В белесой мгле раннего рассвета зарядил мелкий дождь. Повис туманным облаком над землей. Красный флаг над культбудкой отяжелел и не развевался на холодном ветру.
На буровой Р-19 с нетерпением ждали появления вертолета. Прислушивались к шуму моря, порывам резкого ветра. Но глухо молчала тундра. Иногда доносилось кряканье селезней, где-то похохатывали гагары, и снова наступала немая тишина. Море все так же накатывало волны, и они, разбегаясь по отмелям, шептали что-то тайное и сокровенное.
Кожевников внешне был спокоен и не выдавал своего волнения. Его идея конкурсного экзамена для буровиков была одобрена, и теперь он не признавался даже самому себе, что боялся начавшегося дня, прилета первых четырех рабочих держать конкурсный экзамен в бригаду за право работать бурильщиками. Он понадеялся на память и не записал фамилии смельчаков. Помнил: летели бакинец, туркмен, украинец из Ивано-Франковска и русский парень из Поволжья.
В балке также сидели прилетевшие на экзамен главный инженер Кочин и начальник ЦИТС инженер Круглов. Он часто бывал на буровой, общительный и веселый. Любил играть в шахматы, но при Кочине держался официально.
Кожевников запрещал рабочим курить в балке, и сейчас задыхался от табачного дыма, но не говорил об этом Кочину. Два раза открывал двери балка, но главный инженер не обращал на это никакого внимания. Он курил одну папиросу за другой, раздраженно чиркал спичками, ломал их и злился. Кочин не одобрял затею с экзаменом, но помнил предупреждение начальника экспедиции Эдигорьяна не раздражать «чокнутого» бригадира. Не первый раз он силился понять, зачем буровому мастеру понадобилось организовывать этот спектакль. Прославиться? Или им руководили другие мотивы? Не особенно он верил и в его особую сознательность и был твердо убежден, что Кожевников делал все для своей славы! Бесспорно, Кожевников с головой. Ловко придумал историю с дорогой, но работает под простачка. Выставил себя защитником природы, государственным человеком, а сейчас рационализатором. Сумел подладиться к самому Деду.
Идеи идеями. У него самого их сколько угодно! Без особого напряжения вспомнил две отлюбованные площади. Утвержден план перебрасывать технику на новые площадки? Чем? Одними вертолетами не справиться. Должны выручать работяги болотные тракторы и бульдозеры. Некогда ждать, когда лед скует болота, надо перетаскивать грузы. Их ни мало ни много — сотни тонн! А как уберечь тундру? Поставить бы мудреца Кожевникова на его место. Полководца не обвиняют в потере солдат, боевой техники, когда разбит враг и одержана победа. Выполнение плана по бурению все спишет. Кожевникову этого не понять. Скоро ему самому придется решать такую же задачу. Вышку надо будет перебрасывать на новую площадь за сто двадцать километров. Посмотрит он, как справится с этой задачей защитник природы! Кочин удовлетворенно хмыкнул и особенно старательно потер красный нос.
— Мастер, тарахтит вертолет! — сказал, входя в балок, Сергей Балдин, не скрывая любопытства.
Кожевников кивнул головой. Похоже, Балдин понял его правоту, а ведь больше других спорил, не соглашался на проведение конкурса. По-разному истолковали сначала предложение мастера. Рабочим бригады показалось, что он задумал их разогнать и придумал хитрый прием. Подобно Гали Рамсумбетову нашлись и шептуны. Они мутили рабочих. Мастеру пришлось выдержать нелегкий бой, доказывая свою правоту, познакомить с составленным вопросником.
Сошлись на том, что в конкурсном отборе будет участвовать вся бригада до одного человека.
Председателем комиссии единодушно избрали Владимира Морозова, его помощниками — главного инженера Кочина и начальника ЦИТС инженера Круглова.
Высокий Владимир Морозов со своеобразным говорком пермяка, черными глазами охотника сразу почувствовал особую заботу мастера о бригаде, увидел, что тот думал не о сегодняшнем дне, а заглядывал далеко вперед. Пока справлялись с работой, но впереди глубинное бурение на неизведанных площадях. Работать должны только лучшие. Другого решения быть не может. В ответе не один мастер, а вся бригада!
Морозов почувствовал особую свою ответственность. Он не только член бригады, но и председатель конкурсной комиссии. Слово его решающее.
