Майские ласточки

Глава 19 НОВЫЕ ДРУЗЬЯ

Плохие вести всегда доходят скорей, чем хорошие. Васильев в этом давно убедился, и рано утром, в среду, в объединенном отряде в Салехарде уже знали об аварии в Харасавэе: Белов разбил Ми-8.

С первой минуты доклада взволнованного диспетчера, немолодого человека с отечным лицом, командир отряда понял, что рабочий день у него сломан, простые дела перестали существовать, и все мысли сразу сосредоточились на происшествии.

— Экипаж жив?

— Радист не передал. Экспедиция требует новый вертолет для обеспечения работ. Запросили вертолет с мыса Каменный.

Васильев задумчиво тер пальцами седеющие виски. С невольным сожалением думал о Белове. Сейчас не признавался самому себе, но ему нравился молодой летчик самостоятельностью и фанатической любовью к делу. Авария могла зачеркнуть карьеру Белова. После проведенного комиссией расследования на месте станет ясно: виноват ли летчик или его подвела техника.

— Немедленно запросите о судьбе экипажа. Живы ли летчики? Если нуждаются в медицинской помощи, вышлем врача! — Васильев резко повернулся в левую сторону от стола и снял с селектора микрофон, отдал приказание: — Начальнику штаба приготовить приказ о расследовании летного происшествия; главному инженеру отряда выделить бригаду механиков из спасательной службы для восстановления машины или эвакуации; начальнику летно-штурманской службы готовиться к отлету в экспедицию; командиру эскадрильи выделить вертолет Ми-8 для работы в Харасавэе с опытным экипажем, — минуту помедлил, проверяя себя, не забыл ли он отдать еще нужные приказания, и добавил: — Ачкасову и Нецветаеву прибыть ко мне!

— Товарищ командир, можно идти? — спросил робко диспетчер, захлопывая папку с полученной телеграммой.

— Идите. Сейчас же передайте запрос в экспедицию. Свяжитесь с Эдигорьяном. При получении ответа немедленно доложите мне! — он не сдержался и повысил голос: — Научитесь думать о людях. Прежде всего надо знать все о летчиках, а потом уже докладывать! Идите!

Васильев остался в кабинете один. Напряженно посмотрел в окно. Хотел определить высоту облачности. Справа заходила от рамы густая, горбатая туча, напоминавшая шагавшего медведя. В темных закраинах копился дождь. Каждую минуту он мог пролиться ливнем. Метеоролог не предупреждал о возможном дожде, и никто из отдела перевозок не докладывал об отмене рейсов Як-40, Ил-18, вылетающих в Тюмень и Москву. Он почувствовал головную боль. Начал массировать тонкими пальцами виски. Бросил взгляд на телефонные аппараты: ждал нетерпеливый звонок из Тюмени от начальника управления. Пока он не готов к разговору с Очередько. Ничего не знает о судьбе летчиков. Второй раз с неприязнью подумал о нерасторопном диспетчере, посетовал и на свою рассеянность: забыл спросить, когда получена телеграмма из экспедиции, почему о ней не сообщили ему на квартиру.

В кабинет вошли Ачкасов и Нецветаев. Впервые Васильев обратил внимание на то, что они одного роста. Но Ачкасов коренастее, с широкими плечами гимнаста.

Васильеву показалось, что Ачкасов осунулся, на лице тревога.

Глаза Нецветаева закрывали темные очки.

— Вы слышали об аварии? Белов разбил вертолет.

— Известно, — глухо ответил Ачкасов.

— Белов выпивал? — Васильев внимательно посмотрел на командира эскадрильи.

— Не надо искать причину аварии в водке, — с южным темпераментом сказал Ачкасов, размахивая руками. — Это исключено. Белов не пьет. Горохов пивом иногда баловался. А за Березкина я ручаюсь. Вась-Вася знаю пять лет. Вместе летали. Отдал для укрепления экипажа. Снежный заряд мог их прихватить, но Белов должен был справиться.

