Мой испорченный рай

ГЛАВА 13

«Не снимайте то, как это выглядит. Снимайте то, что чувствуете».

— Дэвид Алан Харви

Если пещера Канеана действительно была земной утробой, в которой родилось все человечество, то я стою у отверстия родового канала. Зияющая щель в скале высотой не менее ста футов заставляет меня чувствовать себя крошечной и незначительной. Пещера, только что поцелованная утренним солнцем, выглядит зловеще и призрачно.

— Здесь водятся призраки, — тихо говорит Матео, рядом со мной. — Призраки тех, кто здесь умер.

— Умер здесь? — Я потираю, вставшие дыбом, волоски на затылке.

— Есть истории о том, как люди исчезали здесь. Входили и не выходили. Местная мафия убивала здесь людей. Поджигали машину в проеме, люди внутри сгорали заживо. Тела выбрасывали. Сколько? — Он пожимает плечами. — Без понятия.

Несмотря на теплый ветерок, моя кожа покрывается мурашками. Я поднимаю фотоаппарат и делаю снимки возвышающейся лавовой скалы с ползущими зелеными лианами по ее зубчатой поверхности. Под этим углом, если смотреть вверх, пещера выглядит похожей на вагину, что делает легенду о зарождении жизни вполне уместной.

Матео ведет нас в темноту, единственным звуком является хруст его подошв по песку и камням. Я следую за ним, мой желудок трепещет от нервов. Одного присутствия в темной пещере с привидениями было бы достаточно, чтобы я была на грани, но быть здесь с Матео, таким непредсказуемым человеком, может показаться рискованным, а то и просто глупым.

Внутри все выглядит именно так, как я ожидала. Из стен торчат острые черные камни. Туннели ответвляются от основного пространства, некоторые из них настолько малы, что мне пришлось бы ползти на животе, чтобы исследовать их.

Солнечный свет снаружи пещеры прекращается всего в нескольких шагах внутри. Я думаю, что это все, что я смогу пройти, пока Матео не достает из кармана компактный фонарик и не светит им вглубь, доказывая, как много еще можно исследовать.

Я медленно вращаюсь, рассматривая огромный купол над головой и вспоминая истории, которые рассказал Матео. Мурашки бегут по моей спине, когда думаю о людях, потерявших свои жизни прямо здесь, где я стою.

Бросаю сумку и достаю портативный фонарь и штатив.

— Нужна помощь?

Я наполовину ожидаю, что он закатит глаза и скажет: «Шучу».

Вместо этого парень послушно ждет инструкций.

— Да, спасибо. — Я передаю ему штатив. — Установи его. Хочу поиграть со светом.

Я делала первые шаги, снимая скалистые окрестности пещеры Блэк-Хиллз и Бэдлендс Южной Дакоты²⁷. И уверена в своей способности запечатлеть суровую красоту. Но я здесь не для того, чтобы снимать то, как это выглядит. Мне нужно запечатлеть то, что я чувствую.

Матео держится на расстоянии и молчит, пока я работаю, так что легко забыть, что он вообще здесь. Но я не чувствую себя одиноко. В окружении историй я представляю себе пространство, наполненное блуждающими душами и кровожадными богами, пока не погружаюсь в работу и не теряю всякое ощущение времени.

Я замедляю скорость затвора, когда легкий ветерок поднимает прядь моих волос, хотя я не чувствую его на своей коже.

Я ловлю взгляд Матео.

Жуткий вой эхом разносится вокруг нас.

Его глаза расширяются.

— Ты слышал это?

— Да. — Он светит фонариком в самую темную часть пещеры и потирает руки. — И почувствовал тоже.

Я делаю снимок Матео, его голова повернута, когда он смотрит в темноту. Я наполовину ожидаю, что он повернется и заставит меня удалить снимок, как в тот день на пляже, но он, должно быть, привык к звуку моей камеры, потому что даже не посмотрел в мою сторону.

