Майские ласточки

Глава 23 ПОДАРОК

На маршруте перед Салехардом вахтовый самолет попал в снежный заряд, и черные облака сразу проглотили Ан-26, сея хлопьями снег. Летчики едва удерживали управление, но все равно машину кидало из стороны в сторону, и концы крыльев мелко дрожали, как в лихорадочном ознобе. Десять минут оказались самыми трудными для экипажа и для смены рабочих летящих из экспедиции на отдых.

С беспокойством подлетал Олег Белов к городу. Неприятно было чувствовать себя пассажиром, когда собирался сам перегонять вертолет из Харасавэя после работы на профилактический ремонт, а ему по санитарным нормам полагался бы законный отдых. «Конек, соскучился по работе, — невольно передразнивал он себя сейчас и вздыхал. — Отлетался, казак, отлетался! И конька у тебя нет стального!»

Первую посадку Ан-26 должен был совершить в Салехарде. Большинство буровиков, находившихся в просторном салоне, нетерпеливо ожидали свой город, где находились их дома. Во время полета рабочие возбужденно говорили о семьях, хвалились детьми, приглашали друг друга в гости. Охотники рассказывали о своих планах (охота уже началась), а рыбаки называли уловистые, заветные старицы и озера.

Олег Белов не прислушивался к разговорам, но они все-таки не давали ему возможности сосредоточиться, спокойно думать. Рабочие отходили от своих повседневных дел в экспедиции, отдыхали. Шумный разговор являлся для всех необходимой разрядкой. Он один возвращался в город без ликования, не вспоминал о теплой и уютной комнате в общежитии, телевизоре, танцплощадках и ресторане «Север». Самыми милыми и дорогими были для него воспоминания о круглой железной бочке — балке, своей койке в левом углу под окном и любимой работе. Его волновали встречи на буровых, так похожие на праздник. В Салехард он летел не оправдываться за совершенную аварию и разбитый вертолет, а на строгий суд в объединенный отряд. Старался представить разговор с Васильевым, командиром эскадрильи Ачкасовым и, конечно, дорогим для него Георгием Ивановичем Нецветаевым.

Ан-26 произвел мягкую посадку в расчетное время и, быстро вырулив с бетонки, подкатил к зданию аэровокзала.

Владимир Морозов и Петр Лиманский попрощались с Олегом Беловым, назвали городские адреса и пригласили в гости. И другие члены их смены летели к себе домой: верховой Игнат Карабутенко — в Сумы, слесарь Вано Зарандия — в Тбилиси, а электрик Вадим Ванчугов — в Вологду.

Через месяц они соберутся все вместе и будут продолжать работать на буровой Р-19.

Олег Белов пропускал выходящих рабочих, словно не намеревался покидать салон самолета, не думал расставаться со своим местом на длинной алюминиевой лавке. Вещи его не задерживали — все имущество уместилось в парашютной сумке.

Хлопнула дверь летной кабины, и с достоинством вышел экипаж. Впереди командир Ан-26, полноватый крепыш с красивыми, вьющимися волосами, а за ним направились по проходу второй пилот, борттехник и радист.

— Старший, дальше летим? — командир остановился перед Олегом Беловым и, продув расческу, поправил легким движением волосы на голове.

Вертолетчик не мог признаться, что готов облететь вокруг света на чем угодно, но только оттянуть страшный разговор. Приказ о его отчислении из отряда, наверное, давно уже составлен, а ему надо только расписаться. «Отлетался, отлетался!»

— Я из Салехардского отряда, — через силу выдавил он, чувствуя горечь слов. Летчики, конечно, знали о его аварии, но не подступили с расспросами, щадя самолюбие.

— Ну, бывай здоров! — и за командиром в строгом порядке гуськом вышел экипаж.

Тысячи раз перед Олегом Беловым так проходили экипажи лайнеров и вертолетов. Командиру всегда предоставлялось право идти первым. Он тогда не обращал на это внимание, считал все в порядке вещей, но сейчас разволновался. Последний раз ему суждено пройти по полю аэродрома, подышать особым воздухом, прислушиваясь к пронзительному свисту двигателей и голосам перекликающихся техников.

