На волоске

Глава 12

Глава 12

Гостей кормили более питательно, нежели тружениц: нам принесли запеченного кролика или зайца, много разных овощей и фруктов, похожих на киви и виноград. Эстетствовать при нем я не планировала, да и плевать, что там обо мне подумает этот дикарь. Поэтому, мясо я закусывала не овощами, а местным виноградом. Вкус у него был чем-то средним между клюквой и черной смородиной. Если жевать с мясом, можно подумать, что мясо с волшебным соусом в дорогом ресторане.

– Вкусно? – он не притронулся к еде, только молча наблюдал, как я мечу с тарелок все подряд.

– Очень! А ты не хочешь присоединиться? Вдвоем-то всяко вкуснее, - ответила я с полным ртом и посмотрела на него.

– Я сыт. Откуда ты знаешь эти точки? Ну, на спине? Я сейчас чувствую, как будто носил на плечах камень, - он смотрел на меня, как на диковинную зверушку, и я решила ею и оставаться. Хочешь не хочешь, а «жить захочешь, не так раскорячишься».

– Если делать каждый день, да еще и на всю спину, вообще не узнаешь себя. Силы прибавится вдвойне, - заливала я, как могла, хотя, в чем-то была права: мужик вечно на лошади, одежина тяжеленная, да и этот, как его… эффект плацебо никто не отменял.

– Спи здесь, я еще три луны здесь пробуду. Завтра на тебя посмотрю, - он завалился к стене и теперь смотрел на меня лежа. Спать я должна была лечь рядом.

Утром я не поняла, что с моими руками – ощущение было, что вместо ладоней у меня кувалды и распухшие пальцы просто не сжимались. Открыла глаза и поднесла руки к лицу. Все нормально.

Только потом вспомнила, что лежу в домике для утех. Мелькнувшую было мысль, что теперь обо мне подумают остальные я моментально отмела. Сами такие. Я оглянулась, но оказалось, что в доме я одна. На низком табурете стоял поднос с фруктами и шариками, но эти шарики точно были другими.

Темного коричневого цвета со светлыми вкраплениями. Взяла один, осмотрелась еще раз и закинула его в рот. Вот это было божественно: минимум крупы, вкус которой был новым для меня, травы и кислые вкрапления, видимо что-то вроде сухофруктов. В кувшине я нашла то ли сок, то ли компот, но это было вкуснее чая, который уже опостылел.

– Пора мыться и переодеться, - с этими словами дверь открыла незнакомая мне служанка.

– Не убирайте это. Я доем, когда вернусь, - я решила наглеть до конца. Если уж этот мужик меня купил, то и музыку он заказывает.

– Потом я провожу к ридганде Фалее. Она велела привести к ней, - служанка не смотрела мне в глаза. Это был не очень хороший знак.

– А где этот… ну, мой хозяин. Он же велел никуда не уходить.

– Он будет к ночи, а пока мыться и к Фалее, - она почти за руку вытащила меня из дома и повела к душу.

– Стыд в такой юбке, стыд. Ноги показывать нельзя, - шептала мне в спину дурная баба.

– Стыд? Да ты вообще понимаешь, что в этих избушках не шахматные турниры проводят? Это не стыд? Устроили тут дом терпимости, а ноги голые их смущают! А то, что у меня грудь через раз из этой тряпки вываливается? – она меня сильно задела, и теперь я завелась серьезно.

– Тихо, ридганда услышит, и будет тебе снова дом покоя, - успокаивала меня служанка.

– Ваш этот «дом покоя» - лучшее место во всей вашей богадельне. Нашла,чем пугать. Домом покоя в доме беспокойства, - она впихнула меня в душ и велела раздеваться.

Я долго мылась, радуясь тому, что вода достаточно теплая. Сначала она немного обжигала прохладой, но после третьего ковша бодрило, как после прохладного душа в жару. Мне просунули тряпицу, чтобы я могла обтереться, а потом и рубашку. Я радовалась ей как никогда, потому что набор ночных бабочек был уж больно неудобен.

– Можно я поднимусь на минуточку? – я указала на лестницу. Надежда увидеть Криту была, да и говорила я громко, проходя по двору в надежде, что девушки меня услышат и выйдут.

