Мормилай. Восстание проклятых

Глава 22

Правильный выбор — не тот, что одобряет твой отец или друг, а тот, что заставляет совесть заткнуться.

В тот вечер я не узнал тронный зал замка Бран. Пол застелили мягкими коврами, на которые хотелось любоваться, словно на картины, на окнах подлатали ставни, чтобы не скрипели от ветра, и для красоты завесили однотонными занавесками жёлтого и зелёного цвета, чередуя, как на шатре победителя. По углам зала курились многочисленные благовония, сплетающие запахи лаванды, мускатного ореха и шафрана. Во внутреннем кольце колоннады выставили столы в форме буквы «П», где во главе верхней планки сидел сам Влад Дракула. Вдоль столов стояли свежевыструганные скамьи, укрытые цветастыми и благоухающими после стирки полавочниками.

К моему вящему удивлению, прибыло очень много гостей. Сложно сказать, на что рассчитывали явившиеся благородные леди и судари. Вряд ли кто-то на много вёрст, куда не глянь, заблуждался относительно того, к кому в гости пришёл. Они знали. Это читалась в глазах, в движениях. В их душах. Я глядел на зал отстранённо, в то же время стараясь созерцать его весь сразу, с интересом наблюдая за развитием событий. Барон Виорел Кришан был убит, над телом надругались, водрузив на кол. Но присутствующие восторженно пировали, то и дело выкрикивая тосты, когда Влад того требовал. И он требовал, снова и снова, обводя весёлым взглядом гомонящую толпу, поднимал, случайного, казалось бы, человека и тот как по нотам разыгранного спектакля выдавал экспромт, достойный иной баллады о славных мужах. Подумав, я рассудил, что моя догадка, относительно заблаговременной подготовки, верна. Никто не знал, чем кончится бой. Не мог знать. Но если бы одержал верх Кришан, вряд ли бы кто-то сегодня пировал. Страшно даже подумать, что мог бы учинить Дракула, попытайся молодой барон, пусть даже при поддержке инквизитора Карающей длани, переступить врата Брана против воли вампира. В лучшем случае, началась бы многодневная, а скорее многомесячная осада, исход которой был бы не ясен для обеих сторон. В худшем… Впрочем, это и так было понятно. А потому приехавшие поразвлечься дворяне и бояре готовились заранее к наилучшему исходу – победе заступника Влада. Их искромётные шутки заранее придумали шуты, а отрепетированные и словоблудливые здравницы сочинены поэтами. Не то, чтобы меня это удивляло. Так было всегда и везде. Но теперь, когда я отличался от всех присутствующих, будучи существом совершенно иного порядка, фальшь, пусть даже спровоцированная этикетом, вызывала во мне отторжение. Алейо сидел по правую руку от Влада, как почётный гость. Впрочем, Дракула очень скоро прояснил это объявив:

— С этого дня рыцарь Перес – друг Халивии и мой побратим. На землях от Терпеша до Датфуна он в своём праве беспрепятственно передвигаться денно и нощно, а коль того потребует нужда или случай, он в может у всякого моего вассала получить свежую лошадь, кров и пропитание.

Публика встретила это заявление восторженным гомоном и аплодисментами, хотя, я был уверен, каждый сидевший в зале сознавал цену словам Дракулы. Он мог сколь угодно куражиться, играя в законного, пусть и не всеми признаваемого господаря Халивии, но времена, когда это было истинно так, безвозвратно ушли. Гости кивали и хлопали из вежливости и страха. Пускай, сюда и явились лишь самые отчаянные и бесстрашные, тоскующие по старым временам, всё происходящее напоминало бал-маскарад. Собравшаяся публика по негласному правилу хвалила друг друга, танцевала и играла отрепетированные роли. Назавтра же, все разъедутся и забудут, что происходило, возвращаясь к мрачному и унылому бытию, в котором нет ни гордости, ни чести, ни князя.