Пропустив всех пассажиров из самолета, он закинул парашютную сумку на плечо и направился к лежащему трапу. Выходя из полутьмы салона, зажмурился. Солнце в зените, небо синее без единого облачка. На аэродроме ничего не напоминало о трепке Ан-26 в облаках снежного заряда. За время его отсутствия на аэродроме ничего не изменилось, так же лежали ноздреватые бетонные плиты, пересыпался золотистый песок; высаженные в субботник молодые деревца шелестели желтой листвой. Громко перекликались пузатые динамики и разносили из одного угла аэродрома в другой сообщения диспетчера о прибытии и взлете очередных лайнеров, Ан-2 и вертолетов.

— Совершил посадку самолет 6245, следующий рейсом Надым — Салехард.

— Пассажиры, летящие в Москву рейсом 805, пройдите на посадку.

Олег Белов выжидающе прислушивался. Должны сейчас объявить: «Пассажир Белов Олег Сергеевич, следующий рейсом в Одессу, пройдите в отдел перевозок для оформления багажа!»

Прощальным взглядом он всматривался в знакомое здание аэровокзала, стеклянный фонарь диспетчерской, отвечал на приветствия знакомых шоферов заправочных машин. По мере того как он приближался к штабу эскадрильи, шаги его все больше и больше замедлялись. Любой ценой он хотел оттянуть роковую минуту. Повернув голову, увидел «железный ряд». Сердце зашлось от пронизывающей боли. Тесно прижатые друг к другу, стояли вертолеты без движков, со снятыми несущими винтами и хвостовыми балками, как инвалиды-фронтовики. Не хватало его искалеченного вертолета. «Конек, я не хотел с тобой так поступать, — мысленно выпрашивал он прощение. — Не хотел с тобой расставаться!»

— Привет, Олег! — смерчем налетел Томас Кузьмичев и затормошил товарища. Был рад-радехонек. — Сегодня смотаемся на танцы. Я познакомился с двумя молодыми врачихами — ахнешь. Ленинградки. Блондинки. У Вассы глаза, как зеркала. Я им о тебе все уши прожужжал. А ты герой!

— Герой, — Олег Белов силился улыбнуться, скривил губы.

— Я в газете прочитал. Ты спас какого-то парня. Фамилию забыл, больно чудная, — летчик отступил на шаг и пристально уставился на товарища. — Корреспондент приукрасил для поэзии, но взгляд у тебя, Олег, в самом деле решительный, но не дерзкий. Выше держи нос!

— Веселый ты, Томас, веселый, — сухо заметил вертолетчик. — Не читал, что про меня намолол корреспондент. Кончай паясничать. Я разбил вертолет!

— Ты?

— Я, а не папа римский Пий пятый или десятый! Топаю на суд!

— За доброе дело не судят. Корреспондент назвал тебя героем, — волновался Томас Кузьмичев. Лицо пылало красными пятнами. — Я с Васильевым поговорю, Ачкасову скажу, Георгий Иванович Нецветаев должен заступиться. Мы, комсомольцы, за тебя заступимся. Ты не виноват! Человека спасал.

Вздохнув, Олег Белов направился к бревенчатому двухэтажному дому. Медленно, задерживая каждый шаг, поднимался по скрипучей узкой лестнице. Блеснула стеклянная табличка на двери: «Командир эскадрильи».

Летчик остановился, не решаясь входить.

Дверь распахнулась, и вышел стремительный Ачкасов. Синий форменный костюм тщательно отутюжен, складки на брюках, как острые лезвия ножей, на ногах лакированные туфли. «Летчик должен успокаивать пассажиров своим видом, — учил комэск молодых пилотов, — доброй, приветливой улыбкой. Не умеешь улыбаться — не место в Аэрофлоте». Черные, блестящие глаза Ачкасова остановились на лице молодого летчика.

— Прилетел? — спросил он просто, не повышая голоса. — Потрепало в снежный заряд?

— Досталось здорово.

— Снежный заряд — испытание. Запомни, Белов, после аварии жизнь не остановилась. Придется все начинать сначала. Повторение — мать учения. Возьми себя в руки и не дуйся на целый свет. Идем представляться Васильеву. На ковер вызывает!

Командир эскадрильи не старался идти впереди летчика, а шагал рядом. Плечи их сталкивались. Олег Белов сдерживался, но ему хотелось поймать руку Ачкасова и крепко пожать. Волнение утихало. Начал верить, что рядом с ним настоящий защитник и товарищ.

Командир объединенного отряда Васильев никогда не старался подчеркнуть свою власть, запугать громким голосом или резким окриком. Относился к летчикам уважительно, как к товарищам одной трудной профессии.

