Нарушенные клятвы

ГЛАВА 35

ЛАЙЛА

Машине позади меня приходится дважды посигналить, прежде чем я понимаю, что стою на зеленый свет. Я слишком резко нажимаю на газ. Моя старая «Хонда» едва сдвинулась бы с места. «Вольво» бросается вперед, как набрасывающаяся кошка, почуявшая легкую добычу. Мой позвоночник вдавливается в сиденье, и ремень безопасности врезается ниже подбородка, когда я пересекаю перекресток и въезжаю на подъездную дорожку Джун.

По обе стороны лестницы примостилось по каменному кролику, а на входной двери висит блестящее яйцо.

Лео сообщил мне три дня назад, что кролик, приносящий яйца, — это глупо, и мне не следует прятать их в этом году. Осознание того, что он взрослеет намного быстрее, чем мне бы хотелось, немного разбило мне сердце. Осознание того, что он уже видел уродство в мире и потерял невинность, усложняет задачу. Как и видеть, как он просыпается в пять утра каждую субботу, горя желанием рассказать Нику о своей неделе, когда он звонит в десять.

Мы идем вперед, Лео и я. Выполняем все необходимые действия. Юридическая фирма, в которой я в конечном итоге получила должность, еще меньше, чем та, где я работала раньше. Я весь день отсиживаюсь в своей кабинке, заполняя формы и отправляя электронные письма с напоминаниями. Забираю Лео от Джун или продленки и иду домой готовить ужин. Прибераюсь или загружаю белье, если корзина переполнена. Лео играет со своими фигурками или просит поиграть в видеоигры, пока я потягиваю вино на диване и смотрю телевизор. Он ложится спать, и я обычно вскоре следую за ним, только для того, чтобы проснуться пораньше и начать все сначала.

Лео не единственный, кто с нетерпением ждет субботнего утра. Обычно я зависаю на кухне, выбирая, что почистить или испечь, просто чтобы услышать хриплый глубокий баритон Ника на другом конце провода.

Это жалко — подслушивать разговоры моего сына, потому что я слишком труслива, чтобы самой поднять трубку и позвонить его отцу. Наш обмен мнениями по поводу его звонков с Лео был посредством текстовых сообщений, коротких и по существу.

И я продолжаю ждать, когда эта боль утихнет. Когда прекратятся сомнения. Чтобы Лео чаще улыбался, чем хмурился.

Я не уверена, то ли мы чего-то упускали раньше и не осознавали этого, то ли те недели с Ником легко разрушили многолетнюю рутину. Может быть, и то, и другое.

Брови Джун поднимаются на лоб, когда она открывает входную дверь и видит меня на крыльце.

— Все в порядке? — осторожно спрашивает она.

Я рассказываю Джун сокращенную версию визита Ника. Ни слова о сексе, ссоре или оружии. Только то, что он неожиданно появился и провел день с Лео. Но я почти уверена, что она видела меня насквозь.

Почти уверена, что я и не сильно старалась скрыть свои чувства.

Хуже всего то, что я не пытаюсь казаться несчастной. Я пытаюсь быть благодарной за все важные вещи. Ради безопасности, здоровья и дома.

Мне все еще приходится натягивать улыбку на лицо. Она не получаться естественной.

— Я в порядке!

Вместо того, чтобы пригласить меня войти, как я ожидала, Джун выходит на крыльцо.

— Что ты делаешь, Лайла?

— Э-э-э, забираю Лео?

Она закатывает глаза.

— Я имею в виду, со своей жизнью.

Я прикусываю нижнюю губу.

— Ну, это обширный вопрос.

Джун смеется, затем качает головой.

— Ты разговаривала с Ником с тех пор, как он был здесь?

— Мы обсудили его звонки с Лео.

— В субботу в десять, я знаю. Знаешь, откуда я это знаю, Лайла?

Я не отвечаю, предполагая, что это риторический вопрос.

— Потому что единственный человек, который любит этого парня больше, чем ты, — Лео. Итак, что ты делаешь, Лайла? Почему ты здесь, а он там?

— Это сложно.

— Я знаю, что это так, и я не пытаюсь это принизить. Но я не была бы хорошим другом, если бы не спросила.

Я отвожу взгляд на одного из счастливых кроликов.

— Не знаю, будет ли так лучше для Лео.

— Мы все по ходу дела разбираемся в родительских обязанностях, милая.

