Мормилай. Восстание проклятых

Глава 24

Позволив вине заставить себя сомневаться, становишься виновным вдвойне.

Дракул-Тей не был похож на приграничный город, который вот-вот может принять удар вражеской армады, или хотя бы готовился к войне. Город жил обычной мирной жизнью. Улицы полнились народом, то тут, то там я натыкался на представления бродячих артистов, показательные выступления фехтовальщиков, мне повстречался даже кукольный театр.

«Кто нагнал сюда эту богему? – думал я. – Не уж то особый указ, ради подавления паники?».

Мне удалось проникнуть в Дракул-Тей без проблем. Ещё в пути я рассматривал разные варианты, вплоть до того, что придётся пробираться по дну реки, однако уже оказавшись в пригороде понял: никто не ждёт вторжения. Местные власти словно знали что-то не доступное для разумения Влада и жителей южных провинций. Трое суток в пути остались за плечами. Я прибыл в Дракул-Тей и не узнавал город и людей. Всё здесь мне казалось насмешкой над печальными, а то и роковыми грядущими событиями.

«Влад сказал, что бояре Халивии хотят капитулировать. Судя по тому, что я вижу, здесь никто не ожидает продолжения экспансии сонамцев на соседей. Может, Поларния уже сговорилась с врагом и ждёт, пока тот сам заберёт то, что ему причитается по некому пакту? Халивию опять поделили?».

Я остановился на дешёвеньком постоялом дворе на окраине. Влад снабдил меня деньгами, но не имело смысла шиковать и лезть на рожон, выбирая место слишком близко к центру. Безусловно, меня ещё искали. Побег из тюрьмы временного содержания, с сопутствующим убийством охраны забудется не скоро. Я не исключал, что подобный случай мог стать единичным за долгие годы, а потому осторожничал. К тому же мне совершенно не улыбалось повстречаться с инквизицией.

«Раз на их службе есть Серые братья, то наверняка найдутся среди них и некроманты, что могут меня разглядеть в ночи».

Это стало одной из причин, почему я сам каждую ночь вглядывался во тьму засыпающего Дракул-Тей. Как и прежде, мне на глаза попадалось множество тёмных жителей древней столицы. Больше всего поражало не то, что их не изгоняет инквизиция, а то, что в одном месте собралось столько неупокоенных духов и сущностей. Что-то манило их сюда… тёмные воды реки или что-то иное, недоступное даже мне. Я не думал об этом, не пытаясь гадать, не задаваясь излишними вопросами, а только смотрел на ночной город, с каждым закатом выходя на поиски одной сущности.

Прошло ещё три дня, прежде, чем она показалась мне. Я догадывался, что она давно заметила меня, но не хотела являться. Две ночи к ряду ничего не происходило. Но на третью я ощутил странное присутствие, будто кто-то глядел мне в затылок, но стоило обернуться, неизвестный оказывался вне досягаемости. Я ощущал чужое дыхание на шее, вдыхал запах тины и рыбы, но оставался один в комнате. Наконец, она решилась.

Было темно. В комнате не горела лампада, окно плотно закрыто. Раздался странный звук, будто кто-то скрёб по дереву острыми когтями. Проржавевшие петли на двери застонали, но чья-то лёгкая рука заставила звук стихнуть. Я сидел на постели, закрыв глаза, и наблюдая внутренним зрением приближающееся ко мне мерцание. Оно казалось знакомым, но изменившимся.

«Стало больше или… разделилось… Нет… Сложно сказать, такое не описать словами».

— Ты тоже изменился, мормилай, — прошептал женский голос над ухом.

