Мормилай. Восстание проклятых

Глава 12

Я не верю в провидение судьбы. Мир был бы скучен и нелеп, если бы состоял из безвыходных ситуаций, честных людей и случайных встреч.

Время, проведённое в тюремной камере, очень быстро превратилось в вечность без отметок и периодов. В тёмном помещении не было окна. Пищу разносили раз в сутки, тогда же забирали ведро для справления естественных надобностей. Мне не было нужды питаться, как и прежде, но я всё равно съедал жидкую кашу и выпивал оставленную тюремщиками воду. После того, как они удалялись, я закрывал глаза и принимался за ворожбу, отпуская создание в туманные дали, для которых прочные стены подземелья не являлись препятствием. Всецело отдавшись этому процессу, попросту потому, что делать мне было больше совершенно нечего, я многое узнал. Например, что обостряющиеся к ночи инстинкты и чувства в равной степени влияют на восприимчивость и дальность полёта астрального тела. Внутреннее зрение, которым я шарил в поисках ответов вокруг, появлялось лишь после заката. Так я научился различать день и ночь. Вскоре мои наблюдения показали, что развозка пищи и забор вёдер с нечистотами происходят за два часа до полуночи. Так я научился подгадывать оптимальное время для ворожбы.

Изучая окрестности, я видел множество душ, имевших заряд, или искру, как я начал называть проявление божественной силы в людях. Владельцы светлой сияли очень ярко, их можно было заметить за пару кварталов. Памятуя первый опыт столкновения с ними, я старался относиться к этим искрам с осторожностью, не приближаясь даже мысленно. Однако всё равно внимательно следил. Однажды я понял, что начинаю их различать. Одни виделись мне огненными факелами, пылавшими столь яростно, что порой казалось, будто бы ещё миг и они истлеют. Но проходило время, а они оставались прежними. Другие светлые сущности выглядели более спокойными и умиротворёнными. Мысленно я начал сравнивать их с изящными комнатными масляными лампадами. Конечно же, мне пришло в голову их изучать. Большинство оказывалось неподалёку достаточно эпизодически и случайно. Но некоторые отдельные искры всегда двигались одним и тем же маршрутом, при том попарно. Размышляя над тем, что это может быть, я пришёл к следующему выводу:

«Это искры служителей Эвт. В Дракул-Тей лютует инквизиция, по ночам они патрулируют улицы, и не трудно догадаться, кого ловят».

Тогда я начал следить за другими. Тёмные души оказалось намного труднее заметить, и они прятались. Лучше всего они были различимы в сумерках, когда ночь уже отступала, либо ещё не явилась. Блёклые тени блуждали по улицам, спали на чердаках, струились в воде каналов. Встречались и одиночки, и группы. Чаще по одному. Как-то раз я заметил, что если слишком долго следить за тенью такой души, то она растворялась прямо на глазах. Исчезала из видимости, будто бы её никогда и не было. Но они тоже отличались друг от друга. И однажды встретив душу, что бесцеремонно исчезла из виду, я понял, что мне не пригрезилось. Каким-то образом обнаружив слежку, души пропадали, почуяв неладное.

«Но могут ли они исчезать на физическом плане? – размышлял я. – Или же это только маскировка от соглядатаев и излишне любопытных, как я?».

Я вслушивался и ждал отклика, но никто из душ не спешил совершить контакт. Они проносились мимо моего взгляда, подобно грунтовым водам, которые проходили через камеру в одном из углов. Там было особенно сыро, а стены поросли мхом. Иногда в сиротливом шлёпанье капель, мне чудились далёкие голоса. Но морок быстро пропадал.

«Это только вода, — говорил я себе. – Мало ночных полётов? Ещё с водой начни говорить… Так и спятить недолго… Хотя, впрочем, какая теперь разница?».

Со временем я стал замечать тёмные души всё реже и реже. По началу я связал это с деятельностью инквизиции.

«Всё-таки их ловят, — размышлял я. – И, судя по всему, весьма успешно. Хотя, быть может, дело в другом, и они попросту покидают город. Что ж это логично. Когда начинается охота за головами, переждать где-нибудь в глуши более чем разумно».

Когда тёмные души вообще практически пропали, я принялся тянуться дальше. Ставший уже привычным ритуал, гнал внутренний взор всё дальше и дальше по спящим улицам, заглядывая в подворотни и окна, проскальзывая под двери на прочных засовах и в пыльные чуланы. Я не мог видеть предметов и даже примерно не представлял какой интерьер в местах, которые посещаю. Всё что мне было доступно это тусклые мыслеобразы, отголоски чужих эмоций, то есть некий след, что оставляли за собой живые. Чаще всего подобные видения казались бесполезными, однако, как-то раз, меня посетила смелая мысль.

