Маг четвёртого ранга

Глава 9 — Маленький кусь…

Шэн лежит на сене.

Сушёная трава колется, но приятно пахнет и лежать на ней мягче, чем на земле. Среди щелей стены амбара виднеются закатные лучи.

Здоровенная крыса с шипованным хвостом и чёрными зенками доедает в углу несчастных местных мышей. У мышек-полёвок нет ни единого шанса. Здоровенный крыс мерно откусывает им головы, и всасывает в утробу серые волосатые тушки. На землю капает слюна вперемешку с кровью.

Шэн посмотрел на Крэя недовольно, и тот замер на миг, в лапах удерживая ещё одну маленькую мышку. Крыс медленно и с хрустом откусил ей голову и как бы не хотя протянул обезглавленную конвульсивно бьющуюся в предсмертной агонии тушку в сторону Шэна, мол:

«Если хочешь кушать хозяин, то на, держи… я не жадный…»

— Ну не, спасибо, конечно, но жри сам.

Крыс всосал в себя очередную мышь и метнулся в поисках новой добычи.

Дверь отворилась со скрипом, отворилась с таким напором, что ударилась о стену. Шэн слышал пыхтение позади, но не обернулся и не встал. Ему было лень даже шевелиться. В то же время его не было видно вошедшим, так как он лежал лицом к стене на огромной охапке сена, с обратной стороны от двери. Никто его и не заметил. А позади пыхтела женщина, пыхтела так, словно очень боялась, но вопить не получалось, потому что заткнули рот.

— Молчи, сука! Молчи, а то убью!

Голос прозвучал хрипловатый. Мужчина явно старался быть тише, и потому громко шипел, хотя ему судя по голосу хотелось орать.

Куча сена, на которой лежал Шен, чуть встрепенулась. Пыхтение стало ближе, уже более походя на мычание. Пахнуло мужским потом и вонью давно немытого тела, а ещё чем-то сладковатым и едким.

— Сейчас… погоди, быстренько… меня обслужишь и пойдёшь домой! Ты только не шуми милая, сейчас, я только пояс этот треклятый развяжу и…

Позади Шэна шелестела ткань, куча с сеном дрожала всё сильнее, больно коля Шэна в кожу на спине, но он шевелился. Стоически терпел. Не хотелось мешать мужику, и влезать в чужие дела. Хотелось лежать и экономить силы.

А сено позади продолжало дрожать, запахло душной вонью мочи и мускуса. Трещит разрываемая на части ткань. Женщина мычит всё громче.

— Да тише ты, тише… Убью, сука!

Мужчина вдруг охнул, а женщина завопила. Её вопль тут же оборвался звонкой пощёчиной. Шлепок повторился, и сменился тяжёлой пощёчиной. Звук такой, словно лошадь копытом по земле ударила – мягкий и одновременно грозный звук. Сено больше не шевелится. Женщина молчит.

— Укусила тварь… щас я тебе остатки зубов то выбью, будешь знать, шваль деревенская… всю руку рассадила мразота, до крови впилась… ох я тебя сейчас и выебу, заделую твоей семейки выблетка, будешь зна… а это ещё что такой?

Звук маленьких лапок и быстрых прыжков.

— Крыса?!! — не то воскликнул, не то удивился мужик. И тут же взвыл.

Заскрежетали острые зубки.

Вой мужика перешёл в скулёж и визгливые всхлипы.

Звук, словно по земле катается тело.

Зубной скрежет не затихает, и вместе с ним воинственный крысиный писк.

Мужчина внезапно замолчал. А крысиные зубки продолжали ещё скрежетать, но во внезапной тишине этот звук был весьма неприятным и громким, вместе с ним Шэн вдруг услышал, как птицы порхают над крышей амбара, как где-то вдалеке заливается лаем пёс. Он всячески старался отвлечься от того, что происходит за его спиной.

Шэн продолжал рассматривать большую щель между халтурно пригнанных досок амбара, в этой щели было видно заходящее солнце, и последние солнечные лучи мазнули сквозь щель по серым глазам Шэна, на миг ослепив его... он опустил веки, и когда открыл их вновь, и взглянул сквозь щель, то солнца уже не было, лишь пурпурные блики растеклись по горизонту.