— Должен был, — откликнулся Васильев, чувствуя снова сильную головную боль. Начал растирать виски. «Не хватало еще, чтобы я свалился. На почте мне в лицо чихнул старик с сизым носом. Зарядил в ноздрю, как в самопал, изрядную порцию нюхательного табака». — А не поторопились ли мы, отцы-командиры, посылать Белова на ответственное задание?

— Нет, — убежденно сказал Нецветаев. — Командир, не забывайте, моим товарищам и мне было по двадцать лет, когда мы начали воевать на фронте. Почему мы сейчас боимся поручать ответственные задания молодым? Я свое долетываю. Кому прикажете передавать мою полетную карту Ямала? Ачкасову? Но он тоже «ветеран» Севера, скоро ему исполнится сорок лет!

— В войну все быстро мужали, — заметил задумчиво Васильев. — К сожалению, мне не пришлось воевать. Годами не вышел.

— Я в Белова верю, — убежденно произнес Нецветаев. — На ответственном задании летчик растет, мужает. Верю, что он не виноват в аварии.

— Я его выпускал. — Ачкасов поднялся и подошел к столу командира. — С меня в первую очередь должен быть спрос. Не могу поверить, что Белов виноват в аварии.

— Ачкасов, вам надо лететь на Харасавэй.

— Командир, я хотел об этом просить, — сказал Ачкасов. — Летчик моей эскадрильи. Комиссия есть комиссия, а я должен сам во всем разобраться. Если Белов виноват, он не скроет, не будет увертываться. Открыт, бесхитростен.

— Командир, я тоже хочу принять участие в разборе аварии. — Нецветаев снял темные очки и старательно протирал их носовым платком.

— Ачкасов справится один. На Харасавэй полетят инженер эскадрильи и механик.

Раздался телефонный звонок, резкий, пронзительный. Васильев недоуменно посмотрел на стоящие разноцветные аппараты. Поймал оборванную мысль. Должен быть звонок из Тюмени.

— Васильев слушает.

— Товарищ Васильев, напоминаю, сегодня бюро горкома. Вы не забыли? Ваша явка обязательна.

Говорившую женщину перебил звонкий голос:

— Салехард, я разъединяю, междугородная.

— Васильев, почему вы молчите до сих пор? — раздался глуховатый голос Очередько. — Вы слышите меня, Васильев?

Васильев плотнее прижал трубку к уху, как будто припечатал. Вскидывая глаза, посмотрел на дверь, с нетерпением ожидая появления диспетчера. Прикрыл микрофон рукой и обращаясь к Ачкасову тихо сказал:

— Диспетчеру приказал связаться с Харасавэем, — освободив микрофон, ответил спокойно: — Васильев слушает.

— Васильев, почему не доложили об аварии Ми-8?

И вдруг за голосом Очередько прокатился нарастающий треск, словно пробегающий мальчишка стучал палкой по штакетнику забора. Повернул голову к окну. Темные тучи провисли над землей, дождя еще не было, но ветер гнал вдоль дороги пыль, продувал песок. К городу шла гроза, и ее грозные раскаты доносил телефон.

— Васильев, почему вы мне не доложили?

— Радист экспедиции передал об аварии, — сказал он спокойно. — Но я ничего не знаю о судьбе экипажа.

— Назовите мне фамилии летчиков. Я должен знать. — Голос Очередько пропал, и слова нельзя было разобрать.

— Командир вертолета Белов, второй пилот Горохов и бортмеханик Березкин! — напрягая голос, прокричал Васильев. Прижатая телефонная трубка облегчала головную боль, и он с большей силой давил ею на висок.

На конце провода молчал начальник управления. Васильев обрадовался наступившему перерыву, напряженно поджидал Ачкасова. Расторопности командиру эскадрильи не занимать, и он любой ценой добьется ответа.

Минуту, а может быть, и больше длилось долгое молчание. Раскаты грома подошли к городу, его тяжелые взрывы гремели совсем рядом с аэродромом.

— Повторите фамилию командира вертолета? — раздался настойчивый вопрос Очередько. Дрожащий голос выдавал его волнение.

Васильев готов был поверить, что Очередько больше его знал о судьбе экипажа, но хочет оттянуть горькую минуту и на что-то еще надеяться.