Из вертолета на землю спрыгнули четверо мужчин. По их одежде можно было судить, откуда они прилетели. На туркмене легкий коверкотовый плащ, азербайджанец в куртке из болоньи, украинец из Ивано-Франковска в бобриковом пальто с черным каракулевым воротником, а русский парень из Поволжья в овчинном полушубке.
Кожевников боялся отдать кому-нибудь предпочтение, доверившись первому впечатлению. Помнил, как Шурочка Нетяга поразил его неорганизованностью и беспорядочно набитым второпях рюкзаком. А на самом деле оказался толковым инженером. Такому помощнику надо только радоваться. Взгляд его непроизвольно задерживался на русском парне из Поволжья: видно, что знал, куда летел, и приготовился к встрече с морозами.
Повариха Катька с коллекторшей Розой, конопатой, грудастой девчонкой, стояли в стороне и глазели на приезжих. Они с особым старанием вымыли в культбудке пол, перетерли все скамейки.
Приезжие поздоровались один за другим, взгляды их задержались на девушках.
— Кать, ты черненькому понравилась! — сказала Роза и прижала ладонь к запылавшим щекам.
— Выдумывай, — тряхнула Катька головой и, желая польстить подруге, заметила: — А на тебя глаза пялил парень в шубе.
— Холодные у него глаза.
Рабочие бригады встречали приезжих в праздничных костюмах. Тщательно причесанные и выбритые.
Не узнать было и Валерку Озимка. Он выпросил у Владимира Морозова галстук и первый раз в жизни надел его. Чувствовал себя скверно, задыхался, но готов был вынести все страдания, чтобы выглядеть солиднее.
Морозов прошел к столу. Рядом с ним сели инженеры Кочин и Круглов.
Роза поставила на стол прибор для определения водоотдачи. Положила ареометр. Стеклянная трубка покатилась по крышке.
Подскочивший туркмен с редким проворством поймал падающую трубку и, как фокусник, протянул ее девушке.
— Спасибо! — поблагодарила Роза. Ее поразил ослепительно белый цвет зубов и иссиня-черные глаза рабочего.
В культбудку вошел в гимнастерке с голубыми погонами Архип Винокуров. Медали на его груди позванивали, привлекали внимание.
— Вот, наконец, вся бригада в сборе, — не повышая голоса, сказал Владимир Морозов. — Сержант Винокуров подтвердил, что военные не опаздывают. Товарищ главный инженер, можно начинать конкурсный отбор в бригаду.
— Да, да, начинайте… — он с нескрываемым удивлением смотрел на Владимира Морозова, который открыл собрание по-деловому, как опытный инструктор райкома или профсоюзный активист. Казалось, что это и есть его основное призвание. Не знай Кожевников, с какой виртуозностью работает около лебедки Владимир Морозов, он бы подумал, что тот его просто долго обманывал.
— Наша бригада, — продолжал между тем председатель жюри, — объявила о конкурсном замещении должности бурильщика. Мы не хотим удивить мир или прославиться. Бригада считает, что на новых площадях Ямала должны работать самые лучшие и грамотные специалисты. Смены меняются вахтовыми самолетами, и каждому рабочему предоставляется большой отпуск на отдых. Каждый наш перелет слишком дорого стоит государству. На такую заботу о нас, рабочих, мы должны отвечать добросовестным трудом. Так решила бригада. Мастер Кожевников, мы, бурильщики, помбуры, верховые, электрики, наши инженеры и коллекторы. Я считал нужным объяснить, как возникла идея проведения этого конкурса. А теперь сами решайте, кто будет первым соискателем? Кто хочет показать свое мастерство?
Катька взволнованно посмотрела на сидящих мужчин. Короткое выступление Владимира Морозова ей понравилось. Она бы так складно никогда не сказала. Внимательно приглядывалась к приезжим. Два прилетевших рабочих — черноволосые, красивые, со жгучими глазами. Какому черненькому она понравилась? И вдруг застеснялась, почувствовала, как вспыхнуло лицо… у нее же есть Валерка Озимок. Валерка один на всю жизнь! И она тут же решила: вышьет на платках букетики незабудок и в уголке нитками заветные слова: «Валере Озимку от Кати Суховой на долгую память!»
Приняв твердое решение, успокоилась, но пересилить любопытство оказалось трудно. Посмотрела на парня в овчинной шубе. Он снял шубу и положил на скамейку перед собой. Неторопливо расчесывал светлые вьющиеся волосы. Ей понравилось его открытое лицо, высокий белый лоб.
