Маг четвёртого ранга

Глава 18 — Клирик

Тодд лежит на чём-то не очень удобном, но вроде мягком. И его куда-то тащат. Судя по всему, тащат как раз-таки то мягкое, на чём он лежит. А ещё рядом с ним голова. Отрубленная. Не очень ровно, потому что кости торчат местами на месте шеи, и мясо изрезано волнами. Тодд держит эту голову в руках, разглядывает. А голова разглядывает его. Белёсыми глазами, совсем мёртвыми, ничего невидящими. Но Тодд всё равно делает вид, словно эта голова может его видеть. Он показывает ей язык. Хмурится. Скалится. Наконец ему наскучивает, и он закрывает ей веки, чтобы бельма не пялились на него, ведь от этого взгляда ему становится как-то не очень уютно. А ещё под спину попался какой-то камень, острый. Тодд попробовал слегка приподняться, чтобы вытащить этот камень, да только ему помешала боль. Сильная. Прострелила в груди, и он решил больше не шевелиться. По сравнению с этой болью, камень под спиной не казался такой уж большой неприятностью.

— О, ты проснулся! — голос раздался откуда-то сверху. — А я уж думал, что ты помер… однако, люди с такими ранами не живут… я как бы ни на что не намекаю, но… ты ведь не человек да? Вернее… ну нет, понятно, что тёмные тоже люди… я нормально отношусь к вашему племени… просто… ох… ты ведь один из них, да?

Голос был явно мужским. Но хриплым. Не громким. Не басовитым. Он был обычным. Звучал дружелюбно и с большими паузами, словно говорящий испытывал некие трудности в правильном подборе слов. И пока он говорил, то тащить Тодда не перестал, то есть отреагировал вполне спокойно и на то, что Тодд выжил, и на то, что шевелится у него за спиной на какой-то ручной волокуше. Это Тодда слегка удивило.

«Может тоже притвориться дружелюбным? Свести всё, что он мог увидеть на происки магии очень похожей на тёмную, но всё же НЕ тёмную… а просто очень на неё похожую? Да ну нет… мне это уже осточертело. Пусть будет как есть, в конечном счёте скрываться вечно – такая себе затея. Да и от кого скрываться? От той бешенной суки? Ну так она осталась в Фикаре, и не сможет меня выследить… больше никто моей смерти желать не должен… если не учитывать, что все вокруг ненавидят тёмных. Да я и сам их ненавижу… судя по всему они разрушили мой дом, родных моих поубивали. Я решительно должен злиться на них. Наверняка они и того ледяного гиганта каким-то образом смастерили… но мне и на них сейчас всё равно как-то получается. Хочется просто лежать, и не шевелиться. Ведь шевелиться очень и очень больно!» — думал про себя Тодд, пока его продолжали волочь куда-то в неизвестность.

Над глазами его мелькали ветви на сером фоне непроглядных туч. Такая погода зимой всегда. Определить утро сейчас или день или вечер невозможно. Благо снег не идёт и ветра вроде как нет. Вообще тишина. Лишь сминается земля и лязгают доспехи того, кто тащит Тодда в неизвестном направлении.

— Молчишь, да… — продолжил одинокий разговор неизвестный носильщик. — Ну молчи, молчи… ты же мне жизнь спас, поэтому я вроде как тебе обязан…

В голове Тодда промелькнул бешенный взгляд голубых глаз. И очень похожие слова. Только она говорила, что спасла его самого, и это он ей обязан… и теперь он всего лишь зверёк, которым можно помыкать как угодно: заставлять убивать детей, копать могилы, выбрасывать в вонючий канал чьи-то распотрошённые тела.

Тодд в этот же момент больше решил никогда о ней не думать, каждый раз она завладевает его мыслями и портила ему настроение. С этого мига он больше не будет о ней думать.

«Прочь, бешенная сука! Прочь!»

— Надо же… я на самом деле не думал, что ты выживешь. Думал, что… ну… да ладно уж, чего таить. Думал, что ОН заморозит тебя, как и отряд авантюристов… они те ещё неудачники. Я выследил их по следам, идущих от тракта. Кое-где были следы не человеческие, и не звериные… ну знаешь, эти гули, за которыми пришли авантюристы, они ставят ногу немного иначе и не редко теряют пальцы из-за холода или по неосторожности, им в общем-то всё равно, они думаю испытывают боль несколько иначе, если вообще испытывают… понимаешь?

— Понимаю. А где гули, следы которых ты видел?

Волокуша даже на миг не остановилась. А человек, что её тащил не удивился, не замолчал размышляя о том, почему с ним неожиданно заговорили. Нет. Он просто ответил:

— Я сначала тоже задался этим вопросом, мол куда делись твари, что нападали на караваны… и потом уже по следам, когда понял, что это были гули, слегка поднапрягся, а позже… встретил их останки, знаешь, такая бурая масса из грязи, снега и пепла, вот это всё, что от них осталось. На сколько я понял, в отряде с авантюристами была и светлая волшебница, вот она их быстренько в пепел и обратила… они до самого их гнезда дошли в этой мёртвой деревушки, до могильника так сказать, по пути убивая и превращая в пепел всех тёмных тварей… на самом деле они были близки к тому, что бы отправиться назад с вполне выполненным заданием, только вот не повезло им встретить Иэнферина. И мне не повезло, и тебе… хотя на счёт тебя сказать сложно, ты ведь такое с ним сделал, что смотреть страшно было. Я долго думал куда делась его голова и верхняя часть тела, а потом уже только дошло, что эта яма здоровенная в земле там не просто так появилась…

Тодд молчал, добавить ему было нечего.

Молчал и рыцарь, какое-то время тащил молча, но надолго его не хватило:

— Ты… ну… просто знай, что я понимаю, что… ох… в общем я понял, что обязан тебе жизнью и постараюсь о тебе поза… ну, вернее постараюсь тебе помочь, подсобить, стану тебе надёжной опорой и всё такое прочее… ты уж извини меня за глупый трёп, я просто последние дни просидел в том доме заброшенном, пока Иэнферин по округе шатался… я забежал в дом, как только этот грохот услышал, а потом уже через щель в двери и рассмотрел, кто там такой огромный… не, если бы не реальная встреча, я бы сказку про Иэнферина и потрошителя могил Джека никогда бы не вспомнил… в детстве эта жуткая история казалась выдумкой… страшной байкой на ночь, а сейчас… ну кто мог подумать, что он существует?

