Недаром вышел рано. Повесть об Игнатии Фокине

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

— Слово предоставляется… э-э… гласному думы… э-э… Фокину, — городской голова социалист-революционер Губин картинно приподнял полы длинного черного сюртука и снова уселся на председательское место.

Только минуту назад зал рукоплескал Товбину, произнесшему речь от имени социалистического блока.

В ушах Кулькова еще стоял грохот ладоней и ободряющие выкрики, но о чем говорил лидер меньшевиков, убей, Михаил не мог бы в точности пересказать.

Из всех слов, произнесенных с трибуны, запомнились, пожалуй, фразы: «Городская дума, избранная свободным и тайным голосованием и потому отражающая подлинный характер революционной демократии, собралась на первое свое заседание в сложный и ответственный момент, когда по всей стране сама история вручила нам, избранникам в местные органы самоуправления, судьбу России… Потому дума, как и Советы рабочих и солдатских депутатов, должна стать форпостом и оплотом завоеваний революции…»

Ладонь Кулькова машинально потянулась к другой ладони, но он вовремя отдернул руку. Однако сидящие впереди и сзади него при словах «революция» и «Советы» неистово зааплодировали.

Вот так, на мякине, и проводят легковерных, со злостью думал Михаил. Стоит услышать «свобода», «равенство», а еще пуще «революционная демократия», как у многих сердце готово выпрыгнуть из груди. Глаза не глядели бы на то, как на дешевой приманке люди позволяют себя окрутить! А достаточно посмотреть на этою индюка Товбина, на то, как он и налево и направо поворачивается с трибуны, елейно ухмыляясь и показывая себя, как в коридорах Совета породисто похохатывает, прогуливаясь с каким-нибудь именитым отцом города, чтобы раз и навсегда решить для себя, какая эта блудливая и враждебная всему простому народу персона. Но нет же, такое мудреное колено подчас выкинет этот оратор, так р-р-революционный лозунг загнет, что и у него, большевика Кулькова, ладошки сами чуть ли не кинутся навстречу друг дружке. Тьфу, мерзость какая!..

Кульков увидел, как легким быстрым шагом Игнат подошел к трибуне и, слегка откинув голову, открыто и спокойно оглядел зал. Глаза за стеклышками очков чуть прищурились и стали из светло-серых совсем темными.

Михаил подкрутил кончики усов и бросил взгляд по сторонам: сейчас сказанет!..

Первые слова Игната многие, наверное, даже не расслышали. По своему обыкновению он начал, нисколько не повышая голоса. Но от фразы к фразе голос креп и уже отчетливо все услышали;

Мы… заявляем, что представители революционной партии пролетариата и в городской думе будут бороться за новый этап революции, за власть рабочих и бедноты. Отстаивая главнейшие наши лозунги, мы не забываем тех насущных реформ… проведение которых должно облегчить жизнь бедноты и улучшить городское хозяйство…

Шумок, похожий на легкое жужжание, раздавшийся еще при первых фразах, смолк. И в притихший, затаившийся зал размеренно, одно за другим ложились слова:

— Мы предлагаем… В финансовой политике: немедленную переоценку недвижимого имущества, отмену налогов с бедноты и введение прогрессивно-подоходного налога на имущество, капиталы и доходы. В продовольственном вопросе: организацию правильного учета и распределения продуктов, перепись всех запасов, реквизицию излишков продуктов, строгий контроль над торговлей…

Из первых рядов взметнулась чья-то одна, затем другая рука:

— Позвольте! Позвольте!..

Но из глубины зала, особенно с галерки, где сидела приглашенная публика — арсенальцы, железнодорожники, учащиеся старших классов гимназий и училищ, грозно раскатилось:

— Не прерывать!..

— Пущай до конца говорит, потом вы свое, господа почтенные, выложите…

— Других слушали, когда они мололи, а тут — дело… Давай, товарищ, дальше!..

Фокин продолжал. В жилищном вопросе, сказал он, большевистская фракция городской думы предлагает провести учет всех жилищ, установить таксу на квартиры, комнаты и углы, строгий санитарный надзор. В области народного просвещения: бесплатное, общедоступное и обязательное обучение на родном языке, переработка программ, широкая и планомерная организация внешкольного образования. Далее: правильная организация городской народной милиции, восьмичасовой рабочий день на предприятиях и в учреждениях, борьба с безработицей…

Ладони Кулькова, которые давно уже чесались, нетерпеливо ударили одна о другую. Он даже приподнялся со стула, будто намерился броситься к столу президиума, чтобы оказаться рядом с Игнатом. Но рука Семена Панкова, сидевшего рядом, водворила его на место.

— Остынь, не трать сил попусту. Сейчас такое начнется — всех святых выноси…

И правда, те, кто рвался из первых рядов, уже кричала:

— Требования ликвидации частной собственности? Не позволим!.. Проваливайте на свои заводы!..