Я не хотел открывать глаза, силясь понять, что же именно в её образе стало иным. Шеи коснулись бритвенноострые когти, больше похожие на лезвия. По телу прокатилась волна дрожи. Её всё же удалось меня вывести из себя. Я открыл глаза, вновь встретив спокойный и холодный рубиновый взгляд в упор. Лицо женщины оказалось совсем близко. Я подался вперёд едва ли на дюйм, и наши губы соприкоснулись. По телу следом за дрожью, растеклась горячая, как кипяток волна вожделения. Она качнулась назад, словно дразня меня, но едва мавка отпрянула, я нагнал её, схватив за бёдра. Рубиновые глаза вспыхнули, одаривая меня кокетливым блеском. Из моего горла вырвался хриплый вздох. Я даже начал дышать, чего мог себе позволить и не делать вовсе. Глядя на неё мне хотелось одновременно невозможного и жить, и умереть. Руки неловко ощупывали изящное и послушное тело, наши губы вновь сплелись. Не помня себя, я избавлялся от одежды, не закрывая глаза более и на миг. Я хотел видеть всё, что будет дальше. Рубиновые глаза глядели в ответ, следя за мною. Мы словно недоверчивые, но связанные по рукам и ногам узники, тянулись друг другу и одновременно сторонились. Мавка попыталась оседлать меня, но я перехватил её и швырнул на кровать, тотчас прижав собой. Она ухмыльнулась, довольная собою и мной, а я отстранённо подумал, что не сам того пожелал, а ей опять удалось внушить то, что женщина хотела. Но в этой игре хотелось проигрывать, уступать, чтобы получить то, чего на самом деле так хочешь, и схватив её одной рукой за лицо, а другой за бедро, я нырнул в объятия похоти и страсти, позабыв обо всём на свете. Мавка оскалилась, словно дикая кошка, являя мне острые зубы, но я не отстранился, а наоборот скользнул лицом мимо, осыпая поцелуями ей шею. Она вздрогнула, выгибая спину и сладко задышала, вцепившись мне в волосы. Когда всё закончилось, мы долго лежали, глядя друг на друга, не говоря ничего.

— Мне нужен полицейский дознаватель Исаак Ковальский, — обронил я, нарушая тишину.

Глаза мавки на секунду потускнели. Я ощутил её грусть и разочарование. Женщина медленно убрала руку, которой ещё миг назад поглаживала меня по плечу.

— Причём здесь я? – спросила она низким и глубоким голосом.

— Ты знаешь город, как свои пять пальцев.

Мавка промолчала. Она больше не смотрела на меня, и это уязвляло сильнее невысказанной обиды. Женщина поднялась с постели, и сделав два шага замерла, стоя ко мне спиной. Я глядел на узкие плечи и талию, на роскошные широкие бёдра и тёмные чуть зеленоватые волосы, спадавшие до лопаток. По телу вновь пробежала дрожь, воспламеняющая сознание и мышцы. Я метнулся к ней, пытаясь сгрести, мечтая лишь об одном, снова оказаться в её объятиях, снова овладеть... Но едва не распорол горло. Навстречу поднялись бритвенноострые когти, тотчас натянувшие кожу на шее. Мавка надменно ухмыльнулась, а затем растворилась во тьме. Я чувствовал, как огонёк её души удаляется. Осталась лишь раскрытая дверь, поскрипывая проржавевшими петлями. Закрыв её, я опустился на постель и принялся ждать.

Минул день, а за ним ночь. Я не покидал комнаты и ждал, веря: она вернётся. Почти так и произошло. Однако вопреки моим ожиданиям, мавка не явилась сама вновь. Я ощутил зов, влекущий меня в определённое место. Это было похоже на шлейф, будто призрачная вуаль, скрывающая ведущую меня мавку, которая вот-вот растворится в воздухе. Проверив пистолет и перезарядив его, я отправился в путь, не раздумывая, стоит ли ей довериться. Она меня ещё не подводила.

Стояла ночь, улицы были пустынны, и лишь редкие прохожие спешили по домам. Я старался ни с кем не встречаться взглядом, пряча лицо. Мне отвечали тем же. От одних несло спиртным, другие пахли ремёслами, что задержали их допоздна вдали от тёплого очага. Порой, даже казалось, что я могу читать их мысли, и все они были о еде.

