Третий день я сижу в комнате, рядом с кабинетом Мещерякова и пишу. Пишу, как писал в той жизни в начальной школе. А именно макая в чернильницу перо и стараясь аккуратно выводить буковки. Эта неспешность написания давала возможность подумать и многое, о чем в свое время читал в книгах и смотрел в интернете об этом предреволюционном времени, вспомнилось. Правда воспоминания были отрывочны и сумбурны, что неизбежно отражалось в тексте. Но перечитав несколько самых первых страниц, исправлять ничего не стал, решив, что это проблемы не мои и пусть голова болит у тех, кто всё написанное мною будет разбирать.
Мещерякову пришлось перечитать дважды первые десять страниц, чтобы так сказать «отделить зёрна от плевел». К слову сказать, что эти десять страниц явились результатом почти восьмичасового сиденья с пером и чернильницей над чистыми листами бумаги. А поскольку все десять страниц я посвятил будущим эсерам-террористам, их жертвам и их вероятным спонсорам, то написанное очень сильно задело профессиональную гордость милейшего Арсения Владимировича.
— Ты хочешь сказать, что вот это ждёт нас в будущем? — довольно резко произнёс Мещеряков, помахав перед моим носом последним прочитанным листком.
— Ваше Превосходительство! Ничего я вам сказать не хочу, а просто описываю то, что происходило в том мире и, судя по тем фактам, что мне известны, с большой долей вероятности может произойти и в этом. Но если вам не нравится, то я могу и ничего не писать.
Похоже, написанное мною задело его превосходительство сильнее, чем я ожидал. Он бросил на меня яростный взгляд и, нервно дернувши щекой, произнёс:
— Пиши! — взмахом руки отпустил меня восвояси. На отдых, добавив: — Чтоб завтра в девять как штык!
И вот второй день я вспоминаю всё, что когда-то читал и слышал о русско-японской войне. Написал о крейсере «Варяге» и даже привёл текст песни: «Врагу не сдаётся наш гордый Варяг», ну что вспомнил, разумеется. Написал о гибели адмирала Макарова и о Цусиме. О Порт-Артуре, попе Гапоне и кровавом воскресении. О революции девятьсот пятого года и о многом другом. Оказалось, что я довольно много знаю об этом времени.
На пятый день моего вынужденного эпистолярного затворничества, когда я уже описывал первую мировую войну и революцию семнадцатого года, вошёл Мещеряков и объявил, что через три дня Государь примет меня приватно. После этого он забрал все исписанные за сегодня листки, сложил их в папку и повёл меня к Директору департамента в кабинет. Там вдвоём с Петром Николаевичем начали прочищать мне мозги, инструктируя, как и что я должен говорить Его Величеству. Я, разумеется, был со всем согласен и заверил, что единственное, о чем я буду просить Его Величество, так это о создании ВВС.
— Что это за ВВС? — раздражённо спросил меня Директор департамента.
— ВВС — это Военные Воздушные Силы. Авиация, одним словом.
Просить об этом императора мне полицейские чиновники разрешили. Потом за меня взялся некий седобородый господин, который рассказал мне о дресс-коде, об этикете, и пожалел, что мало времени для моего обучения, но, мол, Государь прост в обращении и, значит, милостиво не заметит огрехов в моём воспитании. Похоже, меня заранее старались запугать и поставить на место и будь их воля ни за что бы не допустили такую мелкую, но вздорную личность до государевой тушки. Но проигнорировать мои записки о состоянии здоровья некоторых членов царской семьи не могли и вот итог: царь желал побеседовать со мной лично. Значит, мне пытались внушить, что с царём надо «говорить кратко, просить мало, уходить быстро»! Да я и не против, ну а там как получится.
И вот, наконец, этот день настал. Я, сияющий как начищенный медный пятак, шёл следом сначала за каким то офицером разряженным, как новогодняя ёлка, затем пожилой и строгий слуга завёл меня в какую-то довольно роскошно обставленную комнату и важно произнёс:
— Ожидайте!
И скрылся за неприметными дверями. Буквально через минуту вышел назад и, придерживая половинку двери, предложил:
— Входите!
Царь предстал передо мною в простой и, даже на мой взгляд несколько потрёпанной, одежде. Видимо он гораздо больше ценил удобство, чем то впечатление, какое он должен производить на подданных. Хотя и в этой непритязательной одежде он вполне себе впечатлял. От его могучей фигуры так и веяло первобытной силой. Сейчас он сидел за столом, придавив могучей дланью листок бумаги, исписанный, как я успел заметить, моим почерком.
