Никогда не было, но вот опять. Попал 4

Глава 9

Я окинул взглядом троицу полицейских и обратился к Мещерякову:

— Ваше Превосходительство! То, что я вам сейчас скажу, может стать предметом государственной тайны. Потому вы должны принять решение — посвящать в это ваших сотрудников или нет. Хотя если честно, то я уже кое-что разболтал ватиканским попам, когда написал письмо Бальцони. Сейчас-то я понимаю, что этого делать не следовало, но тогда я сам был в неком раздрае от всего со мной произошедшего, а потому действовал спонтанно.

— Тогда какие могут быть секреты от преданных слуг Государя. Говорите! — приказал Мещеряков.

— Хорошо! Дело в том, что я, вернее не совсем я, но для краткости буду пользоваться этим местоимением. Так вот господа я из будущего!

— Из будущего? — прищурился Мещеряков. — Как это прикажете понимать?

— В это трудно поверить, но это так. Я попал в тело этого подростка из 2021-го года.

Все четверо недоверчиво уставились на меня, наконец, Мещеряков заговорил:

— Но позвольте! Если вы из будущего, то наверняка вам известны и события, что произойдут в стране и мире.

— Известны! Беда только в том, что тот мир, хотя и очень похож на ваш, но другой.

— Как это другой? — изумился Мещеряков.

— Насколько я могу судить значимые события, произошедшие в том мире, повторяются и здесь, а вот события не значительные, не влияющие на ход исторического процесса, могут отличаться. Вот, к примеру, как здесь закончилась дуэль Пушкина и Дантеса?

— Ну, это всем известно, — сказал Артемий. — Пушкин был смертельно ранен, а Дантес убит наповал.

— А в том мире Дантес получил легкое ранение уехал во Францию и прожил ещё очень долго. Даже сенатором стал. Наверняка если придирчиво сравнивать, то различий этих будет ещё больше. Я вот в прошлый приезд в Барнаул узнал, что в этом мире нет великого поэта Некрасова, хотя литератор Некрасов имеется. Вот здесь я в недоумении. В том мире поэзию Некрасова изучают в школе, а то что он ещё и романы писал я даже и не знал. Отклонение, на мой взгляд, значительное, но видимо не фатальное.

— Вы шутите? — произнёс Мещеряков.

— Да уж какие тут шутки! А позвольте господа я задам вам несколько вопросов, чтобы как-то разобраться в этих различиях.

— Задавайте! — после непродолжительного молчания сказал Мещеряков.

Вопросов у меня было много, и я не знал с какого начать. Вспомнив, что предсказывал в письме Бальцони, решил спросить про австрийского кронпринца:

— Скажите господа вам что-нибудь известно про самоубийство австрийского кронпринца.

— Самоубийство? Год назад было известие о смерти кронпринца, но официально о самоубийстве не сообщалось.

— Неужели австрийцам удалось замять эту историю с Рудольфом и баронессой.

— Замять не удалось, но вы-то откуда об этом знаете.

— А…. Фильм смотрел. Кажется он «Майерлинг» называется, — машинально ответил я, думая о том, что в письме я оказывается, не предсказывал, а сообщал о свершившемся факте.

— Фильм? — с недоумением спросил Мещеряков. — Что это такое?

Чёрт! Сколько раз себе говорил, что надо следить за языком, но я действительно о самоубийстве кронпринца и его любовницы впервые узнал из этого фильма.

— Фильм, кино, синема! Вы скоро столкнётесь с этим техническим достижением. Смысл его, запечатлеть на плёнке с помощью кинокамеры человека в движении, а потом воспроизвести это на белом экране в затемнённой комнате. Принцип работы кинокамеры как у фотоаппарата, только нужно сделать двадцать четыре снимка в секунду. В том мире первые фильмы были показаны не то 1895, не то 1896 году. Я думаю, что кино и в этом мире скоро появится.

— И вы знаете фамилию изобретателя этого аппарата?

— В том мире это были братья Люмьеры. Французы. Скорее всего, и здесь кинематограф они же изобретут. Кстати, кино -сильнейшее средство пропаганды, для страны с очень большой долей неграмотного населения. Важнейшим из искусств, назвал его, один из самых умных правителей того мира.

— Поясните! — приказал Мещеряков.