— Я не знаю, может ли Ник… Я не знаю… — Я даже не могу выразить это словами, но Джун понимает, что я пытаюсь сказать.

— Я думаю, тебе следует сказать ему, что ты любишь его и хочешь быть с ним.

— А что, если ничего не получится? — Шепчу я.

— А что, если это сработает? — она возражает. — А что, если, сделав что-то, ты перестанешь задаваться вопросом «что, если»?

Я выдыхаю.

— Я не знаю. Я подумаю об этом.

Все, что я делала последние три недели, — это думала об этом, и Джун призывает меня к этому.

— Будь открыта.

— Я открыта.

— Нет, ты открыта для того, чтобы не открываться другим. Есть разница.

Я молчу, признавая, что она права. На данный момент мой круг общения — это, по сути, только Джун. Я не ходила ни на одно свидание с тех пор, как вернулась в Филадельфию. Я не разговаривала ни с кем из своих «друзей по работе» с тех пор, как пришла в новую фирму. Я всегда была сдержанной и тихой, и усилия, которые я прилагаю каждый день, уже изматывают.

— Я присмотрю за Лео, — тихо говорит Джун.

Мой взгляд перебегает с кролика на нее.

— Ты имеешь в виду, уйти сейчас?

Она пожимает плечами.

— Почему бы и нет? Тебе завтра не надо на работу.

— Я…

Я пытаюсь придумать причину, по которой я не могу собраться и улететь в Россию сегодня вечером. Причин много. Но ни одна из них на самом деле не стоит у меня на пути. У меня есть деньги. Ник сделал паспорта для меня и Лео, которые мне вручили, когда мы приземлились месяц назад. Я не вернусь на работу до понедельника, и я могла бы взять больничный, если бы пришлось. Я доверяю Джун позаботиться о Лео.

— Мне страшно. Мне так страшно, Джун. Он… он всегда был тем парнем для меня. Даже если бы я не забеременела Лео и никогда больше не увидела его после колледжа, я знаю, что все равно бы тянулась к нему. И мне нравится иметь возможности, даже если они на самом деле представляют собой «что, если». Если я попытаюсь и у меня ничего не получится, у меня ничего не будет.

Она обнимает меня. Это немного снимает беспокойство, сковывающее мои мышцы. Как и дрожащий вздох, который я выдыхаю, кладя подбородок ей на плечо.

— Я видела, как он смотрел на тебя, Лайла. Я бы не давила на тебя, если бы не думала, что ты направляешься к счастливому концу. Жизнь непредсказуема и коротка. Это не всегда должно быть спланировано и ответственно. Если ты хочешь увидеть его, тебе следует поехать к нему. Вот так просто.

Неуверенность скручивается спиралью в моем животе, усиливаясь от возбуждения. Потому что я осознаю, что сделаю это. Что я поеду повидаться с Ником, и я не уверена, как это воспринять. Такое чувство, что я потратила годы, задаваясь вопросом, что он чувствует ко мне, что неопределенность завела меня так далеко, что она превратилась в чудовище неизвестности. Отчасти потому, что я никогда не думала, что попрошу ответа.

— Мне нужно упаковать кое-какие вещи Лео.

Джун улыбается.

— У них с Эй-Джеем одинаковый размер. У меня полно запасных зубных щеток. Просто уходи, пока не отговорила себя от этого.

Я закатываю глаза. Она слишком хорошо меня знает.

— Прекрасно. Дай мне поговорить с Лео.

Я захожу внутрь и нахожу его с Эй-Джеем за карточной игрой в гостиной.

— Привет, ребята.

— Привет, мам, — отвечает Лео, не отрываясь от игры.

— Здравствуйте, мисс Питерсон, — добавляет Эй-Джей.

— Лео, могу я поговорить с тобой на кухне минутку? — Спрашиваю я.

Он поднимает взгляд, нахмурив брови. Это выражение лица больше всего напоминает мне Ника.

— Хорошо, — осторожно говорит он, откладывая карты.

— Мы можем закончить игру? — Спрашивает Лео, когда мы оказываемся лицом к лицу на кухне.

— Вообще-то, Джун предложила тебе остаться на выходные, — отвечаю я. — Ты не против?

— Почему? Куда ты едешь?

Я колеблюсь, прежде чем ответить.

— У меня рабочая поездка, конференция в эти выходные.