— А кто это такой, Иэн… что?

— Иэнферин, ну… я мало что про него знаю, но есть сказка… мне её няня в детстве иногда сказывала, когда я паясничал и вёл себя паскудно. Там в этой сказке был один жулик по имени Джек, что повадился разгребать могилы и склепы богатых людей, ради наживы… и хорошо на этом нажился, однако сильно увлёкся и даже зимой, с первыми морозами, он киркой долбил мёрзлую землю, чтобы добраться до богатств в гробах мертвецов, и мол… не понравилось это древнему богу холода и мороза, и воплотился он на том кладбище из деревьев старых и скрюченных корней в огромного гиганта, и превратил наглого воришку в ледяную статую, а после расшиб на осколки… а души тех несчастных, что Джек потревожил от вечного сна, Иэнферин обязался защищать и проводить на ту сторону жизни с приходом тепла, когда перелётные птицы возвратятся назад, огромный гигант сам разрушится на иссушенный хворост, а призраки потревоженных умерших исчезнут… я бы наверное и не вспомнил ту сказку, если бы не имя гиганта… такое чудное – Иэнферин… сейчас так никого не называют, то древнее имя! Одно только понять не могу, зачем эта старая кошёлка… ну то есть няня моя… зачем она мне эту историю на ночь рассказывала? Ведь то ужасы ужасные, как для детского ума… и ведь никакого посыла с собой не несёт, мол веди себя хорошо и получишь за это ложку мёда, нет… она, напротив, пугает скорее, про кладбище там, воришку наглого, и злого гиганта этого, что заморозить до смерти может… явно на меня гнилой зуб точила, старая карга!

— И что он, так за тобой в дом и не полез? — спросил Тодд, прерывая жалобно-злобные речи про несчастное детство.

— Нет, не полез… я если честно тоже удивился, мне несколько раз даже казалось, что он пялится на меня, словно может видеть через стены, но в дом не лез, хотя наверняка мог разрушить его с лёгкостью и меня в этом доме похоронить… однако и убегать я не решался, он всегда где-то топал неподалёку, убивал тварей каких-то тёмных, ну мне так кажется по звукам визгливо-хриплым, который нормальный зверь бы не выдал никогда из себя… в общем остался я там сидеть, не знаю на что надеялся… на спасение, наверное. Надеялся, что ещё один, более сильный отряд пошлют посмотреть, что тут стряслось, и меня вызволят… ну или хотя бы страшилищу эту ледяную отвлекут…

— Как же ты там продержался столько-то дней?

— А там у них колодец в огороженной ограде внутри дома, видимо не простых крестьян дом был, что-то я такого у простых людей не припомню… а ещё кладовая с запасами. Там зерно по большей части лежало, да мясо сушёное, соленья кое-какие… всё пропало конечно, да не совсем всё… я там несколько баночек с мёдом отыскал. Вот и перебивался с воды на сладенькое, так и дотянул, до твоего прихода, а всё же безумный ты чело…

— Стой!

Волокуша замерла, и сам рыцарь остановился на месте, услышав требование Тодда.

— У тебя мёд ещё остался?

Рыцарь глухо рассмеялся, эхо от металлического шлема делало его смех дребезжащим и железным.

— А то! Немного правда, но... поделиться могу.

— Давай.

Дорога вела их дальше. Только Тодд продолжал путь уже с баночкой старого мёда на груди, куда он периодически засовывал палец и доставал кристаллик сладости. Рыцарь же не мешал ему, молча тащил, кажется, думал о чём-то своём.

***

Вновь лесная чаща. Вокруг заметно потемнело. Под кронами большого, покрытого мхом дерева горит костерок. У костерка сидят двое. Один в доспехах чёрных и ржавых, другой с изорванной грудью, из которой торчат осколки костей. Оба смотрят в пламя костра. Над ними разгорается большая жёлтая луна. Тучи впервые за долгое время разошлись, давая понять, что этой ночью снега не будет.

В этих местах зима всегда была не снежной, без сильных морозов, но с всепроникающим ледяным ветром, что ломал ветви деревьев, срывал крыши старых прогнивших домов, и был вездесущим, как в небесах над головой, так и под воротом плаща пробегал холодком.

Потому путники грелись от костерка с большим удовольствием. Над костерком же, на двух не очень ровных палках, воткнутых в землю, как-то наискосок висел дорожный котелок, в нём шипела, нагреваясь, вода.

— У тебя есть нож? — спросил Тодд рыцаря.

— Есть, только тебе зачем? У меня с собой лишь немного овса припасено, нарезать-то нечего.

— Дай мне нож.

Рыцарь потянулся к своей дорожной поясной сумке, достал короткий кухонный нож, со слегка закруглённым лезвием, подал Тодду не глядя. И ничего больше не спросил, однако вопрос в воздухе повис.

— Налей немного тёплой воды в плошку и поставь рядом.

Рыцарь молча набрал воды из котелка в деревянную плошку, что служила ему в качестве тарелки и протянул её Тодду.

А Тодд вылил на себя воду, прямо на грудь, зашипел злобно. Рыцарь отвернулся, стараясь не смотреть в сторону покалеченного паренька. Но в следующий миг раздался звук ножа, скрежещего по костям.

Хруста и отборная шипящая брань.

Рыцарь не выдержал, и согнулся… его вырвало прямо в закрытый наглухо шлем.

***

Чуть позже. Тодд с большим трудом разлепил глаза. Причиной его пробуждения послужил многоликий рык и вой. Перед ним стоял со здоровенным клинком в руках рыцарь, он кружился вокруг ствола тыча мечом в сторону стаи волков, то и дело крича:

— ПРОЧЬ! ПОШЛИ ПРОЧЬ!

Волки в сторону которых выставлялся наконечник здоровенной железяки отходили, но только на шаг, а затем возвращались на прежнюю позицию и медленно продвигались вперёд, всё сокращая дистанцию. При этом смотрели они не на рыцаря, а на Тодда, что куском окровавленного мяса лежал под деревом и источал на всю округу аромат крови и тёпленьких кишок. В глазах волков жёлтым блеском отражалась полная луна.