— Да просто всё! Возьмите театр! Вы же не будете отрицать, что это не только интересное зрелище, но ещё и любая пьеса, пусть даже самая комедийная и пустая вызывает у зрителя эмоции и исподволь формирует у молодых людей определённый взгляд на жизнь. Но театров мало и простой люд туда не попадает. С появлением кино у вас появляется возможность запечатлеть короткий выразительный спектакль на плёнке и показывать его публике за небольшие деньги. Причем повторять его столько, сколько раз на него будут собираться зрители.

— А какое это имеет отношение к пропаганде? — спросил Граббе.

Похоже до господ не доходит. Ну что ж начнем издалека.

— Скажите господа, вам известна некая Вера Засулич?

— Известна! — поморщился Мещеряков.

— Значит и здесь она стреляла в некого Трепова, довольно тяжело его ранила, но была оправдана судом присяжных. Так?

— Так. Только стреляла она не в «некого Трепова», а в петербургского градоначальника Фёдора Фёдоровича Трепова.

— А почему эта барышня так рассердилась на такого большого вельможу? Уж не за то ли, что этот идиот в угоду своему самомнению приказал высечь некого арестанта за то, что тот не снял перед ним шапку при повторной встрече?

— Молодой человек вы забываетесь? — холодно произнёс Мещеряков. — Кто вы и кто Федор Федорович Трепов. К тому же он уже умер.

— Понятно! Но как говорил Конфуций: «О покойниках говорят только хорошее или ничего кроме правды». Так вот, правда в том, что этот несомненно достойный господин принес самодержавию больше вреда, чем любое тайное общество. Но я не об этом.

— И о чем же?

— О кинопропаганде разумеется. Вот представьте, что вы смотрите фильм, где в начале полицая арестовывает молодого человека в студенческой тужурке. Кстати арестовывает совершенно ни за что. Просто он шёл мимо места, где проходила какая-то незаконная акция. Молодой человек несколько худоват, но вполне симпатичен. Вот он в компании таких же арестованных прогуливается по тюремному двору и тут мимо арестантов в сопровождении свиты проходит очень сердитый господин в мундире, на котором сияют разнообразные награды. Господин этот малосимпатичен. Арестанты как им и положено все снимают шапки и молодой человек тоже.

Затем тот же господин выходит из какого-то помещения в еще большем раздраженном состоянии и, снова проходя мимо арестованных, видит, что один из них, пребывая в задумчивости, шапку не снял. Он по-видимому полагал, что один раз поприветствовал большого начальника и довольно. Но большой начальник не стерпел такого пренебрежения и приказал молодого арестанта выпороть, чем нарушил положение о запрете телесных наказаний. Симпатичного молодого человека жестоко и унизительно наказали, отчего он впал в безумное состояние.

Узнав об этом, его невеста, очень красивая девушка с огромными выразительными глазами, некоторое время мечется по комнате, заламывая руки и закатывая глаза. Наконец приняв решение, она идет в оружейную лавку, покупает там револьвер и, спрятав его в муфте, является в приемную градоначальника, и там, не говоря худого слова, (кино-то немое) стреляет прямо в начальственное пузо. Девицу грубо хватают набежавшие люди в мундирах.

И следующий эпизод. Суд присяжных. Гордая и не сломленная красавица. Красноречивый адвокат. Солидный председатель суда. И присяжные выносят решение: «НЕ ВИНОВНА». Это написано большими буквами на экране. Красавица выходит из зала суда, её аплодисментами и цветами встречает восторженная толпа. Ну как вам господа такой фильмец? Впечатляет? А главное вполне правдив. Не так ли господин Мещеряков?

— Да уж! — произнёс Мещеряков.

— Вас вполне впечатлил рассказ, что конечно говорит о вашем развитом воображении и привычке читать художественную литературу. Но вас гораздо больше впечатлит, если вы посмотрите эту историю в исполнении хороших артистов. И что особенно важно, главных героев, а именно молодого человека и его невесты играют очень симпатичные артисты, а большого начальника и других носителей мундиров, будут играть артисты, загримированные если не в злодеев, то в весьма неприятные личности. И всё это будет показано довольно большой аудитории молодых и малограмотных людей. Я полагаю, что после таких показов, можно недосчитаться ещё парочки градоначальников. Вот вам господа пример кинопропаганды.