– Если ридганда Фалея позволит, - подтолкнула меня женщина в сторону скотного двора, где можно было обойти дом сзади и, минуя мою тюрьму, выйти во двор, куда выходит комната хозяйки.

В полумраке комнаты что-то равномерно тикало. Похоже на часы в тишине. Особенно их было слышно в деревенских домах. Фалея лежала на подушках. Рядом сидела Кали и держала влажную тряпку на ее глазах.

– Ридганда, я, - начала служанка, но Фалея скинула с лица тряпку и перебила ее:

– Уходи!

Та моментально подтолкнула меня и вышла. Ну не станет же она меня бить, правильно? Может, поняла все? Может, даст мне шанс выторговать свою жизнь?

– Если начнешь говорить пока не спросят, я выкину тебя на задний двор. До вечера ты будешь убирать за овцами, а потом отмоешься и в дом ридгана, поняла? – Кали говорила так резко, что надеяться на что-то доброе было точно нельзя.

– Поняла, - ответила я, опустив глаза.

– Как ты узнала? – тихо, почти шепотом спросила Фалея и вернула тряпку на глаза.

– Я хотела поговорить с вами, но на лестнице услышала вас и остановилась. Потом увидела.

– Ты была одна?

– Да.

– Кому рассказала?

– Никому, ридганда, - я боялась поднять глаза, но видела, что она на меня не смотрит. Просто лежит с этой тряпкой.

– Ты это сделала сама? – она подняла руку, и я увидела в ладони мой шарик с париком.

– Да. Раньше я этим занималась, и хотела предложить вам помощь.

– Помощь? Кто ты такая, чтобы предлагать помощь? – она поднялась, бросила тряпку и закричала, но тут же схватилась за виски и легла обратно.

– У вас высокое давление, ридганда, и может помочь, если вы затянете голову туго. А еще, нужно нажимать на точки в основании черепа, в ямке под волосами, - я пыталась помочь, потому что все эти проблемы я хорошо знала, но, снова ляпнув лишнее, решила не останавливаться. Авось и пронесет.

– Что? – Фалея замерла, смотря на меня как кобра перед броском.

– А еще поможет, если теплую воду лить на голову. Почти горячую, но не на всю, а на макушку, чтобы она текла назад, - не унималась я. – Я могу вам помочь и с болями, и с волосами, ридганда, - я уже было поверила в то, что у меня получилось, и решила озвучить все: - только этому есть цена.

– Уведите ее к овцам. Пусть она, не разгибая спины чистит загоны, и если остановится, пусть ее бьют плетьми, - Фалея заорала так, что даже жужжащие за окном мухи притихли.

То, что Фалея дура, я поняла давно, но что дура полная – только сейчас. Меня волокли в сторону загонов, и сопротивляться было бесполезно. Я в детстве столько этого навоза видала-перевидала, что им и не снилось. У бабули парники из того навоза были метр высотой и длиной во весь огород. Сложи его весной, притопчи, земли накидай. Думаете это само делалось? Нет, это мы с ней перелопачивали, пока все на работе.

Овцы были сытые и чистые. Явно в загоне порядок, иначе, все бока были бы замазаны. Нерадивые хозяева этим и отличаются – выйдет скотинка весной на луга, по улице ведут, и стыд за хозяев аж саму берет. А эти как облачко. Не думаю, что мне придется отсюда и до заката чистить.

— Эту оставим вам, всю тяжелую работу на нее можете валить, надо чтобы к вечеру на ногах не стояла, так ридганда велела, - подтолкнув меня вперед, заявила служанка. Тоже ведь, стерва, могла бы поскромнее расписать мою участь, так нет, расстаралась, чтоб я не прохлаждалась.

— Да у нее руки как ветки, Бартола, - хохотнул старик, которого здесь я увидела впервые. – Ими только платком махать, да вышивать.

— Велено, делай, - буркнула она в ответ и пошла обратно.

Я радовалась тому, что Малисат прибыла сюда в сапогах. Такой удобной обуви я и в развитом мире не нашивала. Будто под ногу шиты, да и кожа мягкая, как тряпочка, хоть и крепкая.

— Вот так вот, Леночка, все тридцать три удовольствия: днем сношают дураки, а ночами мужики, - буркнула я себе под нос и засмеялась от получившейся рифмы. А ведь стихи писала в школе, да и после баловалась, но так и забросила. А видишь, пришло время и вылезла рифма.