«Что ж, рыцарь Алейо Перес, — размышлял я. — Так сказал Влад. Маркус всё-таки произвёл парня в рыцари и, возможно, посвятил в тайны ордена».

Не знаю, оказал ли я на это влияние. Мне думалось, что скорее нет. В последнее время наше общение с паладином сводилось к тому, что мы либо конфликтовали, либо откровенно лгали друг другу в лицо. Нам так и не удалось притереться, и оба это понимали. Однако, какие бы планы он на меня не строил, Маркус совершенно точно от них не отказался, оставаясь поблизости и выжидая. Я так же отметил, что он не соизволил пригласить меня на церемонию посвящения Алейо в рыцари. Не счёл нужным.

Слева от Влада восседал рыцарь Маркус. Дракула настаивал, чтобы посадить меня рядом с ним следующим, но я отвечал решительным отказом. Мне не хотелось, чтобы на меня смотрели, приглядывались, запоминали. Я бы вообще пропустил мероприятие, если бы не долг перед хозяином Брана, как ученика перед учителем. Потому, я примостился примерно посередине зала, среди разношёрстной компании его скудного воинства. Они выгодно отличались от прочих тем, что явно не были благородными, а потому вели себя по-простому – жрали от пуза, заливая съеденное кувшинами вин и медов, которые только и успевали приносить слуги. Сидящему слева от меня рыжеволосому мужчине лет сорока, очень импонировало моё соседство. Всё дело было в сервировке стола. Еду подавали на широких блюдах, уже нарезанную мелкими кусками, что само по себе отменяло необходимость в ножах и вилках. Невзирая на то, что в зале собрались одни лишь соратники, Влад желал избежать поножовщины в ходе пьяных свар, кои действительно иногда случались. Каждое поданное блюдо делилось между двумя соседями, таким образом скрепляя их общей трапезой. Я почти не ел, а вино лишь пригублял, а потому мой рыжий сосед уминал угощения за двоих.

После объявления о том, что Алейо отныне добрый друг Брана и побратим Влада, Дракула подозвал слуг с громадным, локтей в пять длинной караваем. Он сам нарезал щедрые куски, и обмакивая в соль, отправлял гостям по обе стороны от себя. Стол буквально ломился от еды. Я лишь успевал замечать смену блюд: говяжья солонина, маринованные грибы горькушки, завёрнутая в виноградные листья салма, свиные и бараньи колбаски мичи, овечий и козий сыр. Один из гостей, седовласый и тучный мужчина, с горделивой осанкой, медленно поднялся из-за стола, глядя на Влада, ожидая, когда тот позволит взять слово. Дракула тотчас отреагировал.

— Хе-хей, люд честной! Глотайте, кто откусил, не кусайте, кто лишь взял! Я вижу мой гость желает молвить слово! Корнел Бузой! Мы бились вместе под Джурджу!

— Верно так, Влад… — довольно проговорил толстяк.

— Сколько лет прошло?

— Тридцать пять, — ответил Корнел, и лицо его немного просияло. – А всё как вчера.

— Всё так, мой друг. Всё так. Но, прости, я тебя перебил!

— Государь, вам известно, я не умею красиво говорить… — начал Корнел и в зале стало тихо.

«Он внезапно назвал Влада «государь» в середине разговора. Один из тех, кто не принял наместника, притом открыто».

— Просто хотелось бы пожелать вам и нашей земле новых времён и настоящей короны. Встарь всякое бывало, но срази меня меч, если я перестал гордиться тем, что родился в Халивии. А чтобы никто не расплакался от старческого нудяжа, пускай мой луэта́р споёт для нас.