— Мне докладывали, Ан-26 попал в снежный заряд, — поздоровавшись, сказал он. — Не испугались? На Севере наглядных уроков хоть отбавляй. Учит природа настоящему мужеству!

— Я спокойнее чувствовал бы себя за штурвалом, — сказал летчик, стараясь успокоиться.

Васильев молча переглянулся с Ачкасовым.

— Почему вы не вернулись с Гороховым в отряд? — спросил Васильев более строго. — Отстранение летчика от полетов не значит, что для него не существует дисциплина!

— Я хотел помочь своему бортмеханику. А потом поработать в экспедиции такелажником. Там рабочих не хватает!

— Могу позвонить в отдел кадров. Вас зачислят такелажником. Предупреждаю, проиграете в зарплате. Но главное не в этом: вы летчик и обязаны работать по своей специальности.

— Я хочу остаться в авиаотряде. Пусть даже буду работать такелажником.

— Ачкасов, зачислите Белова в эскадрилью такелажником.

— Владимир Иванович, такелажников мы всегда найдем. А вот летчиков у нас не хватает. Белова повожу, будет летать!

— Белов, приказа на вас пока нет! Вы обязаны ходить на занятия и разборы полетов. Ясно?

— Да.

Олег Белов вышел из кабинета Васильева с пунцово-красным лицом. К мокрой спине прилипла нижняя рубаха. Дышалось трудно.

На горизонте собирались черные тучи, табунились, как олени в стаде. Где-то далеко-далеко полыхали грозы, и нижние обрезы туч высвечивались сильными разрядами, принимая нестерпимый жар пламени.

— Погода портится, — сказал недовольно Ачкасов и, прищуривая глаза, поспешно посмотрел в небо. Каждый из летчиков подумал в этот момент о своих товарищах, незнакомых и знакомых пилотах, которые находились в воздухе, могли попасть в грозу или снежный заряд и несли величайшую ответственность за жизнь пассажиров.

— «Летчик должен успокаивать пассажиров своим видом, доброй и приветливой улыбкой, — проговорил Олег и добавил: — А кроме того, обладать хладнокровием и хорошей техникой пилотирования».

Ачкасов улыбнулся.

Олег не обижался на командира отряда Васильева и комэска Ачкасова за нравоучения, считал, что они обошлись с ним мягко. Но знакомый страх за свою работу не оставлял его и по-прежнему заставлял еще сильнее биться сердце. Как решится его судьба? И вдруг запоздалая мысль заставила вспомнить его об Очередько. Как же он мог забыть о нем? Ведь Очередько начальник управления гражданской авиации, и ему придется подписывать приказ. Навряд ли он подозревает, что Белов — сын его ведомого Сергея Ромашко.

Олег постарался представить себе грозного начальника, ведущего своего отца, о котором знал только со слов матери и которого никогда не видел. На затертой фотографии в альбоме для рисования стоял невысокий летчик в широченных бриджах, держа за ремешок планшет с картой.

Мать рассказывала ему об удивительной храбрости гвардии старшего лейтенанта Очередько, называла число сбитых им фашистских самолетов. Ее рассказы злили. Упрямая мысль, как гвоздь, застряла в голове: «Почему Очередько позволил фашистам сбить его отца, своего ведомого? Старший лейтенант поступил как трус и бросил ведомого». Сейчас он удивлялся превратностям судьбы. Обвинителем становился начальник управления Очередько, а он, Олег Белов, обвиняемым. «Ему ничего не стоит доказать мою плохую технику пилотирования, — подумал он с болью. — Это так и есть. Я обязан был вырвать вертолет из болота. Васильев и Ачкасов с этим бы справились. «Вы слабак, товарищ Белов!». Обвинительные слова не были ему высказаны, по Олег считал их вполне заслуженными. И прав будет Очередько, если подпишет приказ об увольнении его из Аэрофлота.

— Отдыхайте, Белов, а завтра как обычно на занятия по расписанию, — услышал он вдруг обращенные к нему слова Ачкасова. — Я скоро поеду в город, мог бы вас подвезти.

— Спасибо, я доберусь на автобусе.

Олегу хотелось побыть одному, во всем разобраться как следует. Не все ли равно, когда написано письмо, но он оскорбил человека. Сейчас бы он так не поступил. Сколько раз он перечитывал описание воздушного боя, выучил наизусть пятнадцать тетрадочных страниц, помнил все схемы и рисунки воздушного боя 16 апреля 1945 года над Берлином.