Я делаю еще один снимок и еще, когда замечаю свою тень, отбрасываемую на стену пещеры рядом с ним. Она слабая, но кажется, что парень смотрит на меня, вернее, на мою теневую версию. Еще один визит призрачной формы, как и в доте, но присутствие Матео в кадре придает снимку жутковатую точность. Я фиксирую изображение. Одинокий и в то же время окруженный. Напуганный и вместе с тем являющийся частью чего-то священного.

— Некоторые легенды утверждают, что в конце этой пещеры находится портал в ад.

Я выглядываю из-за своей камеры и смотрю вдаль на луч света, пока его не поглощает темнота.

— Там есть невидимый барьер, и как только пересечешь его, то окажешься в пределах досягаемости демонов, которые утащат тебя с собой в ад. — Его голос звучит так серьезно, что меня удивляет, когда он поворачивается с тем, что можно описать только как улыбку на лице. Для Матео это всего лишь крошечный подъем уголков рта. — Хочешь проверить, правдива ли легенда?

Я нервно сглатываю.

— Нет.

Один уголок его рта приподнимается чуть выше.

— Тебе нужна та победная фотография или нет?

— Намекаешь, что фотография реального ада выиграет для меня стажировку?

Он наклоняет голову.

— Разве нет?

Должно быть, у меня испуганный вид, потому что парень хихикает, заходя глубже в пещеру. Оставшись одна, я переминаюсь с ноги на ногу и размышляю, стоит ли последовать за ним, или бежать обратно к машине и ждать его там.

— Черт. — Я делаю несколько шагов к выходу из пещеры и замечаю что-то справа от себя. Большой камень, который выглядит не так, как все остальные. Этот камень плоский, как стол.

Не стол. Алтарь.

На поверхности лежит то, что выглядит как свертки из больших листьев. Интересно, внутри свертков мясо, чтобы умиротворить акулу-оборотня Нанауэ? Вокруг маленьких пакетов разбросаны местные цветы, некоторые свежие, другие засохшие от старости. Морские раковины разных цветов и размеров. В центре — пушистый предмет, который я не могу разобрать, пока не наклоняюсь над ним и не понимаю, что это мертвая мышь. Судя по ее костлявой форме, я бы сказала, что она мертва уже некоторое время.

На меня накатывает жуткий ужас. Я направляюсь в ту сторону, куда ушел Матео, все время пытаясь стряхнуть с себя ощущение мурашек по коже.

Мой пульс немного успокаивается, когда я вижу его фонарик впереди. Я не вижу своих ног, не говоря уже о тропинке передо мной. Шаркаю ногами, чтобы избежать острых камней или резких перепадов высот.

— Матео?

— Я здесь, — говорит он тихо, словно стараясь не разбудить спящего великана.

Я подхожу к туннелю, по которому мне пришлось бы пригнуться, чтобы пройти. Я бы предпочла этого не делать.

— Что там?

Луч фонарика светит через отверстие на мои пыльные ноги в кроссовках. Я делаю снимок, потому что это выглядит круто.

— Пролезай. Здесь можно встать.

Не-а, ни за что.

— Мне и здесь хорошо.

— Только не говори мне, что боишься?

Я слышу дразнящую улыбку в его тоне.

Ощущение чего-то, скрывающегося в тени позади меня, заставляет меня потирать мурашки на руках.

— Я не боюсь, — отвечаю я, абсолютно перепуганная.

— Я говорил тебе, что Нанауэ предпочитает женщин в качестве жертв?

Я опускаюсь на руки и колени.

— Иду, — говорю я и наклоняю голову, чтобы протиснуться в отверстие. Мои легкие сжимаются в этом крошечном пространстве. Я говорю себе, что кислорода хватит на двоих, хотя мне так не кажется. Лавовая труба открывается, и виден свет на ботинках Матео.

— И нет, — говорю я, вставая во весь рост. — Ты не упоминал об этом.

— Хорошо, потому что это неправда… Ай! — Он хихикает, потирая живот.

Тыльная сторона моей руки болит в том месте, где я шлепнула его смехотворно твердый живот.

— Это подло.

Я замечаю уголок его ухмыляющегося рта в лучах света, когда парень направляет его на потолок пещеры.

— Я должен был. Не мог позволить тебе пропустить это.