«Что если попытаться через чужие эмоции и отголоски мыслей изучить устройство тюрьмы? Времени всё равно навалом, а ну как удастся запомнить расположение подъёмников и переходов? Если однажды выпадет шанс бежать, я смогу это применить и буду знать, куда идти».

С того дня, самое пристальное внимание в ночной ворожбе было уделено этажам над моею головой. Здесь не встречалось ни тёмных, ни светлых сущностей. Никогда они не блуждали по этажам мрачных застенок. Тюремщики же были личностями до того «бездушными», что мне порой едва удавалось учуять их присутствие. Они мало думали, как и перемещались, всё время находясь у своих постов. В их мыслях царил непроглядный хмельной вихрь, нарушаемый нередкими проблесками агрессии и похоти. Когда я вслушивался в то, что творилось по ночам в этой тюрьме, достигая ночным слухом самых отдалённых камер, мне делалось скверно до того, что самому хотелось напиться. За неимением доступа к выпивке, я ограничивался тем, что собирал капли со стен в пустую миску, а затем протирал лицо и тело, будто грунтовые воды могли отмыть меня, мысли и душу, после увиденного и услышанного. Когда я почти отчаялся, найти в ночных странствиях хоть что-то полезное, произошло событие из ряда вон.

Как и всегда с наступлением ночи я обшаривал окрестные улицы и дома, затем в который раз принялся изучать мрачные коридоры темниц над головой, как вдруг заметил силуэт тёмной души неподалёку. Я всмотрелся и, наверное, моё тело пронзила дрожь. Путешествуя внутренним телом этого нельзя было почувствовать, но…

«Забери меня тьма! Оно совсем рядом! Прямо передо мной».

Тьма поглотила разум. Я прислушался. В камере было тихо, как и всегда, лишь капли воды медленно постукивали о камень. Подняв веки, я повернул голову, вглядываясь в силуэт, сидящий напротив меня. Мне не был нужен свет, глаза прекрасно различали во мраке малейшие очертания предметов, однако, готов поклясться, вначале мне показалось, что на меня взирает сама тьма. Заметив, что я очнулся тьма, будто выросла раза в два. Миг, другой, и она заполнила собой всю камеру! Тело пронзили холодные нити, стягивающие нутро и лишающие воли. Я испытал сильнейший, невыразимый страх перед этим существом. Совладав с собой, мне удалось подняться и сесть.

— Зачем ты здесь? — спросил я, хотя на языке вертелся совершенно другой вопрос.

— Наблюдаю, — ответил бесцветный, лишённый пола и оттенков голос.

И несмотря на то, что было сказано лишь одно слово, в нём я различил совершенно другой ответ: «убить тебя». И без того, почти небьющееся сердце, скрылось где-то в области пяток, сознание кричало об опасности, но истина была вполне ясна, хоть жестока: «Я в руках этого существа, и как оно решит, так и будет».

— Камера глубоко под землёй. Как тебе удалось сюда попасть?

Тьма качнулась надо мной, клубясь алыми сполохами, что пронзали её словно грозовую тучу. Мне в грудь ударила волна эмоций существа. Я ощутил гнев и нетерпение. Почти у самого лица сверкнули два кровавых рубина полных решимости глаз. Как вдруг, я проговорил:

— Я узнал тебя! Ты тень «в тени», что пряталась в доходном доме! Ты убила инквизиторов!

И вдруг страх отпустил. Я даже улыбнулся, будто прозрел и теперь смотрю в глаза старого друга.

— Это из-за тебя я здесь. Меня тогда сильно приложило. По правде, я даже не знаю, что сделал неправильно. Хотя нет… Я тогда…

— Слишком много отдал, — подсказал чужой голос.

— Да, кажется, именно так я и подумал, — согласился я.

— Это не ты подумал. Так сказала я, — отрезал голос.

Я поднял взгляд. На меня смотрела женщина с кроваво-красными глазами. Её кожа цвета болотной ряски, казалось масляной и влажной, иссиня-чёрные волосы спадали на изящную грудь, почти её не пряча. Женщина была хороша собой, неопределённого возраста на вид и совершенно нага, она застыла сидя напротив меня, по лягушачьи растопырив в стороны длинные и очень худые ноги с острыми коленками. Я скользнул по ней взглядом, остановившись на животе. У неё не было пупка. Незваная гостья иначе истолковала мной взгляд. Хладнокровно подхватив мою ладонь, она прижала её между ног, всё так же бесстрастно осведомившись:

— Что? Хочешь меня?