— Так кто же решится первым держать экзамен? — второй раз предложил Владимир Морозов.
— Если меня не побьют, так я спытаю свое счастье, — сказал весело украинец из Ивано-Франковска. — Надо, мабудь, представиться. Зовут Трофимом, то имя. А фамилия Яремченко.
— Вы кем работали, Яремченко?
— Помбуром працовал. Прилетел до вас спытать счастья, — весело улыбаясь, сказал украинец. — Восемь годов працую. Что еще рассказать вам?
Главный инженер Кочин пододвинул к себе вопросник. Внимательно перечитал сверху вниз. Вскинул воспаленный от простуды взгляд на помбура и сказал быстро, словно хотел его поторопить:
— Расскажите о необходимой профилактике в бурении скважин.
Яремченко задумался. Густые брови сошлись на переносице, в глазах — сосредоточенность. Почесал затылок. Неожиданно улыбнулся и громко сказал:
— Надо зараз проверить горизонтальные установки ротора. Потом центрирование вышки. А также тщательно выверить центрирование и вертикальность направления. Проверить прямолинейность бурильных труб, а если попадутся искривленные, выбросить — геть! — минуту помедлил. — В начале бурения надо удержать верхнюю часть ведущей бурильной трубы от наклонов и сильного раскачивания.
— Меня удовлетворил ответ, — сказал Круглов. — Ответьте еще на один вопрос: из скольких секций состоит турбобур ТС?
Кожевников с удовлетворением слушал ответы Яремченко. Первая робость у того прошла, и он отвечал спокойно, со знанием дела.
Буровой мастер обвел взглядом лица рабочих своей бригады. Они тоже радовались успехам незнакомого приезжего, готовые единодушно принять его в свой коллектив, хотя основное испытание еще впереди, на мосту во время работы, подъема и смены инструмента.
Кожевников ликовал. Им была выиграна трудная победа. Его идеи восторжествовали, и подтверждением этому — сегодняшний экзамен. Правда, буровому мастеру все четверо приезжих понравились сразу, и он готов был зачислить их в свою бригаду без всяких испытаний: они не испугались дальней дороги, огромных перелетов со многими пересадками с самолета на самолет, не пожалели денег на билеты! А это уже говорит о многом.
Совсем другое состояние переживал Кочин. Красными, воспаленными глазами недовольно смотрел на прилетевших рабочих. Торопливо озирался по сторонам и не чаял, когда кончится экзамен, который его раздражал.
Давнишняя злость на Кожевникова не давала покоя главному инженеру. Он проклинал день, когда согласился принять участие в этом экзамене. Раздражало, что буровой мастер оказался дальновиднее его и начальника экспедиции Эдигорьяна. Так и подмывало встать из-за стола и сказать Кожевникову в глаза, что хитрость его он раскусил, что его поступками руководит лишь желание прославиться.
Будь главного инженера воля, направил бы всех новых рабочих в другие бригады. Но делать этого пока нельзя. Обхитрил, всех обхитрил Кожевников. Четверо хороших рабочих только укрепят его бригаду!
Ну, ничего! Посмотрим, что еще на все это скажет Дед. Ведь с ним-то Кожевников не согласовал своей идеи?! Действовал по собственной, можно сказать, инициативе.
Легкая снежная пыль кружилась над городом. Желтыми пятнами плавились в белых облаках торчащие круглые фонари.
Тюменцы радовались снегу, выбелившему знакомые улицы и дома. Снег не успевали убирать, и он легким пуховым одеялом прикрывал землю. Вездесущая детвора весело лепила снежные бабы.
В магазинах царило радостное, предновогоднее оживление. Витрины украшали деды морозы и снегурочки. На зеленых елках сверкало нарядное убранство.
Кожевников особенно остро чувствовал, что за месяц с небольшим он отвык в экспедиции от сутолоки. И должен привыкать к городу заново. В сущности он давно уже жил двумя жизнями. Одной — в кругу семьи, а второй — там, на Харасавэе, где другие измерения времени и понятия о труде. Иное отношение к снегу, ночи и работе.
Сейчас он входил в городскую жизнь, начинал жить заботами городского человека: выстаивать в очередях на троллейбус, ходить в магазины и булочные.
Вот и сегодня в мясном отделе «Гастронома» выбрал большого гуся. Антонина Ивановна подаст его к праздничному столу. Кремлевские куранты пробьют полночь, и возвестят о наступлении Нового года.