Я посмотрел на задумавшихся полицейских, видимо их, действительно впечатлила перспектива такого рода киношедевров. Наконец, Мещеряков произнёс:

— Но этого не будет. Цензура запретит показ такого, как вы его называете, «фильма».

— Разумеется, запретит! Но ещё из библии известно, что запретный плод сладок. А потом, создатели фильмов ребята талантливые и ушлые и они найдут ещё немало способов, как обойти цензуру и донести свои измышления до зрителя.

— Ну это ещё когда будет, — сказал помощник исправника Граббе.

— Ах господа! Бег времени неумолим! Научно-технический прогресс его только ускоряет. Вы и оглянуться не успеете, как уже будете зрителями фильма по только что рассказанной истории.

— А почему вы Алексей думаете, что именно эта история будет положена в основу этого как вы его называете «фильма», — спросил Гурьев.

— Я так не думаю. Наоборот я уверен, что у нас такой фильм не снимут. А вот скажем в Англии, вполне могут, чтобы показать всем какие нехорошие эти русские. А кстати, я как-то не совсем понимаю вашего Трепова. Ведь для аристократа какой-то арестант не более чем грязь под ногами. Я полагаю, что английский лорд обратил бы на этого арестанта не больше внимания, чем скажем на муравья. Это что, русская традиция столь бурно реагировать на такие мелочи?

Я посмотрел на Мещерякова. Тот немного покривившись, нехотя произнёс:

— Видимо Фёдор Фёдорович не посчитал такое пренебрежение к его званию мелочью и вспылил.

— Аристократ разгневался на «муравья» не заломившего шапку при появлении его сиятельства? — насмешливо спросил я.

— Дело в том, что при всех его несомненных заслугах, Фёдор Фёдорович происхождения несколько затемненного. Он приемный сын действительного статского советника Ф. А. Штенгера. Ходили слухи, что его отцом был Великий князь Николай Павлович — будущий император Николай Первый. Хотя, на мой взгляд, это утверждение весьма сомнительно.

— Вот как! Тогда конечно становится понятней, такая странная реакция градоначальника. Дяде во всякой мелочи чудилось напоминание о его туманном происхождении.

Почему-то у меня в памяти всплыли строчки замечательного поэта Олега Чухонцева читанные в той жизни.

'Наше дело табак,

коль из грязи да в князи

вышло столько рубак,

как собак на Кавказе.

Вышло столько хапуг

из холопов да в бары…'

— Что вы там бормочете? — услышал я вдруг голос Мещерякова.

— А…! Не обращайте внимания, просто вспомнил кое что.

— Мне кажется господин Забродин, что вы пренебрежительно относитесь к главной опоре российской государственности.

— Простите Ваше Превосходительство! Вы это о чём? — с недоумением спросил я.

— О дворянском сословии, разумеется, — произнёс Мещеряков.

— Вы действительно думаете, что дворяне являются такой опорой? — удивился я.

— А вы так не считаете? — с некоторой холодностью спросил Мещеряков.

— Видите ли, уважаемый господин Мещеряков, я в некотором отношении похож на казахского певца-акына, который едучи на коне, поет то, что видит. Так вот я вижу, что потомственное российское дворянство упускает свой шанс по-прежнему оставаться опорой престолу.

— Упускает шанс? — переспросил Мещеряков. — Извольте обосновать ваши домыслы.

— До конца восемнадцатого столетия дворяне действительно были одной из двух главных опор престола. Второй опорой было многочисленное крестьянство. Лишь эти два сословия были кровно заинтересованы в сохранении и усилении самодержавия и находились в своеобразном симбиозе друг с другом. Крестьяне, являясь основным податным сословием, несли немалые тяготы обеспечения остальных хлебом насущным. Дворяне же также несли тяготы в основном военной службы, платя подати кровью. А после освобождения дворян от обязательной службы, поместное дворянство из опоры стало довольно быстро превращаться в гирю на ногах самодержавия. А на крестьян свалился ещё и рекрутский набор. Так что им пришлось нести двойные тяготы.

Мещеряков жестом остановил поток моего обличительного красноречия:

— Вы господин Забродин очень сильно упрощаете, описывая ситуацию с «Жаловонной грамотой дворянству». И очень слабо разбираетесь в этом вопросе.