Я слежу за светом, и мои губы раздвигаются на выдохе.

— Вау. — С потолка свисают структуры, похожие на сосульки. Сталактиты. — Невероятно, — шепчу я и поднимаю фотоаппарат, чтобы сделать снимок. Свет не очень хороший, но эти фотографии больше для меня, чем для портфолио. — Им, наверное, пятьсот лет.

— Заставляет человеческую жизнь казаться… незначительной. — Парень так близко, что я чувствую тепло, излучаемое его телом, несмотря на низкую температуру вокруг. — Они были здесь до нас и будут здесь еще долго после того, как мы уйдем. — В его голосе звучит тихая задумчивость, и его глубокий рокот усиливается в маленьком пространстве, заставляя каждый слог обволакивать меня.

Мы оба говорим тихо, из страха или из уважения к богам, я не уверена. Но шептаться в темноте с Матео очень волнительно. Только сегодня утром я спрашивала себя, как будет звучать его голос, шепчущий мне в темноте. Оказалось, что это даже лучше, чем я себе представляла.

— Как думаешь, это барьер на пути в ад? — Я тяжело сглатываю. Атмосфера между нами стала горячей и наэлектризованной.

Фонарик мерцает дважды, а затем гаснет, оставляя нас в полной темноте.

Я задыхаюсь и тянусь в темноте, легко нащупывая его.

— Включи свет.

Его дыхание касается моей щеки. Он так близко.

— Ш-ш-ш, ты это слышишь?

Каждый мускул в моем теле напрягается. Прислушиваюсь. Закрываю глаза. Тот же низкий вой ветра доносится откуда-то из глубины туннеля. Чем сильнее прислушиваюсь, тем больше это похоже на шепот.

Шепот мертвых? Богов? Демонов? Нанауэ?

Звук трепетания перемещает воздух над нашими головами. Затем раздается пронзительный крик.

Что-то касается моих волос.

— К черту! — Я поворачиваюсь к выходу и врезаюсь в стену из острой лавовой породы. — Ай!

— Это летучие мыши! — Матео хватает меня за бедра и направляет к проему. — Давай, давай, давай!

Так быстро, как только могу, на четвереньках я выскакиваю из туннеля. Темные тени проносятся мимо меня. Хлопанье кожистых крыльев и пронзительные крики обрушиваются на меня. У меня мурашки бегут по коже. Я визжу, когда летающие грызуны устремляются к свободе у входа в пещеру.

Пульс колотится, я прыгаю взад-вперед и встряхиваю волосами. Матео выскальзывает из пространства слишком легко для своих размеров. Наверное, это преимущество спортсмена. Кажется, он очень хорошо знает свое тело и все, на что оно способно. И почему это так сексуально?

Обхватывая мое лицо ладонями, он всматривается в мои глаза в темноте.

— Ты в порядке?

Теплые ладони на моих щеках, он проводит большими пальцами у меня под глазами, словно проверяя, не плачу ли я. Мой пульс учащается, а голова кружится от этого нежного прикосновения. Но ощущение покалывания быстро сменяется острой болью в ноге.

Я втягиваю воздух сквозь зубы, потирая голень.

— Ударилась о камни.

Его взгляд устремляется к моим ногам, а руки опускаются по бокам. Когда он снова поднимает на меня взгляд, то кусает губы.

— Это не смешно!

Он разжимает губы ровно настолько, чтобы сказать: «Я не смеюсь», прежде чем сдавленный смех вырывается из его горла.

— Прекрати, — говорю я, хотя тоже начинаю смеяться. Что я могу сказать, его веселье заразительно. И я готова снова причинить себе боль, если это означает, что смогу увидеть его беззаботную улыбку.

— Прости, — говорит он, смеясь еще сильнее.

Звук эхом разносится вокруг нас. Легче, чем я думала, может быть у мужчины с его напряженностью. Улыбка Матео широкая, зубы выставлены напоказ, и я замечаю, что один нижний зуб немного кривоват, но это несовершенство очаровательно.

Мое сердце бешено колотится в груди, то ли от летучих мышей, то ли от нестандартной красоты Матео, я не уверена.