«Неужели они почувствовали запах моей крови, — подумал про себя пришедший в сознание чуть живой Тодд, — или они пришли на запах страха рыцаря… а ведь он тот ещё трус. И тогда в древне, он ведь мог убежать, так же, как и пришёл, мог десятки раз рискнуть и сбежать, а он сидел на месте и ждал, что его спасут. Трус!»

Тодд поднял трясущуюся бешенной дрожью правую руку, и она тут же вспыхнул зелёным пламенем. Волки отпрыгнули от изумрудного огня. Испуганный рыцарь сделал точно так же, при этом случайно споткнувшись и чуть не угодив в красные угли костра.

Тодд продержал пламя какое-то время, пока волки не ушли окончательно.

Он чувствовал, хорошо ощущал волчий страх, и желание сбежать подальше от проклятого огня. Вместе с тем он перевёл взгляд на рыцаря, который в этот миг был без шлема. И зрелище представилось неприятным. Первым делом в глаза бросалось отсутствие скальпа, вместо него изорванный гладкий кусок плоти, который кое-где порвался и на свет выглядывал гладкий белёсый череп. Одного уха нет, лишь какой-то обрывок, и начиная с щеки под этим ухом, до конца массивного подбородка тянется потемневший шрам. Видно, что шрам давний, ибо по краям он затянулся толстым белым червём-рубцом, но вот по середине в нём до сих пор были различимы контуры распоротых мышц. Такие шрамы заживают годы.

Огонь на руке Тодда погас, вместе с тем и рука безвольно упала рядом с телом. Сил физических в Тодде оставалось немного. В отличие от магических. Резерв, болезненно подорванный в горячке боя, пульсировал в нём горячим гейзером, пробегал по калеченным каналам, и не собирался заканчиваться, ведь вокруг, в этой лесной чаще, всё вопило от переизбытка тёмного дара, тьма буквально сочилась, витала в воздухе. Бери сколько хочешь, если ты тёмная тварь…

Когда пламя на руке Тодда погасло, на поляне стало гораздо тусклее. Мир в глазах Тодда окрасился в багровый. Он ясно различил удивлённый взгляд рыцаря, что продолжал лежать на земле, чуть ли не задницей в костре. Но когда их взгляды встретились, рыцарь поспешил отвернуться в сторону, неуклюже подняться. При этом выражение лица его оставалось всё тем же хмурым, неподвижным, а в глазах сменялись эмоции. Удивление, перешло в опаску, а затем в задумчивость. И вот он уже сидит рядом с Тоддом, портя приятный лесной воздух кислым запахом пота вперемешку с прокисшим ароматом рвоты.

— Значит ты всё же тёмный, да. — соглашаться с этим утверждением явно не требовалось, слова прозвучали как устоявшийся факт, но тем не менее, Тодд согласился:

— Да. И?

— Хочешь… съесть меня?

От этого вопроса Тодд невольно вздрогнул и покосился на сидящего рядом изуродованного рыцаря, на лысую черепушку с проблесками кости и его передёрнуло вновь.

— Фу… какая гадость! Конечно нет!

В глазах рыцаря мелькнула улыбка, а лицо оставалось неподвижным, и у Тодда закралась мысль, что это лицо вообще не может шевелиться, только губы едва колышатся, способные извлечь какой-то звук, но вот всё остальное… кривой шрам очень глубоко прошёлся по лицу рыцаря и что-то в нём нарушил.

— Радует, что сожрать ты меня не хочешь, — тон рыцаря был несколько весел. — Хотя я бы не отказался пожертвовать для тебя руку или ногу, всё же ты вновь спас меня… я должен тебе уже дважды!

Тодд решил никак это не комментировать, однако совсем другой вопрос заботил его в этот момент:

— Кто так изувечил тебя?

В этот раз нервная дрожь прошлась по телу рыцаря, да так, что доспехи заскрипели, голос его был не менее нервным:

— Я… это было так давно… я… никому ещё не говорил об этом… да и… мало кто… а вернее никто не видел меня без шлема... только кузнец, что доспех изготовил… ну… эх… — этот молодой мужчина так тяжко вздохнул, что в груди у Тодда что-то неприятно засвербело, или это просто какое-то насекомое бегает по кровавому месиву, понять сложно.

Рыцарь же справился отчасти с волнением и продолжил рассказ уже менее дёргано, рубя историю быстрыми короткими фразами:

— Я был наследным сыном. Будущий барон. Меня растили воином. Храбрым. Сильным. Всегда готовым вступить в бой. Помимо меня ещё три брата в семье. И две сестры. Я старался подавать им пример. Но однажды. В замок пришёл менестрель. Он пел песню. Жалобную. Но красивую. Девчонки такие обожают. А я заслушался. Там история была необычная. Про странствующего рыцаря. Он искал себе жену. Но никак не мог найти ту самую. Красавицу из красавиц… но однажды забрёл в древний лес. И попался там в ловушку. Эльфийскую. И на его крики пришла она – самая красивая девушка на свете. Прекрасная Мирабель. Эльфийская принцесса… там много чего было ещё. В той истории. Но мне запала в душу эта часть. Про прекрасную эльфийку. Много ли надо малолетнему идиоту для счастья? Нет. Всего лишь прекрасную эльфийку… Через несколько вечеров. Тёмной ночью. Я сбежал из дома и отправился в путь. В старых доспехах. С деньгами из отцовской казны. Мне везло по началу. Прицепился к торговцу. Проехал с ним много земель. Пока не добрался до древнего леса. А там… всё ложь! Лесные эльфийки другие… они… — рыцарь вновь затрясся, — как звери. Они злые. Лица худые, огромные глаза. Коротышки. С острыми зубами… там не было ничего прекрасного… не было никакой волшебной принцессы, когда мне отгрызли ухо просто из прихоти… хотя они неплохо говорили на нашем, но они мне не верили… считали, что я засланный к ним разведчик и что на границе из священного леса может оказаться людская армия… какой бред! Я твердил, и кричал им под пытками, что я пришёл один, что я лишь хотел найти себе жену… когда они проверили границы, и когда на моих пальцах не осталось ногтей… они долго смеялись надо мной, и видимо решив поглумиться, оставили мне шрам на лице, и оскопили меня там… внизу… сказали, что это моё наказание за грязные желания, и выкинули из их леса раненым, в одних портках и рубахе, однако… со всем моим золотом из казны папеньки барона, а следом и старый доспех… ведь им не нужны людские металлы…

Тодд несколько мгновений сидел молча. Рыцарь же беззвучно рыдал, кажется, на душе его было очень погано, и до этих пор он никому свою грустную историю не изливал. Однако Тодда не сильно заботила глупость дворянского ублюдка, как оказалось, в груди у него свербела надоедливая жирная муха, и ничего более, и вместо утешения Тодд озаботился совсем иным:

— Постой, но ведь эльфы весьма красивы… я недавно видел одного барда, и он совсем другой… не похож на тех эльфов, про которых ты говоришь.

