Нарушенные клятвы

ГЛАВА 27

ЛАЙЛА

Я никогда не думала, что меня потянет в темноту, как мотылька на пламя. Никогда не думала, что возбуждение может пахнуть дымом и выглядеть как грех. Но я чувствую, как у меня все сжимается внизу живота, как мое тело реагирует на взгляд этих темно-зеленых глаз.

Струйка дыма слетает с его губ, когда он лениво и беззаботно перекатывает палочку с апельсиновым кончиком между пальцами.

Мой язык касается внутренней стороны моей щеки. Мы оба знаем, почему я здесь. Оба знаем, что это плохая идея. Оба знаем, что это произойдет в любом случае.

Я так же очарована Ником, как и тогда, когда он трахнул меня в туалете на вечеринке прошлой ночью. Все пялились на меня остаток ночи после того, как я вернулась с растрепанными волосами и припухшими губами, с неким сочетанием осуждения и благоговения. Я просто смирилась с тем, что он — паутина, из которой я не могу выползти, пока между нами не окажутся тысячи миль.

Ник тушит сигарету и приоткрывает окно, позволяя порыву холодного воздуха смыть застарелый дым.

Я вздрагиваю, и он открывает окно шире, взбалтывая прозрачную жидкость, прежде чем сделать большой глоток. Эти зеленые глаза все время смотрят на меня, видя слишком много и слишком мало.

Мои соски сжимаются от ветра, когда холод пробегает по коже. Я ледяная и теплая одновременно, как будто прыгаю в горячую ванну после валяния в сугробе. Я знаю это только потому, что однажды каталась на лыжах с Кеннеди в шале ее семьи, во время зимних каникул, как раз перед той роковой ночью, когда я встретила парня, который в настоящее время изучает меня, как научный эксперимент. Как будто он не уверен, что делать с тем, что я стою здесь.

Я оплакивала потерю веселого, беззаботного парня, которого я встретила на первом курсе.

Первый раз, когда он пропал.

И второй, когда я узнала его настоящую личность несколько недель назад.

Но теперь я задаюсь вопросом, была ли легкость тем, что меня привлекало. Тогда я видела проблески его угрюмости — когда он касался пальцем серебряной зажигалки, когда я познакомилась с его семьей, — и это хорошо сочеталось с моей меланхолией. Это заставило меня почувствовать себя замеченной и менее одинокой.

Сейчас любое утешение от этого мимолетно и горько-сладко. Может, в чем-то мы все те же, но все остальное изменилось.

Я должна вернуться в свою комнату и столкнуться лицом к лицу с неизбежными часами ворочания с боку на бок.

Но я знаю, что не сделаю этого.

Когда он внутри меня, я могу притворяться, что все хорошо, признаться себе, что меня тоже тянет в темноту.

— Тебя не было какое-то время.

Как и следовало ожидать, первой заговариваю я. Единственный ответ Ника — бездушно приподнятая бровь и захлопывание окна. Воздух, который витает между нами, холодный, во многих отношениях. Он исчез после ужина и вернулся всего несколько минут назад. Скрип верхней ступеньки лестницы стал для меня рефлексом собаки Павлова.

Я подхожу на пару шагов ближе, сокращая расстояние, которое кажется огромным, но на самом деле меньше десяти футов.

— Ты был на складе? — Я снова задаю прямой вопрос.

— Нет. — Он делает еще глоток своего напитка.

Я чувствую резкий привкус водки, сопровождаемый цветочным, дорогим ароматом, который исходит не от бокала.

От Ника пахнет духами — чем-то пьянящим и дорогим.

Предательство пронзает мою грудь, прежде чем скользнуть внутрь меня, темное, уродливое и всепоглощающее.

Я не завидую, как люди, которые хотят что-то, что есть у других. Я зла.

Он ничего мне не должен, и уж точно не обязан быть мне верным. Мы не пара, как я утверждала прошлой ночью.

Но все, что я чувствую, — это предательство.

