Мой испорченный рай

ГЛАВА 4

«Более важно общаться с людьми, чем щелкать затвором»

— Альфред Эйзенштадт

Иисус был прав.

Около пяти часов вечера на пляже становится многолюдно. Люди стекаются сюда, высматривая лучшее место на пляже, и садятся лицом к волнам с каким-то возбужденным предвкушением. Другие приходят и не садятся. Вместо этого наблюдают за водой и изучают волны с медицинской точностью. Я переворачиваюсь на живот и приподнимаюсь на локтях, чтобы наблюдать за людьми из-под козырька бейсболки. Иногда они разговаривают друг с другом, указывают направление, кивают или качают головами.

— Как думаешь, что они делают?

Куинн что-то сонно бубнит, лежа на своем полотенце.

Иисус оставил нам несколько особых жевательных конфет. Куинн съела свою, и, не желая мешать моим когнитивным навыкам, я отдала ей свою.

Мужчина в широкополой шляпе и с сумкой для фотоаппарата ступает босыми ногами по песку. Моя кровь бурлит от возбуждения. Я сразу узнаю своих людей. Штативы, длинные объективы и полный надежды, ищущий взгляд — это язык, который я понимаю. Появляется еще один и устраивается в нескольких метрах от первого. А потом еще один с более длинным объективом разбивает лагерь перед современным одноэтажным домом. В конце концов, полдюжины фотографов разбредаются по пляжу с камерами, направленными на воду.

Сначала я думаю, что они пришли фотографировать закат, но длинные объективы выдают их. Они хотят получить близкие, точные снимки. Все ждут появления китов? Может быть, дельфинов?

Мой вопрос получает ответ, когда я вижу, как группа из трех человек бежит трусцой к кромке воды, держа под мышкой доски для серфинга. Я смотрю начнут ли фотографы щелкать затвором, но они этого не делают. Пока нет.

Все больше серферов погружаются в волны. Они гребут против течения, и это выглядит легко. Они скользят, словно по стеклу, а не борются с огромной силой воды, которая непрерывно толкает их к берегу. Они ныряют под воду, как торпеды, с каждым взмахом руки увеличивая расстояние. И вскоре становятся лишь черными точками на фоне оранжевого, розового и фиолетового неба.

Я подношу фотоаппарат к глазу и делаю столько снимков, сколько могу, все время жалея, что у меня нет объектива, чтобы приблизить взгляд.

Погруженная в работу, я не замечаю потока серферов, идущих позади меня, пока не чувствую, как песок взметывается вокруг моего полотенца. Вереница серферов из дома братства позади нас заходит в воду. Иисус похлопывает по козырьку моей бейсболки, когда проходит мимо с белой доской под мышкой.

Подождите. Иисус с ребятами из братства? Он там живет?

Я трясу Куинн.

— Просыпайся. Ты не хочешь это пропустить.

Подруга стонет, зевает и переворачивается на бок. Когда замечает, каким многолюдным стал пляж, садится и сдвигает солнцезащитные очки на макушку. Появляется все больше серферов, мужчин и женщин с досками разных размеров и форм.

Она провожает их взглядом.

— Я умерла? Это рай?

Волны большие. Больше, чем были, когда мы приехали сюда несколько часов назад. Такие большие, что при каждом ударе издают оглушительный грохот.

— Это вообще безопасно? — Я наблюдаю, как новая группа серферов плавно движется по водной глади, как будто они занимались этим всю свою жизнь. И, вероятно, так оно и есть.

— Дай мне посмотреть. — Подруга тянется к моей камере, и я наклоняюсь ближе, чтобы она могла посмотреть в объектив без необходимости снимать ремешок с шеи.

Сейчас на волнах плавает около пятидесяти серферов. Они по очереди ловят лучшие волны, одни идут влево, другие — вправо. Они рассекают волны, посылая брызги в воздух, одни взлетают высоко, другие пригибаются низко, почти исчезая в возвышающемся завитке. К серферам присоединяются люди с бодибордами и даже те, кто катается на волнах, используя в качестве доски только свое тело.