Я ненавижу лгать ему, но я не могу сказать ему правду. Если эта поездка плохо закончится для меня и Ника, я не хочу, чтобы Лео узнал об этом.

Выражение лица Лео меняется. Это немного подстегивает его эго, пока он не говорит:

— Значит ли это, что я не смогу завтра поговорить с папой?

— Ты сможешь позвонить ему в другой день, хорошо?

— Да, хорошо, — отвечает он, явно пытаясь подавить свое разочарование.

Я наклоняюсь и целую его в макушку.

— Я люблю тебя, Лео.

— Я тоже тебя люблю.

Когда я приземляюсь в Москве, на часах только начало седьмого вечера по местному времени.

Я десятки раз чуть не передумала насчет этой поездки: собирая сумку и паспорт, по дороге в аэропорт, заплатив неприличную сумму за место в самолете, проходя через охрану, сидя у выхода, во время двухчасовой пересадки в Лондоне.

Но я здесь. Окруженная суматохой и языком, который больше не звучит так по-иностранному, даже если я по-прежнему не понимаю больше дюжины слов из него и могу сказать еще меньше.

Британка, которая сидела рядом со мной в самолете, стоит передо мной в очереди на таможню. Она бросает в мою сторону обеспокоенный взгляд, вероятно, потому, что наблюдала, как я ковыряюсь в своем обеде и кромсаю две салфетки. Когда она видит, что я заметила, то улыбается, хотя по ней видно, что ей меня жалко.

Нервы рикошетят внутри меня, как шарики в автомате.

Я не жалею, что приехала сюда, но я бы солгала, если бы сказала, что была уверена в этом решении. Я упаковала только то, что поместилось в моей ручной клади. Я не звонила и не писала Нику.

Это самый поспешный, самый импульсивный поступок, который я когда-либо совершала в своей жизни. Осознание освобождает — и ужасает. Потому что я не свободолюбивая особа, которая плывет по течению и довольствуется этим. Я хотела бы быть такой, и я точно знаю, почему эта мысль ужасает меня.

Поехать за мужчиной за тысячи миль — это то, что сделала бы моя мать.

Как и влюбиться в парня, который нечестно зарабатывает на жизнь.

Но падение — это непрерывное действие. Его трудно остановить, и оно продолжается неопределенно долго.

Поскольку у меня есть только ручная кладь, пройдя таможню, я направляюсь прямо к выходу, минуя толпу у выдачи багажа.

Настал момент, когда я должна развернуться, но я зашла слишком далеко. У меня недосып и я умираю от голода, не веря, что действительно здесь. Теперь, когда я здесь, кажется совершенно очевидным, что этому визиту должен был предшествовать разговор. Простой телефонный звонок дал бы мне хотя бы небольшое представление о том, о чем думает Ник.

Я прохожу через автоматические двери и выхожу из аэропорта. Ряд такси выстроился вдоль тротуара, ожидая пассажиров. Я осматриваю ряд машин, раздумывая. Я действительно не хочу тратить драгоценные часы здесь, в отеле, но я не знаю, что еще могу сделать. Каждый раз, когда я приезжала в поместье Морозовых или из него, меня сопровождали люди Ника. Я никогда не ездила общественным транспортом и не запоминала адреса.

У меня есть номер Алекса, и я могла бы позвонить ему и спросить. Но это трусливо, а смысл поездки — встретиться лицом к лицу со страхами.

Судя по тому, как люди спешат мимо, поймать таксиста может оказаться непростой задачей. Итак, я решаю сначала сосредоточиться на этой проблеме, а затем решить, куда я направляюсь.

Я подхожу к очереди, бросая взгляд через улицу на более причудливый ряд машин, ожидающих определенных пассажиров.

А затем замираю, мое сердцебиение отдается в ушах, как барабанная дробь.

Мои пальцы ослабляют хватку на ремне сумки. Я чуть не роняю маленький багаж, едва успевая сжать руку, чтобы он не упал.

Ник стоит, прислонившись к боку своей любимой машины, и, скрестив руки на груди, наблюдает за потоком машин, выезжающих из аэропорта. Его окружает невидимый пузырь. Несмотря на оживленную улицу и тротуар, шум и суету деятельности, рядом с ним никого нет.

Я оглядываюсь в поисках вездесущего внедорожника, Григория или Романа, которые стояли бы поблизости наготове или в качестве охраны.

Ничего.

Ник здесь, один, и я в замешательстве.