— Не буду спорить. Но я знаю конечный результат всех этих телодвижений призванных утвердить дворянство в качестве главной опоры самодержавию. В том мире кончилось всё это для дворян довольно плохо. И здесь, судя по реакции нашей интеллигенции на оправдание несомненной террористки Засулич, кстати дворянки, всё идёт к тому же.

— Мне кажется, что вы господин Забродин, слишком много внимания уделяете этому незначительному эпизоду, — сказал Мещеряков.

— Нет господа, я специально заострил внимание на деле Засулич. В том мире это событие в некотором смысле оказалось знаковым и то, что оно и здесь произошло, наводит на определённые мысли.

— Вы сказали мысли. Так поделитесь с нами плодами ваших измышлений, — саркастично сказал Мещеряков.

— Отчего не поделиться, конечно же поделюсь. Так вот если и здесь произошёл этот эпизод, то это означает, что ваш мир идёт по тому же пути, что и мир моего alter ego. И у вас впереди менее тридцати лет. Если ничего не изменится, то вас, господа, начнут вешать на телеграфных столбах.

Все четверо изумлённо на меня уставились. Наконец Мещеряков, прокашлявшись, произнёс:

— Извольте объясниться господин Забродин!

— В том мире в 1917 году в России произошла революция. Вернее даже две. Февральская, когда генералы заставили царя отречься от престола, а буржуазия создала Временное правительство и Октябрьская, когда партия большевиков в союзе с левыми эсерами и анархистами свергла уже временное правительство. А потом два года шла гражданская война. В результате дворяне и высшая аристократия были частью уничтожены, частью отправились в эмиграцию, а частью перешли на сторону новой власти. Вот так господа!

— Этого не может быть! — твёрдо сказал Мещеряков.

— Не может быть говорите? Убийство цасаревича Алексея, императора Петра Третьего, императора Павла Первого, бунт 1825 года — про это вы уже забыли? Разве в этом мире не было французской революции и головы дворян не летели в корзины на парижских площадях? — ухмыльнулся я. — А кстати, кто у вас директор Департамента? Случайно не Петр Николаевич Дурново?

— Пётр Николаевич и совершенно не случайно. Но к чему вы это о нём вспомнили.

— Дело в том, что в том мире я читал одну книжку, «Большая Игра» называется. Вот в ней говорится, что Пётр Николаевич Дурново в 1914 году подал царю Николаю Второму записку, где с удивительной точностью предсказал будущие события и ту катастрофу, что случится с Российской империей буквально через три года. К сожалению его не услышали.

— Вы это серьёзно? — удивился Мещеряков.

— Серьёзнее некуда.

— По вашему получается, что всё предопределено и катастрофа неизбежна? — вмешался Граббе.

— Я так не думаю, но если в 1904 году в этом мире случится русско-японская война и Россия в ней проиграет, как это было в том мире, то катастрофа очень вероятна.

— Но этого не может быть! — воскликнул Артемий. — Япония победит Россию! Это же совершенно невозможно!

— Вот и в том мире думали, что мы японцев шапками закидаем. Но — увы! Не получилось! Видимо шапок не хватило! А может железная дорога до Владивостока была с маленькой пропускной способностью? Может уровень развития техники у нас будет ниже? Причины поражения они разные и их много.

— Вам не кажется, господин Забродин, что ваша ирония по поводу тех событий не совсем уместна, — строго сказал Мещеряков. — Пусть и в другом мире Россия по вашим словам потерпела поражение, а вы по этому поводу ёрничаете.

— Я не ёрничаю, я злюсь. И потом, я в этом мире меньше двух лет, но же начал делать кое-что, чтобы здесь такого унизительного поражения не случилось, — самонадеянно заявил я.

Мещеряков, Граббе и Гурьев уже в который раз за время встречи удивлённо уставились на меня. Молчащий и старающийся не отсвечивать, урядник Евтюхов ухмыльнулся в роскошные усы и одобрительно мне кивнул. Наконец Мещеряков язвительно заметил:

— А позвольте узнать, юноша, что же такого вы делаете для победы в будущей войне? Если конечно это не секрет.

— Конечно же это секрет, но я вам верю, тем более, что на данном этапе секрет этот не очень большой.

— И всё же…! — настаивал Мещеряков.

— В том мире Его Величеству Александру Третьему приписывают высказывание, которое в этом мире он возможно ещё не произнёс: «У России есть только два союзника — её армия и флот». Так вот, я начал работу над появлением у России третьего союзника — авиации.