Рыцарь утёр слёзы. Кивнул.

— Да, потому что он не такой и есть. Все эльфы вне древнего леса другие. Я уже позже узнал, что те ближе к зверям, а все, кто живёт среди нас, они… не совсем эльфы, у них смешанная кровь, и пусть живут они гораздо дольше нас, однако их век становится все более короток, потому что в них всё больше крови от людей… я был тем ещё идиотом, что не проверил легенду, когда…

Тодд не дал ему разразиться новой плаксивой речью, тут же прервав:

— Почему не вернусь к папочке барону? Или он не принял сыночка обратно, таким? — и столько яда было в его голосе, что рыцарь отшатнулся.

— Почему ты так жесток? Я же излил тебе душу, ты первый, кому я рассказал свою историю… мой отец наверняка принял бы меня, но я не хотел быть пятном позора на родовой чести, поэтому предпочёл стать вольным рыцарем, нежели вернуться к семье и служить всем вечным напоминанием о человеческой глупости… — рыцарь выражался теперь гораздо лучше, злость придала ему мужество и Тодд заметил это.

— Вот и будь таким всегда. Твёрдым и сильным раз выбрал этот путь. У меня в отличие от тебя ничего не было, а моя семья была из самых низов, я всего лишь сын фермера, и таких как ты я долгое время ненавидел.

— Да ты и сейчас я смотрю дворян недолюбливаешь.

— А за что вас любить? Напыщенные высокомерный ушлёпки даже без намёка о той чести, про которою всё время твердите.

Разговор сам собой затих. Тодд успел ещё вздремнуть до рассвета, и до того момента, как рыцарь бережно переложил его на волокушу и поволок дальше. Всё это время они молчали. Но в какой-то миг, когда путь их почти достиг стен Прамонда, рыцарь повернул голову назад и мрачно сказал:

— Я обязан тебе жизнью, и я выплачу свой долг… а после этого ты будешь иного мнения о благородных!

— Посмотрим, — ответил ему Тодд, и они неспешно достигли городских ворот.

***

Серая унылая комната трактира. Тодд лежит на кровати. В комнату учтиво стучат, дверь приоткрывается, в щель заглядывает хозяйка-гномиха.

— Можно, господин?

— Да, поднесите ко мне, чтобы я мог достать.

Гномиха, стараясь не смотреть на раздетого по пояс парня, лежащего на ворохе старых простыней, которые он попросил принести ему ранее. Прошла к кровати, и поставила поднос на прикроватный столик. На подносе стоит мутная бутылка с не менее мутным содержимым с приподнятой пробкой. И небольшой нож, с остро заточенным лезвием.

Гномиха не смогла удержаться и всё же взглянула на раздетого постояльца. Взгляд её привлекло бледное тело, исполосованное страшными, вздувшимися ранами, и идеально ровными жгутами ожогов, один из которых, как ей показалось мерно горел зелёным светом. Взгляд её скользнул выше, по острой ключице, худой жилистой шее, и остановился на мутноватых серых глазах, что абсолютно спокойно взирали на неё изо полуопущенных век.

— Может всё же позвать вам целителя, господин? У нас здесь есть неплохой цели…

— Не надо, — прервал её странный постоялец. — Я справлюсь сам… только прошу не пугаться не рваться ко мне, если я буду… кричать.

Гномиха кивнула, пряча в полу склонённой голове улыбку. Надо же, вроде уже не мальчишка, а похваляется болью. Какая наивность!

— Не переживайте, таверна пустует, на втором этаже, в ближайшей к вам комнате и вовсе никто сейчас не проживает.

Тодд кивнул.

Хозяйка неспеша вышла, кажется, она до последнего ожидала, что молодой постоялец, который явно родом из авантюристов, всё же окликнет её и попросит позвать целителя Карлоса, но нет. Постоялец молча дождался, пока она выйдет.

Дверь за хозяйкой закрылась. И Тодд остался в комнате один.

В голове у него крутились слова отца:

«Гнойные раны, сынок, самый большой бич обычных людей, ведь нам не доступны лекари, или целители, а смерть от подобной болячки наступает быстро. Потому, приходится действовать самому. Во-первых, если рана набухла, постепенно перестала болеть, хотя ещё не зажила, и при этом чувствуешь ты себя препаршиво, жар тела нестерпимый ощущаешь… значит дела твои плохи и нужно действовать как можно скорее. Прежде всего, необходимо такую рану вскрыть, даже если она затягиваться кожицей начала…»

Тодд взял нож, опалил его зелёным пламенем и стиснув зубы принялся за дело. Ему удалось не издать ни единого крика. Терпеть боль ему приходилось не впервые, потому справился весьма быстро, искромсав свое тело по новой, взрезав каждый набухший шрам, из которого тут же вместе с тёмной кровью, источая довольно неприятный запах, вылилась белёсая жидкость.

«Как только сделаешь это сынок, то нужно раны промыть чем-нибудь ядрёным, очень хороша для этого, так мне наша травница сказала, настойка полыни, или какая другая крепкая сивуха… но настойка полыни действие имеет лучшее, и если есть такая под рукой, то ороси ей распоротую рану, не раздумывая…»

Тодд протянул руку к мутной бутылке. Отбросил в сторону пробку. Закрыл глаза. И вылил на свою испещрённую ранами грудь весь бутыль. Вот тут он крика сдержать уже не смог. Пока его рот бешено орал, прерываясь на невнятные мычания, он пытался успокоить себя, что всё уже позади, нужно лишь немного потерпеть…

Наставления отца заканчивались обмоткой какой-нибудь плотной чистой тряпкой, да только это уже не требовалось. Когда обжигающая боль поутихла, он активировал Рахи, заливая тело целительской сырой силой. Он целенаправленно сгустил её в области груди и боков, где были напрочь переломаны почти все рёбра, и закрутил силу внутри себя, на подобии маленького кипучего потока, что курсировал по внутренностям его измождённого тела, ни на миг не останавливаясь. Он гонял этот лечебный поток неизвестно как долго, пока резерв Руфуса, и его собственный, не опустели.

