Мормилай. Восстание проклятых

Глава 10

Для счастливых, родственная душа — это спутники жизни, но собратья по несчастью для отверженных.

Ставни были плотно заперты, но в комнату всё равно просачивался холод. Вьюга завывала разгорячённой волчьей стаей, набрасываясь на людские укрытия. С каждым накатом ледяного шквала на трепещущие ставни, в комнату влетала пара снежинок. Они медленно опускались, продолжая танцевать, закручиваясь по спирали. Я лежал на спине прямо на полу подле окна, завороженно наблюдая за их падением.

Стояла ночь. Из трапезной доносились редкие приглушённые голоса. Догуливал последние монеты, выкруженные на взятках, городовой страж, освободившийся с караула ещё по утру. Редко, пьяно и совсем сонно посмеивалась местная проститутка, почти потерявшая надежду затащить его в номер. Чьи-то невидимые пальцы фальшиво и с ленцой побряцывали по струнам, словно напрочь забыв о том, что такое мелодия. Сосед за стенкой кряхтя ворочался во сне, его угораздило подцепить простуду, а от того он храпел, пошмыгивая носом. В дальней комнате в конце коридора, тревожно бормотал во сне старый солдат.

«Отставной сержант, наверное, — думал я, вслушиваясь в его шёпот. – Командует призрачным воинством из прошлого на вечной войне, которая начинается каждую ночь после заката».

Закрыв глаза и лёжа на полу, я силился раствориться во тьме, заглушая одни звуки и протягивая невидимые нити сознания к другим. На соседней улице мясник прокручивал колбасный фарш, а рядом клевал носом его сын. Я не видел их лиц, только слышал дыхания и будто бы ощущал присутствие эмоций, улавливал, словно аромат, отголоски мыслей. Отец злился, что малец сачкует, а тот старательно делал вид, что внимательно следит за процессом, но не мог совладать с собой. День назад к ним в дом приезжала родня из деревни, остановившись переночевать после ярмарки. Всю следующую ночь мальчишка с тремя двоюродными сёстрами гадали, да делились страшилками. У деревенских нашлось, чем удивить городского паренька. В ту ночь он не смог и глаз сомкнуть, а нынче за это расплачивался.

Мой внутренний взор тянулся дальше. В переулке среди мельтешащих крыс топтались две тени. Они тяжело дышали, изредка переговариваясь. От одного тянуло грязью и похотью. От второго алчностью и перегаром.

«Нашлись два одиночества: насильник и грабитель, — лениво думал я, мысленно проносясь мимо них. – Надо не забыть, зайти к вам на огонёк как-нибудь».

Казалось, что для меня нет никаких преград, что ни одна стена не способна остановить мой разум, парировать чувства ночного хищника, просыпающиеся к ночи. Раньше у меня лишь обострялся слух, да усиливалось зрение и обоняние. Теперь же в моей груди зарождались невиданные и неслыханные ранее чувства.

«Когда это началось? – спрашивал я себя. – Вчера? Быть может, на той неделе?».

Растворяясь в ночи, я становился кем-то другим. Это сложно было описать и даже представить себе в уме. Разум словно выходил из тела, устремляясь в ночные путешествия. Мне было очень интересно узнать, как это выглядит со стороны. Может ли кто-то увидеть, коснуться бесплотного духа. Обыватели, конечно же, ничего не замечали. Лишь иногда мне казалось, будто что-то чувствуют дети, пусть и не все.

«Их души, не отягощённые мерзостью бытия, не забыли, как мечтать. Они не боятся верить и если делают это, то по-настоящему, а не от того, что так надо. Интересно… — размышлял я, шаря по спящему городу пытливым мысленным взором. – Может ли статься, что наиболее чувствительны именно те, в ком спят частицы отражений?».

Меня поразила собственная догадка.

«Если это действительно так… Знает ли об этом Маркус? А инквизиция Эвт? Как проходят их облавы? Кто наводит псов в белых мантиях? Доносчики? Или отражения сами ищут друг друга, резонируя при контакте?».