— Я думаю, ты пришла сюда не для того, чтобы развлечь узника.

— Не для этого, — согласилась она, и на миг меня снова сковал страх. Её слова были столь сильны, что мне физически было тяжело выносить их суть, будто каждый раз я читал иные куда более жестокие смыслы, за получаемыми ответами.

— Спрашивай, — сказал я, стараясь этой фразой уйти от вопроса «а зачем?», боясь тем самым спровоцировать нападение.

— Ты подглядываешь, — проговорила женщина, неотрывно следя за моей реакцией, словно считывая каждое движение. – Подслушиваешь. Следишь за нами. Знаешь, что мы делаем с теми, кто сдаёт своих?

— Я никого не сдавал, — отрезал я, не дожидаясь продолжения.

— Зачем тогда подглядываешь?

— Не знаю, — честно ответил я, глядя в рубиновые глаза. – Понятия не имею, что именно я делаю. Я в плену, ко мне никто не приходит, на допросы не вызывают, меня никто не будет искать. Я пропаду здесь. Ворожба — это единственный выход для того, чтобы видеть, что творится по ту сторону. – Я кивнул на стену.

— Ворожба? — протянула женщина.

— Ну, я так называю…

— Не важно, — резко сказала она. – Раздевайся.

Я не стал спрашивать зачем, а повиновался, стягивая промокшее от пота и сырости тряпьё, в которое превратилась моя одежда. Когда я оказался полностью голым, женщина поднялась, принявшись изучать моё тело. Она поднимала мои руки, бесцеремонно щупала и нажимала то тут, то там, особенно задерживаясь на шрамах. Прижимая подушечки пальцев к застарелым рубцам, она прикрывала глаза и что-то тихо шептала. Я отчётливо слышал каждое слово, но ничего не мог не только разобрать, но даже повторить, словно это был не просто иностранный язык, а язык иной формы существа, попросту мне непостижимый.

— Ты – мормилай, — резюмировала она, отойдя на шаг, когда закончила осмотр. – И освобождённый к тому же. – Добавила женщина чуть погодя.

Я хотел было согласиться, но она снова заговорила.

— А ещё ты тёмный самородок, — закончила женщина, покусывая нижнюю губу.

— Так меня ещё не называли, — проговорил я. – Самородок? Это что-то очень ценное?

— Тебя никто не учил, поэтому ты шаришь во мраке, как пьяный матрос под юбкой у шлюхи.

— Очень лестное сравнение, — заметил я.

— Когда узнал про силу? – не обращая внимания на мой комментарий, продолжила женщина.

— После смерти.

— Жаль, — просто ответила она, не добавив, почему именно.

Женщина вглядывалась в мои глаза, и я почувствовал лёгкое головокружение. Оно не было неприятным, скорее наоборот походило на легчайшее опьянение. Мне вдруг стало тепло и спокойно, словно все невзгоды улетучились.

— Я – мавка, — проговорила она, подступая ко мне так близко, что её грудь коснулась моей.

— Это имя? – спросил я.

— Ты не произнесёшь моего имени, — отрезала она. – Мавка. Это кто я есть.

— Понятно, — кивнул я.

— Сомневаюсь, — заметила женщина, и мне впервые показалось, что за её глухим голосом проблеснула усмешка. Нет, даже не так. Улыбка.

Она долго смотрела на меня.

— Что-то с тобой не так, — заключила она. – Вроде бы тёмная душа, мормилай, но уж слишком живой.

Я понял, о чём она говорит, но решил умолчать о том, что рассказал мне некромант. Душа, разорванная напополам, немёртвый, но и неживой. Чужой и среди этих, и среди тех.

— Ты хочешь уйти из этого места?

— Да, — твёрдо ответил я. – А ты можешь помочь?

— Я способна на многое, — победоносно ответила мавка.

— А как ты проникла сюда?

— Ты так не сможешь.

— И всё же, как?

Она мотнула головой по направлению к каплям, срывающимся с потолка в углу камеры, там, где грунтовые воды размыли кладку.

— Ты не сможешь пройти через воду.

— Тогда как?

— Через дверь. Я смогу отпереть замки, на тебе люди.