Публика ответила дружными аплодисментами, к которым присоединился и сам Влад. Между столами степенно вышагивая, без спешки и суеты прошествовал совсем ещё молодой мужчина. У него была бледная кожа и мягкие, я бы даже сказал женственные черты лица, тонкие руки и пальцы, блестящие белокурые локоны, спадавшие на плечи. Следом за луэтаром двое мужиков тащили громоздкий струнный музыкальный инструмент, отдалённо напоминающий гусли – цимбалы. Певцу передали табурет. Поклонившись, на три стороны, сперва хозяину замка, затем направо и налево, он сел, лицом к Владу. Едва пальцы луэтара коснулись струн, все разговоры смолкли. Высокий голос взлетел, отражаясь от стен, проникая в самые тёмные закоулки замка, казалось, пронзая насквозь не только сердца, но и стены. Улучив момент, я выскользнул из-за стола. По правде сказать, мне быстро наскучило празднество. Я не испытывал тяги к еде и вину, избегал разговоров, а потому был лишним на этом празднике. День клонился к закату. Я уже чувствовал подступающую тьму. Ждал её ласковых объятий и безграничной свободы, что сулила она. Незаметно покинув тронный зал, я отправился на уже полюбившееся место – замковые стены.

Сумерки сгущались над миром с каждой минутой приближая ночь. Небо затягивали тёмные тучи, и очертания падающего за горизонт светила просвечивали как масляная лампа через портьеру. Ноздри щекотал внезапно грянувший мороз, словно зима наконец-то решила отыграться за предыдущие месяцы пощады, уже на исходе своей силы. Редкие дозорные, прячущиеся в башнях на стенах, грели руки у жаровен, кляня провидение и начальство за то, что в вечер, когда всем дозволено пировать, они прозябают на посту. Я бесцельно бродил, всматриваясь в дымку над лесом, иногда останавливаясь и подолгу созерцая пустоту беззвёздного неба. Вдруг послышались чьи-то шаги. Обернувшись, я увидел, что ко мне идёт Алейо. Поравнявшись со мной, он встал рядом, неловко переминаясь с ноги на ногу.

— Что ж тебя стоит поздравить дважды, — проговорил я, повернувшись к нему. – Ты храбро и ловко сражался, и победил серьёзного противника, чем лишил нас ряда проблем… По крайней мере на какое-то время. А теперь ты – рыцарь. Я искренне за тебя рад, Алейо.

— Спасибо, капитан Яровицын… — неловко пробормотал юноша.

— Я очень давно не он, — ответил я, грустно улыбнувшись. – И даже не Алексей. Мне в пору выбрать новое имя. Порой мне кажется, что прежнего я более не достоин.

— Вы самый достойный человек, из тех, кого я знаю! – с горячностью возразил Алейо.

«А как же рыцарь Маркус Авалос?» – подумал я, но не стал смущать парня.

— Спасибо тебе на добром слове, но, к сожалению, слов, пусть и благородного человека, да к тому же рыцаря, недостаточно, чтобы изменить то, что изменить нельзя.

Мы замолчали.

— Я пришёл поблагодарить вас, Алексей, — снова заговорил Алейо. – Я жив благодаря вам. Оказавшись там на арене, у меня вылетело из головы всё чему меня учили все эти годы… Но отчего-то пришли на ум именно ваши слова… Про тактику, движение… И моральную подготовку к тому, как это закончится.

— Ты сделал всё сам. Я только направил твою мысль.

— И ещё, я благодарен вам за то, что вы сказали господину Маркусу… Я знаю, это вы посоветовали ему произвести меня в рыцари.

— Он сам так сказал? – изумился я.

— Да.

— Маркус никогда бы не прислушался к моему совету, — ответил я, вновь улыбнувшись. – Он принял это решение сам, основываясь на том, что доверяет тебе и видит, как ты вырос. Я лишь высказал своё мнение.

— И всё-таки, это были вы. Я никогда не забуду то, что вы сделали для меня, капитан Алесей Яровицын. И хоть вы и говорите, что позабыли своё имя, я буду помнить его всегда. Теперь я рыцарь, и клянусь честью, покуда буду жив, искуплю долг перед вами, ко ли вы найдёте, чём скромный уроженец Согосбура может оказаться полезен.

Я отнял взгляд от созерцания горизонта и посмотрел на Алейо.

«Глаза аж светятся, полны гордости. Он добр, молод, наивен и чист. У него впереди вся жизнь…».