На ногу Шэна забрался здоровенный крыс. Крэй сел на заднице лапы, раскрыл челюсти, и позволил куску выпасть изо рта. Пахнуло мочой и кровью. На коленях Шэна лежал сморщенный кожаный отросток, с волосами у основания и торчащими в стороны разорванными венами. Шэн разглядывал находку пару мгновений, затем перевёл взгляд на Крэя. А тот мордочкой в сторону отгрызенного отростка потыкал, мол:

— «Я тебе покушать принёс хозяин, чего же ты медлишь? Видишь какая вкусняшка? Налетай!»

— Не… ну я благодарен за заботу, конечно, однако… пф-ф…

Шэн не нашёл, что ещё добавить. Молча встал. Крыс соскочил с его ног и теперь сидел рядом и смотрел с осуждением. Откушенные сморщенные причиндалы валялись на земле. Шэн лишь плечами пожал, и обошёл кучу сена.

У двери валялся мужчина. Руки прижаты к паху, меж пальцев льётся кровь, лицо стремительно бледнеет. Шэн смотрит на него и думает о ценности человеческой жизни. Этот мужчина был грубым мерзавцем, и он умирал. Следует ли Шэну активировать печать на теле и влить в этого придурка немного целительской силы, чтобы раны затянулись, и мужик не истёк кровью, и не отправился в преисподнюю, где такому самое место?

— Нет, друг. Пусть демоны воткнут тебе вилы в задницу.

Шэн перевёл взгляд на девушку. Та лежит на стогу сена, на спине. Ноги раздвинуты в стороны. Подол длинного коричневого платья задран до рёбер. Лицо опухло. Из разорванного ворота торчит сиська с розовым соском. Сосок смотрит куда-то в сторону, а кожа на груди отливает красным разводом, где чётко видны отпечатки пальцев. Видимо мужчина был весьма груб с ней… о грубости его намекает ещё и сильно опухшее лицо девушки. Сейчас вообще сложно судить о её прежней красоте, потому что это больше напоминает кусок отбитого мяса. Из слегка перекошенного носа течёт кровь. Губы разбиты, рот приоткрыт и из уголка тянется слюна, медленно стекая на ключицу. Один глаз заплывает синим, и вряд ли откроется в ближайшее время. А вот второй глазик весьма симпатичный, на фоне всего остального смотрится лишним. Длинные ресницы, аккуратно прикрытое веко, и этот глазик украшает груду мяса…

— Никуда такое не годится. — Шэн протянул руку, пальцем коснулся искалеченного лица. Палец выдал небольшой светящийся импульс, затем свет чуть затих, но светиться не перестал. Мана на цвет была зелёной, и по предназначению была целительской. За её выработку в теле Шэна отвечала небольшая руна, вырезанная сбоку, на рёбрах. Руна Ратхи была придумана не целителями, а обычными магами, у которых периодически возникала необходимость в лечении, а целителей рядом не было. По сути, Ратхи очень простая руна, она вбирает в себя обычную ману и тут же выдаёт целительскую энергию, которую ближайший живой организм тут же впитывает.

Ратхи способна закрыть глубокие порезы, зарастить кости, рассосать сильные ушибы. Одна беда у неё — она затратна, по силе. Для Шэна кажется вообще непозволительной роскошью, с его то резервом. Однако…

На теле Шэна теперь вырезано четыре руны. И самая большая их них – Руфус. Располагается на худом животе Шэна. Эта руна способна впитывать в себя природную энергию, имея внутри весьма значительный резерв. И от этой руны выжжены каналы манны, через них Руфус питает собой Ратхи, а также руну личины. Есть ещё и четвёртая руна, находится на его груди, немного сбоку, там, где сердце – Руна, или скорее печать-ключ, отвечающая за погашения клятвы, и она пассивна. Мана для её поддержания не требуется.

С тех пор, как Шэн покинул Прамонд – прошло восемь дней. В резерве оставалась лишь треть, которая сейчас быстро тратилась на исцеление через руну Ратхи.