Я осторожно подхожу к нему, наполовину обеспокоенная тем, что недосып сыграл со мной злую шутку.

Но чем ближе я подхожу, тем отчетливее становится Ник.

— Privyet.

Одна темная бровь выгибается дугой, за ней следует быстрый поток русской речи.

— Это все, что я знаю, — признаюсь я.

Ник выглядит так, словно борется с улыбкой.

— Пока.

— Пока, — повторяет Ник.

Я не знаю, о чем он думает. Я не уверена, что приняла правильное решение. И все это незнание скопилось у меня под ложечкой, тянет меня вниз каждый день, как якорь. Мне нужно перестать предполагать и начать спрашивать.

Дует ветер, холод пронизывает меня насквозь, как острое лезвие. Холодно и темно, в воздухе нет никаких следов чего-либо, кроме изморози.

Он снимает свое тяжелое пальто и набрасывает его мне на плечи. Оно пахнет его одеколоном, пряным и дорогим.

— Spasibo, — говорю я, используя весь свой русский словарный запас.

— Ты голодна?

— Я… да.

Я жду, что Ник спросит, что я здесь делаю, но он этого не делает. Он кивает и берет у меня сумку, прежде чем сесть за руль.

Я украдкой бросаю взгляды на его профиль, пока мы выезжаем из аэропорта в город, вдыхая аромат его пряного одеколона. Он ведет себя так, как будто это был запланированный визит, как будто это было ожидаемое прибытие. Это, мягко говоря, сбило меня с толку.

Поскольку я продумала то, что скажу ему, не меньше, чем всю оставшуюся поездку — я молчу, пока мы едем. Если он хочет вести себя так, будто все нормально, может быть, некоторые узлы в моем животе сами собой распутаются. Вместо этого я сосредотачиваюсь на разросшейся архитектуре города, пока мы не останавливаемся перед каменным зданием с резными арками и завитушками.

Судя по тому, портье начинает спотыкаться, он узнает Ника. То же самое и с хозяйкой, которая встречает нас за стеклянными дверями, хотя в ее взгляде больше признательности, чем страха.

— Я не одета подобающе, — шепчу я Нику, пока мы пробираемся через центр ресторана. На мне не просто джинсы, на мне джинсы, которые пережили пятнадцатичасовое путешествие и пролитый черный чай. Большинство женщин здесь одеты в шелковые вечерние платья и меховые накидки.

— Ты прекрасно выглядишь, — говорит мне Ник, кладя ладонь мне на поясницу и ведя в заднюю часть ресторана.

Его слова звучат так, будто он говорит серьезно, и это меня волнует. Как и тот факт, что кажется, будто все смотрят на нас. Я не понимаю ни болтовни, ни даже тихой музыки, играющей на заднем плане. Я особенно прислушиваюсь к языку тела и атмосфере, замечая каждую голову, которая поворачивается в нашу сторону. Каждый наклон и шепот.

Ник ведет меня за отдельный столик, и я чувствую, что могу снова нормально дышать. Однако чувство комфорта исчезает, как только я понимаю, что мы одни, спрятанные, вне поля зрения.

— Милое местечко, — говорю я, разглядывая гравюры в рамках на стенах, чтобы не смотреть прямо на него.

Он издает неопределенное мычание.

— Он принадлежит тебе?

— Да.

Пауза тишины, во время которой я тереблю салфетку, жалея, что это не ткань, а бумага.

— С Лео все в порядке?

— Да. Он с Джун. Она предложила присмотреть за ним на выходных. — Я вздыхаю. — Я солгала ему о том, куда собираюсь. И сказала ему, что ты не сможешь позвонить в эти выходные.

Он снова ничего не говорит.

Официант в униформе появляется прежде, чем кто-либо из нас произносит еще хоть слово. Я выдыхаю, пытаясь избавиться от беспокойства с помощью углекислого газа и вдохнуть немного смелости с кислородом.

Наблюдение за официантом не помогает. Он нервничает больше, чем я. Его рука дрожит, когда он наполняет стаканы водой, почти пропитывает воду. При других обстоятельствах я бы нашла это забавным. Отвлекла бы Ника, чтобы бедняга мог выполнять свою работу без посторонних глаз.

Но я не готова к тому, что этот пронзительный взгляд будет направлен на меня. Мне и так трудно собраться с мыслями. Я знаю, что хочу сказать ему, ради чего проделала весь этот путь.