Я, как положено, остановился шагах в пяти от стола и постарался принять вид «молодцеватый и придурковатый». Царь окинул мою фигуру умным и насмешливым взглядом, усмехнулся в роскошную бороду и произнёс:
— Пишешь ты как курица лапой и совершенно безграмотно!
Я не ожидал такого начала аудиенции, но достаточно громко ответил на обвинение:
— Виноват! Ваше Величество!
— Конечно виноват. А как же иначе. Заставил меня разбирать твои каракули, — вполне добродушно произнёс он.
Я немного приободрился, но как оказалось, что расслабляться рано:
— По столице слухи поползли, что ты мне родственником приходишься. Сам руку приложил или помогает кто? — неожиданно строго спросил он.
Вот чёрт! Не было печали. И кто интересно эти слухи распускает? Уж не Прудников ли Иван Николаевич слушок пустил? А что? С него станется. Так ему проще меня от столичных мажорчиков защищать.
— Никак нет, Ваше Величество! Я к этим слухам не причастен! Но родство имеется!
Царь удивлённо приподнял брови. Похоже, такой наглости он от меня не ожидал. Нахмурясь, спросил:
— Это каким же боком мы с тобой родственники?
— Ну как же, Ваше Величество! Вы ведь отец отечества, а я его верный сын. Значит внуком довожусь! — немедленно прогнулся я.
Царь сначала недоумённо глянул на меня, а потом засмеялся. Я по-прежнему стоял навытяжку и буквально «ел глазами начальство», но уже было ясно, что прогиб мой понят и засчитан.
— Ловок! — смеясь, покачал он головой. — Внучек значит! Но раз «внук», то не стой столбом, присаживайся, поговорим по-родственному.
Я прошёл к столу, сел на стул, стараясь по-прежнему держаться скромно и почтительно. Царь некоторое время с усмешкой наблюдал за мной, но потом, указав на бумаги, которые перед этим читал, сказал серьёзно и даже чуть устало:
— Что прикажешь со всем этим делать? Я бы их сжёг и забыл, если бы не первые твои записки и явный интерес к твоей персоне ватиканской верхушки.
— По моему скромному разумению, Ваше Величество, вам нужно делать лишь то, что вы планировали делать и до прочтения моих сочинений.
Вот тут-то Александр Александрович удивился по- настоящему.
— То есть ты предлагаешь не обращать внимания на твои предупреждения! Тогда зачем же ты их писал-трудился⁈
— Я, Ваше Величество, этого не предлагаю. Обратить внимание на те факты из истории моего мира, о которых я написал, нужно обязательно. Только рассматривать их надо, как один из возможных вариантов развития России в этом мире. Причем варианта крайне нежелательного. Слишком большие издержки и потери. Людей русских, на радость нашим врагам, погибнет миллионы.
— Ты хочешь сказать, что имеются и другие варианты?
— Это в том мире все описанное мной уже стало историей и исправлению не подлежит. А в этом мире у России есть достаточно шансов пойти иным путём. И очень многое будет зависеть от Вас, Ваше Величество. Ведь именно Вам придется принимать решения по выбору того или иного пути.
— А в том твоём мире кто принимал решения? — спросил император.
Ну что же, в логике царю не откажешь. Не хотелось говорить, но видимо придётся. Страшновато конечно! Чёрт его знает как этот великан отреагирует на мои рассказы. Возьмёт ещё и пришибёт ненароком. А с другой стороны надо его немножко взбодрить, чтобы не успокаивался.
— В том мире император Александр Третий умер в октябре 1894 года. Все решения, которые привели к таким плачевным результатам, принимал император Николай Второй. В феврале 1917 года Николая Второго вынудили отречься от престола в пользу великого князя Михаила Александровича, но тот отказался стать Российским императором. Летом 1918 года Николай Александрович Романов был расстрелян вместе со всей семьёй. Тогда же погибнет и Михаил Александрович, — голосом, лишённым эмоциональности проговорил я.
Надо отдать должное; самообладание царя было на высоте. Он остался, внешне вполне спокоен, лишь правая рука его непроизвольно смяла листок с моими каракулями.
— Георгий? — хрипло произнёс он.
— Великий князь Георгий Александрович умрёт в 1899 году от болезни лёгких.
Предваряя его очередной вопрос, сказал:
— Вдовствующая императрица Мария Фёдоровна, великие княжны Ксения Александровна и Ольга Александровна не пострадают.
Я взглянул на сжавшего кулаки царя и невольно поёжился. Тот, увидев мой непроизвольный жест, усмехнулся криво и глухо сказал:
— Иди!