Алый росчерк силы мавки вёл меня всё дальше и дальше от убежища, пока наконец не застыл, словно печать на дверях невзрачного трёхэтажного дома. Я хотел было её поблагодарить, но погрузившись в грёзы внутренним зрением, не ощутил тепла и силы моей провожатой ни поблизости, ни где-то вдалеке. Она исполнила просьбу, даже вопреки обиде, но тотчас исчезла. В груди что-то кольнуло.

«Увидимся ли мы вновь? Странное чувство, противоречивое и лишнее. Это только чары водной нечисти и всё, не думай, действуй!».

Осмотревшись и убедившись в том, что улица пуста, я приблизился к двери и тихонько потянул на себя. Замок со скрежетом простонал в гробовой тишине, но открылся.

«Спасибо тебе, речная нимфа без имени».

Я решительно шагнуть в дом и едва не наступил на здоровенного рыжего кота, лежащего на коврике у двери. Животное заметив меня, лениво потянулось. Жёлтые глаза с интересом следили. Я замер, держа дверь приоткрытой. Кот зевнул и с сомнениями потянул ноздрями воздух снаружи. Подумав, он нарочито медленно вышел на улицу, а я с облегчением выдохнув, прикрыл за ним дверь. В прихожей было не много обуви. Чёрные солдатские сапоги с закатанными голенищами стояли в сторонке, начищенные до блеска. Осмотревшись, я обнаружил лёгкие домашние сандалии явно на женскую ногу.

«Приходящая прислуга. Отлично».

Первый этаж был техническим. Здесь располагалась кухня и крошечная обеденная, в которой едва бы поместились двое. Винтовая лестница уходила вверх. Ступая медленно, боясь излишнего скрипа, я зашагал наверх. На втором этаже было ещё две небольшие комнаты, по-видимому не жилые. Я прислушался – пустые. Сонное сопение доносилось сверху. Едва оказавшись на третьем этаже я его увидел. Спальня занималась весь этаж. Дверь была приоткрыта

«Наверное, для кота», — подумал я.

Дознаватель мирно спал, натянув на глаза ночной колпак.

«Какой тесный и непрактичный дом. Зато почти в самом центре. Небось ещё и стоит сумасшедших денег. Для одного в целом неплохо, но навевает гнетущую тоску… Ведь это же сущая кутузка. Один в один, только решёток на дверях не хватает».

Шагнув в спальню, я достал пистолет и присел на край кровати Ковальского. Тот что-то пробормотал во сне, перевернувшись на другой бок. Рапира сверкнула во тьме, покидая ножны. Прицелившись, я как следует приложил дознавателя навершием по затылку, старательно выверяя удар, чтобы ненароком не убить. Исаак сдавленно пискнул и погрузился в ещё более глубокое забытье. Достав заранее приготовленную верёвку, я связал Ковальскому ноги и руки, усадив его в кресло. Вставив в рот дознавателю кляп, я обернул вокруг его головы полоску ткани, срезанную с простыни. Закончив приготовления, мне осталось лишь ждать пробуждения пленника. Поразмыслив, я зажёг на прикроватном столике масляную лампу.

«Лишь бы не помер со страху. Уж лучше пусть видит меня».

Ждать пришлось долго. Прошло около двух часов, прежде, чем Ковальский закряхтел, и начал брыкаться, раскачиваясь из стороны в сторону. Открыв глаза, он подслеповато оглядел комнату, наконец, остановившись на мне. В его взгляде промелькнуло узнавание, которое тотчас затмил ужас.

— Я здесь не для того, чтобы сводить счёты, — пояснил я. – Но при оружии, — пояснил далее, демонстрируя пистолет. – Он заряжен. Сейчас я сниму повязку и выну у вас изо рта кляп. Если закричите – пристрелю на месте. Вы знаете, за мной не заржавеет.

Ковальский внимательно меня слушал.

— Не будете дурить?

Он яростно замотал головой в ответ.

— Хорошо, я сниму.

Вытащив кляп изо рта дознавателя, я сел напротив него на кровать, держа на виду пистолет.

