и зачем он меня искал… но с таким нужно быть осторожней, я же хочу остаться в этом городе подольше и кровавые бойни посреди улицы, днём, мне совсем не нужны. Да и жизнь ещё дорога… но боже, чей это взгляд?!

— Вечером, я поговорю с вами вечером… как вернусь в таверну «серый краб», не забудьте.

Я вновь не стал дожидаться ответа, а он не стал больше меня останавливать, видимо решив немного подождать, ведь до вечера оставалось не так уж и долго.

Яркое летнее солнце склонилось к стенам каменных домов, отбрасывая широкие золотистые тени.

Мои нервные шаги меня же и раздражают… стараюсь ускориться, слиться с людьми, затеряться в подворотнях, и ощущаю краткие мгновенья свободы и вновь эту липкую гадость на своей спине. В душе зарождается предчувствие, к которому я не желаю прислушиваться, ведь даже мысль погружает в кромешный ужас… но мысль – бред, не может быть, чтобы это была она!

Это просто наёмный убийца. Или авантюрист, у которого мы ненароком увели заказ. Может парень одной из девиц из гильдии? Да кто угодно, может преследовать меня!

И скрываться так тщательно… раздражать меня этим тяжёлым присутствием рядом…

Не могу больше. Если убийца следует за мной, то заведу его туда, откуда выход лишь один.

Сворачиваю в знакомую улочку, прохожих вокруг почти нет. Новый поворот, и вот не очень широкий переулок. Безлюдный и тихий, лишь одинокий бродяга сидит на пороге дома с сизой бутылкой в руках проводит меня взглядом заплывших подслепова-то-красных глаз.

Переулок кончается старой дряхлой конюшней, крыша которой настолько обветшала, прохудилась, и накренилась на гниющей опоре, что хозяин этого дряхлого строение перевёл животных в другое место… я же забрёл сюда лишь однажды, и то случайно, просто бродя по городу, желая получше узнать его окрестности…

Я иду прямо вовнутрь заброшенной конюшни, и блуждаю среди пыльных стоял. Ногами переминая пожухлое сено. Иду до конца, останавливаясь у глухой каменной стены тупика.

Я не слышу шагов своего убийцы. Но чувствую, что этот ублюдок рядом, кем бы он ни был, но я не намерен терпеть больше этого дерьмо с моим преследованием и вечными прятками!

Оборачиваюсь и мир оказывается ужасно-скверным кошмаром, который часто пугал меня по ночам, но который я всей душой не желал бы увидеть воочию.

— Ты бросил меня, Шэн.

Её голос не задаёт вопросов и не вопит на меня проклятьями. Этот хрипловатый, давно сорванный голос, спокойно, не громко, но отчётливо, утверждает истину.

Рука сама тянется к булаве, хотя даже если бы она и была со мной, я точно знаю, что не поспел бы за кинжалом.

Фальшивая улыбка тут же лезет на лицо, а руна личины требует активации… но Фаю иллюзией не пронять.

Однако я рискую, в тщетной попытке добраться сегодня до «серого краба» живым… я вру, словами, стараясь казаться самому себе убедительным, а в душе понимая, что мне из этой конюшни живым не выбраться.

— Знаешь… я скучал по тебе...

Конец.