Мы были мальчишками

11

Арик приспособил вместо костыля длинную палку и, опираясь на нее обеими руками, припрыгал ко мне. Отдуваясь, опустился на табурет и начал по привычке накручивать на указательный палец свой неподатливый куцый чубик.

— Болит нога-то? — спросил я его.

— Мозжит, тянет так… И есть почему-то все время хочется.

— Ну? — удивился я. — Это, наверное, потому, что крови много потерял. Тебе больше надо есть, а то рана долго не зарастет. Налить тебе щей из лебеды?

— Из лебеды? Это из травы?

— Ну да. Во дворе растет.

— А вкусно? — недоверчиво посмотрел на меня Арик. — Не отравишься?

— Вот чудак, скажет же… Мы с мамой едим, и ничего, живы… Будешь?

— Давай! — согласился Арик. — Попробую.

Я взял тарелку, половник, раскутал из фуфайки кастрюлю.

— Сам варил, — похвалился я Арику. — Скоро мама с работы должна прийти, обед ей сготовил… Много наливать?

— Давай сколько-нибудь…

Я поставил перед Арькой дымящуюся паром тарелку, положил алюминиевую ложку — такими ложками, как грифелем, можно писать на бумаге — и протянул малюсенький кусочек хлеба.

— Вот с хлебом у нас того… Мало хлеба, сам понимаешь. Я свою пайку съел, так это от маминой.

Арька согласно мотнул головой и осторожно зачерпнул зеленое варево. Покосился на меня.

— Да чего ты все смотришь? — засмеялся я. — Навертывай, еще попросишь…

Арька вытянул губы трубочкой, подул на ложку и, видно, решившись, быстро сунул ее в рот. Почмокал и вдруг сказал:

— А верно — ничего, жить можно… — И со скоростью, неожиданной для меня, заработал ложкой. Через несколько минут тарелка была пуста.

— Добавить?

— Давай, если не жалко, — отдуваясь, ответил Арька и похлопал ладонью себе по животу. — Как барабан… Знаешь, а это вы здорово придумали: щи из лебеды.

— Куда уж здоровше, — отмахнувшись, буркнул я. — Соседи тоже едят крапиву, лебеду да свекольные листья. Доброго в этом мало — живот полон, а есть хочется. Сейчас бы каши пшенной с подсолнечным маслом — вот это да! А где ее возьмешь? Денег мама получает мало, еле-еле тянем… А зимой еще туже придется… И лебеды не будет.

Я еще что-то хотел сказать, но неожиданная мысль так поразила меня, что я даже забыл об этом. «А ведь я повторяю мамины слова! — подумал я, хотя и не видел в этом ничего зазорного. — Она недавно… да вчера, кажется… так говорила Киселихе. Вот тебе и раз, как Валька Шпик, повторяю вслед за другими…»

Не знаю, почему, но я расстроился. До последнего времени я считал себя самостоятельным человеком и гордился этим. И вот, оказывается, самостоятельности у меня не так уж и много…

Арька заметил перемену в моем настроении.

— Ты чего? — спросил он и отложил ложку. — Тебе жалко, да?

— Ешь, — сказал я. — Так это… вспомнил кое-что… Ты тут ни при чем…

— Ну, смотри… — И добавил серьезно и внушительно: — Не жалей после: мне с этим управиться — раз плюнуть.

Я засмеялся: о таком пустяке говорить так серьезно!

— Давай, давай уписывай…

— А ты знаешь, зачем я пришел? — отодвигая пустую тарелку, спросил Арик.

— Не пришел, а припрыгал, — поправил я его.

— Ну припрыгал, не все равно?

— Зачем же?

— Деньги хочешь заработать?

— Деньги, — не поверил я. — Ты говоришь, деньги?

— А то чего же? За работу деньги платят, — очень уверенно сказал Арик. — Я это знаю.

— А где?

— У Пызи. Он сам предложил. Говорит: «Довольно дурака валять, поработали бы у меня, а я вам деньги за это. И мне хорошо, и вам польза». Понял?

— Еще бы не понять. Опять дрова колоть?

Арька поморщился и осторожно пошевелил забинтованной ногой.

— Нет, дрова колоть я не буду, не умею.

Наконец-то упрямый Арька: согласился, что топором владеть не так-то просто. Не послушал меня и получил на орехи. Теперь вот и жди, когда нога заживет, ни побегать, ни от дома отойти… Скучная жизнь наступила у Арьки.

— А чего же мы тогда будем делать?

— Пызя сам скажет… Согласен?

Не раздумывая, я ответил:

— Конечно согласен!

В это время по радио начали передавать сводку Совинформбюро. Читал Левитан. Его голос всегда поражал меня своей звучностью и неподдельной страстностью, даже когда он сообщал об отступлении наших войск, вселял силу и уверенность.

В сообщении упоминались неведомые нам донские станицы и хутора — Песковатка, Трехостровская, Качалинская, Вертячий… Наши отступали… Отступали к Сталинграду.

Арик слушал напряженно, хмурил свои редкие брови, сосредоточенно накручивая на палец куцый чубик. Неожиданно попросил:

— Выключи, а… Не могу слушать…

Сказал он это таким тоном и на лице у него было такое умоляющее выражение, что я без разговоров выключил радио. Чудаковатый все-таки этот Арька!

— Понимаешь, — заговорил он, помолчав, — я так ненавижу их, так ненавижу… прямо не знаю как!.. Эх, попасть бы на фронт!..

Арька посмотрел на меня тревожно мерцающими коричневыми глазами и замолчал. И почему-то в эту минуту я подумал, что Арька, если бы его взяли в армию, сражался бы неплохо. Почему я так подумал, до сих пор понять не могу.