— Чего бубнишь? Никогда сюда девок не приводили. Чего же ты такое учудила? – дед был смешной. Загорелый до коричнева, сухой, как сушка, закатившаяся за диван и на пару лет оставшаяся там горевать, пока хозяева не вздумают двигать мебель.

— Говорила много, - ответила я ему, осматривая фронт будущих работ. - Мне сказали тут загоны чистить, а у вас в загонах почище, чем в хозяйских комнатах.

В загоне, куда на ночь приводили с поля овец, было чисто и сухо. Солома укладывалась мелкая. Она хорошо сырость впитывала. А после этого ее выметали и стелили другую. Первая сушилась на солнышке. Вот так и добивались сухости. Здесь же носились ягнята, внимательно рассматривали меня из-за ограды суягонные овечки.

— Говорить тоже уметь надо. Коли пришла, давай будем дело делать. Тяжелого не поднимешь, а бегаешь, поди, быстро? – он смотрел на меня с прищуром, пытаясь прочитать, чего от меня ожидать можно.Только вот деревенская я и вся эта суета мне знакома и привычна. А коли спину не ломит, да за сахаром следить не надо, можно и поработать. – Ягнят выловить надо. Загон большой, не слушают меня. Тут встану с палкой, а ты загоняй – он указал на вход в загон, куда требовалось загнать малышню.

— Это мы мигом, уважаемый. А зовут-то тебя как, дедушка?

— Парамай я.

— Парамайя? – переспросила я, но вспомнила, что они сначала имя говорят, потом добавляют это «я». Нет у них слова «зовут».

— Парамай.

— Ладно, поняла. Меня - Малисат.

Я осмотрелась, увидела веревочку, привязанную к кованой скобе на стене, отвязала и подпоясалась, чуть подтянув над пояском рубаху. Хоть чистой останется, да и бегать поудобнее, потом нашла еще одну и завязала высоко на голове волосы в хвост.

Старик стоял у забора и палкой указывал ягнятам направление , а я обежала эти полгектара раз, наверное, десять, потому что ребятишки никак не хотели под крышу. Спустя полтора часа я забыла, что у меня болели руки после ночного массажа, потому что заболели ноги. С непривычки, точно! Сижу ведь ровно на заднице с тех пор, как привели сюда. А тело таких промахов не прощает. А еще бежать думала. Да с такой подготовкой только за овцами бегать.

— Покормить тебя надо, а то и так Эрина Милостивая смотрит на тебя и не знает, чем ты еще жива. Одна душа и бегает, - дед закрыл загон и повел меня под навес. Он однозначно начинал мне нравиться.

— Поесть я не против, а вот побегала я с большой радостью. Вот бы меня сюда перевели, а то там, - махнула я в сторону дома, - работа не очень приятная, хоть и не пыльная.

— Другая ты, девка, другая. Видел я много. Живыми знал еще мать матери ридганды Фалеи, - он болтал, будто бы старчески, ан, нет. Знаем мы эти старческие разговоры – все они зачем-то и о чем-то.

— Другая, потому что из других земель, а так, обычная, - я подумала, что если с остальными можно было болтать что угодно, то с этим сухофруктом надо быть осторожнее. Сколько он собак на этой жизни съел, ни в одной деревне не видали.

Выставил на низкий стол что-то навроде мягкого сыра, хлеб подсушил над огнем и чай из травок налил. Я вспомнила поднос с фруктами, оставшийся в домике, откуда меня забрали утром на помывку.

— Ешь, да рассказывай. Хиретка ты, вижу, только кожей хиретка, а головой – таких не видел никогда. Девки хиретки сильные да выносливые, как и лошади ихние. Таких лошадей больше нигде нет. Хиреты ловят их и объезжают. Вон, и сапоги у тебя из лошадиной кожи. Для этого надо, чтоб лошадь от старости умерла. Как вторая кожа. Хорошо управляешься с ними?

— С сапогами? – не поняла я, что он имеет в виду и переспросила. Он засмеялся, да так, что из его беззубого рта полетели куски сыра.

— С лошадьми, девка, с лошадьми. Матери вас рожают у лошади, а потом привязывают к спине или груди, и так ездят до тех пор, пока сами не садитесь верхом.

— Я не помню ничего, Парамай. В дороге сюда чуть не умерла. Еле выходила меня подруга. Проснулась и не знаю, кто я и откуда. Что она рассказала, то и знаю.