Добраться до выхода оказывается непросто. Я заблудилась в лабиринте собственных мыслей, пытаясь найти правильный путь, чтобы попасть туда, где я хочу оказаться.

Появляется другой официант, разносит бокал с жидкостью янтарного цвета и ставит разделочную доску в центр стола, рядом с горящими свечами.

Я встаю так внезапно, что ударяюсь коленями о стол, понимая, что официанты вот-вот уйдут. Мне нужно побыть минутку наедине с собой, прежде чем остаться наедине с Ником.

— Я сейчас вернусь. Мне надо в уборную.

Я едва успеваю заметить кивок Ника, прежде чем сбегаю по коридору в туалет. Длинная раковина с множеством кранов освещена приятным освещением. Я мою руки и вытираю лицо одним из пушистых полотенец. Мыло пахнет лавандой, предположительно успокаивающим ароматом. Я не уверена, что оно сильно помогает мне прямо сейчас. Мое сердце бьется так, словно пытается пробежать марафон в моей груди.

Цоканье каблуков по кафелю возвещает о прибытии в туалет еще одной женщины. Она гибкая и властная, в шелковом платье и с надменным выражением лица. Она оглядывает мой наряд и неодобрительно фыркает, прежде чем резко выйти из туалета, как будто мое присутствие оскорбительно.

Я решаю последовать за ней, поскольку стоять у раковины бесконечно — не самый лучший вариант.

Когда я выхожу из коридора, меня встречает порыв холодного воздуха. Я смотрю налево. В самом конце коридора приоткрыта дверь, впуская через щель немного прохлады.

Я иду налево, а не направо, тем путем, которым пришла, глубоко вдыхая. Холод пахнет свежестью и чистотой.

Я выхожу на улицу, толком не задумываясь об этом. Из туалета я слышала приглушенную болтовню из ресторана и грохот с кухни. Переулок, в который вела дверь, пуст, если не считать нескольких мусорных баков, тускло освещенный уличными фонарями и избыточным светом, исходящим от окружающих зданий.

Вдалеке со свистом проносятся машины, но в остальном все тихо. Не такой, как пейзаж поместья Ника, хотя он все равно более мирный, чем я ожидала бы от центра города.

Я запрокидываю голову, чтобы посмотреть на звезды, и с облегчением вижу, как серебряные искорки сверкают на фоне черного неба. Россия не такая мрачная и суровая, какой я представляла ее себе до того, как впервые побывал здесь. Она многогранная. Даже холод — это то, что я начала ценить.

Скрип возвещает об открытии двери. Я торопливо оглядываюсь, готовясь объяснить, почему я здесь околачиваюсь, одному из работников кухни.

Но Ник — тот, кто выходит. Реакция мгновенна. Мой желудок переворачивается, и осознание пронзает мой организм. Его невозможно игнорировать, он, как электрический разряд, привлекает внимание.

Он не спрашивает, что я здесь делаю.

Он не сомневается в моем здравомыслии из-за того, что я стою в темном переулке и дрожу, потому что оставила пальто внутри.

Он подходит ко мне, запрокинув голову, чтобы полюбоваться небом. Появляется его серебряная зажигалка, отблеск пламени поджигает кончик сигареты. Окурок светится оранжевым, отбрасывая больше теней на его лицо.

Он молча протягивает его мне.

Я принимаю его, замечая, что он не отстраняется, когда наши пальцы соприкасаются.

— Ты плохо влияешь на меня, — говорю я ему.

Я говорю не только о сигарете.

Уголок рта Ника — та сторона, которую я могу видеть, — приподнимается.

— Я знаю.

Я делаю небольшую затяжку, затем возвращаю ее ему. Вкус пепла ужасен, а табак пахнет горелой газетой. Я кашляю. Ник протягивает мне жвачку. Я беру ее, не глядя, чувствуя его взгляд на своем лице, когда мятный привкус наполняет мой рот.

Это приводит в замешательство, как и осознание того, что момент настал. Это — стоять под небом, выкуривая по одной сигарете — кажется более подходящей обстановкой, чем переполненный аэропорт или модный ресторан.

Как раз в тот момент, когда я делаю вдох, чтобы заговорить, Ник наконец заговаривает.

— Что ты здесь делаешь, Лайла?

Я прикусываю нижнюю губу. Это нервная реакция, которая не должна быть соблазнительной.