— Что вам от меня надо? – как мог твёрдо протянул Исаак, но голос всё же дрожал. – Если нужны деньги, то у меня их нет!

— Исаак, не валяйте дурака и не задавайте вопросы. Я сам явился именно за этим. Итак, где вещи, изъятые у меня при задержании?

— У меня, конечно же! А в чём собственно…

— Вопросы задаю я.

Дознаватель поджал губу, но промолчал.

— Мне нужно то, что у меня забрали. Оправа от амулета.

Ковальский побледнел, и я понял, что он знает о чём речь.

— Вы можете её забрать, она мне совершенно не нужна. И я её никому не показывал.

— Я не спрашивал об этом, — заметил я. – А кому вы её могли бы показать?

— Никому я ничего не показывал! – затравленно глядя на меня проговорил дознаватель. – Послушайте, я человек маленький, у меня есть инструкции…

— Довольно! – резко сказал я. – Где оправа?

— На втором этаже правая дверь от лестницы мой кабинет. Если вы изволите меня развязать…

— Не изволю.

— Тогда в столе, — сокрушённо сообщил он. – Нижний ящик, там найдёте.

Я вставил обратно кляп, завязал Ковальскому рот и спустился этажом ниже, как он указал. Дверь в кабинет была не заперта. Массивный стол, стоявший у окна, имел множество ящиков, но тот, который был мне нужен, оказался самым объёмным. Выдвинув, я раздражённо сплюнул. Какой же бедлам здесь творился. Множество предметов от раскладного ножа до поломанной расчёски хаотично лежали в одной куче. Разворошив множество явно невостребованных вещей, я по счастью нашёл единственную нужную мне. Едва оправа амулета Арона оказалась в руках, на сердце стало чуточку спокойнее.

«Хотя бы здесь везёт, — подумал я, припоминая бесчисленные потери и злоключения. – Молодец, Ковальский, хотя бы не потерял».

Сверху послышался удар. Взбежав по лестнице обратно в спальню дознавателя, я обнаружил его лежащим на полу. Исаак извивался, пытаясь выпутаться. Заметив меня, он застыл, приняв бесстрастное выражение лица, словно я именно так его и оставил, уходя.

— А вы говорили, что не будете дурить, — с укором сказал я, сажая его на место.

Сорвав повязки с лица и вытащив кляп, я встряхнул его и зарядил звонкую пощёчину.

— За что? – пролепетал Ковальский.

— За то, что хранишь изъятое подследственных у себя дома, — надменно ответил я.

— Но я… у нас же совсем нет места.

— Понимаю, — кивнул я. – Что слышно про войну?

Ковальский замер, подбирая слова.

— Так… это… какую бишь войну?

— Понятно. Где письмо?

— Какое письмо? – придурковато моргая, переспросил Исаак

— Ещё один идиотский вопрос, чтобы потянуть время, и я вышибу тебе мозги.

— Я его сжёг, — признался дознаватель, пряча взгляд.

— Что ты сделал? – опешил я. – Сжёг письмо? Но зачем?

— Я посчитал, что это какая-то бессмыслица… — пробормотал Ковальский.

— Но зачем жечь-то? Это письмо царя Русарии к вашему князю!

— Чтобы не писать о нём в рапорте, — нехотя признался Исаак. – Вы же сбежали… Так без письма, вы просто беглый душегуб, а с письмом – преступник, угрожающий короне. Послушайте… Я же в сущности вам помог… Если бы я его не сжёг, вас бы совсем по-другому искали…

— Молчать, — отрезал я.

Это в корне меняло дело. Отправляясь за амулетом по указанию Влада, я всё время думал про письмо, в тайне надеясь, что всё же смогу закончить начатое. Война таки вспыхнула, и это многое меняло. К тексту могли прислушаться, но чёртов мелкий чинуша и лентяй уничтожил его. Поразмыслив, я снова заткнул Исааку рот кляпом и вернулся в кабинет. Среди вещей, беспорядочно валявшихся словно хлам, мне попалась одна любопытная вещица. Я принёс её в спальню Ковальского, вырвал у него кляп и сунул под нос свою находку. Это был амулет как две капли воды похожий на тот, что был некогда у меня и Арона. Металлическая оправа, внутри кристалл. Только кристалл в найденном у Исаака амулете был прозрачным и чистым.