Открыл глаза. Взглянул на грудь. Там гладкая кожа, с сеткой белёсых полос. Выдохнул тяжко. Взглянул в пыльный потолок с тёмной паутиной в углу. Попробовал встать с кровати. Но тело словно сеном изнутри набито, и на приказы уставшего мозга реагирует вяло, нехотя.

Вставать Тодд передумал, улёгся обратно, прямо на кровавые простыни с вкрапления гноя. И прямо так и уснул.

Поздней ночью его навестила хозяйка-гномиха. Её сопровождали парнишка служка, и гномиха помоложе, чем-то неуловимо похожая на хозяйку. Пока хозяйка несла с собой подсвечник с тремя дрожащими свечами, остальные тащили с собой таз и ведро с водой, от которой шёл едва заметный пар.

Тодд реагировал на всё происходящее вяло, ещё не до конца отошедший от сна. Хозяйка же гномиха осмотрела его тело тщательно, маленькими мясистыми ручками ощупала его рёбра, провела тёплыми пальцами по впалому торсу.

Тодд чуть опомнился лишь в тот момент, когда хозяйка и служка удалились, а молодая гномиха принялась обмывать его грудь горячей от воды, губкой. Это было приятно, и Тодд позволил себе расслабиться. Однако ручки гномихи, вооружённые губкой, скользили всё ниже и ниже, и Тодд с трудом остановил ловкую девушку, когда её грязные ручонки уже развязывали тесёмки его штанов.

Их глаза встретились лишь на миг, девушка тут же отвела тёмно-карие глаза к полу, и пробубнила едва слышно:

— Я не попрошу много, господин… достаточно лишь пары серебряников, и я чуть скрашу вам ночь…

Тодд посмотрел чуть ниже, рассматривая короткий носик с горбинкой, приоткрытые губы, капельки пота, что стекали по её короткой раскрытой шее от контакта с горячей водой. На широкие плечи и крепкие округлые груди, что спокойно просматривались в этом воздушном пеньюаре, в котором заявилась к нему владычица мужских чресел из гномьего племени.

Он улыбнулся и качнул головой.

— У меня нет этой пары серебряников… — И то была чистая правда, а номер в таверне оплачивал за Тодда спасённый им рыцарь.

Гномиха перестала корчить из себя саму невинность, взглянула на Тодда уже прямо. Её карие глаза прочли в нём всё, что было нужно, явно поняв, что он не врёт. На этом ночное омовение быстро закончилось, и красавица гномиха удалилась, с лёгкостью неся на голове таз, а под мышкой деревянное ведро с грязной, но ещё тёплой водой.

А Тодд ещё долго смотрел в прикрытую за ней дверь, не в силах уснуть, мучимый не очень приятными мыслями про старую подругу.

***

На следующий день, с утреца пораньше, когда Тодд, скрючившись на кровати, натягивал на себя рваные вещи, пытаясь каждым новым слоем одежды прикрыть дыры предыдущего, к нему в комнату заявился рыцарь. Тот самый. В ржавых почерневших от времени доспехах с тремя белыми загогулинами на груди.

— Добрый день, мой злобный спаситель!

— Ещё утро, баронский выродок, и что за хрень намалёвана на твоей груди? Я раньше не видел этих линий, или просто не замечал…

— Ну… я… ох, почему ты опять такой недовольный? Это всего лишь мой символ, в народе про меня рассказывают, как про «Рыцаря трёх холмов», просто у каждого странствующего рыцаря должен быть какой-то свой символ…

— И что же означает твой? — ироническому тону Тодда позавидовал бы и придворный шут. Он наконец смог застегнуть на себе дублет, и видит бог это было не легко! Рваные края кольчуги упирались в петли с внутренней стороны, не позволяя неловким, задубевшим от многочисленных травм, пальцам Тодда набросить на металлическую пуговицу дублета небольшую кожаную петельку. Но вот ему это удалось, и он смотрел теперь злобным взглядом на прорезь закрытого шлема рыцаря, а тот молчал, стоя в проходе, и не спешил отвечать.

— Скажи… а ты всегда вот такой вот?

— Какой? — переспросил Тодд.

— Озлобленный на весь мир ублюдок. Нет, я конечно, благодарен тебе, и стараюсь видеть в тебе только хорошее, как в своём спасителе, но ты уже второй раз без повода обращаешься ко мне как к нашкодившему мальчишке, а не к верному брату по оружи…

— А кто сказал, что мы с тобой братья по оружию? Или ты думаешь, что достаточно дотащить меня до города, и оплатить за меня покои в таверне, как я сразу же стану вешаться тебе на шею, как трогательная девица при виде благородного господина?!

Рыцарь помолчал миг. Тодд замер на краю кровати, с красными пятнами на лице и выпученными серыми глазами.

— Так дело в деньгах? — рыцарь схватился руками за свою дорожную сумку, что всегда висела у него под боком, и тут же извлёк плотно набитый мешочек, и кинул его на кровать рядом с Тоддом.

Тодд перевёл вытаращенные глаза уже на мешок, нехотя взял его в руки, развязал тесёмки. Из внутренностей холщового кошелька на Тодда смотрели блестящие медные и серебряные кругляши.

— Что это? — спросил он уже куда более мирно у рыцаря трёх холмов.

— Твоя половина за моё задание по поиску пропавшего отряда авантюристов. Не смотри, что монеты мелкие, там под низом горсть золота… просто сверху те, что я разменял… подумал, что так тебе будет удобнее расплачиваться.

И вновь тишина. Тодд покопался в мешочке, нашёл там и золото. Завязал его на тесёмки обратно, повесил себе на пояс и как-то неловко уставился в стену. Стена была блеклой, из тёмной древесины, с которой медленно слезал лак.