Захваченная моментом, я забываю о своей камере и о том, зачем я здесь, наблюдая за изящным танцем матери-природы и человека. Единственные звуки, которые мы с Куинн произносим вполголоса, это случайный вздох или бормотание: «Ты это видела?».

Мы смотрим, пока солнце не садится и не становится слишком темно, чтобы видеть. Некоторые из серферов выходят на берег, но другие остаются, и я улавливаю их мимолетные проблески на фоне белоснежной пены от разбивающихся волн.

Иисус идет к нам из воды. Встряхивает мокрыми волосами, словно на съемках рекламы шампуня, и с широкой улыбкой поднимает подбородок, приближаясь к нам.

— Вы голодны? — спрашивает он, слегка запыхавшись.

— Умираю с голоду. — Куинн вскакивает на ноги. — Какого черта ты мне вообще дал? Я спала как убитая, а теперь могу съесть целую корову в одиночку.

Парень запрокидывает голову назад, смеясь.

— Что случилось, жительница материка? Не можешь справиться с островной дурью?

Она упирает руки в свои обтянутые бикини бедра, привлекая его взгляд.

— Я могу справиться с этим. После сна и еды.

Парень усмехается, глядя на нее.

— Я поставлю доску, и пойдем, перекусим. — Не дожидаясь ответа, он направляется обратно в дом братства, его шорты для плавания висят очень низко на узких бедрах.

— Ты не можешь сказать «нет», — мурлычет подруга. Затем встряхивает свой сарафан и надевает его через голову.

— И не собиралась. Я голодна. — Я мысленно пересчитываю, сколько денег потратила сегодня, за вычетом аренды машины, и определяю, что у меня есть бюджет на ужин в десять долларов. Будем надеяться, что в ресторане есть детское меню.

Мы встречаем Иисуса на тропинке между домом братства — его домом — и его соседями. Заряженный энергией от серфинга, или, может быть, это первый раз, когда я вижу его трезвым, парень говорит без остановки, используя слова, которые я не понимаю. Куинн задает вопросы, а я иду следом, прокручивая в голове все, что только что увидела. И жалею, что у меня нет денег, чтобы купить более длинный объектив.

— У нас есть тайская кухня, пицца, креветки или тако. — Иисус потирает живот, который теперь обтянут красной футболкой с логотипом черепа и скрещенных костей на левой груди. На самом деле, это не кости скрещены, а доски для серфинга. — Выбирай.

— Это фургоны с едой, — констатирую я очевидное, а потом чувствую себя идиоткой из-за этого.

У меня был один опыт с фуд-траками, и он был не очень удачным. Мне было двенадцать, и мои бабушка с дедушкой взяли меня в Хурон на ярмарку штата Южная Дакота. Я ела жареные во фритюре твинки, начос и индюшачью ногу, которую мне подали из окна фургона. Меня тошнило всю дорогу домой.

— М-м-м… пицца. — Куинн подходит ближе к радужному грузовичку с нарисованным на боку гигантским куском пиццы в форме волны.

Я следую за ними к очереди.

— А поблизости нет ресторана?

Иисус усмехается.

— Ближайший — в Халейве. Здесь еда лучше. — Он прижимается к моему плечу и улыбается. — Доверься мне, хаоле.

Не могу сказать, что полностью ему доверяю, но пицца кажется надежной ставкой. Поэтому я бросаю осторожность на ветер.

— Эй, кретин! — кричит Иисус над моей головой, заставляя меня подпрыгнуть. — Ты должен мне пять баксов!

Я поворачиваюсь и вижу группу из четырех парней с двумя девушками, которые, похоже, соответствуют остальному населению этого района — худые, загорелые и красивые. Девушку со светлыми волосами, я раньше видела занимающейся серфингом с одним из парней.

— Не-а, — отвечает один из парней, смеясь. — Ты не был в трубе¹⁵.

— Был. Спроси Лейна. Он видел.