Гривастая голова Товбина склонилась к лысой Губила, в передних креслах Тенишев, бывший предводитель уездного дворянства и бывший князь, а теперь избранны й в число гласных как беспартийный адвокат, гримасами возбужденного лица и вскидыванием нервных рук что-то доказывал своему соседу, владельцу лесопилен Могилевцеву. Наконец выкрики и шум прекратились, и Губин, как председатель, объявил о переходе к обсуждению второго пункта повестки дня — продовольственного вопроса. Трибуну вновь занял Товбин.

— Я хотел бы от вашего имени предложить резолюцию, призывающую население города к проявлению истинно гражданской сознательности и спокойствия, — начал он, выбросив руку вперед с поднятым указательным пальцем. — Петроград в лице Временного правительства и Центральный Исполнительный Комитет Совета рабочих и солдатских депутатов знают о продовольственных трудностях в стране и пекутся, о том, чтобы трудности эти становились менее ощутимы и тяжелы. Поэтому мы пи в коем случае не должны допустить угасания революционного духа и все, как один…

Кульков снова вскочил, но услышал голос Фокина:

— Прошу в порядке дополнения. Констатирующая часть резолюции, на мой взгляд, не будет отражать истинного положения в городе, если ее не дополнить следующей картиной. Брянску, чтобы прокормить население и гарнизон, ежемесячно требуется: муки — сто двадцать вагонов, мяса — сто сорок и круп — двадцать вагонов, масла — десять, сахара — пятнадцать и соли — пять вагонов. Однако в течение последних тридцати дней, в конца июля и по конец августа, подвоз продовольствия в город прекращен.

Пенсне соскочило с массивного носа Товбина, и он едва поймал его на лету:

— Простите, — после нарочито выдержанной паузы он повернулся к Игнату. — Мне подумалось, что гласный Фокин предложит нам реально манны небесной, чтобы оделить каждого страждущего пищей. Рисовать же удручающую картину, чтобы лишний раз взбудоражить обывателя… Благодарим вас, представитель фракции социал-демократов большевиков, за трогательную заботу о трудовых массах, но факты, которые вы здесь преподнесли, общеизвестны, а главное — повторяю — ими, увы, нельзя никого насытить…

Оратор сожалеючи развел руками, вызвав иронические смешки, на которые он и рассчитывал.

— Ах так! Факты, которые я привел, общеизвестны? — произнес Фокин. — В таком случае мы располагаем иными, для подавляющего большинства здесь присутствующих, надеюсь, неизвестными. Для их оглашения прошу председателя дать слово гласному думы рабочему арсенала Кулькову.

Семен Панков ткнул Михаила в плечо:

— Теперь давай, покажи им кузькину мать! Выложи все, что вскрыла наша комиссия.

Еще не дойдя до стола президиума шагов пять, Кульков резко оборотился к залу и, сжав кулак, по своему обыкновению с силой вдавил его в ладонь:

— Скажу как на духу! Нет, говорите, соли? А ее целый вагон у спекулянтов-торгашей!.. Дальше. Нет масла, е его сто тридцать пять пудов в погребах у лавочников. Так же припрятаны крупы, мука, сахар… Спросите, откуда сведения? Комиссия Совета, которую мы составили из наших рабочих-арсенальцев и железнодорожников, произвела проверку по магазинам, лавкам и складам. Все честь по чести. А если есть сумления, нате акты, разбирайтесь… Так что товарищ Игнат от нашего рабочего имени правду сказал: полный учет надо установить для продуктов и их распределения… А этими запасами, которые мы открыли, можно накормить тех, кто уже опух от голода…

Мог ли еще три, даже два месяца назад Кульков вот так всенародно и, что называется, под самый что ни на есть под дых залепить не какому-то там горлопану, а самому главному краснобаю Брянска Товбину? Даже в самых сокровенных мечтах не грезилось такое.

А ведь Михаил Кульков был неробкого десятка, молодым в Москве всегда мог постоять за себя и дать такой сдачи, что многие катились от него колбасой. И речь тут не просто о кулаках, что тоже даются людям неробкого десятка, — мог наповал сразить словом.

С Товбиным же схватиться — недоставало нужных слов! Это, наверное, первая причина, которую, впрочем, не так сложно было и преодолеть, — рабочую правду можно доказать и без разной там марцифали с уксусом, иначе, без мудрствований. Мешала основательно причина вторая: за Товбипым — сотни почти таких же языкастых подпевал, у тебя за спиной — трое набравших в рот воды… Вот почему выходить на схватку ни он, Кульков, никто иной с Товбиным пока не решались.

Все перевернулось в тот день, когда в Совете на глазах у всех, привыкших не прекословить Товбину, с ним схлестнулся Игнат.