— Командир вертолета Белов, второй пилот Горохов и бортмеханик Березкин.

Телефон снова замолк.

Неожиданно широко распахнулась дверь, и в кабинет ворвался радостный Ачкасов, лицо его сияло. За комэском стоял диспетчер, крепко прижимая коричневую папку к подмышке.

— Порядок! — выкрикнул Ачкасов. — Ребята живы. Ни одной царапины.

— Девушка, соедините меня с Тюменью. Срочно. — Васильев почувствовал, головная боль прошла и задышалось удивительно легко. — Вызывайте кабинет Очередько!

— Говорите, — быстро сказала телефонистка звонким голосом. — Тюмень на проводе.

— Товарищ Очередько! Докладывает Васильев. Сейчас получил телеграмму из экспедиции. Экипаж жив и здоров. Экипаж жив и здоров, — он прикрыл рукой микрофон. — Ачкасов, кто подписал телеграмму?

— Эдигорьян, начальник экспедиции, — поспешно вставил диспетчер, распахивая папку на две стороны, и, как с подносом, направился к Васильеву.

— Телеграмму подписал начальник экспедиции. Высылают вертолет для расследования аварии. Летит Ачкасов и спасательная группа.

— Васильев, разберитесь в причине аварии, немедленно доложите мне. Пожалуй, я и сам прилечу к вам. Так будет лучше!

Каждый из членов экипажа Ми-8, потерпевшего аварию, написал отдельно в балке объяснение начальнику летно-штурманской службы Круглову. Опытный летчик сразу догадался о допущенной летчиком ошибке.

Олега Белова злило придирчивое разбирательство и недоверие, с каким его расспрашивали, когда и так все абсолютно ясно. Свою вину он понимал, в чем чистосердечно признался Круглову и командиру эскадрильи Ачкасову. Проглядел перекос шарика, завалил машину на хвост. Он считал, что обязан был спасти парня, хотя и нарушил инструкцию по производству полетами и сел без разрешения.

Но главный инженер Кочин и начальник экспедиции Эдигорьян не могли предугадать, что Валерка Озимок схватит чужой вещевой мешок с деньгами, а потом решит вернуться на буровую и заблудится в тундре. Его поступок никто не мог предусмотреть и заранее спланировать. Парня они спасли от верной смерти. Пролежи он еще день в болоте, росомахам и песцам достался бы уже мертвым.

Ачкасов вслед за Кругловым внимательно выслушал возбужденный рассказ летчика, понимал его горячность и то, как с ломом бегал Вась-Вась, проваливался в болоте, выбирался из трясины и прыгал, как заяц, впереди вертолета, выискивая площадку.

Нравилось и то, что Белов не сваливал вину на членов своего экипажа, хвалил действия второго пилота Касьяна Горохова и бортмеханика Березкина.

Комиссия по расследованию аварии пробыла на «Горке» три дня. На болоте около разбитого вертолета Ми-8 остались работать три механика. Они готовили машину для эвакуации.

— От полетов вы, Белов, отстранены, — сказал Круглов. — Мы сегодня улетаем. Можете все собираться с нами в Салехард.

— Я останусь здесь помогать механикам, — угрюмо ответил Вась-Вась. — Машина моя, и я за нее в ответе.

— Я тоже останусь, — решительно произнес Олег Белов. — Не все ли равно, где пролеживать бока, здесь или в Салехарде. Может быть, пригожусь. В экспедиции не имею права летать, поработаю такелажником.

— Командир, ты как хочешь, так и поступай, — после недолгого раздумья сказал Касьян Горохов. — А я, пожалуй, слетаю домой, отдохну! Пока дела да разбирательства, смотришь, месяц пройдет. А месяц выкроится вроде отпуска!

— Нет, такой отпуск мне не нужен, — потерянно сказал Олег Белов. — Товарищ командир эскадрильи, разрешите мне остаться?

— Оставайтесь, Белов, — согласился Ачкасов. — Поработаете такелажником. Пожалуй, это даже и полезно.

Через день из отряда прилетел новый экипаж Ми-8. Олегу Белову было интересно смотреть, как устраивался коллектив в балке.