«Однако хозяйка совсем не следит за обстановкой своих комнат…»

— А рыцарем трёх холмов я назвался потому, что наш родовой замок находится как бы на большом таком холме, но ведь рыцарь «большого холма» – звучит как-то не очень, как и рыцарь «одного холма», вот я и подумал, что трёх будет звучать попримечательней… — рука рыцаря поползла кверху, явно намереваясь почесать затылок, но лишь глухо лязгнула металлом, наткнувшись об закрытый шлем.

Тодд не выдержал и загоготал, как сумасшедший, он схватился за живот, и до слёз на глазах беспечно хохотал.

Рыцарь попытался сказать что-то возмущённое, но видя, как заливается смехом его собеседник, не выдержал, и тоже засмеялся, его смех, усиленный металлическим эхом, разнёсся по комнате и подхватываемый весёлым хохотом Тодда разлетелся по всей округе.

Чуть позже. Они вдвоём сидят в зале таверны, пьют кислый яблочный эль, заедают жареными свиными сосисками с яйцом и луком. Настроение у обоих приподнятой, у Тодда – потому что еда вкусная, и рыцарь оказался не таким уж и плохим парнем, раз поделил деньгами за свой заказ авантюриста, разделив монеты на них двоих, да ещё и поровну, хотя мог спокойно уйти и не вернуться… и Тодд бы принял это как должное.

А рыцарь, кажется, был счастлив, что с Тоддом – человеком, который его спас, и которому он, кажется, был обязан жизнью, ему удалось найти какой никакой, а всё же общий язык. Хотя за едой они оба молчали, предпочтя свиные колбаски пустому разговору.

Тодд хотел спросить рыцаря о его дальнейших планах: собирается ли он на новое задание, и обдумывает ли возможность отправиться на него вместе с ним, а позже… ну опять же только возможно, вступить в гильдию авантюристов, раз за задания их так хорошо платили. И опять же, рыцарь вроде как в лихой братии не состоит, а просто берётся у них за сложные заказы, по поиску пропавших отрядов… но это всё догадки, разведать которые нужно простым разговором, только вот закончится эта сочная жирная свиная сосиска, и можно будет задать вопрос…

Планам Тодда не суждено было случиться.

Дверь трактира распахнулась, и в полутёмный зал, где единственным освещением выступали узкие окна с тусклым стеклом, вошёл мужчина в сером балахоне. Худощавый. Высокий. Сутулый. И очень сильно напоминающий мага. И этот мужчина, оглядев почти пустой зал, остановил свой взгляд на угловом столике, а конкретно на спине рыцаря «трёх холмов» и направился прямо к нему, при этом сместив взгляд на Тодда, и пристально в него вглядываясь, да настолько пристально, что у Тодда как-то махом пропал аппетит и сосиску он, не доев, отбросил на деревянную плошку вместе с вилкой.

Мужчина приблизился, при этом взгляд его стал уже менее пристальным, сделавшись совершенно обычным, слегка заинтересованным, водянисто-синим. И вот он подошёл к Тодду почти вплотную, нагнулся и продолжил пялиться.

Шлем рыцаря скрипуче повернулся, и он тут же начал выпрямляться, говоря на ходу:

— Оо… доброе утречко вам, настоятель Фенрих!

— Доброе, славный рыцарь, — ответил ему, как оказалось настоятель местного храма по имени Фенрих, при этом он даже не взглянул на рыцаря, продолжая в упор рассматривать Тодда.

Тодду же это надоело, но поскольку он считал себя вполне сносно воспитанным молодым человеком, для начала он решил всё же спросить:

— Вам вырвать глаз, или можно сразу свернуть шею?

Настоятель поморщился, словно съел что-то терпкое, горькое. Выпрямился, и вдруг зажмурил глаза, а рот прикрыл рукавом рясы и… громко чихнул. Вытер воротом сопливый нос, пошмыгал, и вновь посмотрел на Тодда.

— Прошу прощения, меня зовут наставник Фенрих, я настоятель местного храма. Рыцарь «трёх холмов» много рассказывал о вас…

Возникла пауза, которую Тодд выждал непозволительно долго, вводя окружающих в сильную степень нетерпения, но на конец всё же представился:

— Меня зовут Тодд, я просто Тодд.

— Да ну бросьте! — наигранно всплеснул руками настоятель Фенрих, и отодвинув ближайший к себе стул, без какого-либо стеснения сел. Поставив на грязную столешницу локти. Положил на согнутые ладони острый подбородок. — Вы не можете быть ПРОСТО Тоддом, вы как минимум ГЕРОЙ Тодд, раз смогли победить Иэнферина… на моей памяти не было ещё человека или существа, что сумел бы одолеть порождение бога.

— Он не настолько силён… — мрачно пробурчал Тодд, и вновь взглянул на сосиску, в этот момент она показалась ему безвкусным камнем, и он даже не притронулся к вилке, однако смотреть на покусанную сосиску было куда приятнее, чем на этого неизвестного священника, или на рыцаря, который этого священника откуда-то знает, и наверняка именно он позвал святошу в трактир, для разговора… эта мысль всё же заставила Тодда вглядеться в тёмную прорезь рыцаря, а рыцарь от его недоброго взгляда чуть вздрогнул и подался назад.

— Вы либо гордец, либо глупец! — привлёк внимание к своей очень важной персоне священник, и Тодд перевёл взгляд уже на него, раздумывая всё же над тем, что бы свернуть адепту светлоликого шею, а тот поспешил продолжить мысль, кажется, уловив какой-то беззвучный посыл:

— Я о том, что Иэнферин вовсе не слабый противник! Он редко появляется, и всегда обвеян призраками осквернённых могил… без специального зачарования к нему не подойти, иначе кровь и плоть превратятся в лёд, а несчастная душа присоединиться к тем, что витают вокруг Иэнферина… — последние слова настоятель Фенрих произнёс нараспев, явно цитируя какой-то древний фолиант, и с вопросом в глазах уставился на Тодда, но парень лишь одну бровь приподнял, с ответным вопросом:

«К чему вы это?».

