Мы были мальчишками

35

В полукилометре от полевого стана, одинокий, суровый, поросший седой полынью, возвышается древний курган. Часто я наблюдал, как на его вершину опускался степной орлик, и, нескладно пошевелив своими темными крыльями, застывал, как каменное изваяние, и сидел часами, застывший и величавый в своей непонятной неподвижности. Проходило время, и Орлик, оттолкнувшись от земли сильными голенастыми ногами, неожиданно срывался с кургана, низко парил по-над степью и, тяжело и редко взмахивая сильными крыльями, набирал высоту. Он становился все меньше и меньше, словно утопал в синеве неба, и наконец превращался в черный крестик, а иногда просто исчезал в слепящих лучах дня…

Солнце опустилось уже к самому горизонту, когда я взошел на курган. Взошел и остановился потрясенный…

Там, где солнце устраивалось на покой, клубились фиолетовые тучи и края их, подсвеченные снизу, горели оранжевым пламенем, а сквозь разрывы туч, где-то позади них, прорывались белыми столбами лучи и исчезали в темнеющей беспредельной высоте неба…

Порывистый холодный ветер, настоянный на горьком аромате увядающих трав, плещет в лицо, шевелит в степи неясные тревожные тени, посвистывает у ног, пригибая к земле жесткие и гибкие стебли ковыля.

Родная земля!

Вот здесь под моими ногами, наверное, лежит прах моего далекого предка-степняка. Может быть, пришли сюда враги, охочие до чужого добра, собрал он свою дружину и ударил на них, предпочтя славную смерть в лихой битве за свободу позору рабства.

Где-то здесь совсем недавно прошли лихие полки чапаевцев, освобождая тебя от белогвардейской нечисти… Ты ждала их… Приходили сюда мужики с сохами, сеяли хлеб, горький пот заливал им глаза, жесткие спины, выгнувшиеся от напряжения, палил зной. Ты дарила их щедростью своей, но они не видели ее — злые люди присваивали все себе — те, кто никогда не знал, что такое тяжелый и радостный, беспросветный и светлый труд хлебороба. И вновь лилась кровь в беспощадной битве за свободу… Зверски были замучены дети твои — землеведцы-старики Быковников и Меньшов, и ты приняла их… Пал мой дед, пал Чапаев, пали миллионы других… Пали, но наконец-то освободили тебя… Расскажи мне о них, земля!..

Родная земля!..

Вон там, на востоке, где гаснет утомившееся за день солнце, гремит канонада… Это недалеко отсюда… Там, в приволжской степи, идет гигантская битва… Враги вновь пришли полонить тебя, и вновь потомки славянина, захороненного вот здесь, идут на смертельный бой, чтобы никогда — слышишь, никогда! — не топтать тебя ноге завоевателя… Там бьется мой отец, бьются его товарищи, там, с ними, мое сердце… И многих, многих ты приняла в себя, земля…

О чем-то шепчется у моих ног ветер. В степи сгустились тени, солнце скрылось за горизонтом, догорает вишневый закат. В потемневшем небе появились звезды — вот Полярная Звезда, самая яркая на пологе ночи, вот Большая Медведица, а вон задымился туманом и Млечный Путь…

— Ого-го-го! Вася-а-а!

Эге-ей, Василий!

Это в два голоса кричат мои друзья — Арик и Валька. Мне нужно идти. Прощай, седой курган. Завтра — домой…