— Я закончил. Обещаю. — Он перестает смеяться и вытирает руки о шорты. Его брови поднимаются. — Просто после того, как мы встретились, я, наверное, должен был догадаться, что ты можешь навредить себе.

Я замираю, вспоминая его гнев из-за того, что я чуть не умерла в воде. Он был так расстроен тогда. И после. Почему?

— Могу я спросить тебя о том, как мы познакомились?

Вопрос уничтожает последние остатки его хорошего настроения. Его темные глаза словно гаснут между нами возникает стена.

— В тот день ты наговорил мне довольно неприятных вещей. Почему ты так разозлился?

Парень моргает, когда мое погружение в прошлое разбивается о его стены.

— Думаю, мы здесь закончили. — Он поворачивается к выходу из пещеры и после секундного колебания уходит.

Интересно. Он думает, что может игнорировать меня, и я оставлю все как есть? Забыл, что ему предстоит провести со мной в машине больше часа? Он не сможет так легко от меня отделаться.

Я даю ему свободу и пользуюсь пустой пещерой, чтобы сделать еще несколько снимков. Удовлетворенная тем, что исчерпала все возможности для фотографирования, собираю свои вещи и нахожу Матео, прислоненным к решетке джипа, его взгляд устремлен на раскинувшееся море.

— Я готова, — говорю я, подходя к нему.

Матео не вздрагивает и не кажется удивленным моим появлением. Должно быть, он услышал мои шаги. Тем не менее, парень не реагирует и не отводит взгляд от воды.

Машина заперта, поэтому я присоединяюсь к нему у капота и пристраиваюсь рядом. Я кусаю губы, чтобы не заполнить тишину, повисшую между нами. Может, он и не ответил прямо на мой вопрос там, в пещере, но его молчание говорит достаточно.

Для него мое спасение было чем-то большим, чем простое спасением туристки-идиотки. В этом я уверена.

Мы слепо смотрим на воду, пока каждая раскачиваемая ветром вершина ловит солнечный свет. Не в первый раз я испытываю благоговейный трепет перед красотой и масштабом. У меня захватывает дух, когда я думаю о том, что прямо за горизонтом находится Австралия, страна, до которой, казалось, всегда была целая жизнь. Более пяти тысяч миль, но сейчас между нами только вода.

Желание путешествовать по миру, увидеть все, вспыхивает во мне, и вместе с ним приходит нервная энергия. Эта стажировка — ключ к успеху. Без нее я, возможно, никогда не получу шанс увидеть мир. Ремешок фотоаппарата на моей шее словно горит, напоминая мне, что мечта моей жизни зависит от следующих двух недель.

— У меня был друг, который утонул. — Голос Матео грубый, резкий и отрывистый. Мышцы его челюсти подергиваются. Он жесткий, безэмоциональный, как мраморная статуя рядом со мной.

— Я… — Что я? Сожалею? Что-то подсказывает мне, что это не то, что он хочет услышать. — Это ужасно, — говорю я тихо.

Он вздрагивает.

— Да.

Опять молчание.

У меня так много вопросов, но язык его тела, от скрещенных на груди рук до твердо сжатых челюстей, говорит мне, что парень не склонен к расспросам.

— Я могу понять, что спасение меня вызвало неприятные воспоминания, — говорю я, переформулируя свой вопрос в утверждение.

Матео усмехается.

— Неприятные? — Он беззлобно смеется. Качает головой и, прищурившись, смотрит на землю у себя под ногами.

Я сглатываю и подыскиваю более точное слово.

— Может быть, травмирующие — это…

Он отстраняется от капота.

— Грузи свое барахло.

— Хорошо, — говорю я себе под нос и направляюсь к пассажирской стороне.

Матео заводит двигатель еще до того, как я успеваю открыть дверь. Быстро запихиваю свои вещи на заднее сиденье и забираюсь внутрь, боясь, что он уедет без меня.

Какое бы дружелюбие у нас не возникло в пещере, мы оставляем его позади, когда уезжаем. Матео снова выглядит сердитым. Хватка на рулевом колесе такая сильная, что вены под загорелой кожей выглядят как дорожные карты. Челюсть сжата. Взгляд стал стальным.