Старый год прошел для него хорошо. Но новый волнует своей загадочностью. Закончат буровую Р-19, придется переходить на Бованенковскую площадь. А что она откроет?
Нагруженный покупками, Кожевников в последний момент вспомнил, что забыл купить новогодние подарки внукам. Он повернул к «Детскому миру».
Оглушенный детскими голосами и смехом, он с трудом продвигался между прилавками с игрушками.
Он не знал, что ему выбрать: железную дорогу, движущийся луноход с крутящейся антенной или набор автомобилей и тракторов.
Рядом в спортивном отделе стояли лыжи, санки. Ослепительно сверкали алюминиевые блюда для катания с ледяных гор.
Кожевников с грустью подумал о своем детстве, как к растоптанным валенкам он веревками прикручивал палкой деревянные полозки с вклепанными лезвиями.
Решено. Внуку он купит лыжи, а внучке куклу!
Куклы все до одной приветливо улыбались, на круглых мордашках яркий румянец, волосы завиты мелкими колечками.
Пробиться к продавцам оказалось почти невозможно. Кожевников готов был уже отказаться от своего намерения, когда вдруг властная рука подтянула его к очереди.
— Здравствуй, Павел Гаврилович!
Среди тысячи знакомых голосов он сразу бы признал глухой бас Деда.
— Куклу хочешь купить? Меня вот внучка послала…
— Точно, я тоже решил внучку порадовать!
— Девушка, выписывайте мне две куклы. Самые большие, — повелительно сказал Дед. — Говорящие и с закрывающимися глазами.
Из магазина они вышли вместе. Снег не переставал идти и все больше и больше подсыпал. Мороз сдал, и дышалось удивительно легко.
— Шумишь, Кожевников? — неожиданно спросил Дед и прищурил свои черные цыганские глаза, острые зрачки которых, как буравчики, прокалывали насквозь.
Буровой мастер не ответил. Догадался, что о его открытом конкурсе на замещение буровиков известно Деду и всему управлению.
— Шумишь, Кожевников! — второй раз сказал Дед уже со значением, подчеркивая голосом, что ему все известно о делах в бригаде. — Шумишь!
— Я хотел без шума.
— Ну, ну!
Дед двигался стремительно, широкими шагами охотника, удивительно легко для своих лет и совершенно бесшумно. Кожевников едва поспевал за ним.
— Как с проходкой? — спросил Дед, хотя прекрасно знал дела в каждой бригаде, как знал всех буровиков по фамилии, имени и отчеству. — А надо было бы закончить, сделать стране подарок к Новому году!
— Не вышло. Старались.
Давно уже было пора расходиться по домам, а Дед задавал все новые и новые вопросы.
— Зайдем ко мне, Павел Гаврилович. Проводим накоротке старый год. Был он вроде не таким плохим. Устроим мальчишник. Жена ушла к Маше. Пирог надумали печь.
Дед усадил гостя в столовой. Скоро вернулся из кухни, держа запотевшую бутылку коньяка. Поставил тарелку с нарезанными дольками лимона. Разлив по хрустальным рюмкам коньяк, сказал:
— Давай проводим старый год, как два фронтовика. На год мы стали с тобой старше. Еще на один год ушла от нас война.
— Не совсем, — задумчиво ответил Кожевников. — Война не дает нам забывать о себе. В Баку недавно похоронили моего разведчика Сашку Лозового. Не могу примириться с его смертью. Жил солдат — и нет. Пули фашистов миловали его на Нейсе и на Одере, а вот нефрит сразил наповал.
— Да, орудия войны бьют прицельно до сих пор. Но нельзя сдаваться, надо смело идти вперед, как шли в атаку.
— Должны наступать, — сразу согласился Кожевников, и глаза его заблестели по-молодому. — Мы на виду, мы правофланговые.
— Точно ты отметил, Паша, — подхватил мысль Дед. — Именно нам с тобой воспитывать смену, передавать ключи от всех наших дел, земных богатств. Подарим нашу Сибирь со всеми открытыми кладовыми. Самое главное, не одряхлеть душой. Ты доволен бригадой?
— Как сказать, — пожал плечами Кожевников. — Люди разные. Работают по-разному. Одни — хорошо, другие — хуже. В двух рабочих я верю особенно. Настоящие мастера. Мне бы хотелось, чтобы на них равнялась вся бригада, была передовой. Все до одного работали хорошо!
— Кого ты так расхвалил, интересно знать?