— Новый парфюм тебе не идёт. — В моих словах слышны горечь и осуждение, и я жду, что он скажет мне.

Вместо этого Ник смотрит на меня с тем, что проще всего было бы назвать безразличием. Но я знаю его достаточно хорошо — или, может быть, мне просто хочется думать, что я знаю его достаточно хорошо, — чтобы уловить проблески других эмоций. На секунду его глаза устремляются к моей груди, или к моему рту, или к моим ногам и темнеют от вожделения. Костяшки его пальцев белеют, а мускулы на челюсти дергаются.

Но он не двигается. Ничего не говорит.

Я хочу встряхнуть это безразличие, как бутылку шампанского, пока оно не взорвется.

Я подхожу все ближе и ближе, пока не начинаю чувствовать жар, исходящий от его тела. Я беру стакан из его рук и делаю глоток, заставляя себя сохранять невозмутимое выражение лица, пока алкоголь прокладывает дорожку по моему горлу и обжигает желудок.

Ник смотрит в окно, отвернувшись от меня, и это тоже причиняет боль. Тем временем я вдыхаю его близость. Его запах, скрытый за дымом, водкой и духами.

Я чувствую себя своей матерью, полагающейся на мужчину в том, с чем должна справиться сама.

Однако я хочу Ника не из-за его денег или защиты. Я просто хочу его.

В каком-то смысле это еще хуже.

Я найду новую работу. Буду носить с собой перцовый баллончик.

Но я не смогу заменить его, когда вернусь к своей прежней жизни.

— О чем ты беспокоишься, Лайла? — Спрашивает он, глядя на ярко освещенный двор. — Трахнул или убил ли я кого-нибудь?

Я сглатываю.

— И то, и другое.

— Сегодня не произошло ни того, ни другого.

Огромное облегчение ошеломляет. И вызывает беспокойство. Мне должно быть все равно. Я должна молиться, чтобы он вернулся домой весь в крови и с членом в смазке после секса. Это облегчило бы отъезд.

Но я думаю, что на данный момент уходить будет чертовски больно, несмотря ни на что.

— Разденься и ляг на кровать.

Я моргаю, глядя на его профиль, все еще смотрящий в окно.

В конце концов, он смотрит на меня.

— Разве ты не поэтому здесь?

Ник тут же отводит взгляд, не ожидая ответа. Он думает, что это риторический вопрос, и мне неприятно, что он прав. Секс — не единственная причина, по которой я не могла заснуть, пока он не был дома, но это единственная, в которой я признаюсь.

Я подхожу к кровати с балдахином. Она выглядит менее внушительно и более привлекательно, чем раньше. Хлопковые шорты и футболка, которые на мне, падают на пол, за ними следует мое нижнее белье, прежде чем я забираюсь на матрас. Роскошная ткань одеяла холодная и мягкая на моей обнаженной коже.

— Что дальше, босс?

Я говорю «босс», чтобы немного позлить его. Но когда я говорю, то вспоминаю, что многие люди называют его так не шутки ради.

— Раздвинь ноги и потрогай себя.

Слова холодные и отстраненные. Почти как у робота. То, что я лежу голая на его кровати, не является событием. Даже неудобством. Ему придется приложить минимум усилий, чтобы трахнуть меня после того, как я разогреюсь.

Я поворачиваю голову набок, чтобы посмотреть на его широкие плечи. Мои глаза продолжают скользить вниз по его торсу. Я бы хотела, чтобы он был без рубашки.

Мои глаза закрываются, и моя рука скользит вниз по животу, между ног. Мои пальцы не теплые, и они не такие длинные и грубые, как мне хотелось бы.

Я крепче сжимаю веки и притворяюсь, что это он. Я не в первый раз фантазирую о Нике. И не в последний.

Я двигаю пальцами быстрее, собирая влагу, которая начала появляться, и поглаживаю себя быстрыми круговыми движениями. Я представляю, как Ник входит в меня сзади в туалете. Смотрю в зеркало и вижу выражение его лица, когда он трахал меня. Ощущение его внутри меня, твердого и толстого.