— Что это? – спросил я.

— Амулет, — тихо буркнул Ковальский.

— Я сам вижу, что амулет. Откуда он у тебя?

— Изъял у алхимика Камиля Возняка во время обыска.

— Я так понимаю, алхимик был арестован.

— Да, всё верно. За изготовление и продажу незарегистрированных магических устройств.

— Тебе не повезло, Ковальский, — подумав, сообщил я. – Нельзя читать чужие письма. Но ещё хуже их уничтожать.

— Я могу всё объяснить…

— Уже не надо, — ответил я, покачав головой.

Исаак вскрикнул, но тотчас сдавленно захрипел, когда моя рука сжала его горло. Рапира скользнула в ладонь и быстрый укол прервал жизнь незадачливого дознавателя Дракул-Тей. Спустившись вниз, я запер дверь на засов, и обойдя комнаты проверил все ставни. Вернувшись к телу, я сел рядом и долго размышлял над тем, как действовать дальше. У меня появился шанс исправить положение дел, и положа руку на сердце, всё было решено в момент, когда рапира вышла из ножен.

«Ковальский — виновен, — сказал я себе. – А второе правило некроманта гласит: будь хладнокровен всегда и во всём».

Освободив тело Исаака от верёвок и одежды, я уложил его на кровать лицом вверх, и принялся за работу. Мир подёрнулся багровой пеленой, перед глазами то и дело вспыхивали туманные образы, виденные лишь во снах. Поочерёдно мне представали лики двух женщин и одного мужчины. Их черты были слишком идеальными для людей, и слишком ужасными, чтобы подолгу смотреть. Необъяснимый животный страх и трепет зарождался в сердце, едва кто-то из них являлся, но я твердил заученные ритуальные слова, а руки безостановочно работали. В ушах навзрыд ревели и стенали человеческие голоса, молящие о снисхождении. Я слышал плачь женщин и стоны мужчин, шёпот и проклятия!

«Хоть одна ошибка, и я сам погибну, или того хуже испорчу материал».

В ушах стучала вскипающая в жилах кровь, застывшее чуть больше года назад сердце, снова билось, разгоняя по телу пламя. Я чувствовал, как энергия чёрная, противоестественная этому миру пульсирует в каждом пальце, видел, как сила зеленоватыми потоками надрывает барьеры и основы самого мироздания, вырывая из цикла Великого плана душу лежащего передо мной. Труп бился в конвульсиях, его рот раскрывался и закрывался, глаза едва не выскальзывали из орбит… А затем всё кончилось. Морок спал, развеиваясь вместе с моими страхами. В руках исчезла жгучая боль, в голове стихли вопли и стоны. На постели лежал бледный кадавр. Он, казалось, совсем не изменился… Однако на моей шее висел амулет, в котором клубились чёрные тени.

«Получилось, — сказал себе я. – Очнись, пропащая душа».

Ковальский вздрогнул и открыл глаза. Мне бы в пору ликовать и праздновать, но я хотел заплакать от горя и боли. Я провернул это, совершил, сделал собственными руками. Каким бы высоким целям не был посвящён этот поступок, путь назад исчез. Был перечёркнут и стёрт навсегда.

— Теперь ты проклят, Исаак, — сказал я, заглядывая в его окутанные ужасом и непониманием глаза. – Отныне и покуда душа твоя не будет сожжена в Его пламени. Как и моя.

Из его рта вырвался тихий свист. Вот и всё, чем мормилай смог ответить новому хозяину.

— Поднимись и надень форму, — велел я.

Отворив ставни, я увидел, что небо уже светлеет.

— Тебе пора собираться на службу, Исаак, — добавил я.