Я встал, обозначил поклон и направился на выход. Дойдя до двери, услышал:
— Стой!
Остановившись, я повернулся.
— Сядь на место! — приказал император.
Я примостился на стул и был готов в любой момент вскочить и откланяться. Александр Александрович, государь всея Руси и прочая, покопался в ящике стола, вынул оттуда фляжку и два бокальчика, разлил содержимое фляжки по бокальчикам и подвинул один мне. Всё это он проделал сноровисто и молча. Потом взял бокальчик и, кивнув мне, выпил. Я не стал медлить и ответил зеркально. Надо сказать, что вкуса я не почувствовал. Царь поболтал в воздухе фляжкой и, убедившись что она пуста, вздохнул. Потом с полминуты рассматривал меня и наконец, произнес:
— Что, по твоему надо сделать, чтобы всего этого не произошло?
Я вскочил со стула.
— Сиди! — махнул тот рукой.
Я подчинился и изрёк:
— Прежде всего и, это самое главное, вам Ваше Величество нужно позаботиться о своём здоровье.
Услышав это и, приняв за откровенную и неуклюжую лесть, царь досадливо поморщился, но я продолжил:
— В том мире неоднократно высказывалось некоторыми историками мнение, что проживи Александр Третий ещё лет двадцать, то Российская империя смогла бы избежать великих потрясений и революций. Лично я придерживаюсь этой точки зрения на нашу историю. И я не один такой. В том мире после поражения в войне с Японией, после революции и погромов дворянских поместий, кто-то из царедворцев спросил Сергея Юльевича Витте: «Как спасти Россию»? Тот указав на портрет императора Александра Третьего сказал: «Воскресите его, и империя будет спасена»!
— Сергей Юльевич значит! Ну, этот может… — ухмыльнулся царь и вдруг спросил:
— От чего в том мире умер Александр Третий? Диагноз какой?
— Точного диагноза я не знаю. Проблемы с почками. Высказывалось мнение, что последствия перенапряжения, когда после железнодорожной катастрофы ему пришлось держать на плечах крышу вагона, чтобы его семья смогла выбраться. Хотя было предположение, что царя отравили агенты британской разведки, но мне представляется это маловероятным.
Царь посмотрел на меня, иронично хмыкнул и, покивав головой своим мыслям, неожиданно спросил:
— С Георгием что? Знаю, что ваша отчаянная девица его к своей наставнице водила для лечения.
— С Георгием Александровичем всё в порядке. Феодора Савватеевна Новых обладает очень редким и сильным даром целительства. Меня она трижды от смерти спасала. Вот и сына вашего подлечила. Теперь ему ничего не угрожает, но беречься ему, так или иначе, придётся.
— Он мне рассказывал и вашу «ведунью» рекомендовал и не только он один.
— Ваше Величество, я госпожу Новых знаю довольно хорошо и уверен, что она вам обязательно поможет, и чем раньше вы к ней обратитесь, тем лучше. Запущенные болезни лечатся гораздо труднее.
— Я подумаю над этим предложением, — оборвал меня император и немного помолчав, добавил:
— Ты можешь что-то конкретное предложить кроме совета следовать своим планам?
Я вдруг подумал, что император всероссийский, в сущности, обычный человек, который вынужден чуть ли не ежедневно брать на себя не шуточную ответственность за судьбы миллионов людей и ему иной раз хочется этот груз на кого-нибудь свалить.
— Ваше Величество, я слишком мало знаю об экономическом и социальном состоянии современной России, чтобы давать какие либо конкретные советы её правителю. Но, тем не менее, рискну предложить для облегчения принятия решений по тем или иным государственным вопросом, создать аналитическую службу или отдел подчинённый вам лично или человеку, которому вы доверяете. Отдел этот должен проводить всесторонний анализ тех или иных предложений и докладывать вам о плюсах и минусах предполагаемых действий
— И чем же этот отдел будет отличаться от Комитетов по тем или иным вопросам.
— Прежде всего, эта служба должна будет собрать достаточно большой объём информации обо всех аспектах жизни в империи и за её пределами, наработать методику и тогда она будет вам большим подспорьем в принятии тех или иных решений. К работе этого отдела нужно обязательно привлекать учёных особенно важно привлечь к работе этого отдела видных математиков.
— Математиков-то зачем? — удивился его величество.
— Эти ребята обладают особым складом ума. Если им поставить задачу и простимулировать, то они могут много до чего додуматься.
— Что-то ты уж совсем несуразное предлагаешь, — скептически произнёс царь. — Возможно, во всём этом и есть рациональное зерно, но пока я его не вижу.
— Ну, нет так нет! — легко согласился я.
