Нарушенные клятвы

ГЛАВА 29

НИК

Я тру лоб, пытаясь не обращать внимания на начинающуюся головную боль. Прошлой ночью мне удалось поспать всего несколько часов, прокручивая в голове все, что произошло с Лайлой, пока она спала рядом со мной.

Она уезжает.

Я остаюсь.

Я знал эти два факта с самого начала, но с каждым поцелуем и разговорам принимать их становилось все труднее и труднее.

— Как насчет следующего четверга? — Спрашивает Дин Уилкерсон.

Он один из управляющих партнеров ТОО⁶ «Уилкерсон, Томпсон & Оуэнс», крупной юридической фирмы, которая ведет весь мой легальный бизнес в Штатах. С тех пор как моя последняя поездка в Нью-Йорк была прервана, он пытался назначить со мной встречу, чтобы разобраться с оставшимися документами.

— Я посмотрю… — Я замолкаю, когда Роман врывается в мой кабинет. — Я перезвоню, — говорю я, затем завершаю разговор и встаю. — Что случилось?

Меня беспокоят две вещи. Во-первых, Роман — и все остальные — знают, что нельзя входить в мой кабинет на складе, когда дверь закрыта. А во-вторых, Роман был тем, кто приехал в Филадельфию, чтобы сообщить мне, что мои братья и отец были убиты. Это была конфиденциальная информация, которой нельзя было делиться любыми другими способами, и он рассказал мне. Я до сих пор помню выражение его лица, серьезное и яростное.

Все, что я сейчас вижу, — это страх.

— Что? — Рявкаю я.

Роман сглатывает, выглядя так, словно предпочел бы, чтобы его пытали, чем сказать мне то, с чем он примчался сюда.

— Он перехватил их по дороге в школу. Валентин и Лев мертвы, и он забрал…

Я уже выхожу за дверь и направляюсь по коридору. Набираю код подвала на клавиатуре и поднимаюсь по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз. Влажная затхлость и запах химического чистящего средства, тяжелый и горький. Паника нападает на меня, как тысяча порезов от бумаги, едва заметных, но разрушительных.

Мой пульс грохочет в ушах, когда я шагаю по цементу, сканирую отпечаток пальца и открываю дверь камеры.

Максим развалился на койке, уставившись в потолок, как будто это гребаная Сикстинская капелла.

Он поворачивает голову, когда я вхожу в камеру.

Его тело напрягается при моем приближении.

Он такой же опытный убийца, как и я. От нас сложно добиться реакции, и тот факт, что он это сделал, является свидетельством того, какое выражение ярости и ужаса проносится во мне.

Я хватаю порванную рубашку, которая на нем, и рывком поднимаю его.

— Куда он их увез?

На губах Максима медленно расплывается улыбка.

— Значит, он на самом деле…

— Ты даже не представляешь, что я с тобой сделаю. — Я с трудом узнаю звук собственного голоса. — Воображение может быть злейшим врагом человека. Неизвестность — его худший кошмар. Но я могу поклясться тебе в одном, Голубев. Что бы ты ни думал, я превзойду все твои ожидания. Я вырежу тебе язык. Отрежу яйца. Вырву все ногти. Сожгу твою кожу. Разрежу твою плоть. А потом? Я вызову врача, и он наложит тебе швы. Подсоединит тебя к питающей трубке, даст тебе выздороветь и я начну все сначала. Есть много способов покалечить, но не убить. Подтолкнуть кого-то к краю пропасти, а затем вытащить обратно. Ты знаешь это так же хорошо, как и все остальные. Я спасу тебя и отправлю обратно Дмитрию, по частям. Он точно знает, где ты, и не спасает тебя, потому что это было бы самоубийством, а единственный человек, о котором заботится Дмитрий, — это он сам.

Я выхватываю пистолет из набедренной кобуры и приставляю к его виску.