— Братан, — говорит парень, который, как я предполагаю, Лейн. Он обнимает светловолосую девушку. — Даже близко нет.

— Если тебе от этого легче, — кричит девушка, прижавшаяся к Лейну. — Шон тоже не смог.

— Я сделал! — хнычет Шон, которого Иисус называл «кретином».

— Ты видела мой, Энди? — Иисус показывает через плечо на Шона. — Пять баксов, сучка.

Женщина, Энди, поднимает руки вверх.

— Не вмешивайте меня в это.

Лейн, который, как я предполагаю, является ее парнем, целует ее в макушку и что-то бормочет в ее влажные волосы.

С ними еще один парень, но он не так заинтересован в дебатах, как в темноволосой женщине, к которой склонился. Парень держит прядь ее волос между пальцами и нежно поглаживает, когда она смеется над чем-то, что он сказал. Он поднимает взгляд, но только на секунду. Его взгляд снова переходит к женщине, затем быстро возвращается к нам.

Не столько к нам, как я понимаю слишком поздно. Ко мне. Парень прищуривается.

Нервничая от его внимания, я поворачиваюсь вперед и делаю вид, что изучаю меню, напечатанное на боку машины.

Мы заказываем наши кусочки, забираем еду, и я, к счастью, остаюсь ниже своего десятидолларового бюджета. Иисус заказывает целую пиццу, и мы садимся на единственную свободную скамейку для пикника. Я остро чувствую друзей Иисуса и то, что они сидят позади нас, хотя и не знаю почему. Стараюсь не смотреть и не обращать внимания на пульсирующую энергию у меня за спиной. Их голоса разносятся и выделяются на фоне разговоров, происходящих вокруг нас.

— Убирайтесь на хрен отсюда, — слышу я мужской голос.

Я замечаю двух парней, стоящих в очереди в фургон с тако. Они оба носят одинаковые стрижки в военном стиле. Рядом с ними стоит мальчишка. Не совсем ребенок, но еще не подросток. Он одет в шорты, без обуви и без рубашки. У него грязные ноги, и хотя он не выглядит истощенным, но явно просит денег.

— Я сказал «нет», — говорит более крупный из стриженых парней.

Плечи паренька опускаются, и он отступает.

Я жду, что кто-нибудь поможет ребенку, предложит ему немного денег или еды. Вместо этого все вокруг ведут себя так, будто его здесь вообще нет.

— Эй, — говорю я и машу рукой, чтобы привлечь его внимание.

Мальчик кажется удивленным, смотрит налево, чтобы убедиться, что я говорю с ним.

— Да, ты. — Я машу ему рукой.

— Элси, — мягко говорит Иисус. — Не позволяй ему обмануть себя. Он просто ищет бесплатную еду.

— Что? — говорят мальчик, когда добирается до нашего столика.

— Любишь пиццу? — Я протягиваю ему хлипкую бумажную тарелку с куском сырной пиццы, таким большим, что он переваливается через край.

Его глаза расширяются.

— Да.

Я жестом предлагаю ему взять ее.

Он берет, голод сверкает в его глазах.

— Спасибо.

Я поворачиваюсь обратно к Иисусу и Куинн. Он качает головой, как бы говоря, что не нужно было этого делать. Куинн, кажется, даже не замечает или не беспокоится, но это, вероятно, потому, что она знает меня достаточно хорошо, чтобы не удивляться, что я отдаю свой ужин ребенку.

Я потягиваю свою содовую.

Иисус протягивает мне кусочек своей пиццы. Он набит всеми видами мяса, которые только можно себе представить, и я съеживаюсь, вспоминая индюшачью ножку.

— Я в порядке. — Поднимаю свою содовую, пузырьки наполняют меня достаточно хорошо.

— Уверена? — говорит Иисус. — Можешь пойти и взять еще кусочек.

Я не хочу говорить ему, что у меня есть бюджет на еду и что некоторые вещи, например, итальянская стажировка, важнее еды.

— Здесь всегда так много серферов на закате? — спрашиваю я, меняя тему.