«И зачем я делаю это? Лежал бы себе спокойно на сене и дальше, никого бы не трогал… удалось бы хорошо выспаться до рассвета и силы сберечь… эх…» — Шэн закончил с её лицом, оно теперь было целым и представляло собой совершенно обычное лицо, не красивое. Один глаз заметно больше другого, а над ними нависает очень крупный лоб.

Обычная девушка, что казалась весьма очаровательной лишь из-за своей юности. От неё сладко пахло какой-то травой. Шэн отвёл руку от её лица. Резерв Руфуса опустился на дно, оставался конечно ещё и его родной покалеченный резерв, да тот мало на что годился.

Шэн невольно уставился на промежность девушки. Слегка волосатые ноги, и там… по середине тоже много волос. Но белёсая кожа на бёдрах кажется такой нежной и мягкой, что Шэн захотел дотронуться. На ощупь кожа оказалась куда нежнее чем он предполагал. Он наклонился к её бёдрам, сладковатый запах усилился, и пахнет совсем не травой. В штанах Шэна что-то набухло.

«Может мне воспользоваться шансом и получить оплату, так сказать… за лечебные услуги и за спасение?»

Он посмотрел на её лицо, снова заглянул между ног, по пути мазнув взглядом о розовый сосок.

«Нет, это кажется плохой идеей… а ведь почему-то хочется».

Шэн хмыкнул и подставил палец к внутренней стороне её бедра. Он не дотронулся до кожи, но палец завис совсем рядом. И между его пальца и её бедром проскочила зеленоватая искра.

Бз-ж…

Её ноги тут же сомкнулись, непослушные руки опустили на место подол, а ещё не до конца соображающие и сильно покрасневшие от слёз и тревоги глаза уставились на Шэна. Они оказались голубыми. С этими глазами её лицо чуть преобразилось. А слегка приоткрытый рот делал свою владелицу на первый взгляд туповатой. Она замерла. Руки держит на сером подоле, что сейчас опущен до земли. Она смотрит на Шэна так беспомощно и жалко, что ему вдруг становится необъяснимо тошно. Взгляд девушки метнулся в сторону, на фигуру мужчины, и на тёмную лужу, растёкшуюся у его ног. Она всхлипнула, вновь уставилась на Шэна, и паника в её глазах смешалась с непониманием. Так ему показалось. Хотя в действительности она просто вылупила на него здоровенные голубые зенки и сидит теперь молча на куче сена, ждёт чего-то.

«Эх… и зачем я влез во всё это?»

Шэн сидит на корточках перед ней, и щёки его заливаются румянцем, а штаны на паху напряжённо торчат непонятным бугорком. Должно быть перед девушкой он имел вид весьма похабный и неуклюжий, раз она все же раскрыла рот пошире и произнесла:

— Аа-а…господин, а что… а я… а он того? Умер?

Шэн вновь взглянул на мужика, глаза которого остекленели и немигающее смотрели в потолок.

— Ну на живого он не тянет. — Шэн улыбнулся девушке, каплю силы тратя на печать Личины, и улыбка его выглядела теперь весьма очаровательно, доброжелательной такой, с милыми ямочками.

Кажется, его улыбка девушку чуть успокоила, раз она перестала трястись.

— Как тебя зовут? — личины не хватило на долго, потому улыбка спала, и он смотрел на неё теперь очень скучающе и лениво.

— Августа… а вы… вы спасли меня, господин? — вопрос прозвучал на конце так, словно она спрашивала:

«А не трахнули ли вы меня господин, после того как прикончили другого насильника?»

Шэн интонацию уловил хорошо и почему-то отвёл взгляд в сторону, уставился на сучковатые доски амбара. И голос его прозвучал уже без ленцы и куда мене уверенно:

— Ну да… спас… я подлечил тебя немного, А-августа… — ох, как дрожал его голос… и кадык на шее почему-то дёргался. Он сам не понимал своей реакции, а сладковатый непонятный запах дурманил его нос и разум. И у него вдруг возникло сильное желание избавиться от этой девки как можно скорее.