— Ох… вы не читали «Бедственный ужасный хлад» отца Маркуса… я надеялся, что вы знаете о последствиях. В таком случае я вам сильно сочувствуют, вы обрекли себя на ужасное будущее, ведь Иэнферин это порождение бога хлада и мороза, а никому из смертных не убить бога!

— Но я же смог.

— Ха-ха… нет, герой Тодд, вы убили ПОРОЖДЕНИЕ, всего лишь марионетку, озлобленный дух… но сам бог бессмертен, и с пришествием следующей зимы ОН вернёт Иэнферина на нашу грешную землю, и отомстит вам… такого очень давно не происходило, но ходят легенды о могучем герое из орков, что огромной секирой, зачарованной духом шаманов, смог одолеть Иэнферина, и пал от его же рук на следующую зиму, когда на орочьи племя обрушился ужасный хлад, и превратил земли орков в огромный могильный курган… из этих легенд следует, что Иэнферин всегда возвращается, и возвращается сильнее, чем был, желая отомстить победившего его героя! — заканчивая последние слова, настоятель Фенрих медленно склонялся к нему, и вот глаза святоши зависли в нескольких пядях от глаз Тодда.

«Ага, он ждёт, что я испугаюсь… только вот для чего этому святоше понадобился мой страх?»

— Зачем вы здесь? — спокойно спроси Тодд.

И уже гораздо более неприятным голосом обратился к рыцарю трёх холмов:

— Знаешь, за последний год я узнал о себе одну истину… я очень не люблю, когда меня предают, хотя ты, конечно, ничем не обязан мне, кроме своей лживой трусоватой жизни…

— Он хотел лишь поговорить с тобой, я же только назвал трактир, где тебя искать! — рыцарь поднял перед собой латный перчатки, как бы желая защититься. — Больше ничего, всего лишь разговор… ты же НЕ говорил, что не хочешь знаться с церковниками, и я решил, что тебе… вернее НАМ не помешает задание, за которое хорошо заплатят.

«Но ты видел мои глаза во тьме… ты спрашивал меня тёмная ли тварь я, и получил ответ… так рассказал ли ты об этом настоятелю Фенриху?»

Святоша же в этот момент держал в руках вилку Тодда и обнюхивал сосиску, и почему-то брезгливо морщился. Вот он отложил в сторону обгрызенную Тоддом свиную сосиску, и принюхался, уже наклонившись к рыцарю, но лицо его кривиться перестало, и он взглянул на Тодда...

На груди у Тодда медальон вдруг стал чертовски холодным, чуть ли не прилипая к телу. А священник сморщился так, словно съел что-то горькое, едкое, и скорее всего давно протухшее.

— Вам нужно зайти в наш храм, герой Тодд. От вас веет проклятой кровью, фу… какая гадость! Нужно омыть вас в святой воде и провести обряд очищения, видимо вы убили парочку тёмных тварей, пока добирались до Прамонда, и у вас при этом совсем не было святой воды, чтобы омыть голову… это чревато страшными болезнями, герой Тодд, поэтому поспешить в храм как можно скорее! Не бойтесь, что там будет много людей, и что священники будут плеваться при вашем появлении в доме света… хотя в прежние времена так бы и было! Но сейчас в храме лишь пару монашек, и я. Вся остальная епархия, вместе с прежним настоятелем ушли в главный северный храм, под крыло епископа, меня же поставили временным смотрителем… потому не переживайте о гонениях на вас, и о возможных допросах… времена сейчас другие, я же, понимая из какой передряги вы сумели выбраться накануне, потому… — священник ненавязчиво положил ладонь на плечо Тодда, и склонившись поближе, доверительно прошептал: — Не бойтесь последствий, герой Тодд, храм Прамонда на вашей стороне!

«Когда-то этот храм был на стороне и моего учителя Рена… и где учитель сейчас? Но спрашивать тебя об этом я, конечно, не буду, святоша. Раз уж ты решил, что мы друзья… то пусть так и остаётся. Ты же зачем-то явился поговорить со мной, и не спешишь сказать зачем… нужно подтолкнуть.»

— Какое вам дело до Иэферина?

— До порождения Бога Хлада? — Фенрих убрал руку с плеча Тодда и покачал головой. — Никакого. Мне нужны вы, герой Тодд. Рыцарь трёх холмов не хотел ничего плохого, когда рассказывал о вашем подвиге… в конечном счёте он был вынужден это сделать, ведь его заказчиком помимо магистрата, выступал и храм светлоликого… и раз уж мы выяснили, что я точно не желаю вам зла… то позвольте, я перейду к делу, для которого и пришёл сюда.

«Наконец-то!»

Тодд кивнул. С противоположной стороны рыцарь трёх холмов так же склонился чуть ближе, противно скрипнув доспехами. Отец Фенрих улыбнулся как заядлый заговорщик и водрузив голову на согнутые ладони, начал:

— Как вы оба знаете… как знает любой в королевстве, тёмное племя несколько лет назад породило много бед на северных землях. Несколько десятков поселений истреблены… бессчётное множество заболевших тёмным поветрием, и полчища голодных тварей, что породили тела несчастных. Прамонд – некогда крупнейший город севера, вымирает. И такая участь ожидает и юго-восточные земли, ведь именно в том направлении скрылось тёмное племя.

— Но чем мы можем помо… — начал рыцарь, но тут же был прерван:

— Т-ш-ш… я расскажу, не прерывайте меня, сир.

Рыцарь кивнул, священник продолжил:

— У церковных пророков было предсказание, в котором они ясно видели как один за другим падут восточные города от рук тёмного князя Катарона. Это его племя учинило все эти беды, по его вине… были почти уничтожены северные земли. Если бы не войска герцога, подошедшие так своевременно, то сейчас и этого города уже бы не существовало, ведь тёмные князья воистину сильны, и противостоять им могут разве что… сильнейшие светлые маги. Архиепископ предупредил великих купцов востока, что управляют тамошними городами, о том, какая напасть движется к ним. Купцы вняли, но… вместо того, чтобы собирать армии, и объединиться, свободные города копят припасы и готовятся к осаде. Они решили, что если тёмное племя не сможет взять города сразу, то тёмные просто уйдут… наивные, они не знают на что способен князь, а ведь Катарон отнюдь не слабейший из них, пусть и достаточно юн.

— Вы собираете о них сведения? — удивился Тодд.