Кирилл Свиридов, командир вертолета, вошел хозяином. За ним второй пилот и бортмеханик внесли мешки с продуктами, картошкой, капустой. Пакеты с разными крупами и консервные банки.

— Не удивляйся! — сказал Кирилл Свиридов. — Я подобрал в свой экипаж любителей русской кухни. Любим поесть сытно и вкусно, — на тумбочку около кровати он поставил коробочку с сухим спиртом и медную кофеварку: — Не могу жить без кофе!

Второй пилот, Евгений Коробка, с круглым нависшим брюшком, поставил пол-литровую кружку и включил кипятильник.

— Олег, ты будешь у нас за повара, — сказал покровительственно Кирилл Свиридов, усмехнувшись. — Выйду на пенсию, куплю дом на Кубани. Капустка, помидорчики с красными щечками сами будут прыгать ко мне на стол с огорода. А виноград свешиваться с веток. Поднял голову — и ам! Поднял голову — и ам! Красотища! Не жизнь будет, а рай. А у тебя какие соображения на жизнь, Олег? Говори, не стесняйся!

— До пенсии мне далеко, — тихо сказал Олег Белов, удивляясь, как неожиданно раскрылся перед ним командир вертолета.

— Тефтельки будут вкусненькие. Борщ будет вкусненьким. Компот будет вкусненьким!

Утром экипаж начал собираться на полеты. Перед уходом из балка Свиридов разбудил Олега Белова и сказал:

— Сочини что-нибудь вкусненькое. Продуктов не жалей.

Олег почувствовал, что еще секунда и он взорвется. Наговорит дерзостей или полезет в драку. Остался в экспедиции не варить борщи и жарить картошку, а работать такелажником. Его труд нужен буровикам. Успел со многими познакомиться, проникся настоящим уважением к их трудной работе. Можно до первой буровой добраться и на вертолете, но ему не хотелось еще раз находиться рядом с Кириллом Свиридовым. Пускай тот остается, каким родился. Переделать его нельзя. Отправится на буровую Р-19 пешком. Двадцать километров пройдет!

Первый раз ему пришлось идти по узкой песчаной отмели. Привык смотреть на тундру, изрезанный берег моря с отмелями, выброшенным плавником и рваными плетями водорослей сверху, но сейчас та же самая земля, море открывались ему по-новому, в своей неповторимой красоте.

Вдоль отмели кормились нырки. Летчик видел их впервые, как и снующих маленьких куличков. Налетавшие утки то и дело ошеломляли его разнообразием яркой раскраски, неповторимыми голосами, криком, опахивая острыми крыльями. Стаи прижимались к высокому накату волн, то появлялись, то мгновенно исчезали, сворачивая в тундру.

Оказавшись рядом с буровой вышкой, Олег Белов впервые увидел ее величественную красоту. Стальная конструкция горделиво возвышалась, вознесясь на сорок метров над тундрой. Все его прежние посадки около буровой не давали полного представления о характере работы. Олега поразил грохот моторов, скрежет лебедки на блоках и барабанах, скрип спускаемого толстого троса. Свист авиационных двигателей заглушал все рождавшиеся звуки. Переносил его на аэродром и успокаивал.

Олег Белов впервые оценил красоту маленького городка рабочих. Раскрашенные масляной краской балки радовали глаз, в их расположении чувствовался определенный замысел.

Кожевников приветливо встретил летчика. Не выразил удивления, точно знал о его приходе. Налил в кружку крепкий чай, пододвинул гостю хлеб, масло и варенье.

— Перекусите с дороги. Простите, мы не знакомы. Как вас зовут?

— Олег Белов.

— Павел Гаврилович Кожевников. Мастер Р-19.

— Я хотел бы у вас немного пожить, — стесняясь, сказал летчик и почувствовал, как запылали щеки. — Получилось вроде отпуска. Может быть, слышали — я разбил вертолет? Отстранили от полетов. Придется, видимо, менять специальность. Хочу познакомиться с работой буровиков.

Кожевников смотрел на летчика и думал о Валерке Озимке — истинном виновнике аварии Ми-8 и всех бед летчика. Но не стал говорить сейчас об этом, чтобы не бередить раны Олега.