Я знаю, что это рискованно, но хочу надавить на его границы, пока они не разрушатся. Я хочу вернуть Матео, который был со мной в пещере.

— Ты состоишь в банде?

Вопрос выбивает его из колеи настолько, что хватка на руле ослабевает. Мой шанс.

Я касаюсь скулы под глазом.

— Татуировка. Там, откуда я родом, это знак принадлежности к банде.

Когда уголок его рта дергается, мне хочется вскинуть кулаки вверх и исполнить победный танец. Вместо этого я снова нажимаю.

— Крипс²⁸? — спрашиваю я. — Нет, Бладс²⁹?

Он гримасничает. Еще одна маленькая победа.

— А-а-а, ясно. Иллюминаты³⁰.

Матео прикусывает нижнюю губу, как будто сдерживает ухмылку.

— Если бы я был в Иллюминатах, ты же знаешь, что я не смог бы тебе сказать, верно?

Я медленно киваю.

— Просто скажи мне, правда ли, что вы все общаетесь с инопланетянами?

Он качает головой.

— Этот символ называется локахи.

Гавайское название звучит знакомо, но я не могу вспомнить, где я его слышала.

— У всех мужчин в моей семье есть такой символ.

Это объясняет, почему у некоторых других парней, с которыми он был в тот день на пляже, были такие же знаки.

— Значит, у тебя есть братья?

Я ловлю его быстрый косой взгляд, как будто он удивлен и немного насторожен тем, как много я знаю.

— Я заметила их на пляже с тобой на днях, — говорю я, надеясь доказать, что я не совсем одержима им. — Я очень внимательна.

— Ты только что врезалась в стену.

— Ладно, это не считается. Было темно и…

— Ты споткнулась на верхней ступеньке нашей лестницы.

Я кусаю губы, потому что на самом деле у меня нет оправдания этому, кроме того, что он стоял там, и что-то в его присутствии выбило меня из колеи.

— И не думаю, что мне нужно упоминать о том, как мы познакомились…

— Хорошо. Я поняла.

Напряжение в машине ослабло, и он больше не собирается взрывать себе вены на руке. Прогресс.

— Все мужчины в моей семье делают татуировку в тринадцать лет. — Он пожимает плечами, как будто в этом нет ничего особенного.

— Это что-то значит?

Матео вздыхает, как будто устал от вопросов и ответов.

— Да. Это значит, что у меня железные нервы.

Я прикусываю губу и возвращаюсь к разглядыванию пейзажа за окном, чтобы дать ему немного пространства.

Еще один вздох.

— Единство. С людьми, природой и духовным миром. Мужчины в моей семье очень серьезно относятся к нашему долгу как потомков защищать землю и ее людей. Парни с одинаковыми татуировками — мои кровные кузены и сводные братья. Я единственный ребенок у мамы.

Я планирую поднажать еще. Позже.

— Я единственный ребенок. — Не то чтобы он спрашивал, но у меня такое чувство, что он был бы рад переключить внимание на что-то другое. — Куинн — самый близкий человек, который у меня есть, как сестра.

— Почему Италия?

Из-за резкой смены темы мой разум несколько секунд путается, прежде чем я отвечаю.

— Правильный ответ: потому что Леон Фабри — один из самых престижных фотографов в мире. Но на самом деле… Я бы поехал куда угодно, лишь бы это было где-нибудь в другом месте. — Это самая честная вещь, которой я с ним поделилась. Я не уверена, почему это сделала, кроме того, что хочу отплатить ему за то, что он поделился со мной частью своей истории.

Матео поднимает бровь.

— Правда?

— У меня тяжелый случай жажды странствий. Это первый раз, когда я выехала за пределы Южной Дакоты. — Жалкий смех клокочет у меня в горле. — Мне двадцать четыре года, и я впервые села в самолет восемь дней назад.

— Почему?

— Почему что?

— Почему тебе потребовалось так много времени, чтобы отправиться в путешествие?