С каждой ночью я отправлялся всё дальше, старательно расширяя границы мысленного взора. Выходило весьма медленно, однако стабильно. Едва солнце пряталось за горизонт, я приступал к ворожбе, как я стал называть процесс работы сознанием. Я не видел привычными очертаниями места, в которых бывал, но запоминал их иначе. Тончайшие запахи и звуки мыслеобразами парили в голове, оседая на подкорку памяти. Когда мне стало удаваться дотягиваться на четыре квартала вокруг, я понял, что пора остановиться. Это было странным чувством, сродни наитию. Мне казалось, что за мной пристально наблюдают.

«Такие же как я ночные странники? Мы не видим друг друга? Или только я?».

Меня окатило волной жара, сменяющейся холодом. Виски начало ломить, будто бы их сжимали тисками. От удивления, я едва не вскрикнул, а может это и произошло. Я оставался в плену сумрачных иллюзий спящего города. Обычно для того, чтобы очнуться мне приходилось вернуться назад, словно сматывая распущенный клубок ниток. Однако теперь меня словно что-то удерживало. Что-то или кто-то, не давая завершить уже ставший привычным ритуал. Осознав, что сопротивление лишь усиливает давление, я попытался расслабиться, игнорируя боль. Представив себе материальное тело моего двойника, я заставлял его силуэт сиять, мысленно выгоняя чужеродное влияние, вытравливая как болезнь. Мало-помалу мне удалось ослабить незримую удавку. Тогда окончательно успокоившись, я затаился и принялся ждать.

В тумане иллюзорного видения повисла картина: большой доходный дом, несколько десятков комнат, трое, а то и вчетверо больше постояльцев. Почти все спят, лишь некоторые неспокойные души исторгают эмоции. Я смотрел на здание как бы одновременно и снаружи, и изнутри. Размеренно бьющиеся сердца спящих людей стучали в унисон друг другу. Вдруг что-то произошло. В дом ворвалось пламя, сотрясая его до основания.

«Пожар!» – мелькнула пугающая мысль.

Но нет, то было пламя совершенно иной природы. Жар исходил от искрящихся сущностей, что вышагивали по длинным коридорам доходного дома. От них тянуло уверенностью, твёрдой решимостью. Они кого-то искали, и я тотчас почуял – ненавидели их.

«Инквизиция, — прошептал я, не разжимая губ. – По чью душу вы здесь?».

До меня доносились отдалённые отзвуки творящегося безумия. Стук в двери, крики, отчаянные возгласы встревоженных и перепуганных людей. Спокойные и серые точки их душ вспыхивали алыми пятнами, сердца стучали быстрее, а жар становился невыносимым. Все что представало моему взору теперь, уже походило на растревоженный муравейник. Люди бежали прочь, прыгали из окон, прятались, а иные покорно замирали и ждали своей судьбы. Вдруг среди прочих я уловил одну тень, что отличалась. Она была почти прозрачной, тусклой, словно выцветшей. Но в ней не чувствовалось и толики страха. Тень двигалась уверенно, собранно, быстро. Когда поблизости оказались две дребезжащие непонятной силой искры, тень подобралась и накинулась на них. Я готов был поклясться, что в «тени» этой тени, две пытающие сущности едва не потухли. Их свечение стало слабее. Она из искр на миг зависла, а затем камнем устремилась вниз.

«Выбросили из окна! – догадался я. – Да там бой!».

Оставшиеся на этаже пылающая сущность и тень сцепились, будто дворовые коты. Мне мерещились тёмные когти, что вспарывали пространство, и пылающие наконечники стрел, что били в ответ. Я заметил, как на этаж, где схлестнулись две неведомые силы, потянулись другие искры, одна, две, три… пять.

«Сейчас тень настигнут остальные, тогда ей конец», — с грустью осознал я, наблюдая за тем, как она пытается вырваться.

Мысленно потянувшись к огненной сущности, я вновь ощутил жар, который уже испытал, когда незримая удавка душила меня. Наплевав на осторожность, я потянулся сознанием к беснующейся и искрящей субстанции, пытаясь схватить несуществующими руками. Клянусь, в какой-то момент мне показалось, что ладони горят, будто я держу в руках висящий над костром котелок с похлёбкой.

«Так ничего не добиться. Оно сильнее и опытнее!».