— Давайте я провожу вас до дома, а то мало ли… да и родня ваша, наверное, волнуется.

Он посмотрел ей в глаза, переборов непонятно откуда взявшееся смущение. Она же просто кивнула и протянула ему руку. Он встал, поднял её со стога сена. И они вместе обошли скукожившегося на полу мужика и вышли во двор, где было заметно прохладнее, и Шэн, одетый в одну лишь рубаху, что изрядно намокла со спины, пока он лечил Августу, передёрнулся. Августа тоже дрожала, но кажется не только от холода. Шэн зачем-то смотрел ей в глаза, пока они шли, оборачивался и смотрел. И она выглядела испуганной, однако руки его не отпускала, и вскоре шла впереди, потому что Шэн не знал дороги.

— Эй, Шэн, а со мной красавицей поделишься? — перед ними появился Грегори. Самый общительный наёмник в лагере, с клинком на поясе, в многоячеистой кольчуге с короткими рукавами. Он стоял перед ними широко расставив ноги и руки уткнув за пояс с оружием. Его светлая рожа во всю ухмылялась.

— А ты парень хорош! Каждый наёмник в лагере стремится с девочкой поразвлечься и уговаривает местных чуть ли не коленях, кидая под ноги простушек золотые монеты… а ты погляди, что у тебя творится! Девушка сама тебя тащит уединиться! У вас, милая, ворот у платья порвался… кх-м-кхм… грудечка видна.

Августа и без того остановившаяся как вкопанная, залилась такого цвета румянца, что на ней теперь аки на печке можно картошку запекать. Она отпустила руку Шэна, и попыталась прикрыть грудь. К остановившейся троице подошли ещё пару наёмников, и толкая друг друга локтями едва сдерживали хохот.

Шэн зевнул. Протяжно так. Наваждение, что навела на него Августа куда-то исчезло. И его зевок кажется разочаровал Грегори, он покачал головой. Локоны цвета ржи вторили движениям хозяина. Грегори открыл рот, хотел что-то добавить, но Шэн схватил Августу за локоть и двинулся прочь, попутно боднув Грегори плечом и на ушко выдав коротко:

— Отвали.

Мужики вокруг загоготали, засвистели им в след. И прозвучал в удаляющиеся спины, притворно обиженный голос Грегори:

— Совсем оборзела молодёжь, со старшими товарищами не делится!

— Нам не туда… — очнулась Августа от похабного инцидента, и вновь взяв одной рукой Шэна за ладонь, а другою прикрывая разорванный ворот платья, повела его по неказистым улочкам деревеньки.

Небо стремительно темнело, и не была видна окружающим небольшая тень крысы с шипастым хвостом, под ногами невзрачного паренька.

Деревенька эта не носила названия. Располагалась в лесу у глубокого оврага. Так её и называли: «поселение у оврага». Отряд наёмников «Дикие кабаны» наткнулся на неё случайно, но не отказался от возможности пополнить запасы воды, купить у местных кое-какой простой еды, вроде дичи, рыбы и овощей с огородов. А некоторые наёмники не преминули отыметь пару местных девчонок, и они называли это не иначе, как: «утоления мужских потребностей бравого вояки во времена тяжёлого скучного странствия». Формулировка длинная, слова вычурные, но похабные рожи портят всю учёность слов, явно намекая на понятный извращённый исход.

Завтра они двинуться дальше, и до их отбытия местные осели по домам, с вилами в руках они стерегут своих женщин и честно нажитое добро. Местных можно понять.

«Как можно понять и наёмников… мне тоже хотелось странного, когда я сидел на корточках перед ней… дико так хотелось, а ведь я даже и не пробовал» — об этом думал Шэн, пока та самая девушка вела его к себе домой. И невольные горячие фантазии в его голове вновь заставляли штаны неудобно так топорщиться.

Пока думал, успели прийти. Дом.

Древесина настолько старая, что успела почернеть. Квадратные двери плотно закрыты, на окнах ставни. Одна маленькая лавочка из того же тёмного дерева кажется дружелюбной, вся же остальная обстановка небогатого дома говорит о том, что гостям здесь не рады. Но это не помешало Августе броситься к квадратной двери и со всех сил застучать по ней кулаками.