— Алейо, раз уж мы говорим на чистоту, и ты такого высокого мнения обо мне, запомни ещё один совет.

— Всё, что скажете! – тотчас проговорил юноша.

— Честь и доблесть – только слова. Они не укроют тебя от ненастья холодным осенним вечером. Долг и служение – не более, чем работа, покуда ты молод, полон сил и здоров. Верная шпага никогда и никому ещё не согревала постель. Я не говорю, что это всё не важно. Но тебе следует знать, что всё перечисленное с тобой не навсегда. Эпоха рыцарства уходит, мой друг. Глядишь, на твой век ещё хватит приключений и тайн… Но прошу, запомни мой самый главный совет: не делай целью своей жизни служение чужим планам. Однажды ты встретишь женщину, Алейо, которая сможет дать тебе самое великое счастье на земле… Разгляди же его вовремя. Не будь глупцом! Отбрось прочь всё остальное. Останься с ней. Свяжи ваши судьбы и будь счастлив. Такое счастье, приходило в мою жизнь целых два раза… До и после… И оба раза я его упустил. Одна часть меня, та что давно мертва, любила и была любима, была мужем и отцом, в землях, на которые мне нет ходу… Я никогда не посмею принести смерть в своём лице на родину и к семейному очагу. Другая же часть, та, что пробудилась под чёрным небом Амбраморкса встретила земную любовь в Крампоре. Я был храбр, решителен, действовал хитро и жёстко… И теперь её нет – убита! Моими собственными руками! Именно из-за меня, её душу терзали и мучали, вырвав из тела. За мои грехи и во имя мести ко мне, её сделали такой же как я – проклятой. Не повторяй моих ошибок.

Алейо глядел на меня так, словно вот-вот набросится с кулаками. У него дёргались мышцы на левой скуле. Парень сжал кулаки, и зажмурился, словно, едва сдерживаясь, чтобы не полезть в драку.

— Я не могу… — процедил он сквозь зубы, захлёбываясь слезами, брызнувшими из-под сомкнутых век.

— Чего не можешь? – опешил я. – В чём дело, Алейо?

— Я не могу вам сказать, — ответил он, открыв глаза, глядя на меня виновато, в отчаянии. – Меня сковывает клятва ордену!

— Так и не говори… — медленно протянул я, понимая, что этот разговор не окончен.

— Но вы… ваши слова… капитан Алексей… С вами обошлись бесчестно и ужасно…

Я молчал и ждал продолжения.

— Теперь я рыцарь. Честь велит мне быть с вами откровенным… А долг перед орденом держать язык за зубами…

Я молчал.

— На севере Крампора стоит монастырь Святой Эвт Перерождённой… При нём доходный дом для паломников…

Парень смолк, вытирая слёзы и шумно сморкаясь.

— Что там, Алейо? – спросил я, и почувствовал, что против воли мой голос стал ледяным.

— Это всё, что я могу сказать… Простите…

— Тебе не за что просить прощения у меня. Твой осознанный путь с собственными решениями и ошибками начался лишь сегодня. Если он начат с очищения души – тем лучше. Доброй ночи, рыцарь Алейо.

Я шутливо козырнул ему, и подмигнув удалился. Он что-то бормотал мне в след, какое-то время шёл за мной. Мне показалось, что я даже ощущаю волну его силы, той, что была сокрыта от меня всё время нашего знакомства. Но сейчас это было не важно. Всё на свете отошло на второй план. В ушах эхом отдавались слова мальчишки. Я поспешно добрался до спальни, запер дверь, не глядя плеснул вина из кувшина, естественно пролив едва ли не половину на пол. В несколько глотков осушил бокал, лёг на кровать и принялся ждать.