Тепло удовольствия начинает сочиться и распространяться. Одеяло подо мной больше не холодное.

Я стону, теряясь в ощущениях.

И затем, внезапно, он оказывается рядом. Мои пальцы исчезают, и их заменяет язык Ника, влажный, теплый и в тысячу раз более эротичный. Собственническая ладонь ложится на мое бедро, удерживая меня открытой.

Я раздвигаю свои дрожащие бедра еще шире и приподнимаю их, бесстыдно прося большего. Теперь мои глаза широко открыты и сосредоточены на том, чтобы наблюдать, как он доставляет мне удовольствие.

Одного этого зрелища достаточно, чтобы возбудить меня. Когда он втягивает мой клитор в рот, моя спина выгибается дугой, и я вскрикиваю от взрыва удовольствия. Я сжимаюсь, хватаясь за простыни и откидывая голову назад, когда поток эйфории захлестывает меня.

Если не считать моего прерывистого дыхания, в комнате царит полная тишина. Я чувствую не удовлетворение, а беспокойство. Я хочу, чтобы он трахнул меня. Я хочу его так сильно. Желание ноет внутри меня, настойчиво пульсирует, как свежий синяк.

Ник встает на колени и выдыхает. Выражение его лица напряженное и раздраженное, когда он расстегивает молнию, чтобы освободить выпуклость, выступающую из черной ткани его брюк. Его эрекция свободно покачивается, головка покраснела, а вена, проходящая по всей длине, вздулась. Я успеваю лишь мельком увидеть его твердый член и темные волосы на лобке, прежде чем он начинает поглаживать себя по всей длине, которая и так уже длинная и твердая.

Я тянусь к его члену, желая прикоснуться.

— Не надо.

Я вздрагиваю, прежде чем опустить руку, но меня не удивляет резкий приказ. В такие моменты мы наказываем друг друга. Так мы выражаем все, чего на самом деле не скажем.

Он тянется за презервативом и надевает его, шуршание обертки из фольги — единственный звук в комнате. Большинство штор задернуты, но наружный свет достаточно яркий, открытые окна достаточно хорошо освещают комнату, чтобы можно было что-то разглядеть.

Ник снова вздыхает. На этот раз менее обиженно и более противоречиво.

— Черт.

Внезапно он нависает надо мной. А потом он целует меня, его язык настойчиво вторгается в мой рот. Я чувствую свой вкус на нем, и это заводит меня еще больше. Мне кажется, что он только мой, хотя бы на этот мимолетный миг.

Тяжесть его эрекции трется о мое бедро и касается клитора. Я стону и извиваюсь под ним, пытаясь протолкнуть его член внутрь себя.

Одна рука Ника поднимает мои запястья над головой, в то время как другая перемещается к его члену, направляя его между моих ног. Он дразнит меня несколько секунд, подталкивая, но не входя. Предвкушение ползет по моей коже, всепоглощающее.

Внезапным толчком он полностью входит в меня. Я едва успеваю привыкнуть к нему, как он начинает двигаться, трахая меня глубокими, быстрыми движениями. Грубый и отчаянный, настолько далекий от безразличия, что я не могу удержаться от улыбки.

Неправильные поступки не должны казаться такими приятными.

Ничто не должно быть так приятно.

С ним слишком легко забыться. Так трудно оставаться на плаву и сохранять бдительность.

Точно помнить, кто мы и к чему это приведет.

Я близка к тому, чтобы кончить, когда он полностью выходит из меня и перекатывается на спину. Я моргаю, глядя на него, дымка удовольствия медленно рассеивается, и вместо нее появляется замешательство.

— Оседлай меня. — Голос Ника хриплый, огрубевший от потребности и раздражения.

Я слишком возбуждена, чтобы спорить. Я хочу обхватить его член, и пока это происходит, мне, честно говоря, все равно, в какой позе я нахожусь.