— Скажи мне, где они, и это закончится сейчас. Ты умрешь в любом случае. Это судьба, которую ты выбрал, когда нарушил данную клятву. Ты умрешь, когда я захочу и как я захочу. Осталось принять единственное решение — когда ты умрешь, Максим. И это твой единственный шанс. Ты знал, что он планировал, что заставляет меня думать, что ты знаешь, где он их держит. Когда бы ты ни заговорил — а ты заговоришь, — я позабочусь о том, чтобы ты страдал до тех пор, пока смерть не покажется тебе лучшим вариантом. Или ты можешь рассказать сейчас, и все быстро закончится. Десять секунд на принятие решения.

Я начинаю обратный отсчет.

Глаза Максима обшаривают камеру в поисках выхода. Но его нет. Есть только я, он и ярость, которая занимает все окружающее пространство, душит нас обоих.

Когда я досчитываю до четырех, Максим называет адрес.

Я изучаю его, моя хватка усиливается, понимая, что это может стоить мне больше, чем ему. Гнилостный запах мочи наполняет камеру.

Я улыбаюсь, затем нажимаю на спусковой крючок. Кровь хлещет из дыры в голове Максима, растекаясь багровым пятном, которое стекает по его шее и впитывается в рубашку.

Когда я отпускаю его, его тело прислоняется к каменной стене. Я разворачиваюсь и выхожу из камеры, не потрудившись закрыть дверь. Больше некого тут держать.

— Он мог солгать.

Пока он не заговорил, я не понимал, что Роман последовал за мной сюда.

— Он не солгал. — Я должен в это верить. Максим поклялся мне в верности так же, как его отец поклялся моему. Бунт обычно достигает определенной точки. Особенно когда ты выбираешь проигравшую сторону. — Если он солгал, я сожгу этот гребаный город дотла.

Растягивание страданий Максима принесло бы удовлетворение, но это не было моей главной цели — добраться до Лайлы и Лео как можно быстрее. Маловероятно, что он раскололся бы после недель или месяцев пыток. И к тому времени я не хочу представлять, что могло бы произойти.

Максим был единственным рычагом давления, который у меня был.

Местонахождение Дмитрия было единственным рычагом давления, который был у Максима.

Либо наши интересы совпали, либо мне придется разбирать этот город по частям, пока я их не найду. Если Дмитрия нет там, где сказал Максим, я использую все имеющиеся у меня ресурсы, чтобы найти его. В отличие от Дмитрия, я не прячусь в тени. В этом городе нет человека, который защитил бы его, если бы знал, что за этим последует мой гнев.

Роман кивает.

— У Дмитрия будет не больше двадцати обученных людей. У нас будет втрое больше.

Я киваю.

— Я пойду один.

— Ты знаешь, я должен сказать тебе, что это чертовски глупая идея, босс.

— Ты же знаешь, я все равно это сделаю.

Роман вздыхает.

— Да, я знаю.

— Судьба всегда мне благоволит, — напоминаю я ему.

В детстве я всегда был сильнее и быстрее Дмитрия, несмотря на то, что был всего на несколько месяцев старше. Вероятно, это повлияло на этот момент, но сейчас я, черт возьми, ничего не могу с этим поделать.

— Позови сюда Григория и введи его в курс дела. Как только я узнаю, там они или нет, я свяжусь с ним. И если я не вернусь, а они спасутся…

— Они будут в безопасности, и о них позаботятся. Даю тебе слово, — говорит Роман с мрачным выражением лица.

Я поднимаюсь наверх, не сказав больше ни слова. Сейчас важно время, особенно учитывая неизвестность будущего.

Склад более пуст, чем был, когда я прибыл этим утром, но вокруг около дюжины моих людей, большинство из них сбились в кучку и разговаривают. Я не удивлен, что слухи о случившемся уже распространились. Нападения на семью пахана редки. По большей части, это самоубийственная миссия, совершаемая кем-то, одержимым жаждой мести, не заботящимся о последствиях.

Я немного успокаиваюсь от осознания того, что Дмитрию не все равно. Он хочет чего-то большего, чем месть. Простым убийством он не достигнет того, к чему стремится. Ему нужно сделать это так, чтобы произвести впечатление и доказать свое превосходство.