— Мам, тять, впустите! Это я, Августа! Ну же…

Так жалобно просит, словно за ней волки гонятся, и вот-вот вцепятся в мягкое и упругое полу-попие. Шэн смотрит на представление с улыбкой, почему вспомнился ему родно Хамонд.

«Интересно, как сейчас отец поживают с матушкой».

А двери в то время открылись, оказавшись дверями не в дом, а в ограду и внутренний двор. На пороге стоит низкорослый мужичонка в возрасте. Лысоват. С козлиной бородкой и щеками, поросшими неровными волосами, позади него промелькнул пышный женский силуэт, женщина охнула и попыталась вырваться вперёд, но мужичонка оттолкнул её назад плечом, и полуобернувшись назад, крикнул:

— А ну успокойся, старая! И вообще, в дом иди! — затем он повернул голову к Августе. — А ты где шаталась окаянная?! О-о… а платье почему на тебе порвано?

Тут то мужичонка и заметил стоящего чуть в стороне Шэна. И взглянул на него не по-доброму.

— Тять… я по воду пошла, а там… — договорить Августе никто не дал, мужичок схватил её за руку и быстро затащил в ограду. Хлопнула квадратная дверца, с металлическим кольцом вместо ручки. За ней послышались крики, оханья, и плачь.

Шэн постоял как-то неудобно у этой закрытой двери. Ещё раз оглядел округу, не заметил ничего особенного, и повернулся уже идти обратно к амбару, нужно было ещё что-то сделать с трупом неудачливого насильника.

«Закопать его что ли? А почему я должен этим заниматься…»

Дверь за его спиной вновь скрипнула ржавыми ставнями, отворяясь. Шэн лишь голову успел повернуть на звук, как в тело его влетел здоровый такой кусок заточенного железа.

От удара понесло вперёд, и Шэн упал лицом в пыльную колею дороги, попробовал втянуть воздуха в рот, вдохнуть хотя бы немного, а от боли перекосило всё внутри, и вдохнуть никак не выходит. В то же время приближаются к нему быстрые шаги. А из-под лопатки Шэна торчит рукоятка топора, которая там торчать явно не должно. И это падение, и эта адская боль, и шок, и топор, застрявший в его спине – всё это не входило в его планы, этим прекрасным поздним вечером.

Шаги раздались совсем уж близко.

— Мало вам было еды у нас забрать, так вы ещё и на девок наших позарились, скоты бродячий! Ох я тебе щас бошку топориком и оттяпаю, свиней хотя бы накормлю, будет от тебя хоть какой-то толк, мелкий пакостник… — крепкие руки ухватились за древко топора, что торчал из-под лопатки Шэна. Боль скрутила парня, со лба лился пот, в глазах всё помутнело и расплылось от слёз.

Мужичок дёрнул за топор, но с первого раза вытащить не смог, видимо глубоко засел. От рывка Шэн взвыл. И тут же заорал мужик, которому в голень впилась здоровенная страшная крыса. Это дало времени Шэну прийти в себя. Где-то у дома заголосила женщина:

— Вы посмотрите, что творится! Убивают ИРОДЫ!

«Кто тут кого убивает большой ещё вопрос!» — подумал Шэн приподнимаясь на корточках, силы куда-то делись из организма, руки дрожали, ноги дрожали, в голове всё мутно, а спина горит и заливается кровью.

Мужик рядом оторвал от ноги Крэя, и швырнул его в стену дома. Крыс приложился спиной, пискнул, и уполз куда-то, затерявшись в поросших у дома лопухах.

Мужичонка с бородёнкой тянется к нему, намереваясь достать свой топор… но Шэн успел собрать остатки маны в правой руки, и ударить.

Удар пришёлся в живот, да такой силы, что мужика отбросило назад. Он отлетел шагов на пять, попутно заливая округу рвотой и содрогаясь в диком кашле, быстро перешедшим в сипение.