Я перемещаюсь, пока не оказываюсь верхом на его бедрах. Он притягивает меня к себе и сжимает член в кулаке, направляя его к моему входу. Я ахаю, когда чувствую, как головка толкается в мою киску, ожидая, что он снова войдет в меня. Я не готова к тому, что его бедра едва приподнимаются, что он всего лишь скользит еще на дюйм.

— Пожалуйста, — шепчу я. — Пожалуйста, Ник. Я так сильно хочу тебя. — Слова выливаются из меня потоком неприкрытой честности. Я знаю, что говорю не только о сексе. Я признаю то, что хотела скрыть.

Я хочу Ника.

Я хочу трахнуть его. Но я также хочу целовать его, спать рядом с ним и покупать подарки на день рождения. Ужинать с ним, ходить на свидания, родить еще детей, получать от него рождественские открытки и проводить вместе каникулы. Я хочу быть счастливой, нормальной и целостной. И белый забор, золотистого ретривера и семейный минивэн в гараже.

То, чего у меня не может быть с Ником.

Жизнь с ним будет состоять из оглядываний назад, страха и вооруженной охраны.

Он не может все бросить.

Я не могу остаться.

Это больно. Это так больно. И это смешивается с максимумом блаженства.

Он проскальзывает еще на дюйм. Затем еще на два. Я закрываю глаза и сосредотачиваюсь на восхитительном растяжении, когда сила тяжести тянет меня вниз, а Ник толкается глубже.

— Мне так хорошо с тобой.

Я открываю глаза. В выражении его лица есть что-то нежное, что заставляет меня думать, что он точно знает, о чем я думаю.

Он улыбается, и я улыбаюсь в ответ, а потом он шлепает меня, разрушая момент.

Я стону и раскачиваюсь на нем, когда он выскальзывает на пару дюймов, а затем снова входит в меня.

Его руки блуждают по моему телу, задерживаясь на моей груди, прежде чем скользнуть вниз по талии к бедрам. Он крепко сжимает меня и толкается еще глубже внутрь меня. Его большой палец находит мой клитор, потирая крошечными кругами, которые подводят меня все ближе и ближе к краю, пока он наблюдает, как его член исчезает внутри меня.

Мы попадаем в знакомый ритм, врезаясь друг в друга, шлепанье кожи, стоны и всхлипывания наполняют комнату. Я держусь так долго, как могу, отталкивая удовольствие, потому что, как бы сильно я ни жаждала оргазма, я ненавижу, когда все кончается. Я ненавижу дистанцию и реально, где мы не вместе.

Но это слишком сильно, всепоглощающе, мощно, властно. Мои внутренние мышцы сжимаются в конвульсиях вокруг заполняющего меня члена. Мое освобождение взрывается внутри меня, волна тепла закручивается по спирали и распространяется.

Хватка Ника на мне усиливается. Я смотрю, как закрываются его глаза, напрягается челюсть и напрягается пресс. Чувствую, как он набухает и дергается внутри меня, когда кончает.

Остатки блаженства все еще текут по моей крови, когда я ложусь рядом с ним.

Несколько секунд спустя я слышу шорох. Вероятно, он возится с презервативом, решая, как справиться с последствиями. Мои глаза закрываются, отгораживаясь от всего. Они распахиваются, когда Ник подхватывает меня с кровати и начинает идти, неся меня по-свадебному. Я думаю, он направляется в коридор, намереваясь отнести меня обратно в мою комнату. Но вместо этого он заходит в ванную.

Свет включается автоматически.

Ник идет прямо в душ. Он медленно опускает меня. Неохотно. Затем включает кран, перекрывая подачу воды, пока она не станет теплой. Я прислоняюсь к прохладному кафелю, наблюдая за ним со смесью восхищения и настороженности, пока он не кладет руку мне на талию и не притягивает к себе.