Понять многое о войне помогли ему разговоры с Григорием Ивановичем Нецветаевым. Каждое слово фронтовика принималось, как откровение. Примером своей жизни командир звена убеждал молодого летчика, что гвардии старший лейтенант Очередько не мог предать своего боевого товарища в силу русского характера.

Каждый день рано утром Олег Белов вместе с другими летчиками приезжал на рейсовом автобусе на аэродром. В штабе эскадрильи надевал на руку опостылевшую ему красную повязку и заступал дежурным по аэродрому. Он предпочел бы любую другую работу, но только не эту.

С нескрываемой завистью смотрел на своих товарищей. Командиры Ми-8 получали задание на день и разлетались на винтокрылых машинах по разным направлениям.

При объяснении задачи Ачкасов перечислял населенные пункты, оленеводческие совхозы, интернаты, отдаленные пески с тонями рыболовецких бригад. Знакомые названия волновали летчика, заставляли вспоминать районы огромной тундры, изрезанные берега Оби, дальние озера и старицы.

Доставляло удовольствие по-прежнему чувствовать себя еще летчиком, ходить по аэродрому, носить по законному праву авиационную фуражку.

По средам он особенно торопился на аэродром, первым выходил встречать вахтовый самолет Ан-26, прибывающий из Харасавэя.

Из самолета выходили буровики, бородатые рабочие с обмороженными лицами, в зимней одежде. Он напряженно вглядывался в лица, искал своих знакомых с буровой Р-19.

Там остались его добрые и хорошие товарищи: бригадир Кожевников, инженеры Лягенько, Шурочка Нетяга, буровик Сергей Балдин, краснощекая повариха Катька и спасенный верховой Валерка Озимок.

Встретив случайно знакомого рабочего с «Горки», он с волнением спрашивал:

— Как дела на моей буровой?

— На какой?

— Р-19.

— Нормально. Слышал, прошли уже двести метров!

— Порядок.

Летчика радовало, что буровики не снижали темпа работы. Через неделю он настойчиво донимал вопросами другого рабочего из экспедиции.

— Почему так мало прошли? Стояли? Была авария?

— Инструмент потеряли. Три дня в трубу!

— Три дня! — ужасался дежурный по аэродрому и сосредоточенно морщил лоб. — По моим расчетам, должны были пройти шестьдесят метров.

— Хорошо, что быстро достали инструмент!

— А как с водой? Возит тракторист Красная Шапочка?

Собеседник округлял глаза. Удивленно смотрел на летчика.

— Не знаю, возит, не возит. Слышал, взрывчаткой хотели пробить канал к озеру. А что получилось из этого, не знаю.

— Шурочка Нетяга рассказывал мне о своей идее, — улыбался Олег Белов. Ему доставляло удовольствие вспоминать по именам знакомых с буровой Р-19. Каждый из них запомнился своими поступками или открытой душевной щедростью.

Скупые рассказы прилетавших в отпуск рабочих из экспедиции держали Олега Белова в курсе всех событий, происходивших на северной части полуострова.

— Какую вы ждете сегодня погоду на Харасавэе? — спрашивал он„ появляясь утром на метеостанции, с тревогой, пытливо смотря на дежурного метеоролога.

— Ожидаем мороз десять градусов. Ветер северный, порывистый, переходящий в ураганный.

— Свиридова выпустят?

— Безусловно, — отвечала пожилая женщина с седым пучком волос, скрепленных черными шпильками.

Олег Белов зябко поеживался. Порывистый ветер налетал с моря. Гнал перед собой вырванные стебли травы и головки цветов. Сейчас он наметал под балки сугробы колючего снега. Олег с грустью подумал о том, что его очень ждут в бригаде. Он надавал Кожевникову много обещаний, а ни одно пока еще не выполнил. Кто торжественно обещал наточить заглушек для каждой буровой? Он. А что сделал? Ничего. Оказалось, не знает точного размера труб, а без этого выточить заглушки невозможно.

Погруженный в свои невеселые мысли, Олег неожиданно вспомнил, что его настойчиво приглашали зайти в гости буровики. Вечером он уже стучался в квартиру к Владимиру Морозову.

Хозяин встретил гостя радушно. Обращаясь к жене, сказал:

— Я тебе говорил, Валюша, об Олеге Белове. Он летчик, но у него настоящая рабочая косточка.

— Без всякой косточки, — засмеялся летчик. — В паспорте записано черным по белому: социальное положение — рабочий.