— Олег, мой помощник инженер Лягенько улетел на вахтовом самолете на отдых, располагайтесь на его койке. Я сейчас достану вам чистое белье, полотенце. Поживем вместе. Признаться, мне никогда не приходилось видеть вот так-близко летчиков. В войну нас прикрывали истребители, помогали в наступлении самолеты-штурмовики, прорывали оборону противника бомбардировщики. Спросите любого фронтовика, какой ему полюбился на войне самолет. Непременно ответит: горбатый! Это штурмовик!

— Я знаю, — тихо сказал Олег Белов. — Мама рассказывала. Она служила и истребительном полку оружейницей, а отец был летчиком-истребителем.

— Жив?

— Н-нет, — печально покачал головой Олег Белов. — Отца сбили над Берлином.

— А я вот дошел до Берлина. Правда, не догадался расписаться тесаком на рейхстаге!

— А надо было это сделать! — согласился сразу Олег Белов.

— Теперь уже поздно! Вот что я скажу, Олег, наше поколение самое малочисленное. Война выгрызла лучших парней. Вот недавно, во время отпуска летал в Баку отметить сорок дней. Похоронили разведчика моего отделения Сашку Лозового. Неудобно называть Сашкой, но иначе не могу. Скажу Александр Лозовой и за именем не увижу разведчика. А другое дело — Сашка. Он встает передо мной, развеселый гармонист, песельник, — Кожевников помолчал, сведя брови к переносице. — Я не замучил своим брюзжанием? Мы, фронтовики, все одинаковые. Старыми воспоминаниями живем до сих пор. Не выбить, не вытравить годами!

— Мне очень интересно вас слушать, Павел Гаврилович, — Олег невольно подался вперед. — В отряде у нас есть летчик Нецветаев, тоже из бывших фронтовиков. Летал на разведку на бомбардировщике. Начнет рассказывать о своих полетах — дух захватывает. Летал на Пе-2. Слышали о таком? Пикирующий бомбардировщик.

— Не слышал, а видел, — закивал головой Кожевников. — Он с двумя килями, торчат, как лопаты.

— Точно, точно, — согласился Олег, отмечая зоркую наблюдательность бурового мастера. — Нецветаева два раза сбивали. Горел.

— Всем досталось в эту войну, — Кожевников еще ниже опустил голову, словно отдавал дань памяти погибшим товарищам. — Война никого не щадила: пехотинцев, танкистов, артиллеристов и нас, саперов. Доставалось и летчикам. Видел я, как сбивали самолеты. Падали горящие!

Во время неторопливого разговора Олег Белов начал немного успокаиваться. Ему не терпелось познакомиться с работой бригады. Он вспоминал многих рабочих, они прибегали встречать вертолет. Каждый прилет был для них праздником.

— Сегодня должен прилететь вертолет за заглушками, — сказал Кожевников, думая, что сообщает летчику приятную новость.

— Не смотрел я плановое задание на сегодняшний день, — чистосердечно признался Олег Белов. — Если понадобились заглушки, летчики перебросят. Я слышал о заглушках, сам их возил, но не понимаю, зачем они нужны.

— Проверяем буровые трубы под давлением. Я покажу, как мы проводим испытание.

Олег Белов прижился на буровой. Рабочие охотно приняли его в свой коллектив, много разговаривали, рассказывали о себе. Особенно он сдружился с Владимиром Морозовым и Петром Лиманским. Вместе с ними он ходил на вахту, присматривался к их работе, а иногда и помогал. Особенно ему нравилось работать с верховым Тарасом Слобанюком. С завидной легкостью он вбегал по металлическим ступенькам наверх, на полати. Крюком захватывал очередную свечу, подвешивал ее на элеватор.

На полатях чувствовалась высота, и Олегу Белову казалось, что продолжался прерванный полет. Он жадно ловил лицом порывистый ветер, дующий с моря, вглядывался в тундру, в угрюмую черноту моря в завитках белых барашков.