— Иногда больше. — Щеки Иисуса набиты пепперони. Он жует и глотает. — Несколько недель назад это место было забито людьми, приехавшими на «Херли Профи»¹⁶.

Я слушаю, наблюдая за тем, как одичавшая курица ковыряет хвост креветки.

— Что случилось со всеми этими курицами этом острове?

Парень проглатывает и делает глоток напитка, прежде чем ответить.

— На больших сахарных плантациях было много кур. Когда промышленность пришла в упадок, они выпустили их на волю. Думаю, они трахаются, как кролики. Они не слишком беспокоят людей.

Курица-мать собирает своих маленьких пушистых малышей под крылья. Так мило.

— Йоу, — мужчина с длинным хвостом, одетый в бандану с рисунком тай-дай, кладет передо мной кусок сырной пиццы. — Это для тебя.

— О, я не заказывала…

— Да. Это за помощь мальчику.

— Какого хрена, Джорди? — говорит Иисус. — Ты никогда не даешь мне бесплатную пиццу.

Парень из фудтрака ухмыляется.

— И никогда не дам. — Он кивает на кусок. — Это не бесплатно. За нее заплатили.

Заплатили? Кто?

Мужчина возвращается к фургону.

— Похоже, у кого-то есть тайный поклонник. — Куинн шевелит бровями.

— Думаешь, это можно есть? — Я осматриваю ломтик, который выглядит еще более свежим, чем мой первый. Мой рот наполняется слюной.

— Городские цыпочки, — выдыхает Иисус, смеясь. — Никто на острове не хочет тебя отравить. Это безопасно.

Голод берет верх, и я, рискуя жизнью, откусываю кусочек. Вкус не похож на цианид.

Набиваю рот вторым кусочком. Деревянная скамейка скрипит рядом со мной, и пятидолларовая купюра падает на место между мной и Иисусом.

Парень, который ранее задушевно беседовал с темноволосой женщиной, садится рядом со мной, оседлав скамейку так, чтобы быть лицом прямо ко мне.

— О, Шон расплатился. — Иисус гордо берет деньги. — Я знал, что он это видел. — Он показывает средний палец, я полагаю, Шону. Я слышу смех откуда-то из-за своей спины.

— Кто твои друзья? — спрашивает парень, его взгляд прыгает между мной и Куинн.

Иисус качает головой, кажется, немного раздраженный, но все равно представляет нас.

— Элси. Куинн. Это Грант.

Грант. Он выглядит как Грант — яркие голубые глаза, широкая улыбка и ровные белые зубы. Его волосы выглядят так, будто от природы они светло-карамельного цвета, но соленая вода и солнце сделали некоторые из длинных прядей белокурыми. Его футболка плотно обтягивает широкие плечи, а загорелые руки покрыты россыпью золотистых волос.

Куинн точно западет на него, если уже не запала.

— Ты Куинн или Элси? — Он поднимает выбеленную солнцем бровь, глядя прямо на меня.

Я вытираю жир от пиццы со рта бумажной салфеткой и стараюсь не ерзать, пока он изучает меня так, как серфингисты изучают волны.

— Элси.

— Ты не местная. — В его голосе слышится улыбка, когда он продолжает смотреть мне в лицо, хотя я полагаю, что его комментарий был адресован нам обоим.

— Мы в отпуске. — Предплечья Куинн сложены на столе, подчеркивая ее обширное декольте. Она сверкает своей фирменной знойной ухмылкой, на которую я еще ни разу не видела, чтобы мужчина не отреагировал. Судя по тому, как Иисус наклоняется ближе к ней, похоже, это работает.

Грант, однако, кажется вежливо незатронутым.

— Отпуск и рабочая поездка, — уточняю я.

— В самом деле? Рабочая поездка? — Грант опирается локтем на стол, пытаясь придвинуться ближе. — Чем занимаешься?

Если посмотрю прямо на него, наши лица окажутся слишком близко. Я отстраняюсь на несколько дюймов, затем поворачиваюсь к нему. Даже на расстоянии я чувствую запах кокосового крема для загара на его коже.