Тогда взглянув на тень, я принялся действовать иначе. Жар клокотал уже повсюду. Мне казалось, что если всё взаправду, то здание не выдержит происходящего и начнётся настоящий пожар. Сосредоточившись на блёклом силуэте, я начал проделывать то, что помогло мне чуть ранее в противоборстве с незримой силой, что пыталась подчинить. Мысленная рука протянулась к одиночке, застигнутой врасплох. Я раздувал в ней силу, словно тлеющий уголёк, вливая собственную. Тень вздрогнула, ощутив внезапную поддержку. Мне даже показалось, будто на мгновение она оглянулась, посмотрев на меня. Это был краткий миг, очередное наваждение, вспышка, в которой удалось разглядеть лишь два глаза – рубиновую вспышку, от которой тотчас захотелось закрыться рукой. Но я не ослабил собственной хватки, невидимые руки тянулись к блёклой тени, что застыла, как загнанный зверь у обрыва. Моя сила потекла ей навстречу, питая и насыщая. На этаже было уже семь пылающих сущностей, как вдруг… Тень воспарила над ними, заполняя собой всё вокруг. В её силуэте угадывались острые серпы и косы, а может то были зубы и когти. Она обрушилась на замерших и опешивших светлячков, смяла… рассеяла!

Я почувствовал полное опустошение. Будто вся радость и счастье, которые и без того не баловали моё естество, навсегда исчезли. Будто бы я и не знал их никогда. Голова закружилась.

«Слишком много отдал, — прошептало сознание чужим, хриплым, надорванным голосом. – Теперь точно… смерть».

Вернувшееся давление в висках стало запредельным. Я закричал, не слыша себя, пробуждаясь, и тотчас понял, что от боли слепну. Покатившись по полу, я лихорадочно стучал сапогами и выл. Боль надвигалась слоями. С каждой секундой она становилась невыносимой. Снятая комната подёрнулась пеленой. Вращение, в котором оказалась голова, напрочь выбило опору из-под ног. Не было ни сил, ни воли не то, что сопротивляться, а даже встать.

«Доигрался!».

Вдруг в голове что-то щёлкнуло… и боль начала отступать. Боясь вспугнуть нежданное облегчение, я опасался даже шевельнуться, даже вздохнуть.

«Что это был за щелчок? – сокрушённо подумал я. – В голове что-то лопнуло? Ох, не парализовало бы только…».

— Вы вопили слишком громко, сударь, — с укором произнёс детский голос рядом со мной. – Если отец услышал вас из зала и явится сюда, я не смогу объяснить, как оказалась в вашей комнате.

Я попытался открыть глаза, но тотчас отказался от этой затеи. Головокружение мгновенно вернулось, грозя обрушить новую волну боли. Но на моём лбу отчётливо ощущалось тепло чьей-то маленькой дрожащей ладошки.

— Не надо, — строго произнёс голосок Лиси, дочери хозяина постоялого двора. – Вам нужно лежать, пока не заснёте сударь.

— Что со мной? – хрипло протянул я полушёпотом, боясь спровоцировать приступ кашля.

— Не разговаривайте, — шикнула на меня девочка. – Я слышу чьи-то шаги… Если это папаня, то…

— Лиська?! – громыхнул в коридоре знакомый голос. – Тебя где носит? Ты здесь?

— Ну, вот, услышал, — разражённо протянула девочка. – Ох, что теперь будет…

Скрипнула дверь. Затем два тяжёлых башмака протопали внутрь.

— Лиси?! Что ты тут делаешь? – грозно осведомился отец.

— Пап, тут такое дело…

— Какое такое? Что ты делала в комнате мужчины ночью?! – взревел он.

Девочка шумно вздохнула. Мне отчего-то подумалось, что она закатила глаза, но я по-прежнему не видел обоих, и лежал плотно зажмурившись.

— Я услышала крик и бросилась на помощь! Это наш постоялец, а моя обязанность…

— Так и бросилась? – перебил её отец.

— Ну да…

— А может всё было иначе?

— Нет, папочка именно так!

— А давай я скажу, как было дело?

— Не думаю, что ты можешь это знать, поскол…

— Помолчи, — строго и грозно прервал дочь трактирщик. – Смыслю я, что никуда ты не бежала на крик. Он тут чё валяется-то в корчах? Пришиб кто, стал быть, да? А кто, ко ли окромя тебя тут нет никого?

— Пап, всё не так…

— Молчать! – крикнул он, тотчас добавив шёпотом. – Молчать! Ты прям точь-в-точь, как твоя мамаша! Та в четырнадцать уже юбку задирала, а ты, значит, в двенадцать уже собралась, да?