Мормилай послушно выполнял всё, что говорил голос нового хозяина. Дознаватель оделся и застыл, там, где, стоял.

— Где твоё оружие? – спросил я.

Исаак нечленораздельно и тихо замычал.

— Укажи, где твоё оружие в этом доме, — уточнил я.

Мормилая двинулся вниз по лестнице. Я следовал за ним. Зайдя в кабинет, он ткнул пальцев на стойку за дверью, которую я до этого не заметил. Там висела короткая, больше похожая на церемониальный предмет, чем на оружие шпага. Исаак глядел на меня словно преданный пёс, выискивая в глазах одобрение.

— Пистолет, — проговорил я. – У тебя есть пистолет? Покажи мне.

Он закивал, тотчас отправляясь письменному столу. Отодвинув один из ящиков, мормилай указал туда. Я заглянул и извлёк искомое.

— Заряди его, — велел я.

Дождавшись, пока Ковальский закончит приводить в порядок оружие, я продолжил.

— Теперь иди на службу. Ты будешь слышать мой голос в голове. Вперёд.

И дознаватель Дракул-Тей Исаак Ковальский послушно отправился в тюрьму, где всю сознательную жизнь нёс долгую беспросветную службу. Прикрыв глаза, я отпустил взор следя за ним. Уже наступил день, и моя сила ослабла, однако я чувствовал мормилая так, будто была ночь. Я мысленно управлял им, как кукловод марионеткой. Чувствовал его волнение и страх, даже мысли. Ковальский ещё не понимал, что с ним происходит. Не успел не то что свыкнуться, а даже уяснить, а потому хоть и боялся, но не верил в то, что мёртв. Когда он достиг тюрьмы, его дважды окликивали знакомые и сослуживцы. Я приказывал дознавателю указывать на горло и изображать кашель, мол болен. Никто не привязался, не попытался заговорить, потому, что у Ковальского не было настоящих друзей. Он был стар и холост. Когда мормилай толкнул дверь крошечной каморки, стало понятно, что Исаак на месте. Он был в допросной, я тотчас узнал помещение.

«Он очень плохо видит. Очки оставлены дома. Я приказал одеваться, но не велел их взять. Сколько же в нашем ремесле нюансов. Вот почему я так плохо вижу его глазами… Интересно, а видел ли Антони моими? Не думаю… Возможно, это прерогатива лишь некроманта? Или только мормилая некроманта? Впрочем, неважно. Не отвлекайся».

— Садись за стол, — мысленно велел ему я.

Ковальский повиновался.

— Достань чернила и чистый лист бумаги.

Дождавшись пока Ковальский сделает, я продолжил давать указания.

— Пиши: Рапорт на имя князя Сигизмунда Денгофа. Светлейший княже! Я Исаак Ковальский дознаватель при губернаторском разряде городового полка Дракул-Тей, вынужден сообщить об одном инциденте, участником которого, я по недомыслию стал. В пятнадцатого октября сего года патрульными был задержан человек, личность которого не удалось установить. Он был без сознания и по всем признакам подвергся нападению. Вопреки протоколу и здравому смыслу потерпевшего взяли под стражу, после чего допросили. Допрос вёл я лично. В ходе отбора показаний я установил, что задержанный является воином Русарии в неустановленном звании. У задержанного изъято письмо следующего содержания:

«Сердечно приветствую тебя, мой дорогой друг! Смею надеяться, что благодать Эвт, как и прежде, довлеет над тобой и твоим народом. До меня дошли слухи, что с юга на континент движется небывало жаркий муссон. Я не агроном, но полагаю излишняя и преждевременная жара может повредить будущей посевной, а там и до голода недалеко. Не стоит ли встретить палящий зной вместе? Да, как твоя нога, не ноет в преддверии смены погоды?».