Похищение невинной женщины и ребенка не принесет ему никакой пользы. Даже среди преступников существует моральный кодекс. Он решил привлечь Лайлу и Лео, потому что знал, что это гарантированный способ выманить меня. А я был настолько глуп, что думал, что двенадцати человек будет достаточно. Это я должен был отвозить Лео в школу и обратно.

Мне требуется десять минут, чтобы добраться до адреса, сказанного Максимом.

Здание симпатичное. По меркам Морозовых, это лачуга. Я игнорирую лифт и поднимаюсь по лестнице. Дмитрий занял верхний этаж.

Когда я дохожу до нужного этажа, мне приходится выбирать между двумя комнатами. Сначала я сворачиваю налево, раздумывая, войти или нет. В случае, если я выбрал неправильную дверь, я не хочу давать Дмитрию никаких дополнительных предупреждений. Если я выбрал правильную, это сэкономит время.

Я сжимаю ладонь на латунной дверной ручке и возношу безмолвную молитву высшей силе, в которую не уверен, что верю. Также есть шанс, что это ловушка, которую Дмитрий расставил несколько недель назад, и я собираюсь ее привести в действие. Я скорее пущу себе пулю в лоб, чем брошу свою семью. Итак, я поворачиваю ручку.

К моему удивлению, она открывается. Когда мне становится видно, что в комнате, я понимаю почему. Сначала до меня доходит тошнотворный запах разложения, за ним следует пара ног, которые превращаются в мужское тело, когда я полностью открываю дверь.

Каким бы извращением это ни было, в моей груди зарождается надежда. Убивать ради спорта часто было стилем Дмитрия. Это говорит о том, что есть шанс, что он действительно находится в здании.

Я закрываю дверь и крадусь по коридору, пытаясь не обращать внимания на шум крови в ушах и оглушительные удары в груди.

Если их здесь не будет, я не знаю, что буду делать.

Но я точно знаю, что это будет некрасиво. Люди, которые говорят, что не способны на насилие, — лжецы. На него способен каждый. Все дело в том, чтобы понять, что подтолкнет к этой точке.

Я пролил много крови. Из чувства долга.

Этот крестовый поход подпитывается любовью. Красивая, искрящаяся, мягкая эмоция, способная посеять больше хаоса, чем ненависть.

Ненависть не может проникнуть под кожу так, как это делает любовь. Она изменяет строение клеток и разжигает химию. Заставляет проливать кровь за того, кого любишь, но никогда за того, кого по-настоящему ненавидишь. Но ненависть обладает собственной темной силой. И прямо сейчас и ненависть, и любовь управляют моими решениями.

Я непостоянен и зол.

Напуган и нервничаю.

Я выбиваю дверь. Все внутри подпрыгивают. И внутри есть люди.

— Ненавижу то, что ты сделал с этим местом.

Голова Дмитрия дергается в мою сторону так быстро, что я слышу треск, выражение его лица теряется где-то между недоверием и яростью.

— Гребаный Максим, — рычит он.

Я киваю, как будто сочувствую его предательству.

— В наши дни трудно найти преданных мужчин, не так ли?

Мои глаза обшаривают комнату. С ним только один мужчина. Глупый и безрассудный.

Я пользуюсь возможностью, чтобы еще раз украдкой взглянуть на Лео и Лайлу, которые оба смотрят на меня. Лицо Лео сияет, как рождественская елка. Я не встречаюсь взглядом с Лайлой, просто осматриваю ее тело, чтобы убедиться, что она невредима. Я не знаю, что увижу в выражении ее лица, а отвлекаться — это последнее, что мне сейчас нужно.

— Женщин тоже, — отвечает Дмитрий, переходя на английский. — Твоя американская шлюха предложила отыметь ее за свою свободу. — Он ухмыляется, затем смотрит на Лайлу, чтобы увидеть ее реакцию.

Я знаю, что это лучшее начало, которое у меня может быть. Я стреляю дважды. Голова. Сердце. Грузный мужчина спотыкается один раз, затем падает.

Я не узнаю его. Я уверен, что Дмитрий дал много обещаний в обмен на помощь. Вместо этого он расплачивается своей жизнью.

