Нарушенные клятвы

ГЛАВА 24

ЛАЙЛА

Я протягиваю руку к холодной стороне кровати, ненавидя то, насколько она холодная на ощупь. Температура воздуха не такая уж и низкая. Я слышу шипение радиатора, обогревающего огромный дом. А на кровати лежит толстое стеганое одеяло, укрывающее меня.

Смешно сравнивать утро, когда я просыпалась с Ником, с утром, когда я проснулась одна. И все же, почему-то, просыпаясь без него, чувствую холод и пустоту, хотя мне не привыкать к этому.

Мне не хватает тепла.

Я скучаю по нему, и это опасно.

Я рискую своим сердцем, будущим, моим ребенком и нашей безопасностью.

Я закрываю глаза руками и прикусываю нижнюю губу, желая избавиться от этого ощущения. Вместо этого «Увидимся завтра» эхом отдается в моей голове.

Я сдаюсь и встаю, принимаю душ и одеваюсь, прежде чем спуститься вниз. Завтрак уже накрыт на длинном столе. Лео на своем обычном месте. Сегодня он ничего не читает. Он просто смотрит в пустоту, пока ест хлопья.

Я целую его в макушку, проходя мимо, чтобы взять кофе.

Он вздрагивает.

— Мама!

— Доброе утро, милый. Ты хорошо спал?

— Да. — Лео играет ложкой.

Я отпиваю кофе и накладываю себе на тарелку еду.

Как только я сажусь напротив Лео, он задает вопрос, которого я так боялась.

— Нам обязательно возвращаться в Филадельфию?

Он задавал мне подобного рода вопросы всю неделю, с тех пор как узнал, что Ник — его отец. Но это вопиющая версия «Я хочу остаться». Начало обиды. Лео никогда раньше по-настоящему не спорил со мной из-за моих решений. Но я вижу, что это битва и я боюсь ее все больше и больше с каждым днем.

— Мы живем в Филадельфии, Лео.

— Это очень далеко, — говорит он мне, как будто я могла забыть, сколько часов мы провели в самолете, чтобы добраться сюда. И это был частный полет, не включавший в себя задержки и неудобства коммерческих рейсов.

Я, как последняя трусиха, ем свой йогурт вместо ответа.

— Все мои друзья здесь забудут обо мне.

— Никто здесь не забудет о тебе, Лео. Особенно твой отец.

Я не говорю Лео, что Ник, возможно, вернется сегодня. Часть меня не уверена, стоит ли верить этому самой. Он пролетел весь этот путь, чтобы провести там несколько часов.

— Некоторые дети смеялись надо мной из-за того, что у меня нет отца.

— Им не следовало этого делать. Но, Лео, это не имело к тебе никакого отношения. Они были расстроены или рассержены из-за чего-то другого и решили быть грубыми, вместо того чтобы разобраться со своими проблемами. Я могу поговорить с ними, когда мы вернемся, и…

Лео раздраженно фыркает.

— Ничего не говори. Я просто ухожу в кабинет медсестры, когда мне не хочется иметь с этим дело.

Я думаю о его последнем дне в школе — нашем последнем дне в Филадельфии. Вот почему он пошел к медсестре, понимаю я, и мне вдруг становится трудно глотать.

— Все здесь хотят быть моими друзьями, как только слышат, что Ник — мой отец, — добавляет Лео. — Но папа сказал мне доверять только тем людям, которые хотят быть моими друзьями, несмотря ни на что.

В дополнение ко всему остальному, я думаю, Ник затмил меня, когда дело доходит до дачи советов. Это лучше, чем то, что я бы придумала в ответ на то, что Лео сказал мне, что дети хотят быть его друзьями из-за меня.

— Филадельфия — наш дом, Лео, — мягко говорю я. — А как же Эй-Джей? Он твой лучший друг.

— Я мог бы навещать Эй-Джея. Он бы хотел, чтобы я был со своим отцом. Он скучает по своему.

Я не знаю, что на это ответить. Я знаю, что имеет в виду Лео. Эй-Джей не мог выбирать, когда потерял своего отца. И Лео чувствует, что я навязываю ему ту же модель.

Остаток завтрака и всю дорогу до школы я беспокоюсь о том, как Лео отнесется к нашему отъезду, и гадая, действительно ли Ник вернется сегодня. Я возвращаюсь к реальности только тогда, когда возвращаюсь в особняк, высадив Лео, и не замечаю фигуру, стоящую у лестницы. Мое сердце замирает на секунду — пока я не понимаю, что это не тот, о ком я подумала.

Вера Морозова точно такая же высокая и устрашающая, какой я ее помню. Она проходит мимо меня к двери, через которую я только что вошла, и ничего не говорит, кроме как:

— Иди сюда!

Я бросаю взгляд на Валентина, который был за рулем этим утром. Кажется, его не беспокоит присутствие матери Ника, что я воспринимаю как обнадеживающий знак. По крайней мере, это не повод для паники.

Я спешу за ней, обратно на холод. Колонна машин все еще припаркована снаружи.

— Все в порядке? С Ником все в порядке?

Вера не выглядит обеспокоенной, просто нетерпеливой, но она также не производит впечатления матери, склонной к чрезмерному беспокойству.

— Ник. — Из-за ее сильного акцента это слово звучит странно. — Николай в порядке. Он просто идиот.

— Идиот? — Я повторяю за ней.

Вера машет рукой в перчатке в сторону ряда черных машин.

— Сколько человек тебя возят? Идиот!

Неужели она думает, что это моя инициатива?

— Я не просила, чтобы меня охраняло столько человек. Ник… Николай сам отправил их с нами, и я не уверена… Я имею в виду, я рада, что Лео под такой надежной защитой.

Вера демонстративно оглядывается по сторонам.

— Я не вижу здесь Лео.

Затем она забирается в первыу машину, оставляя меня стоять.

Через несколько секунд ее дверь снова открывается.

— Быстрее!

Я подхожу к машине и забираюсь внутрь с противоположной стороны. Вера и водитель перебрасываются парой фраз по-русски, а затем мы трогаемся обратно по длинной извилистой подъездной дорожке. Каждый раз, когда я смотрю на Веру, она изучает меня прищуренными глазами, поэтому я в основном смотрю за пределы машины.

— Куда мы едем? — Наконец спрашиваю я.

Она мать Ника, а это люди Ника. Я не беспокоюсь о своей безопасности, но я определенно опасаюсь того, что должно произойти.

— В женский приют.

— Правда?

Ник не упоминал о своем предложении поработать волонтером с той ночи в его кабинете, и поэтому я тоже не поднимала эту тему. Я в восторге от того, что он не забыл, даже если придется иметь дело с Верой.

Суровое выражение лица Веры немного смягчается, когда она замечает волнение в моем голосе. Она изучает меня без раздраженного хмурого взгляда, который почему-то еще больше выбивает из колеи.

— Может быть, просто тупица, — решает она.

Это далеко не похвала или одобрение. Но это уже что-то от человека, который, кажется, не привык сорить комплиментами.