— Ты, видимо, хотел такой отдел возглавить? — с ехидцей поинтересовался царь.
— Я? Да избави бог! Вся моя ценность заключается лишь в знании истории моего мира. Стоит вам принять иные решения, чем те, что принимались в моём мире, история пойдёт по другому пути. И тогда всем моим знаниям будет грош цена. А вот возглавить тот отдел у вас есть кому.
— И кто же этот специалист? — иронично произнёс его величество.
— Да хотя бы нынешний директор Департамента полиции, Дурново — заявил я.
— Пётр Николаевич? — удивился император.
— В моём мире Пётр Николаевич Дурново в 1914 году подал Николаю Второму аналитическую записку, где с удивительной точностью предсказал будущие события. Жаль, что его анализ тогдашней ситуации правительством России был проигнорирован.
— Значит в том мире Ники всё прос… пустил по ветру! — задумчиво произнес Александр Третий.
— Ну, нельзя его одного винить, там многие руки свои приложили, но он мог не допустить такой катастрофы, если бы продолжил курс отца, — заступился я за наследника.
— Считаешь, что и здесь он всё профукает? — глянул на меня из подлобья император.
— Нет, я так не считаю. Вы ему этого не позволите. Хотя бы тем, что не дадите согласия на его женитьбу с принцессой Алисой Гессен-Дармштадской. Кроме того я надеюсь, что вы воспользуетесь рекомендацией великого князя Георгия Александровича и пройдёте курс лечения у Феодоры Савватеевны Новых. Тогда у великого князя Николая Александровича ещё долго не будет возможности принимать судьбоносные для России решения.
— Все таки считаешь, что Николай будет плохим царём? — вопрос прозвучал как утверждение.
— Да кто я такой, чтобы оценивать великих князей⁈ Но если Вы, Ваше Величество, на прямой вопрос ожидаете мой ответ, то отвечу: я предпочту, чтобы после Александра Третьего Россией правил Георгий Первый.
— Юлишь. «внучёк», — хмыкнул царь.
Я пожал плечами, мол, не без этого.
— Может быть ты и прав, — после некоторого молчания произнёс его величество. — Только вот очень он уж увлечён вашей «пилотессой», того и гляди в жёны её взять захочет.
— А вот это Ваше Величество вовсе не проблема. Екатерина Балашова барышня очень талантливая, но торопливая. Как там у Вяземского: «И жить торопится, и чувствовать спешит». Так вот это про неё. Сильно сомневаюсь, что в её ближайших планах есть замужество. Я ведь собираюсь отправить её учиться за границу, пусть только немного перебесится. Ей придётся выбирать: прекрасный принц или учёба за границей и новые впечатления. И насколько я её знаю, выберет она учёбу.
— В молодости мы все торопимся жить, — вздохнул Александр Александрович. — Если ты прав, то Георгия ждёт изрядное разочарование.
— Ничего! Настоящий мужчина должен стойко переносить все тяготы бытия. А Георгий, насколько я могу судить, мужчина настоящий и умный.
— Может быть, может быть, — задумчиво произнёс царь. — А впрочем, мы отвлеклись. Мне всё же интересно, что посоветуешь мне предпринять, чтобы спасти Россию от того революционного хаоса, который разразился в том мире?
— Я, Ваше Величество, не настолько умён и образован, чтобы давать Вам советы по таким глобальным проблемам. Я просто расскажу, что предпринимал и делал в подобной ситуации один из величайших правителей того мира. А выводы вы уже сделаете сами.
И заручившись согласием царя, я стал рассказывать о Сталине. Всё что знал, не приукрашивая достижения и не скрывая ошибок и злодеяний, которых если верить либералам было великое множество.
Ио́сиф Виссарио́нович Ста́лин (также был широко известен партийный псевдоним Ко́ба, настоящая фамилия Джугашви́ли груз. იოსებ ჯუღაშვილი; 6 [18] декабря 1878, Гори, Тифлисская губерния — 5 марта 1953, Ближняя дача, Московская область) — советский политический, государственный, военный и партийный деятель, российский революционер.
Фактический руководитель СССР.
Генеральный секретарь ЦК РКП(б) — ВКП(б) (1922—1934),
секретарь ЦК ВКП(б) — КПСС (1934—1953),
Маршал Советского Союза (1943),
Генералиссимус Советского Союза (1945).
Народный комиссар обороны СССР (1941—1946),
председатель Совнаркома СССР и Совета Министров СССР (1941—1953),
председатель Государственного комитета обороны СССР (1941—1945).
Прижизненная фотография Иосифа Виссарионовича Сталина.