Вот почему я ненавижу давать обещания. Их легко давать и еще легче нарушать. Долг никогда не будет взыскан.

Дмитрий больше не выглядит удивленным. Его кулаки сжаты от едва сдерживаемого гнева, он смотрит на своего сообщника без тени сочувствия и с яростью, когда понимает, что его преимущество только что исчезло.

Я предвижу его следующее движение, поднимая пистолет одновременно с ним. Вот только Дмитрий не целится в меня в ответ.

Он целится прямо в Лео.

— Брось его, Николай. Или твой сын умрет.

Это мой худший кошмар, проигрываемый в высоком разрешении. Это хуже, чем моя поездка в Филадельфию. Тогда я понял, что Лайла важна для меня. Я узнал, что у меня есть сын, но я даже не знал его имени. Я не представлял, каково это — иметь семью. Любить двух людей больше, чем ты любишь что-либо еще.

Выбор моего отца — вот из-за чего его убили. И я часто задавался вопросом, поступил бы он как-нибудь по-другому, зная, что рискует гораздо большим, чем собственной жизнью. Он был превосходным паханом и ужасным отцом. Я всегда клялся, что буду другим.

Я отличный стрелок, что я только что продемонстрировал.

— Отпусти их. Они не имеют к этому никакого отношения.

Дмитрий прищелкивает языком.

— У меня есть теория, что ты будешь более сговорчивым, если они останутся.

— Я останусь.

Я бросаю взгляд на Лайлу, но она сосредоточена на Дмитрии.

— Отпусти Лео. Я останусь.

Дмитрий наклоняет голову, раздумывая.

Я не думаю, что есть хоть малейший шанс, что он согласится.

Я тот, кто ему нужен. Лео также ценен для него как мой наследник. Они оба были приманкой, он мог просто взять Лео. Это говорит мне о том, что Дмитрий знает — или, по крайней мере, подозревает, — что Лайла так же важна для меня, как и мой сын.

После долгих раздумий Дмитрий соглашается.

— Хорошо. Мальчик может идти.

Его пистолет переводится с Лео на Лайлу, что мало уменьшает мое беспокойство. Я отвлекаюсь на то, что Лео бежит ко мне, а не к двери. Я наклоняюсь, чтобы обнять его, рассчитывая на то, что Дмитрию будет неудобно стрелять в меня во время разговора с моим ребенком. У него одна из худших черт потенциального лидера — жажда одобрения.

Я обнимаю Лео всего несколько секунд. Дмитрий может быстро передумать, и я не хочу, чтобы мой сын находился поблизости, если это произойдет.

— В конце коридора есть дверь. Спустись по лестнице. Там есть люди, и они защитят тебя.

Лео кивает, такой стойкий и решительный, что у меня что-то разрывается в груди. Дети не должны быть такими храбрыми. Они должны смеяться, играть и оставаться в прискорбном неведении о том, каким странным и пугающим местом может быть мир.

— Я люблю тебя, Лео, — говорю я ему. Три простых слова, которые мой отец никогда не говорил мне. — Помни это всегда.

Еще один кивок, такой же серьезный.

— Иди.

Он слушается, выскакивая за дверь в коридор. И на долю секунды я чувствую облегчение. Затем я смотрю на Дмитрия. Смотрю на пистолет, который он держит, и все, что я чувствую, — это ужас.

Я собираюсь сделать все, что в моих силах, чтобы вытащить Лайлу отсюда. Но есть большая вероятность, что у меня ничего не получится. В глазах Дмитрия она совершенно бесполезный материал. Американка, не русская. Бедная, не богатая. Я мог бы сделать все, что он попросит, и все еще есть огромный шанс, что он убьет ее.

Часть меня — отстраненная часть Пахана, которая является копией моего отца, — знает, что я должен развернуться и уйти отсюда. Я рискую своей жизнью ради женщины, которой не обязан хранить верность. Мы не женаты. Мы даже не пара. И я все еще вооружен. Этого хода Дмитрий не ожидает.