Сейчас Михаил может признаться, положа руку на сердце, как на духу — не костюм и манжеты в день приезда Игната сами по себе смутили его. Разве не приходилось видеть по-праздничному одетых рабочих, даже в котелках, с бабочкой. Да что о других — сам любил ходить чисто, как бы подчеркивая этим собственное к себе уважение, что сразу, кстати, оценил про себя и в Фокине.

Смутило другое — бросающаяся в глаза слишком уж мягкая, с виду прямо-таки восковая, податливая внешность. Это уж потом понял: улыбочка оборачивается в момент такой жесткостью, что от стыда и сознания своей неправоты впору хоть сквозь землю провалиться. На несоответствии внешности и характера Игната и попались, к примеру, Товбин и ему подобные.

Посылая телеграмму с просьбой откомандировать в Брянск опытного большевика-организатора, Кульков вправе был полагать: в такой крупный промышленный край не пришлют кого попало. Знал: готовить пролетариат к революции пятого года ЦК РСДРП направлял в Брянск, Бежицу и Людиново сначала Иннокентия Дубровинского, потом Веру Слуцкую. Кстати, именно от Брянского района Слуцкая избиралась делегатом на Пятый съезд партии. Можно ли было теперь, когда в повестку дня ставилась новая, еще небывалая пролетарская революция, отделываться фигурой меньшего масштаба?

С первых же дней пребывания Игната в Брянске события развернулись так, что сама их стремительность перехватывала дыхание. Уже к июню в городе большевиков стало за сотню, в июле — пятьсот. Да, в большинстве были солдаты — из гарнизона, из Двинских артиллерийских мастерских, но ведь какая сила появилась заместо той троицы.

Вскоре речь зашла о проведении собрания всех городских большевиков и выборах комитета.

Нечего было и говорить о том, в пользу кого на собрании поднимутся руки, чтобы, значит, поставить во главе организации. Для того и прислали уполномоченного, чтобы пустил корни, а потом — и на вершину. А как иначе? От головы теперь зависит успех всего дела — и дальнейший рост большевистских рядов, и укрепление их мощи. Вон какой замах предложил Фокин перед выборами комитета — отпечатать сразу тысячу новых бланков партийных билетов! Значит, на рост!..

Собрание созвали в техническом училище. У входа — Семен Панков и Антон Карпешин проверяли у каждого партбилеты. Невиданно, первый раз такой ритуал! Но — надо: не самодеятельность уже, не шаляй-валяй — боевая ячейка партии. Это сказал Фокин, когда определяли порядок сбора. Ну и его доклад включили, все, как надо…

Когда говорил Игнат о том, как росли партийные ряды, ничьей, разумеется, не называл заслуги. Лично о себе, конечно, ни намеком не упомянул. Но все знали — не без его напряжения сил. Однако можно было бы в докладе о нем, о Кулькове — отдельно и подробно, дескать, его ведь инициатива, его энергия… Но и об этом — ни полслова. Назвал, конечно, фамилии — кто начал, кто первым был, но не так, как хотелось бы Михаилу.

Но вздрогнул даже от неожиданности, когда подошел черед выборов: Фокин в качестве члена комитета и председателя предложил его, Кулькова.

Правильно говорится: доверие окрыляет. Тогда и почувствовал Михаил, как шире развернулись плечи, тогда и дела закрутились еще шибче, бегом побежали дела.

Те, кто начинал вместе с ним, кто на самых первых порах присоединился — Семен Панков, Карпешин, Балод Карл, тоже по праву вошли в комитет.

На перевыборах в Совет соглашателям-социалистам пришлось маленько потесниться — образовалась большевистская фракция.

Ну и на выборах в городскую думу выставили свои кандидатуры. Из сорока трех мест получили семь. По цифрам судить — шестнадцать процентов-избирателей отдали свои голоса большевикам, более шестидесяти четырех с половиной процента — блоку Товбина. По, известно, мал золотник, да дорог. Когда припрут тебя к стенке правдой, которая горька, сколько бы ни было за спиной прихлебателей, не выручат те шестьдесят четыре процента, завертишься как уж на сковороде.

А назавтра после заседания думы во всех закоулках города только и было толков: буржуи хотели спрятать от народа продовольственные запасы, а те, что зовутся большевиками, которые вместе с рабочими, сорвали их планы.

Вот пусть и поскребут у себя в затылке меньшевички, подумал Кульков, как им ответить: было такое — про скрытые пуды и вагоны?..

Приятно, когда можешь не стерпеть, а дать сдачи, и не просто сквитаться с тем, кто над тобой и твоими товарищами вздумал насмехаться, а припереть его к стенке на обман народа.

Вот какое настроение взыграло в душе Михаила после заседания думы.

Но где-то у Кулькова иногда и екнет в груди, молнией сквознет неуютная мысль: удержаться бы самому на гребне, не потерять бы, чего достиг.