С высоты терялось реальное представление о земле, траве. Цветы сливались в один ковер с вкраплением яркой желтизны осенних листьев на березках. Люди на площадке в защитных шлемах походили на круглые шарики одуванчиков. Буровики работали согласованно, в одном темпе, без лишней суеты у лебедки, механического ключа. Свинчивали свечи. Опускали их и выдергивали из устья. Смотря на них, он редко удерживался от горестного вздоха. Страстно хотелось летать. Его место за штурвалом винтокрылой машины. Приходили на память слова одного известного вертолетчика: «Смысл жизни там, где борьба и победа над сложностью твоей работы, над скоростью и высотой». Олег очень уважал автора этих строк, мог без конца перечитывать его книгу, помнил буквально каждую строчку.

Но с особой радостью Олег Белов проводил время по утрам около рации, когда на утреннюю перекличку выходил Кожевников. Узнавал, что происходило на других буровых, жил их делами. По запросам буровых мастеров мысленно строил свой вылет, определял, какие грузы придется везти в фюзеляже, а какие на подвесе. Рассчитывал маршрут полета без вторых залетов.

Прислушиваясь в радиоперекличке к разговору диспетчера «Горки», он знал, сколько поступало требований на заглушки, и два железных отрезка труб с резьбой перебрасывали с одной буровой на другую, как любимую игрушку. Однажды он записал: «С Р-25 взять заглушки, доставить на Р-23». А через пять дней заглушки забрасывались экипажем на буровую Кожевникова. Записал и забыл, а через неделю ему попался случайно листок, и он удивился, слушая требование мастера буровой Р-25.

— Срочно нужны заглушки, приступаем к опрессовке труб.

Несколько проведенных цветным карандашом линий позволили летчику вычертить несложный график путешествия заглушек между буровыми. Мысленно он проставил их вес. Вышло, что в течение одной недели Кирилл Свиридов не довез на своем вертолете шестьсот килограммов груза.

— Подбросьте заглушки, — требовал настойчиво буровой мастер Р-23.

Олег Белов удивленно разглядывал небольшой листок, заставивший его серьезно задуматься.

— Павел Гаврилович, заглушки присылают с завода? — спросил он, стараясь во всем как следует разобраться.

— Токари сами справляются. Для дела им нужны обрезки труб, — объяснил охотно буровой мастер, которому понравилась пытливость летчика.

— Надо иметь три комплекта заглушек, и отпадет необходимость перевозить их с буровой на буровую.

— До этого просто додуматься, — улыбаясь, сказал Кожевников. — Великие открытия делали не всегда ученые, а часто и умельцы. Но попробуй достать второй комплект заглушек. У начальника ремонтных мастерских найдется тысяча причин для отказа. А Кочин и Эдигорьян заняты планом. Если разбросать по счетам косточки, то выйдет, что для плана важно знать произведенные затраты для производства продукции, себестоимость! Уяснил? Себе-сто-имость! Сокращение рейсов вертолетов. Удешевление затрат на бурение. Тебе лучше знать, сколько стоит один час работы вертолета.

— Я точно знаю.

— А ты помножь стоимость одного часа работы на количество рейсов, и набегут десятки тысяч рублей. Гали Рамсумбетов быстро бы вывел дебет и кредит. Для себя он точно считает. И многие в бригаде это усвоили, ведут точный счет каждой копейке и рублю. Затраты экспедиции их не волнуют. А деньги государственные надо уметь считать. Мы с тобой хозяева страны. Нас должны беспокоить расточительство и глупые траты. Заглушки — серьезное предупреждение. Ты по-хозяйски отнесся к возникшей проблеме. Появится три комплекта заглушек — ощутимая экономия.

— А я думал, вы не поймете меня.

— Мне кажется, Олег, надо всех летчиков приписывать к бригаде. Тогда бы вы участвовали с нами в выполнении плана и знали, какие требуются материалы в первую очередь, освободили бы нас от составления заявок. И сразу бы высвободилось от лишних забот много людей: диспетчер, главный инженер, начальники служб и отделов.

— Я с удовольствием работал бы в вашей бригаде, — с готовностью ответил летчик. Тяжело вздохнул. — Но сейчас я отстранен от полетов.

— Думаю, все обойдется.