Мною была допущена вопиющая халатность, что признаю и в чём каюсь, милостивый пане. Я поместил этого доброго человека под арест. Разочаровавшись в нашей справедливости, он попытался бежать, но при побеге был убит. Дабы сокрыть следы преступления, я лично уничтожил письмо и хранил сию постыдную тайну до этого дня. Однако недавние новости меня обеспокоили. Мне стало известно, что на границах сопредельного государства проявлена враждебная активность. Только теперь я понял, какую ошибку совершил. Полагаю, найденную мною тайную записку не фальшивкой, а настоящим зашифрованным посланием, адресованным вам. За сим, прошу вас, светлейший княже мой Сигизмунд, простить верного, но оступившегося слугу. Дабы искупить вину, я сам выношу себе приговор, и да будет он подтверждением правдивости моих слов. Подпись.

Когда Ковальский поставил подпись, он замер в ожидании приказа.

— Достань пистолет, приставь дулом к виску и выстрели, — отчеканил я.

Я почувствовал, как в его душе взметнулся протест и ярость, страх и отчаяние. Но трясущиеся руки всё делали быстро и в точности, как приказано. Громыхнул выстрел, и видение оборвалось. Вокруг меня клубилась тьма, которую едва прорезал бьющий из окна свет. Пальцы вибрировали от потоков силы, бьющей не изнутри, а словно бы снаружи. В ушах снова зазвучали неизвестные мне голоса. Я терпеливо ждал, пока волнения всколыхнувшихся сил уймутся. Настало время снова ждать. С наступлением ночи, когда инстинкты тёмной сути вновь пробудились, я покинул дом Ковальского. На пороге ждал изумлённый кот. Он хотел было проскочить внутрь дома, но не успел. Загородив проход, мне пришлось его разочаровать.

— Ищи нового хозяина, — бросил я на ходу.

Кот мяукнул мне в след, будто что-то ответил. Как вдруг совсем рядом раздался знакомый голос:

— Я ненавижу тебя, ублюдок… Что б ты сдох!

Резко обернувшись, я увидел Ковальского. Вернее, не его самого, а тусклое облако, ни то пара, ни то дыма, в котором проглядывались черты убитого.

— Некроманты говорят тем, кому продают мормилаев, что вас можно отпустить, после распада тела. Закровить палец хозяина, окропить амулет, и назвав слугу по имени, сказать заветные слова, — проговорил я, глядя в глаза полные ненависти. – Только это, похоже, неправда. Людям говорят о так, чтобы они не боялись мести от неистового духа. Теперь я знаю, потому, что сам некромант. Твоя душа проклята и нет тебе места ни там, ни здесь.

— Я ненавижу тебя, ублюдок… — повторил Исаак. – Ты будешь страдать…

— Я уже страдаю и очень давно. Добро пожаловать в наши ряды.

— Ублюдок…

Я развернулся и пошёл своей дорогой. Исаак ещё какое-то время шептал мне в след проклятия и обвинения, но потом так же внезапно, как появился, исчез. Достав амулет с клубящимся дымчатым кристаллом, я извлёк на дюйм рапиру из ножен и полоснул себя по пальцу. Кровь коснулась горячего камня.

— Покойся с миром, Исаак Ковальский, ты свободен, — проговорил я.

Ничего не произошло. Камень лишь вибрировал, окатывая меня незримыми волнами колючей ненависти.

«Я так и думал, — заключил я. – И место этой вещи в Амбраморкс… Как и тебе, мой новый извечный враг… Но, возможно, тебе повезёт. Молись теперь на неё. Ищи Мытею».

Вернувшись в съёмную комнату на постоялом дворе, я заплатил ещё за неделю вперёд и принялся ждать. Влада долго не было. Со временем, мне начало казаться, что он не появится никогда. Дни превратились в вечность. Однако к исходу недели, в ночных грёзах мне почудился слабый голос, шептавший моё имя.

— Влад? – мысленно обратился я.

— Да-а-а-а… — было ответом.

— Имя.

— Его зовут… Флавиан Копош… Он всё ещё жив… Последний из тех, кто остался официально… в Крампоре.

— Прощай, Влад.

— Прощай, Алексей, и удачи тебе.