— Фотография. Я работаю над проектом.

Его глаза расширяются.

— Круто. Так вот откуда ты знаешь Джейка?

— Джейка?

Он усмехается и указывает на Иисуса.

— Джейк.

— Подожди, — говорит Куинн, поднимая руку, как будто хочет поставить момент на паузу. — Тебя зовут не Иисус?

— Это прозвище, — говорит Иисус-Джейк. — Все зовут меня Иисус. — Он поднимает подбородок в сторону Гранта. — Кроме этого ублюдка.

Грант, этот ублюдок, хихикает. Звук низкий и теплый. Мне он сразу же нравится. А потом я ненавижу то, что мне это нравится.

— Извини, что сорвал твое прикрытие.

— Люди называют меня Иисусом, с тех пор как я был подростком.

— Почему? — спрашиваю я очевидное.

— Потому что, когда он занимается серфингом, — отвечает Грант, — то как будто ходит по воде.

Я чувствую, как мои губы растягиваются в улыбку.

— Умно. Мне это нравится.

— А как они тебя называют? — спрашивает Куинн, очаровательно наклонив голову. Я не знаю, как ей это удается, но она может включить сексуальность словно щелчком выключателя.

Грант проводит пальцем по верхней губе, пытаясь скрыть улыбку.

Иисус стонет.

— Тебе лучше не знать.

Грант покраснел?

— Дай угадаю, — говорит Куинн, когда брюнетка подходит и садится на бедро Гранта и обхватывает его за шею.

— Ты сказал, что скоро вернешься. — С короткими темными волосами, разделенными посередине и заправленными за уши, без малейшего намека на макияж, с загорелой на солнце кожей, большими темными глазами и пухлыми губы, я подумываю, не модель ли она. Если нет, то должна стать ею.

Рука Гранта лежит на ее талии и обхватывает расстояние от ребер до бедра. Он смотрит на нее с легкой ухмылкой.

— Я как раз заканчиваю.

— Хорошо, потому что я хочу вернуться к тебе и посмотреть фильм.

— Хорошо, мы так и сделаем. — Когда его взгляд ловит мой, я вижу, как что-то вспыхивает в голубых глазах. Что-то… непонятное. Если бы я знала его лучше, то подумала бы, что это извинение. Но я даже не знаю этого парня, так что это бессмысленно. — Вам, ребята, стоит как-нибудь прийти потусоваться. — Он поднимает девушку со своих колен и встает на ноги.

— Мы с удовольствием.

— Мы не можем, — говорю я в унисон с Куинн.

По какой-то причине это заставляет Гранта улыбнуться. Боже правый, у него есть ямочки?

— Они остановились в городе в мотеле. — Иисус не уточняет, но по выражению лица Гранта думаю, что ему это и не нужно.

Он морщит нос.

— Почему?

Забавно, но после сегодняшнего дня я спрашиваю себя о том же.

— Потому что это дешево. — Это правда.

— Ну, если твоя цель — сделать отличные фотографии, то вам стоит проводить больше времени на этой стороне острова.

Девушка тянет Гранта за руку.

— Может, уже пойдем?

— Может быть, еще увидимся, — говорит Грант и позволяет увести себя.

Когда он оказывается вне зоны слышимости, Иисус бормочет:

— Чертов псих.

— Какая у него история? — спрашиваю я и продолжаю есть свою подаренную пиццу. Если подумать… Я смотрю на место на скамейке, которое Грант оставил пустым. Это он купил мне пиццу?

— Да. — Куинн опирается подбородком на ладонь, наклоняясь к Джейку. — Пожалуйста, расскажи нам его историю. — Она шевелит бровями.

— У меня есть идея получше. — Глаза Иисуса блестят озорством. — Хотите сделать что-то безумное?

— Да, черт возьми! — говорит Куинн.

— Нет, — добавляю я, но Куинн и Джейк уже поднимаются на ноги.

Отлично. Я собираюсь умереть.