Я выдыхаю, пытаясь решить, насколько сильно я хочу надоедать ему своей скучной жизнью.

— Мои бабушка и дедушка владели прачечной. Возможно, для тебя это будет новостью, но человек не становится богатым, чистя чужую одежду.

— А как насчет твоей мамы?

Я пожимаю плечами.

— Она родила меня, когда была очень молодой. Мои бабушка и дедушка растили нас как сестер. — Я смахиваю немного грязи со своих леггинсов. — Она была убита своим парнем, когда я была ребенком.

— Вот дерьмо, — шепчет он. — Я не хотел… Я не должен был…

— Все в порядке. Она не часто бывала рядом. Она обижалась на меня. Мы не ладили. — Я поворачиваюсь к нему лицом. — Не пойми меня неправильно. Мне тошно думать о том, через что она прошла. И надеюсь, что она была в отключке или под таким кайфом, что не понимала, что происходит, когда он ее убил. — Я снова смотрю в окно. — Моя бабушка была той, кого я считала своей мамой.

— Была?

— Она умерла не так давно. Я продала прачечную, расплатилась с долгами и вуаля. Я приехала сюда. — Этот разговор принял мрачный оборот, который я отчаянно хочу изменить. — Ты ладишь со своей мамой?

— Да, лажу. — В его голосе есть интонация. Что-то мягкое, что пронизывает его слова. Привязанность.

— Она, должно быть, очень гордится тобой.

Он хмыкает.

— Сейчас гордится. Но не всегда.

— О?

Он морщит нос так, что мне хочется поцеловать его кончик.

— Когда я был маленьким и жил с ней, у нее был парень, который украл все ее нижнее белье.

— Что? — Я смеюсь над абсурдностью сказанного.

— Каждую ночь, когда оставался у нее, он забирал пару. Они были вместе уже месяц, когда мама поняла, что у нее ничего не осталось. Было ощущение, что она сходит с ума.

— Как она узнала?

— Ей рассказал общий друг. Потому что этот придурок хвастался своим друзьям или типа того.

Я отшатываюсь.

— Такой мачо. Думаю, хорошо, что она успела уйти до того, как он начал забирать локоны волос или обрезки ногтей.

— Можно было бы подумать. — Он хмурится. — Она не порвала с ним.

— Да ладно!

— Нет, — говорит он. — Мы с ним поссорились. Я сильно ударил его. Она отправила меня на Гавайи жить с отцом. Остальное — история.

Я не знаю, как реагировать. Я бы сказал ему, что меня наказали на целое лето за то, что порезала шины наркодилера моей мамы, но не хочу, чтобы это выглядело так, будто я пытаюсь соревноваться. Просто я понимаю.

Интересно, беспокоится ли он о своей маме теперь, когда его нет рядом, чтобы защитить ее? Может быть, это одна из причин, почему он все время такой ворчливый?

Проходят минуты. Достаточно, чтобы по радио тихонько проиграли две песни. И за это время я представляю, как маленького мальчика выгоняют из дома за то, что он защищал свою маму.

Джип резко сворачивает на грунтовую дорогу. Я хватаюсь за ручку двери, чтобы не упасть, когда шины взбалтывают камни и землю.

— Куда мы едем? — Это был его план с самого начала? Убаюкать меня ложным чувством безопасности, чтобы потом завезти в глушь и сбросить с обрыва?

— В объезд. — В его глазах мелькает озорство, которое превращается в подозрение, когда он смотрит на меня. — Ты боишься меня?

— Ха! Тебе бы этого хотелось, — кричу я, но это звучит слабо и лишено убедительности.

Он хмурится.

— Нет, не боюсь.

И это действительно заставляет меня чувствовать себя немного лучше.

— Я голоден. — Он поднимает подбородок в том направлении, куда мы едим. — Здесь наверху есть место, где мы можем поесть.

Мы наезжаем на кочку, которая отправила бы меня в воздух, если бы не ремень на моих бедрах. Мой живот переворачивается от резкого толчка, и я смеюсь.

Матео усмехается, как будто этот звук делает его счастливым.

Но это невозможно. Ведь так?