— Мне казалось, ты не боишься драки, — заметил я.

— Так я и не боюсь, мормилай. Мне это не нужно. Ты покинешь этот город, я знаю. А мне здесь жить, нас и так гоняют калёным железом. Не хочу брать на себя столько душ. Ты исчезнешь, а расхлёбывать нам.

— А если не исчезну? – с вызовом спросил я.

— Это твоё дело, мне всё равно. Увидят только тебя. Если, конечно, останутся свидетели.

— Хорошо, я согласен идти за тобой. Вперёд, — решительно выпалил я.

— Не так быстро, — глухо заметила мавка, сверкнув рубиновыми глазами. — Сначала ты должен заплатить мне за свободу.

— Как видишь, платить мне особо нечем, — съязвил я, всё ещё стоя перед ней нагишом.

— Я сама возьму то, что нужно, — прошипела на ухо мавка, подавшись вперёд.

Она прижалась ко мне вплотную. Глаза женщины вспыхнули, осветив камеру кровавым сиянием. Мавка обвила мою шею руками и принялась шептать на ухо чудные слова, что лились как музыка. Их темп то ускорялся, то замедлялся, а голос гипнотически очаровывал, лишая сознания. Я изо всех сил цеплялся за возможность продолжить мыслить, но удавалось лишь плавать на границе омута из мириад иллюзий и образов. Мавка говорила безостановочно, её слова становились резче, а голос то тише, то многократно громче. Она то шептала, едва не плача, то рычала и, казалось, ругалась. В моей груди возникло странное чувство, будто бы стало тесно. Мне хотелось разорвать себе глотку, вспороть солнечное сплетение, лишь бы оно прошло. Я принялся быстро и часто дышать, тело бросило в жар, глаза застилала кровавая пелена. Из горла вырвался тяжёлый стон, в груди что-то стучало, угрожая пробить рёбра. Не существовало ничего кроме рубиновых глаз, которые казалось повсюду. Я вдруг почувствовал тепло внизу живота, понял, что вошёл в неё. Что двигаюсь, словно заведённый, ритмично работая бёдрами, и осыпая мавку поцелуями, а она извивается подо мной словно змея, продолжая безостановочную песнь из чудных слов, вскипятивших мою кровь. Дойдя до пика, я едва не потерял сознание от наслаждения, а после отвалился от неё словно клещ, насосавшийся крови.

— Зачем? – только и смог выдавить из себя я, всё ещё задыхаясь.

— Не лезь в дела ведьмы, мужчина, — отрезала мавка.

Моё самолюбие несколько уколола такая постановка вопроса. Я глянул на лежащую подле меня женщину, а затем повинуясь внезапному порыву, наклонился над ней и поцеловал в губы. Мавка на миг застыла, обескураженная таким поворотом событий. Она явно не ждала ничего подобного, как и знала, что её чары давно рассеялись.

— Одевайся, — глухо отозвала она, но голос показался мне чуть смущенным. – До рассвета уже недолго.

— Я готов, — произнёс я, застыв перед тяжёлой дверью. – Захватить бы оружие… У тюремщиков только дубинки.

— Дело за тобой, — бесстрастно ответила она. – Я начинаю.

Силуэт речной ведьмы подёрнулся дымкой. Она стала полупрозрачной, похожей на тёмные воды лесного озера. От неё тотчас пахнуло тиной, мокрым тростником и… рыбой. Застыв у двери, она протянула ладонь и снова зашептала. Я услышал скрежет, хруст, а затем лязг металла.

— Толкни, — шепнула мавка. – Да посильней.

Навалившись на дверь обеими руками, я толкнул. Дверь зашаталась, но не поддалась.

— Ещё, — буркнула мавка.

Я принялся толкать в раскачку, с каждым разом на вершок сдвигая тяжёлую конструкцию. Наконец, дверь шатнулась и с грохотом вывалилась в коридор. Петри и задвижка оказались проржавевшими настолько, что переломились от давления. Поблизости не нашлось тюремщиков. Я уже знал, что в это время на этаже дежурит всего один человек. Мгновение спустя, его тяжёлые шаги донеслись со стороны подъёмника. Я бросился к ближайшей решётке, перегораживавшей коридор и замер, укрывшись в тени. Мавка встала напротив меня, сверкая рубиновыми глазами. Я был уверен, что человек не увидит хищного блеска этих глаз. Так и случилось. Отперев первый и единственный из замков на этаже, тюремщик чертыхаясь прошёл мимо нас. Глядя на меня, мавка прочертила пальцем по горлу. Подскочив к громыхающему башмаками мужчине за спину, я ударил его под колено. Он вскинул руки вверх, а я подхватил его заваливая на пол, и дважды ударил лбом об камень. Тюремщик затих, не шевелясь. Я оставил его и двинулся дальше.