— Владимира Морозова и Петра Лиманского. Морозов учится на заочном отделении политехнического института. Ему спокойно могу передать бригаду. Петр Лиманский посложней. Работает помбуром. Предлагаю возглавить смену — не соглашается. Мне кажется, отказывается он по своей щепетильности. Боится, что товарищи обвинят его в желании командовать.
— О Чеботареве вспоминают?
— Редко. А работали с ним хорошо.
— Интересно, почему так?
— От его зазнайства. Николай начинал у меня верховым. Много я с ним говорил о скромности. Не нравилось. Кто-кто, а я хорошо его знаю. Работник прекрасный, руки золотые, но заносчив. Начали хвалить, ну, голова и закружилась. А потом высокая награда занесла его. Одни к славе относятся спокойно, принимают ее как аванс на будущее, а другие не умеют славой распоряжаться. Николай именно такой. Если его фамилия не появляется в газетах, переживает, забыли пригласить в президиум — психует. Начинает искать причину, копит обиды, запускает работу. Поставил себя вне бригады. А рабочие поступили правильно, не захотели с ним работать.
— Анализ точный, но у меня другое ощущение. Чеботарев в ПТУ просился. Рано ему этой работой заниматься, и без него там специалистов хоть отбавляй. Держатся за город, за свою ванну с теплой уборной. В поле не выгонишь. А мне нужны сейчас настоящие солдаты, трудяги. Пускай Чеботарев возглавит отстающую бригаду, покажет свое умение. Молодость — время дерзаний! Я не спрашиваю, Павел Гаврилович, сколько тебе лет. Не скажу из скромности и о своем возрасте. Мы с тобой молодые, и дел у нас невпроворот. Чеботарев не понял, что нельзя сегодня работать по-старому. Время обгоняет, зовет вперед! Рождение Стаханова было взлетом революционной мысли. Почин Стаханова подхватили. Нашлись последователи. Разве это не проявление лучших качеств советских рабочих? Повысить производительность труда, выполнить планы пятилетки в четыре года! Но наряду с передовиками много еще лодырей. Встречаются руководители, которые подхватывают старые лозунги. Помню, несколько лет назад один токарь на своем старом станке взялся проработать две пятилетки без капитального ремонта. В газетах появились хвалебные статьи о передовом токаре, фотографии во всю полосу. Орденом его, кажется, даже наградили. А если разобраться, то вся затея ни к чему хорошему не привела. За десять лет станок износится. Будет не тот класс точности. Лозунг пришлось снять. Вот так-то! Не удивляйся, Павел Гаврилович, пионеру всегда труднее. А ты идешь разведчиком вместо твоего Сашки Лозового. Помни, он с нами в строю гвардейцев. Завидую тебе по-страшному. Ты отбросил старость, по-прежнему молод душой. Выпьем за тебя, старый солдат. За твою удачу — мать таланта!
Чокнувшись, они выпили.
— И с конкурсом ты ловко придумал. Пора, пора проводить такие конкурсы, повышать знания рабочего! — Дед наклонил куклу, и она четко произнесла:
— Ма-ма! Ма-ма!
Дед перевернул куклу на спину. Она поморгала длинными, приклеенными ресницами и закрыла глаза.
— Спать пора! Спать! — задумчиво сказал Дед. Тяжелой рукой погладил куклу по голове. — Мы в ответе за наших маленьких внуков и внучек. Нам с тобой, Павел Гаврилович, передавать им страну, нашу с тобой Сибирь: «Владейте, правьте с разумом и прилежанием!» Ты надумал доброе дело. Лодырей надо изгонять из бригад, а хороших рабочих смелее выдвигать на руководящие посты. Спасибо тебе за подсказку. Запомнил я Владимира Морозова. Пойдет мастером на новую площадь. Смелее вмешивайтесь в дела руководителей. Помните, вы хозяева земли. В ответе за все богатства. Не выполняет соседняя бригада план, ходит в отстающих — наша боль. Требование партии организовать порядок на каждом рабочем месте, в каждом управленческом звене в первую очередь относится к нам с тобой, к коммунистам.
— А я боялся разгона, — чистосердечно признался Кожевников. — Бухгалтер повесил на меня проездные билеты всех четырех парней. Я должен оплачивать прилет буровиков.
— С билетами уладим. Бухгалтер не страшнее тигра, справимся. А ругать я тебя не буду. Выбрал ты правильную дорогу для бригады. Иди вперед, шагай смелее!