Свет медленно мерк, исчезая в раскрытом нараспашку окне. С улицы доносились разговоры разъезжающихся по домам гостей, снизу доносились крики и песни тех, что ещё пировали. Я отметал и те, и другие звуки, вышвыривая за пределы рассудка. Глаза закрылись. Наступила тишина. За ней пришла тьма… Я глядел на спальню иными глазами. Тьма струилась из окна, из-под двери, обволакивая комнату ультрамариновой дымкой. Она обнимала мои ноги, казалось пальцев и губ… Я покорился тьме. Разум угас.

Тело пронзило ударом молнии, мышцы свело судорогой. Я с трудом разлепил глаза, пытаясь их протереть, пока не понял, что не имею ни рук, ни ног… Меня снова не существовало, но всё же я был… я просочился в мир, куда мог войти лишь через определённый вход – портал – служащий дверью, за которой томился мормилай. Вокруг горели десятки, или сотни, а может и тысячи костров, синим пламенем устремляясь в полнящиеся грозовыми раскатами небеса. Чёрные силуэты сидели вокруг костров в ожидании часа. Чёрное солнце довлело над миром, словно клякса чернил, замаравших небосвод. Развалины древнего города показались мне сумрачно знакомыми. В который раз глядя на обглоданные ветром и временем камни, я жалел этот крошечный и в то же время гигантский остов титана, когда-то славного и величественного.

«Ведь не задумывали же тебя таким, — подумал вдруг я. – Были же иные времена, когда согласно Великому плану…».

Если бы у меня существовало тело, я бы вздрогнул. Мои мысли – они показались чужими, словно я прочитал строчку из воспоминаний другого человека.

«Это из моего трактата, — тотчас подсказало сознание. – Ты читал его и помнишь мои слова. Теперь ты знаешь, всё, что знал я. Ты помнишь, просто ещё не всё принял».

Я постарался сосредоточиться. Не оставалось и малейших сомнений, что со мной, через собственные мысли говорил никто иной как Теодор Кириан, автор трактата о проклятии Церценима. Сама по себе мысль о том, что мёртвый не один век назад некромант говорит со мной была не так уж странна или ужасна, как то, что делает это он посредством моего же рассудка. Я огляделся. Чернота заволакивала сущее, не видно людей… или существ. Только тени у костров, как нарисованные на холсте, словно ненастоящие. И всё же во всём вокруг я чувствовал присутствие душ. Их было очень много. Они затаились и ждали.

— Мытея, — позвал я.

Не прозвучало и звука. Я не имел тела, не владел голосом, и всё-таки знал, что зов будет услышан. Знал и терпеливо ждал. И почувствовал, когда она приблизилась. Рядом пронёсся ослепительный сполох, сменяя цвета и формы. Чёрное на чёрном искрилось и играло красками от гранатового до изумрудного сияния. Я ощутил невероятную всепоглощающую нежность и робость, а слова сами полились, отбросив мишуру приветствий и церемоний:

— Кажется, я знаю, где амулеты.

— Как скоро они будут у тебя?

— Отправлюсь за ними немедля. Месяца должно хватить.

— Поспеши. Мы будем ждать от тебя вестей.

— Что будет с ним, когда вы уйдёте? — спросил я.

Из переливающегося свечения, на меня глянул прежний лик Агаты. Всё те же глаза и губы, только словно лишённые эмоций и чувств.

— Лучше думай о том, что будет с нами, Алёша.

— Я думал об этом каждый миг, с момента, когда снова увидел тебя.

— Я тоже… — ответила она, выдержав паузу.

Вдруг её глаза расширились. И она почти закричала:

— Поспеши! Там кто-то за дверью! Очнись!

Тьма сомкнулась, прежде, чем я успел что-то сообразить или ответить. Меня буквально вышвырнуло на поверхность бытия смертных, от чего я едва не свалился с постели. Пахло разлитым вином и гарью. В дверь безостановочно барабанили. Выхватив из ножен рапиру, я вскочил и рывком откинул щеколду. На пороге стоял запыхавшийся Алейо. Я уж было подумал, что он перебрал и теперь жалеет о сказанном, но едва я раскрыл рот, свежеиспечённый рыцарь прокричал:

— Сонамская империя перешла границу Халивии! Война!