Но мои ноги не перемещаются ни на дюйм.

— Теперь она. — Я перехожу на русский.

Дмитрий смеется.

— Брось пистолет, и я подумаю об этом. Оставишь его при себе, и она умрет.

Черт.

Выражение его лица — сплошное торжество. Он любит подобные игры. Ему нравится, что он наконец взял верх.

Это ужасная сделка. Ничего похожего на гарантию. Но я ставлю пистолет на предохранитель и бросаю его на пол, потому что, если я этого не сделаю и он убьет ее, я никогда не смогу простить себя.

Выражение лица Дмитрия — сплошное удивление. И я понимаю, что он понятия не имел, сработает ли это. Может быть, нарциссу просто слишком сложно понять, как можно ставить кого-то другого выше себя.

Удивление переходит в ликование.

— Присаживайся.

Он наконец отводит пистолет от Лайлы, но я не осмеливаюсь взглянуть на нее. Я подхожу к стулу, на который он указывает, надеясь, что послушание убаюкает его ложным чувством самодовольства, пока я не придумаю какой-нибудь план.

Как только я сажусь, Дмитрий размахивает парой наручников перед моим лицом. Металл поблескивает в угасающем свете.

— Надень это.

Я ухмыляюсь, беря их.

— Я не знал, что ты увлекаешься таким, кузен.

— Это не так, — усмехается он. — Может быть, я изнасилую шлюху, а ты будешь смотреть.

Я не был особо удивлен, когда узнал, что Дмитрий сбежал. Я знал, что его не устраивала роль второго плана, что он был темпераментным и импульсивным. Но в этот момент я понимаю, что человека, которого я считал семьей, действительно больше нет. Потому что мужчина, к которому я доставил насильника, не предложил бы сексуальное насилие в качестве тактики запугивания.

— Совсем как Наташу?

Уродливое выражение лица Дмитрия меняется, всего на мгновение. Я знаю, что местью за его бывшую девушку двигала не любовь. Она была трофеем, который ему нравилось иметь при себе. Но ее нападение и смерть беспокоили его, вероятно, больше, чем что-либо еще в жизни.

— Отпусти ее, Дмитрий, — умоляю я. — Это останется между нами.

Я не осмеливаюсь взглянуть на Лайлу. Мы все еще говорим по-русски, поэтому она не может понять, о чем мы говорим. Надеюсь, она планирует побег. Дмитрий полностью сосредоточен на мне, что делает это ее лучшим шансом.

— Теперь ты не такой высокомерный, Николай? Что случилось с моими последними словами и разрыванием меня на части?

— Я ничего не буду делать при ней.

Лайла — и Лео — уже видели, как я сегодня убил одного человека, на чем я стараюсь не зацикливаться.

Дмитрий качает головой.

— Всегда такой чертовски принципиальный. Нет смысла обладать властью, если ты ею не пользуешься.

— Вот почему, — говорю я, — из тебя получился бы ужасный Пахан.

Я предсказываю приближение удара. Я не двигаюсь, чтобы избежать удара прикладом пистолета по моей щеке. Металлический привкус крови наполняет мой рот, что заставляет меня думать, что у меня, должно быть, тоже наружное кровотечение.

Я мог бы поднять руку, чтобы пощупать, поскольку наручники еще не надел. Но это привлекло бы внимание Дмитрия к тому факту, что я этого не сделал, чего я пытаюсь избежать.

Он слишком увлечен моментом, на достижение которого потратил почти год, чтобы мыслить критически. Относиться ко мне так, как следует относиться к опасному противнику.

Я оцениваю расстояние между нами и угол, под которым он держит пистолет, раздумывая, что делать. Мне никогда не приходилось просчитывать риск вовлечения невинного человека в подобную ситуацию. Рядом со мной всегда были обученные люди, которые столкнулись бы с последствиями, если бы я принял решение, которое обернется неприятными последствиями.

Лайла может умереть, если я приму неправильное решение… И она может умереть, если я буду сотрудничать.