— Да, ведь они наши враги… и сведения чаще всего помогают нащупать уязвимые места.

— Так зачем вы нам это рассказываете?

— Ох, будьте терпеливее, ради Светлоликого, я уже почти закончил… так вот… Восточные города приготовились к осаде, выбрав для себя и окружающих их поселений голодную смерть… такаю же непростительную ошибку когда-то совершил магистр этого города Ренуил, за что и поплатился жизнью и всеобщим порицанием, но сейчас не об этом… наш мудрый Архиепископ, пусть и предупредил великие города востока, но решил не ограничиваться полумерами, и покончить раз и навсегда с тёмным князем Катароном, он созвал совет высших священнослужителей, и на общем собрании было решено устроить карательный поход, во славу Светлоликого. Руководить походом выбрали жрицу Анфаис, что является магом второго ранга и очень опытным лидером, что на протяжении многих лет возглавляла геройские отряды в борьбе с тёмной поганью. На её поддержку выделили ещё двое клириков третьего ранга, два десятка паладинов, и три сотни святых рыцарей.

Рыцарь трёх холмов удивлённо присвистнул.

— Кто бы мог подумать, что у церковников есть такая мощь…

Настоятель Фенрих улыбнулся:

— Ещё бы, ведь мы великая церковь… — и тут же сбавил гонору, продолжая рассказ, — однако, такая сила не может собраться быстро, и на подготовку понадобилось время, жрица Анфаис переходила от храма к храму, постепенно наращивая ряды воинства, а за это время тёмное племя достигло восточных земель, ходят слухи, что несколько поселений уже перестали существовать, а по округе и там шастают тёмные твари… жрица Анфаис прославилась своим взрывным характером и ненавистью к тёмным, как и любой другой боевой святой маг… она устремилась на восток, на встречу с князем, минуя последние храмы, забывая о еде и отдыхе, как для себя, так и для своих людей… и пусть она очень сильна, и мы верим, что она справится… всё же, церкви не помешало бы убедиться в этом наверняка… для этого мы хотим отправить во след Анфаис небольшой отряд, с одним молодым, но умелым клириком во главе… он к слову, уже несколько дней ожидает здесь, в Прамонде, когда к нему в отряд подберут достойных и сильных напарников. Однако… авантюристы, сами понимаете, народ лихой, и… продажный. Мы не можем быть уверены в честности, и здравомыслии нанятых героев, а для миссии такой важности нам нужным именно что ГЕРОИ.

Настоятель Фенрих уставился в серые задумчивые глаза Тодда. На лбу уставшего паренька пролегла широкая морщина. Он смотрел на стол, покрытый щербинами и белёсыми отпечатками стаканов. Отец Фенрих замер, не шевелился несколько мгновений, позволяя герою Тодду (а ведь немыслимо, что он такой молодой, и смог уничтожил Иэнферина!), всё тщательно взвесить и оценить ситуацию. Пару мгновений задумчивой тишины прошли, и Фенрих решил подтолкнуть героя, обещанием сладкой награды:

— Если вы решитесь, то по вашему возвращению церковь поможет вам избежать мести Иэнферина. — Юноша заинтересованно посмотрел в глаза Фенриха, тот же про себя ухмыльнулся, ощущая, что наживка сработала. — Ведь месть одного бога, может разрешить разве что другой Бог… высшие сановники попросят за вас у Светлоликого, и нет сомнений, что после такого ни о какой мести и речи идти не может… вы будете вольны делать, что вам захочется, не боясь смерти с приходом зимы.

Тодд молчал, не спеша соглашаться, тогда отец Фенрих продолжил:

— К тому же, мы хорошо заплатим вам за это поручение. Как насчёт пятидесяти золотых сразу же, как вы согласитесь? И это каждому! И в два раза больше достойные герои получат сразу по возвращению, а о том, что вы вернётесь не может быть и сомнений! Ведь вам поручается выяснить последствия боя… а не участвовать в нём. И ещё… я снабжу вас картой пути, по которому шёл отряд Анфаис, и вы будете шествовать от храма к храму, где вас будут снабжать припасами и свежими лошадьми… это не лёгкая миссия, и церковь Светлоликого это понимает, как только вы сообщите исход боя в любой храм, вас, помимо награды, представят в святые рыцари, и наделят землями с крестьянами, как дворян королевства Вингфолд.

В голове Тодда тут же пронеслись мысли:

«Никогда такого не будет… стоит нам сообщить об итогах боя, как нас попробуют убить, чтобы предотвратить слухи… а обещание сладкой награды нужно лишь для того, чтобы мы обязательно составили клирику компанию, и сами явились в храм… как жертвенные овцы на заклание.»

Святоша же терпеливо ждал, позволяя Тодду всё обдумать. А тот… просто взял и кивнул, дружелюбно улыбаясь.

— Мы рискнём, раз уж вы сулите нам такие богатства!

***

Чуть позже, этим же днём.

Они втроём шагали по каменным залам храма. Медальон на груди Тодда холодил так, что тело обжигало ледяной волной. Но он стоически терпел и шёл вслед за настоятелем Фенрихом, а рядом топал рыцарь трёх холмов, который после согласия Тодда на миссию, вёл себя подозрительно молчаливо.

Их путь закончился в храмовом закутке. Где в нише стояла в полный рост крылатая статую в рясе, она изображала прекрасного мужчину, с возвышенным взглядом, смотрящим вниз, словно бы точно на них. Статуя распростёрла в стороны руки, как бы желая заключить их в объятья, и отцовская улыбка на его устах как бы сама собой говорила:

«Всё будет хорошо, ведь я здесь, дети мои…»

Отец Фенрих глубоко поклонился статуе, а рядом послышались лёгкие шаги.

Тодд повернул голову на звук, и увидел у окна изящного паренька. С очень тонкими чертами лица, с белыми растрёпанными волосами до плеч, он напоминал одуванчика, стоящего под лучами тусклого солнца. Он тем не менее смотрел на них лисьими глазами, а в руках сжимал какой-то древний пыльный фолиант.

Настоятель Фенрих ещё не успел распрямиться от поклона, а юноша уже приветливо представился:

— Меня зовут Яривэль, для вас можно просто Яр. Рад нашей встрече, друзья авантюристы!