— Долгий путь, чтобы просто потрахаться, — комментирует он, щелчком выбрасывая сигарету на землю и небрежно раздавливая ее ботинком. Я надеюсь, что это не метафора моего сердца.

— А ты знаешь, как начать разговор, — парирую я.

Я жду, что он скажет мне, что эта поездка была просто для того, чтобы повидаться с Лео, а я была просто под рукой. Но он этого не говорит. Он ничего не говорит.

— Лео скучает по тебе, — заявляю я. — Я волнуюсь, что переезд так далеко от тебя был ошибкой. Раньше он не знал, каково это — иметь отца. Теперь он знает, и, кроме субботнего утра, он все еще растет без отца. Это моя вина, и Лео это знает. Я боюсь, что он обидится на меня за это. И… я боюсь, что ты тоже.

Когда я поднимаю взгляд, челюсть Ника напрягается. Его профиль суров. Он похож на статую императора. Или бога-мстителя. Он по-прежнему ничего не говорит.

— Но я здесь не из-за Лео. Я знаю, что с ним все будет в порядке. Я знаю, мы справимся. Просто… такое ощущение, что я жила, не оглядываясь по сторонам, просто сосредоточившись на том, что впереди. Потом я была здесь, и мне пришлось остановиться. Я увидела что есть вокруг меня. И теперь я пытаюсь снова смотреть вперед и просто продолжать жить, но я не могу перестать замечать все.

Я слегка смеюсь, затем качаю головой.

— Это… в этом есть какой-нибудь смысл? Я не выспалась. Я пытаюсь сказать, что…

Ник открывает рот.

— Лайла, я…

— Подожди. Дай мне закончить. — Я делаю глубокий вдох. Признать это — все равно что копаться в битом стекле. Есть большая вероятность провала. — Я люблю тебя, Ник. Я пыталась избегать этого, игнорировать и притворяться, что это был просто секс. Вернувшись в Филадельфию, я надеялась, что это пройдет. Но этого не произошло. И, честно говоря? Я боюсь, что этого никогда не произойдет. Потому что девяти лет было достаточно, чтобы забыть тебя… а я так этого и не сделала. Я знаю, что это сложно из-за Лео и всего, что произошло. И, может быть, ты сейчас помолвлен, и я…

— Я никогда не заключал соглашения с Поповым.

Это открытие приносит мне облегчение, и я показываю это долгим выдохом. Но это сменяется опасением, когда становится ясно, что это все, что Ник планирует сказать в ответ.

— Ты никогда не просил меня остаться, — шепчу я.

Его челюсть тикает от раздражения.

— Ты очень ясно дала понять, каким будет ответ.

— Что, если ответ изменился?

Он смотрит на меня, в глазах буря, а лицо серьезное.

— Лайла… ничего не изменится. Будут еще окровавленные рубашки. Если ты говоришь мне это, думая, что это будет толчком, который мне нужен, чтобы я оставил… Это не так.

Я киваю и сглатываю.

— Я не собираюсь лгать и говорить, что внезапно смирилась со всем этим. Но пока Лео не замешан в этом, если только он сам не захочет этого, когда ему исполнится восемнадцать, я справлюсь с этим. — Я делаю глубокий вдох. — И я предпочла тебя со всем, что к тебе прилагается, чем вообще не быть с тобой.

Его рука поднимается. Его большой палец проводит по моей щеке, прикосновение легкое, как перышко.

— Ты уверена?

Я киваю.

— Я много думала об этом последние несколько недель. И… не то, чтобы у меня тоже были чистые руки.

— Эти ситуации несопоставимы, Лайла. — Тон Ника изменился с мягкого на резкий. — Только не говори, что ты стреляла в опасного человека в целях самообороны — это не то же самое, что делаю я.

— Это дало мне новую перспективу, Ник. Вот и все. Мы все делаем то, что нужно, чтобы выжить.

— Ты не хочешь такой жизни.

— Нет, — отвечаю я. — Но я хочу тебя. Я могу ненавидеть то, что ты делаешь, и все равно любить тебя. Ты сказал, что у тебя нет выбора, что у тебя никогда не было выбора, и теперь я понимаю. Я знаю… и я хочу тебя.

— Ты не…

— Ты тоже, Ник. Ты так и не попрощался. Ты так и не вернулся. Ты так и не сказал, что любишь меня. Ты никогда не вел себя так, будто я вообще что-то значу для тебя, будто ты хотел, чтобы мы продержались дольше, чем было необходимо.