И тут раздается выстрел. Как ни странно, это не из пистолета Дмитрия. Пару секунд я смотрю на огнестрельное оружие в его руке, убеждаясь, что оно все еще направлено в пол. И тут я понимаю, что это не единственное оружие в комнате.

В моем сознании возникает странная задержка, когда кусочки медленно складываются воедино, как будто я наблюдаю за происходящим издалека, а не вблизи. Кажется, что все происходит быстро и медленно.

Дмитрий издает сдавленный булькающий звук, в шоке глядя вниз, такой же озадаченный, как и я. Из раны в животе начинает течь кровь, медленно.

Его рука начинает подниматься. Не пустая, а та, что держит пистолет.

Вот когда я реагирую. Я бросаюсь вперед и вырываю пистолет из его рук.

С тех пор, как я вошел в квартиру, у Дмитрия была возможность убить меня. Он бездействовал. Но я не колеблюсь.

Я поднимаю пистолет и дважды стреляю, убивая его на месте.

Я смотрю вниз на его неподвижное окровавленное тело, внутри меня кружится водоворот эмоций. Первые пару лет после того, как я стал паханом, он был рядом со мной, так же близок, как Алекс или Роман.

Мы постепенно отдалились друг от друга, горечь нарастала, когда он делал предложения, а я действовала по-другому, что привело к тому, что он совершил величайшее предательство. Я знал, что так все и закончится, с тех пор, как услышала, что он ушел. Но осознать это сложно.

Звук тяжелого дыхания прорывается сквозь пелену адреналина и неверия.

Я бросаю взгляд на Лайлу. Она смотрит на мертвое тело Дмитрия. Ее лицо совершенно белое, лишенное всякого цвета. Даже губы кажутся бледными. Мой пистолет безвольно повисает в ее руке.

Я медленно подхожу к ней, забираю пистолет из ее ослабевшей хватки и свободной рукой приподнимаю ее подбородок. Кожа у нее холодная, глаза тусклые и расфокусированные. Мой большой палец проводит по линии ее подбородка, но она никак не реагирует на прикосновение. Она продолжает быстро вдыхать и прерывисто выдыхать.

— Лайла.

Ничего.

— Лайла!

Она по-прежнему никак не реагирует, просто продолжает учащенно дышать.

Мне следовало бы дать ей пощечину. Вместо этого я целую ее.

Ей требуется несколько секунд, чтобы ответить. Чтобы ее дыхание с открытым ртом стало глубоким. Сомневаюсь, что какой-либо врач или психиатр счел бы это рекомендуемым методом преодоления шока и травм, но, похоже, это работает. Поцелуй сладок и приносит облегчение. Наполненный опьяняющей сущностью жизни.

— Ты в порядке? — Шепчу я, как только наши губы разъединяются.

— Я убила его.

— Нет. Ты не убила его. Это сделал я.

— Я застрелила его, Ник.

— Люди постоянно выживают после огнестрельных ранений.

Это преувеличение, и мы оба это знаем. Судя по тому, как быстро у него началось кровотечение, она задела артерию. Его можно было бы отвести в больницу, и я не уверен, что он бы выжил. Но смерть Дмитрия — это бремя, которое я не хочу взваливать на Лайлу. Он похитил ее. Намеревался убить. Есть смерти, которые нужно оплакивать, и его смерть — не одна из них.

Я приподнимаю ее подбородок, заставляя посмотреть на меня.

— Ты его не убивала. Это сделал я. Это моя вина, Лайла. Пусть это будет на моей совести, ладно?

Я впился в нее взглядом, пытаясь заставить ее услышать меня. Принять то, что я говорю.

Наконец она кивает.

Я отпускаю ее, вытаскивая телефон из кармана. Тот, что Дмитрий должен был забрать у меня. Еще одна ошибка новичка с его стороны.

Хотя это всегда было частью проблемы между нами. Он никогда не хотел относиться ко мне как к достойному противнику. Он думал, что схожий возраст и схожее прошлое делают нас одинаковыми. Что, поскольку я был паханом, он мог им стать. И по моему опыту, люди, которые думают, что из них получатся лучшие лидеры, часто оказываются худшими.