— Не похоже. Не так говорят и делают, кто не помнит, - он посмотрел на меня так, что до костей пробрало. Выцветшие водянисто-серые глаза на загорелом лице казались мутными шарами, засунутыми в череп.

— Я другое помню, Парамай. Из другого мира помню. Там раньше жила, только лет мне было больше. Болела я сильно, а тут очнулась – и тело другое, и сил как у новой.

— А чего помнишь? – он по чуть размачивал подсушенный на огне хлеб прямо в деревянной кружке, быстро обсасывал кусок и подкладывал к нему в рот сыр. Потом долго мусолил это во рту. У него не было зубов, но хлеб все равно подсушивал. Моя бабушка и Нина Филлиповна тоже ели сухари. Говорили, что хлеб свежий не на пользу организму.

— Другое там все, даже не описать, Парамай. И города другие, и люди. Там, чтобы огонь разжечь, не надо дров нести. Из земли идет воздух такой, ну… газ называется. Только искру дашь, и вот тебе пламя, - я не хотела вдаваться в подробности, но уважить старика хотелось.

— Ладно, хватит сидеть. Надо корма пересыпать, да и на дальние поля идти – сменить людей до вечера, - он собрал крошки, что остались от его хлеба и сыра на столе, мокрым пальцем слепил и бросил в рот. Это тоже знак, и хороший - бережливость к каждой крошке, которую я видела в бабушках. Не плохой он человек, хоть и время и место другое, видел голод. Потом он резко встал и засуетился. Я думала, он полежит после еды, но нет.

До позднего вечера мы пробыли на поле, где он осматривал овец – убирал клещей, проверял копыта. Сказал, что как заканчивает в загонах работу, идет проверять овец. Те приходят на ночь, но на тот момент и без этого дел полно: воду наносить на питье, разогнать и «сладким» накормить. Так у меня дома называли отходы с кухни, а здесь к этим отходам добавлялись коренья, которые он тоже готовил сам.

Когда солнце начало клониться к закату, мы закончили дела в загонах. Старик напоил меня своим чаем.

— Надеюсь, завтра ты снова чего учудишь, и ко мне отправят, Малисат. Ты такого рассказала, что не засну сейчас, да и не устал сегодня почти. Значит, говоришь, в той твоей старой жизни, все получше, чем здесь?

— Да, я бы тоже вернулась к вам. Хорошо здесь, - я осмотрелась, прижалась спиной к деревянной стене его небольшого домика, где он жил один. Остальные работники жили под навесом, и спали там, а еду им приносили с кухни. Парамай же готовил себе исключительно сам.

— Ты только не отчаивайся. Знай, что всегда и везде можно жить. Главное – увидеть доброе. Я мальчишкой в дом ридгана попал. Привезли издалека, а те дети, что плакали постоянно, потом и есть не стали. Болели много, а потом и умирали. А я вот живу, счет времени потерял, да и зачем счет, - он говорил со мной так, словно хотел успокоить и помочь, но мысли его сейчас, как и весь день, были совсем не об этом. Интересовали его только рассказы о моей прошлой жизни.

Когда пришла служанка, солнце уже зашло за горизонт. Другая девушка не стала даже ничего говорить, только мотнула мне головой, мол, пора.

— Спасибо, Парамай, хороший был день. Даст Бог, увидимся еще, - сказала я и отвернулась, чтобы пойти за служанкой, но услышала, как он повторил «даст Бог». Было над чем подумать. Хоть бы снова сюда отправили. Вот кто может рассказать об этом месте более-менее подробно. Что за планета и что за время.

После помывки служанка проводила меня в дом ридгана Шоарана. Я радовалась тому, что внутри никого не было. Стоял свежий поднос с фруктами и кувшин с соком. За еду я схватилась сразу. Сочные фрукты просто таяли во рту. Скорее всего, это предназначалось вовсе не мне, но мне стало плевать на их правила и законы. Хорошей здесь никогда не станешь, потому что рыба гниет с головы, а голова местная не только лысая, но и пустая.

Вспомнив о ножницах, я кинулась к подушкам, подняла их и увидела сверток. Порылась, и спрятала ножницы глубже, под половик, которыми был устелен весь дом. Когда в окнах-бойницах под крышей стало темно я решила выйти на разведку. Раз мой хозяин опаздывал, может повезет встретиться с Критой.