— Он жив, — шепнула мавка. – Нужно вернуться и добить.

— Хочешь добить, добей, — ответил я в тон ей.

Уж не знаю, различила ли она скрытый в этой фразе сарказм, но женщина никак не отреагировала, молча следуя за мной по пятам. Выйдя на площадку с подъёмником, я ожидаемо никого не застал. Все лифты были поднятых вверх. Я только ухмыльнулся, глядя на открытую шахту.

«Уж не мертвецу бояться усталости».

Ухватившись за толстый трос с утяжелителем, я начал подниматься вверх. Лезть пришлось очень долго, но это было намного спокойнее, чем шнырять по коридорам, сплошь перегороженным решётками с замками. Добравшись до верха, я прислушался. На самой верхней площадке подъёмника, были различимы приглушённые голоса стражи. Настоящей стражи, с настоящим оружием. Закрыв глаза, я вслушивался и принюхивался, а затем украдкой выглянул, осматриваясь.

«Четверо… Нет! Пятеро. Та-а-а-к… Дверь отсюда наверняка под замком, закрытым снаружи. Сразу за ней узкий мостик, — вспоминал я, сверяясь с картинами из памяти, пришедшими во время ночных странствий в астральном теле. — Мостик ведёт к башне с караульными помещениями. Ров внизу саженях в пяти…».

— Ров глубокий? – шепнул я, не глядя, зная, что мавка рядом, нависла над моими плечами.

— Если прыгнешь, не разобьёшься.

— Лёд встал?

— Нет ещё, лёгкая корочка, — бесстрастно ответила мавка.

— Дверь из зала перед нами должна быть на замке, нужно, чтобы ты его сломала, - продолжил я.

— Сейчас открою.

— Постой! – зашипел я.

— Что?

— Ты можешь погасить факелы?

— Могу, — глухо ответила мавка.

— Как откроешь дверь, гаси все факелы в помещении.

Мимо меня скользнуло облако чёрного тумана. Взвившись к потолку, оно проплыло мимо сидящих на скамьях стражников, которые в тусклом свете факелов лениво обсуждали прелести какой-то общей знакомой.

— Зад у неё, конечно, да-а-а-а, — мечтательно и позёвывая, протянул один из них с рыжими усами и залысинами. – Как мимо пройдёт, у меня в штанах такой бунт, что хоть щас подавляй.

Все загоготали. За их спинами тихо хрустнул мгновенно проржавевший замок и глухо упал по ту сторону двери.

— Эй, чего там за стук?

— А, хрен его… Камень с кладки отвалился. Всё на соплях держится.

— Да, наверное. Я тут как-то…

Договорить он не успел. Мне в лицо, словно плеснуло брызгами от накатившей волны. Воздух стал невероятно влажным, и в тот же миг все три горящих в помещении факела с шипением погасли.

— Эй, что за чертовщина?

— Кто это сделал?!

Я не слушал их, а действовал. Рывком забравшись на этаж, я бросился к ближайшему стражнику. Они меня не видели, зато я очень хорошо видел их. Он уже успел выхватить из ножен рапиру. Я подскочил к нему, и с размаху залепил кулаком в кадык. Мужчина от неожиданности упал, но пальцев не разжал. Однако и это не имело значения. Я тотчас навис над ним и обеими ногами прыгнул на его запястье. Раздался омерзительный хруст, сопровождающийся нечеловеческим воплем боли. Едва рукоять рапиры легла в мою ладонь, а кисть укрылась в стальной корзинке гарды, уверенность в успехе кратно возросла. Мне не было их жаль в тот момент. Я порхал между мечущимися, словно слепые, стражниками, и колол. Всё кончилось очень быстро. Сняв пояс с первого убитого, я надел его на себя, и протерев тканью с картуза мертвеца клинок, убрал рапиру в ножны. Толкнув дверь, я едва не выпал наружу, от волнения приложив слишком много сил. Ржавчина растворила петли в прах. В ноздри ударил запах свежести и воды. Взобравшись на парапет узкого моста, я глянул на тусклый силуэт мавки, заставшей рядом.

— Спасибо, — обронил я и прыгнул.