Роман берет трубку после первого гудка.

— Слава богу, что ты жив.

— Лео?

— Он в безопасности. Прямо сейчас обсуждаю с Григорием планировку здания на случай, если твои десять минут истекут.

Я выдыхаю.

— Хорошо. Мне нужна команда, чтобы позаботиться о Дмитрии.

— Будет.

— Пошли и Виктора наверх.

— Понял, босс.

— Лео в безопасности, — говорю я Лайле, как только вешаю трубку.

Она закрывает глаза и прерывисто выдыхает. Я кладу руку ей на поясницу, так легко, что едва касаюсь ткани ее куртки, и вывожу ее в коридор.

Там темно, холодно и узко, но мертвого тела не видно. Мой взгляд метнулся к двери в противоположном конце коридора, вспоминая ужасы, которые она скрывает.

Лайла тихо идет рядом со мной, обхватив себя руками за талию и тупо уставившись на белую оштукатуренную стену. Часть меня желает, чтобы она цеплялась за меня или искала утешения. Но я знаю, что она привыкла быть независимой. И это все моя вина, так что я вряд ли могу винить ее за то, что она не бросилась в мои объятия в романтическом киношном стиле.

Виктор и команда из пяти человек появляются через несколько минут. Все они уважительно кивают мне, и я удивляюсь, когда Лайле они тоже кивают. Редко кто вне семьи получает такое признание. Я не уверен, замечает ли Лайла этот жест. Она все еще выглядит ошеломленной.

— Отведи ее к Лео, — говорю я Виктору. — И отвези их в поместье.

Виктор серьезно кивает. Дмитрий был мозгом и силой восстания, но он никогда не работал в одиночку. Было бы глупо думать, что его убийство эквивалентно безопасности. У меня все еще полно врагов.

— Виктор отведет тебя вниз, к Лео, — говорю я Лайле.

Она переводит взгляд со стены на меня. Ее рот открывается, но затем она смотрит на Виктора и других мужчин.

— Хорошо, — говорит она, ее голос едва громче шепота.

Я смотрю, как они идут по коридору, затем поворачиваюсь к остальным своим людям.

— Отнесите Дмитрия в туалет, чтобы его нашли. Все вытрите, чтобы не осталось и следа.

Большая часть местной politsiya в моей власти. Но всегда находятся те, кто решает стать героями, кто думает, что вся система не прогнила и борьба с коррупцией — не бесполезная задача. Кто был бы рад увидеть меня за решеткой.

Мы возвращаемся в квартиру. Я уже чувствую запах гнили смерти, аромат нежити, пропитывающий неподвижный воздух. Возможно, это плод моего воображения, но у меня все равно скручивает живот.

— А что с ним? — спрашивает один из моих людей, кивая в сторону угла.

До этого момента я совершенно забыл о бородатом мужчине, который помог Дмитрию с похищением.

— Он умер.

Команда кивает, уже доставая химикаты. Я заставляю себя смотреть на тело Дмитрия, пока его не уносят из поля зрения и не начинается уборка. Отбеливатель обжигает мне нос.

Я продолжаю ждать, когда появится удовлетворение. Триумф и чувство победы. Несмотря на нехватку ресурсов, Дмитрий был угрозой. Он знал наши операции, расположение наших складов, наши протоколы. Это опасная информация для врага. Природа этого бизнеса требует постоянной боевой готовности, но редко на том уровне, который нам приходилось поддерживать в последнее время. Были потеряны верные люди.

Это скорее горько, чем сладко.

Технически Дмитрий был моей семьей, чего я не могу сказать ни о ком другом, кого я убил. Но это нечто большее. Дмитрий доставлял неудобства, это правда.

Он также держал здесь Лео и Лайлу.

Я достаю зажигалку и начинаю щелкать ею. Никто из мужчин не поднимает глаз. Они привыкли, что я это делаю. Не говоря уже о работе в условиях похуже этих. Им не требуется много времени, чтобы закончить.

— Позвони в полицию, — инструктирую я.

Затем я ухожу.