Я почувствовал, как от девочки пахнуло яростью. Её злость и бессилие перед пустыми обвинениями отца наполнили комнату ядом, от которого наверняка можно было бы помереть. Её трясло от негодования, но мужчина воспринял это иначе. Он решил, что, то робость и смущение девицы.

— Что он успел сделать? – прошипел отец.

— Ничего не было, — процедила сквозь зубы девочка.

— Не успел, стал быть? Вот и славно… А валяется, чё? Испугалась в последний момент, да хватила его… этой своей… силою, так?

— Да, так, — нахально, звенящим от ярости голоском соврала Лиси.

По комнате загромыхали тяжёлые шаги. Я понимал, что положением моё омерзительно до безобразия. По такому обвинению могли убить прямо здесь на месте, а я не в силах был даже открыть глаза. Чьи-то сильные руки подхватили меня за голени и потащили прочь.

— Бросить бы тебя к свиньям, — прохрипел трактирщик. – Да мараться не охота!

«Он ничего не сделает тебе, — прозвучал голос Лиси в моей голове. – Не бойся. Я тоже колдунья, как и ты. Он знает, какая я. Папочка хороший, но очень боится за меня. Так лучше. Да-да, так лучше! Теперь, он думает, что это я тебя повредила колдовством, потому, что ты приставал. Он очень боится за меня, что однажды я навлеку на нас инквизицию, а потому папа не станет брать грех на душу… Просто вышвырнет тебя».

Я слышал чьи-то голоса. Хлопали двери. В лицо дыхнул морозный воздух, покусывая кожу. Моё тело бросили на промёрзшие доски. Чьи-то грубые и наглые руки обшарили карманы. Я вяло пытался сопротивляться, но малейшее движение причиняло адские муки. Мышцы кололи тысячи раскалённых игл, а накатывающая мигрень грозила тошнотой и потерей сознания. До меня донеслось лошадиное всхрапывание, перестук копыт, затем скрип и чьё-то кряхтение.

«Запрягает в повозку, — думал я, ощущая, как покачивается она на проржавелых рессорах. – Собирается куда-то вывезти. Значит, не в ближайшую канаву. Скверно. Знать бы, куда».

— Шмыгарь, давай её сюда, — сказали надо мной.

«Их уже двое?».

— Вот, держи, — ответил другой голос.

«Это не трактирщик… Стало быть трое?».

— Вставляй ему в рот.

Мои зубы разжали чем-то твёрдым и острым, кажется ножом. В горло просунули какую-то трубку.

— Не жирно будет?

— Он из благородных, — возразил хозяин постоялого двора. – Пущай вином воняет, чтоб никто не прикопался. Лей!

По трубке, вставленной в моё голо полилась жидкость. Я едва не захлёбывался, бессильно претерпевая происходящее. От вина, влитого на пустой желудок, по телу мгновенно растеклась тёплая пьянящая волна. Хотя я давно мог не питаться, но старался это делать, в глубине души надеясь, что следование обычным человеческим привычкам способно продлить мою нежизнь.

«Хуже стать не должно, — думал я. — А отправляться на встречу с Дулкрудом всё ещё рано».

Однако, в тот вечер я проигнорировал ужин, за что теперь клял себя. Вино, как и многое другое, конечно, не оказывало на меня прежнего воздействия. Но всё же… В таком положении, будучи ослеплённым и обездвиженным болью, мне бы хотелось сохранить хотя бы толику ясности рассудка. К сожалению, судьбе было суждено лишить меня этого. Как и всех оставшихся денег. Покидая убитого полковника Лескова, я забрал всё, что нашёл, рассудив, что мертвецу ценности ни к чему, всё равно сопрёт первый же, кто обнаружит трупы. Теперь пришёл мой черёд расставаться с украденным.

«Хоть бы оружие не тронули, — думал я, а голова снова закручивалась в водоворот иллюзий и тошнотворной хмари. – Пистолеты уж больно хороши… Когда ещё такие достану…».

Тьма надвигалась, всё плотнее закрывая собой мир живых. Звуки ослабевали, становясь далёкими отголосками эха, а затем и вовсе смолкли. Я потерял сознание, окончательно лишившись сил.