Сила иссякла. Разум быстро покидал Шэна. Он уткнулся лицом в траву, окончательно перестав видеть окружающую его действительность, и не сумев поднять голову выше и даже просто попробовать встать. Единственное, что продолжалось держаться – это его ноги, стоящие на коленях, и неуклюже задранная к небу субтильная задница.

«Как же жжёт руку, сука! Аааа…. Давно я силой в тело не вкладывался… забыл уже ощущения…ааа…»

— Тятечка! Что с вами… сейчас я… о боже! Тять из вас столько вылилось… тять, только не хрипите… щас, щас, я водички принесу, вы только подождите, тять! — послышался рядом голос причитающей что-то Августы. Женские вопли продолжали звучать на всю округу, сменившись невразумительными завываниями о том, что чужаки их бьют и калечат.

А Шэн тем временем пытался отыскать в организме хотя бы крохи силы на активацию Ратхи, чтобы исцеляющая руна ну хотя бы немного удержала в его организме бурно вытекающую из спины кровь. И вдруг с удивлением он заметил, что в Руфусе на его животе прибавилось маны, и сила по капле продолжает приходить… несказанно обрадовавшись такому сюрпризу, Шэн на остатках ускользающего сознания направил исцеляющую силу к вспоротой спине, но при этом вспомнил, что у него там по-прежнему торчит топор.

Это воспоминание ввело его в некую трусливую тревогу, и он запрокинул левую руку, намереваясь вытянуть железяку из родного тела за топорище, однако стоило ему коснуться рукояти, засевшего под лопаткой, топора… как мир исчез, уступив своё место тёмной вспышке боли, что выбила из раненного тела последнюю силу и волю.

Шэн распластался в траве, усеянной кровью, потом, и чужой рвотой.

***

Очнулся и видит, что рядом сидит Грегори. Смотрит.

— Вижу приключения так и липнут к тебе, малец! —Грегори погладил его по голове, перебирая пальцами его серые патлы. От этой нежности Шэн, который Тодд, замер испуганной мышью и во все глаза глядел на Грегори, что гладил его по голове и кажется совсем этого не смущался. Он скинул чужую руку со своей головы, недовольно буркнул:

— Не надо мне этого…

— Чего, этого? Ха-ха… да не строй ты такое лицо, не извращенец я и твоя задница мне не нужна, просто такой потрёпанный, что воробушка напоминаешь… ха-ха…

«Вот ублюдок!»

Шэн лежал на спине, и судя по тугости в груди, его обмотали какой-то тканью. Под лопаткой немилосердно чесалось, и раз он лежал на спине и не испытывал боли, то…

— Из меня достали топор.

— Верно подмечено! — Грегори отсалютовал мутной бутылкой с мутным содержимым, судя по вони, какая-то лютая сивуха. Уж в запахе дряни Шэн хорошо разбирался, в Хамонде бухали часто и почти все, основное деревенское развлечение в холодную зиму, когда на улицу без трёх портков не выйти, а если и выйти, то делать там абсолютно нечего. Вот и остаётся сидеть дома, скучать, да бухать. Вот и Грегори сейчас припадал к бутылке, хотя взгляд его оставался кристально чистым, несмотря на вальяжность походки, румянец на щеках, Грегори ощущался весьма неплохо соображающим. Странный мужик. Молодой. Красивый. С волосами цвета ржи и такого же цвета аккуратной бородой на лице, с полными широкими щеками, и доброжелательной улыбкой… странно он смотрелся в отряде наёмников, ему бы булочками торговать где-нибудь в центре Прамонда.

— О чём задумался, малец?

И ведь Грегори был первым, кто заговорил с ним в отряде наёмников. Остальные посмотрели, поглазели, кое-кто за ручку поздоровался и больше никто к нему с вопросами не лез, а вот Грегори расспросил обо всём, и чем занимаешь, и кто твой учитель, и как тебе война с северянами за речку «Паймах»… словно Шэн знал о чём речь. И ведь другие наёмники при виде Грегори улыбались, общались с ним как с ближайшим родственником, а как Шэн заметил однажды вечером, то все вокруг были счастливы, если Грегори подходил к их костерку и о чём-то болтал и шутил… и тем удивительнее было, что Грегори постоянно старался его разговорить. Ведь Грегори не походил на изгоя, а Шэн предполагал до этого момента, что именно с изгоями ему по пути, что это его люди, и их нужно держаться, потому что он и сам изгой.