У него есть одна из тех причудливых насадок для душа, которая по ощущениям напоминает водопад или дождь. Теплая вода пропитывает мои волосы и начинает стекать по лицу. Ласкает мою кожу и согревает мое тело. А потом Ник втирает что-то, пахнущее розмарином и мятой, в мои волосы, прежде чем вымыть мои руки и грудь. Мой живот и между ног.

Несмотря на то, что мы оба обнажены и он прикасается ко мне интимно, это скорее мило, чем сексуально, что сеет хаос в моем сердце.

Темнота и уныние интригуют меня. Возбуждают. Но это нереально и ненадежно. Эта забота — та, которой я всегда жаждала, но никогда не получала, — не должна исходить от человека, который, смывал кровь на этом самом месте.

Я встречала множество людей, на которых, как мне казалось, я могла положиться, — добрых, заслуживающих доверия людей, таких как Джун и Майкл, — но у меня никогда не было никого, на кого я могла бы положиться так, как на Ника.

Я не думаю, что Ник плохой человек. Но я знаю, что он совершал плохие поступки. И любая попытка найти разницу между тем, кто он есть, и тем, что он сделал, была бы маскировкой эгоизма.

Но это не мешает мне налить на ладонь розмариново-мятный гель для душа и покрыть его пеной.

У меня никогда не было времени и сил, чтобы восхититься телом Ника. Ближе всего я была к этому в ту ночь, когда он вернулся домой весь в крови. Что, очевидно, отвлекало. Не говоря уже о моем ужасе.

Теперь от багровых пятен не осталось и следа. Только бесконечная гладкая кожа и четко очерченные мышцы.

Смотреть на него — все равно что жадно поглощать десерт после полноценного обеда. Знаешь, что должна сопротивляться, но хочешь побаловать себя. Я намыливаю его волосы, руки, плечи. Двигаюсь вниз по центру его груди, по животу. Проследила за за V-образными мышцами его живота и тонкой полоской темных волос, которые указывают прямо на его член.

Я не тороплюсь, не оставляя ни одного дюйма нетронутым, пока не сжимаю его пенис в кулаке. Он твердеет под моими прикосновениями. Ник шипит, когда я двигаю рукой, мыло делает мои движения скользкими.

— Не обращай внимания, — говорит он мне, когда его член снова становится твердым и наливается кровью.

Я ухмыляюсь и глажу его быстрее.

Кадык Ника подпрыгивает, когда он сглатывает. Его голова откидывается назад, касаясь кафельной стены, но глаза остаются прикованными ко мне. Я поддерживаю зрительный контакт, наклоняясь, чтобы помассировать его яйца, прежде чем вернуться к его эрекции. Его дыхание учащается, когда он набухает в моей руке.

Он протягивает руку и гладит мой подбородок большим пальцем. Затем его пальцы оказываются в моих волосах, нежно теребя влажные пряди. Теперь наши лица ближе друг к другу, мое обращено вверх, а его — вниз.

Мы не целуемся. Он ничего не говорит. Я не прекращаю гладить его, пока его оргазм не выплескивается мне на руку и не улетучивается.

Никто из нас не отодвигается.

Это интимно.

Такое чувство, что он видит меня, по-настоящему видит под кожей, мускулами, костями и кровью, под тем, что физически составляет человеческое существо. Преодолевая защиту, которую я воздвигаю перед всеми остальными.

Честно говоря, у меня на самом деле нет безопасного места. Я притворяюсь сильной, храброй, организованной и независимой.

Я иногда и правда такая.

Я признаю, что устала или слишком занята. Я не пытаюсь создать впечатление, что моя жизнь идеальна как картинка.

Но я никогда никому не рассказывала, что часто просыпаюсь посреди ночи в панике от мысли, что, возможно, забыла оплатить счет или запереть дверь. Что я приношу цветы на кладбище, где похоронена моя мать, каждый год в ее день рождения — 7 июля. Что чаще всего по утрам я встаю с постели из-за Лео. Что я никогда не уезжала из Филадельфии, не потому, что люблю город, а потому, что надеялась, что однажды Ник появится снова. Что больше всего я боюсь оставить Лео одного.