— Так это здорово, — убежденно сказал буровик. — Рабочий рабочего поймет всегда. Олег, раздевайся и к столу. Валюша, а ты за дело. Гость у нас с тобой дорогой, наш верховой!

— Какой верховой? — удивилась жена. Круглые щеки с ямочками порозовели. — Вы не обращайте внимания на его болтовню. Намолчался на буровой за месяц. Дома отогрелся в тепле, разговорился и не остановишь.

— Золотая правда, — признался Владимир Морозов. — На буровой мы молчуны. Олег, ты не обижался, когда я гнал тебя на полати?

— Какое право я имею обижаться? Работа!

— Так значит, вы не летчик? — с заметным разочарованием спросила женщина.

— Летчик, летчик, — успокоил жену Морозов. — Собирай на стол. Гостя баснями не кормят.

— Я по делу пришел.

— О деле потом. Мы сначала должны выпить по маленькой и закусить. Я вчера вернулся с рыбалки.

За ужином Олег Белов рассказал о цели своего прихода. Попросил назвать ему размеры обсадных труб.

Буровик внимательно выслушал. Положил руку на плечо летчика и сказал:

— Олег, поработаешь со мной, в помбуры переведем. Ты готовый буровик. Сразу проникся интересами бригады. А это не к каждому приходит. Принято замечать передовиков и отстающих. Первых хвалят, вторых ругают. А между ними забились середнячки. Работают так себе, с планом справляются, но не стараются перевыполнять. Живут по принципу: «Тише едешь, дальше будешь!» Если премия светит бригаде — хвалят бригадира, плохо пошла работа — ругают! Ох, и не терплю я их. Балласт и только. Выточишь, Олег, заглушки, тебе все спасибо скажут. Может быть, со стороны посмотреть — не самую главную услугу ты окажешь бригаде, но дело не в счете. Главное — забота! Я первый тебе скажу спасибо, потом Петр Лиманский. А за нами и Кожевников. Знаю, надоела ему игра: «Занять — отдать». В долг никто долго не живет. На каждой буровой должен быть свой инструмент, своя магнитная ловушка, свои заглушки. А чего стоит этот истошный крик по радио: «Дай! Отдай! Верни назад!» Бакинцы могут так жить: буровая около буровой натыканы, как опята на лужайке.

— Ты был в Баку?

— Проходили там производственную практику, с Гали Рамсумбетовым на одной буровой работали.

— Где он сейчас?

— Не интересовался. Уверен, лучше не стал. Идем к Петру. Знаешь, чем он занимается? Капканы мастерит на песцов.

— Все ты знаешь, Владимир, о других, — недовольно сказала жена. — Меньше бы болтал. Попробовал бы лучше тоже сделать капканы. Смотришь, поймал бы мне песца на воротник! Петр не только капканы мастерит. За отпуск жене сделал два шкафчика для продуктов.

— Я рыбак. Привез тебе муксунов. Дойдет очередь и до шкафчиков.

Петр Лиманский сидел на кухне. К столу привернуты слесарные тиски. Сбоку разложены инструменты: ножовка, зубило, электрическая дрель.

— Извини, Олег, руки у меня грязные, — сказал Петр Лиманский. — Решил немного помастерить.

Из открытого выреза майки выбивались курчавые волосы.

На стульях сидели два мальчика и девочка — дети буровика, и завороженно смотрели на стол, где лежали инструменты.

Петр Лиманский ловким движением сгибал полосы стали, сверлил дырки и пропиливал острые зубцы в скобах. Не отрываясь от работы, он с таким же интересом, как и Владимир Морозов, выслушал просьбу летчика. Он знал все склады экспедиции и обещал договориться, чтобы отрезали нужные размеры труб.

Узнав от Олега о его обещании, данном Кожевникову, Ачкасов вызвался ему помочь. На своей машине доставил заготовки в ТЭЧ. Перебирая в памяти события последних недель, вспомнил, что кончается санитарная норма у экипажа Кирилла Свиридова. Для работы в экспедиции надо готовить новый экипаж. Он бы с удовольствием послал Олега Белова, но приказа из управления до сих пор не было. Решил об этом напомнить Васильеву.

Комэск верил в молодого летчика и засадил его за изучение руководства по летной эксплуатации вертолета Ми-8. При составлении графика на провозные полеты включил туда и Белова. Знал, что Олег еще покажет себя.