— У тебя что-то в головушке раскисло, Шэн? Чего молчишь и пялишься на меня во все глазюки, а? Не, я, конечно, парень хоть куда, но не по мальчикам… ты уж прости… к слову, если тебе интересно, то того идиота, что в спину тебе топор метнул, мы быстренько прирезали, а жену его с дочкой пустили по кругу, под конец дом сожгли, а скотину на мясо пустили… хе-хе, вот это была вечеринка! Жаль, что ты пропустил, вот честно, поразвлёкся, порадовался бы нашей за тебя мести, эх, несчастный ты бедолага!

— Что?!

— Чего так удивился?

— Зачем вы с ними так… это же простые люди…

— Так ты, что… правда не понимаешь? — Грегори даже наклонился над ним и руку приложил ко лбу. — Горячки у тебя вроде нет, так почему такой бред несёшь, хм…

— Да твою мать! Хватит меня трогать, я тебе что…

— Цыц! — Грегори поднёс указательный палец так близко к глазам Шэна, что тот от неожиданности заткнулся, — Мать мою, славную шлюшку, оскорблять не смей! А то я тебе бутыль вставлю в не очень чистоплотные места, м-да…

И всё же глаза Грегори обманули Шэна кристальной чистотой. Грегори был пьян, абсолютно и наверняка. Но палец он дрожащий от лица Шэна убрал, и пошатнувшись, для равновесия присел рядом с Шэном на попону, от которой потом лошадиным несло за версту, а теперь запах немытого коня сменился запахом старых портков и кислого поила.

— Ты зря за деревенских переживаешь.

— Я и не… Вы их правда убили?

— Ох, мальчик… а ты чего ожидал? Напали на одного из нас, чуть не зарубили тебя, а если бы я на крик не подоспел, то жирная тётка насадила бы тебя на вилы, она собиралась к слову, уже с вилами подступила к твоей филейной части, причём кричал что-то вроде «помогите, убивают», что весьма странно, учитывая, что убивать собиралась она… в общем поимели мы её потом знатно, верещала как свинья в голодный день… и доченька её не сильно отличалась, а ведь какая на первый взгляд невинная девушка, тебя за ручку на заклание вела, ты понимаешь, что она тебя на убой заманила, или нет?

— Да она не виновата… просто этот диковатый мужик… топор в меня метнул, когда я уходить уже хотел, сволочь!

— Вот за это мы его и зарезали. Ты, к слову, страшную вещь с его животом сотворил. Мы его забили почитай из жалости, у него живот во внутрь завернуло и позвоночник перебило, как ты так ударил? Волшебник! Кой чему вас оказывается в ваших школах магических всё-таки учат.

Чуть помолчали.

— Ладно, добили вы этого ублюдка… а остальное то зачем, насильничать, дом сжигать.

— Чтобы помнили. — Голос Грегори на этой фразе потерял всю свою пьяную бесшабашность, прозвучав весьма грозно. — Должны помнить о том, чтобы не смели убивать добрых наёмников, которые к ним по-божески отнеслись. Мы же им платили за еду, в дома не врывались, девок, конечно, пару попортили… но те сами виноваты, словно специально у наших палаток ходили, чертовки… должны помнить, в общем, что нельзя убивать нас, а иначе молва пойдёт, что наёмник всё стерпит, что о наёмника можно ноги вытирать и не платить ни черта… эх, как же ты молод ещё парень, не нюхал ты ещё того дерьма, что ждёт тебя впереди! Ой, не нюхал!

Грегори встал неуклюже, но резво, подобрался к пологу палатки.

— Щас Вильмаха позову, это он тебя штопал, а я помогал, так что… будь благодарен шоле…

И вышел, оставив Шэна в полном астрале из мыслей и усталого оцепенения.

«Как же паршиво, боже… как же паршиво это всё! Я же лечил её… а её тятя всё испортил… ох… но я же ни в чём не виноват… не виноват же?»