Во дворе было тихо. Я прислушалась, но ни разговоров, ни даже шепота не было. Раз Шоарана нет здесь, то я услышу лошадей на дороге, да и ворота открываются не бесшумно. Двор был выметен идеально, а кроме этого днем его поливали водой. Ни единого камешка под ногами не найдешь на стланике. Может и пронесет, - подумала я и шагнула от домика. Прошла к лестнице и быстро поднялась по ней. Нужная комната была первой справа. Я шагнула внутрь и, лавируя между спящими телами, подошла к месту, где спала Крита.

— Крита, проснись, - шепнула я, присев на колени перед девушкой.

— Малисат, - голос слева я узнала сразу. Палия.

— Да, это я, только я на минуту, Палия. Где Крита? – я поняла, что девушка, которую я разбудила – не она.

— Ее вчера увели в дом. Ее купили, - Палия на коленях подползла ко мне.

— Идем на лестницу, - дернула я ее за руку. – Она приходит днем?

— Да, и молча лежит. Ни с кем не говорит, - мы спустились во двор и стали за лозой, там, где я пряталась от Фалеи.

— Сегодня тоже увели?

— Да. Туда, - она показала на домики, что были дальше от того, в котором ночевала я.

— Скажи ей, что я здесь. В том доме! – я указала на домик. – Скажи, что мы скоро увидимся. Поняла меня?

— Даже тебя уже купили, а меня ридганда держит взаперти. Даже еду мне приносят в комнату и туда водят в покрывале, - указала она на туалет.

— Радуйся, что не купили. Поняла? – шикнула я на нее.

— Ты же не лучше меня! Если меня не купят, мне придется стать служанкой, - негодовала дурында так, что ее шепот начинал срываться на голос.

— Тихо. Если ты хочешь тут жить, то можешь, конечно страдать о том, что тебя не продали, но мне кажется, лучше с этим не торопиться, Палия, - я поняла, что доказывать что-то ей сейчас бесполезно, а, кроме прочего, еще и опасно.

— Я пойду, иначе ридганда и меня отправит чистить загоны, - она немного оттолкнула меня, и тут я поняла, что я ни слова о загонах не говорила.

— Кто тебе сказал, что я чищу загоны? Крита знает? – схватив ее за плечо я зашипела прямо в ее лицо.

— Не знает. Фалея сказала, что ты оказалась не такой уж и редкостью. Теперь я - самая дорогая здесь девушка! – я не верила, что Палия, моя Палия, которая выхаживала меня в дороге, тайком кормила и поила ночами, сейчас настроена против меня.

— Иди. Только не говори, что я приходила, иначе они обеих отправят к овцам, Палия, а там грязь, и твое белоснежное лицо станет темным, - я отпустила ее и мне захотелось заплакать. Дуры! Какие же они все глупые!

Я, уже не боясь, что меня заметят, прошла в домик и легла на подушки. Было мягко и удобно. Свежая рубашка, чистое покрывало на подушках, тяжелая работа и чистое тело – все это сделало свое дело. Меня сморило моментально, как только я улеглась с комфортом.

Проснулась я от того, что холодная ладонь гладит мое бедро. Вскочив на подушках и прижавшись к дальней стене, я увидела Шоарана.

— Это я, Малисат. Ты вскочила, как лесная кошка. Точно! Ты - лесная кошка, а не змея, - он хохоча скидывал с плеч куртку. Его лицо было пыльным. По бедру, где он только что провел рукой пробежали мурашки. Черт подери, я ведь даже не услышала, как он вошел.

— Вы напугали меня, ридган, - я опустила глаза, стараясь придумать, чем его отвлечь и одновременно проснуться. Разум все еще частично пребывал в тумане. – Уже утро?

— Скоро утро, но у нас сегодня очень много времени, Малисат, - он выглянул, крикнул слугу и приказал, чтобы тот нес еду и ждал его с водой.

«Ладно, как там в сказке про Бабу Ягу? Накормить, напоить, в баньке помыть, а потом и спрашивать», - подумала я. Он явно не с отдыха вернулся, значит, если сытого и помытого уложить на живот и сделать расслабляющий массаж, клиент заснет. И так мы снова оттянем неминуемое.