Это невероятно иронично — я только сейчас понимаю, насколько иронично, — что я чувствую себя в большей безопасности с Ником, который, несомненно, самый опасный человек, которого я знаю.

— Ты все еще носишь его. — Он смотрит на мое ожерелье.

Я киваю.

— Это глупо.

— Это не глупо. — Его палец проводит по тонкой цепочке и касается маленького амулета.

— Она купила его за бесценок. Вероятно, он скоро сломается. Просто… наверное, трудно отпускать то, что нужно отпустить, я полагаю.

— Да, это так. — Его голос мягкий. Понимающий.

— Она могла бы выбрать что-нибудь поинтереснее. Например, сокола или луну.

Ник слегка улыбается в ответ на мою попытку изобразить легкомыслие.

— Розы — это клише. Обычные. Скучные. Думаю, именно так она обо мне и думала.

— А еще они смелые, — говорит он. — Упрямые. Свирепые. У большинства цветов нет шипов.

Я выдыхаю.

— Мне легче видеть уродливое, чем красивое. Когда дело касается моей мамы. Возможно, когда дело доходит до большинства вещей.

— Вещи могут быть красивы и уродливы одновременно, Лайла. Все, что угодно. Даже сожаления.

Мы обмениваемся горько-сладкой улыбкой, прежде чем он выключает воду.

Ник поворачивается, чтобы выйти из душа, но я хватаю его за запястье, прежде чем он успевает отойти. Я касаюсь большим пальцем точки пульса, чувствуя ровное биение его сердца.

— О тебе я не жалею. И не только из-за Лео. Может быть, было бы легче, если бы ты сказал мне правду, когда мы встретились. Но я понимаю, почему ты этого не сделал, и я знаю, что обвиняла тебя во многом, что на самом деле не было твоей вины. Плюс… С той первой ночи я была обречена. Даже если бы ты сказал мне… — Я пожимаю плечами.

Я все еще держу его за запястье, поэтому поспешно опускаю его. Медленное кап-кап-кап из насадки для душа — единственный звук в комнате.

— Прошлой ночью мы захватили одного из людей Дмитрия. Важного человека. Он должен знать операции. Планы. Места, где можно спрятаться. Скоро все это закончится.

— Ты собираешься пытать его? — шепчу я.

— Да. — Ник выдерживает мой взгляд, не дрогнув.

Я сглатываю.

Он хватает полотенце с вешалки и протягивает его мне, прежде чем воспользоваться вторым, чтобы вытереться самому.

Мы оба молчим. Я иду пописать, чищу зубы, расчесываю волосы пальцами, а затем забираюсь в постель. Ник задергивает шторы и забирается ко мне. Он не обнимает меня. Ничего не говорит.

Я тереблю розу, висящую у меня на шее, потирая пальцем грубые очертания лепестков.

Иногда я рассматриваю это как символ силы. Напоминание обо всем, что я преодолела.

Но это также признак слабости. Доказательство того, что я цеплялась за память о женщине, которая почти не заботилась обо мне. Свидетельство того, что часть меня надеется переписать прошлое.

Скоро все это закончится.

Предложение должно звучать утешительно.

Угроза безопасности Лео — устранена.

Возвращение домой — неизбежно.

Но я не чувствую облегчения или возбуждения.

Я привыкла к здешней жизни. Больше, чем привыкла. Мне комфортно.

Мне нравится работать в приюте и чувствовать, что я что-то меняю в жизни людей. Я люблю гулять по поместью. Мне нравится, когда Ник возвращается домой и мы ужинаем семьей. Мне нравится предвкушать, как я буду спать с ним — как в буквальном, так и в сексуальном смысле — весь день напролет.

Слезы тихо скатываются по моим щекам на подушку, уже влажную от моих мокрых волос, оплакивая потерю, которая вот-вот произойдет.

И в какой-то момент я засыпаю.