Он молчит несколько секунд.

— Мой отец был холодным, жалким ублюдком. Он мог придраться к чьему-нибудь дыханию. И никто не принимал на себя основную тяжесть его издевательств больше, чем моя мать. Если что-то шло не так, он находил способ обвинить ее. Вечеринка, которую она устроила, отвлекла его людей. Если она ушла за покупками, значит, пренебрегла своими обязанностями. Если она проводила время со мной и моими братьями, то это было баловство.

— Я поклялся себе, что мой брак никогда не будет таким. Но я никогда не думал, что женюсь по любви. Даже если бы я никогда не стао паханом, я знал, что мой отец использовал бы мой брак для продвижения своих интересов.

Рука Ника скользит по моей щеке, обхватывая подбородок и наклоняя мое лицо так, что я не смогла бы отвести взгляд, даже если бы захотела.

— А потом я оказался на вечеринке студенческого братства в Филадельфии. Я стоял у холодильника, когда увидел девушку. Мне казалось, что я ждал ее всю свою жизнь.

Я вздыхаю, но ничего не говорю.

— Я знаю, что бросил тебя, Лайла. Я ушел, потому что не думал, что у меня был другой выбор. Я ушел, потому что пытался защитить тебя. Если бы мне пришлось делать это снова, я не уверен, что поступил бы по-другому. С тех пор, как ты вернулась в мою жизнь, я все еще пытаюсь защитить тебя. Я не лучший вариант для тебя. И никогда не буду. Но не смей думать, что ты не смысл моей жизни, что я не хочу тебя или не хочу, чтобы ты осталась, что я тебя не люблю. Я люблю тебя больше, чем думал, что способен кого-то любить.

Что-то внутри меня открывается, как клапан, когда он произносит эти два предложения. Что-то сладкое и пьянящее наполняет мое тело, как мощный наркотик.

— Правда?

Ник улыбается.

— Правда.

Он делает шаг, прижимая меня к стене ресторана. Мне больше не холодно, я окутана теплом его тела. От него пахнет дымом и пряным одеколоном.

Как грех и искушение.

Он пугает меня своими словами.

— Я хочу поцеловать тебя.

От резкости в его голосе у меня по коже бегут мурашки. Но это единственная моя реакция. Я слишком ошеломлена этим признанием. Это полностью противоречит его обычной уверенности.

— Так, поцелуй меня.

Ник улыбается.

— Поцелую.

Но некоторое веселье исчезает с его лица, когда он смотрит на меня, его красивое лицо становится суровым от эмоций.

— Что?

— Я волнуюсь, что ты передумаешь. — Он убирает прядь волос с моего лица, его прикосновение затягивается и оставляет за собой теплый след. — Я беспокоюсь, что это будет слишком и…

Я целую его. Его рот теплый, жар почти слишком сильный после оцепенения от холода. Я ожидала, что у него вкус пепла, но у его губ дубовый, солодовый привкус. Должно быть, он выпил немного скотча, ожидая моего возвращения.

Моя спина трется о грубую внешнюю поверхность здания, мой свитер не очень-то защищает. Но я не осознаю ничего, кроме чувственного скольжения его языка по моему. Теплое прикосновение его ладони к моему бедру, когда он притягивает меня вплотную к своему телу. Другой рукой он запускает пальцы мне в волосы, нежно потягивая, чтобы угол моего рта оказался именно там, где он хочет.

Все исчезает — мусорные баки, звездное небо, холодный воздух.

Ник отстраняется первым, затем наклоняется для более мягкого, целомудренного поцелуя.

— Давай поженимся?

— Это так ты собираешься сделать мне предложение?

Он улыбается.

— Нет. Но этого следовало ожидать, тем более что у нас уже есть ребенок. Братва может быть… старомодной. Несоблюдение традиций рассматривается как неуважение, а не как прогресс. И носить мою фамилию — лучшая форма защиты, которую я могу тебе предоставить.

Я киваю.

— Брак звучит заманчиво.

— А дети?

— Да, — шепчу я.

Его улыбка становится шире, прежде чем он хватает меня за руку и начинает тянуть за собой, просто не в том направлении, в котором я ожидала. Я думала, мы вернемся в ресторан, но он тянет меня на улицу.

— Куда мы?

Ник оглядывается и отвечает так, словно это самый очевидный ответ в мире:

— Домой.