Николай II

ГЛАВА 10 ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ В ЦАРСТВОВАНИЕ ПОСЛЕДНЕГО ИМПЕРАТОРА

Говоря о Николае II и крушении империи, нельзя не упомянуть и о состоянии государственной религии — православной церкви.

Формально царь являлся главой Русской православной церкви. Но из его дневников, писем, распоряжений мы видим, что дела церкви для него были на втором плане. Непосредственно делами церковного управления ведал Священный Синод, возглавляемый обер-прокурором. Назначал обер-прокурора лично царь. Церковь же не имела даже совещательного голоса. Обер-прокурором становился какой-либо чиновник, зачастую очень далекий от церковных дел. В 1833–1836 гг. обер-прокурором был масон, действительный статский советник С. Д. Нечаев. Был обер-прокурором и генерал Н. А. Протасов, писавший приятелю: «Теперь я главнокомандующий церкви, я патриарх, я черт знает что…» С 1865 до конца 1880 г. обер-прокурором был граф Д. А. Толстой. О правлении Д. А. Толстого его современник митрополит Киевский Арсений сказал: «Мы живем в век жестокого гонения на веру и Церковь под видом коварного об них попечения». А современный историк церкви эмигрант Д. В. Поспеловский[57] писал: «Обер-прокурор Дмитрий Толстой вряд ли был верующим человеком».

Не лучше положение церкви стало при обер-прокуроре К. П. Победоносцеве, правившем церковью с четверть века — с 1880 по 1905 г.

А затем, как и с царскими министрами, началась чехарда и с обер-прокурорами. Если с 1722 по 1905 г. сменилось 23 обер-прокурора, то есть в среднем каждый находился в должности около 8 лет, то с 1905 по 1916 г. сменилось 8 обер-прокуроров, то есть они менялись практически ежегодно. Причем дольше всех за этот период просидел в должности Владимир Карлович Саблер (со 2 мая 1911 по 4 июля 1915 г.). По одной версии, он был немцем, по другой — евреем, зато пользовался благосклонностью царицы Александры Федоровны и старца Григория Ефимовича.

Про управление церковью при последних царях тот же Поспеловский писал: «…совершенно неканоническое устройство церковного управления, порабощение Церкви государственным аппаратом и, конечно, падение ее престижа как института. Церковь превращается в приводной идеологический ремень крепостнического государства. На приходское, особенно сельское, духовенство фактически возлагается роль полицейского, который должен сообщать правительству имена и численность потенциальных рекрутов для армии, доносить об антиправительственных разговорах и даже пренебречь тайной исповеди, если она содержит антиправительственные замыслы. Да и в культурном отношении теократическое мышление и культура Церкви, а следовательно, тех слоев населения, которые находятся в сфере ее наибольшего влияния — крестьянства, купечества (по большей части старообрядческого), мещанства, — оказывается в полном диссонансе с западническо-секулярной абсолютистской империей Петра I и его наследников».

Николай II был, безусловно, верующим человеком. Но вот вопрос: во что он верил? Была ли его вера в пределах канонов православной церкви, или это было «языческое православие», как называют некоторые авторы? Это вопрос очень сложный, чтобы дать однозначный ответ. Но с уверенностью можно сказать, что если бы Николай II был, скажем, купцом в глухой провинции и окружил себя «папюсами» и «Распутиными», то у него могли бы быть серьезные неприятности с местным церковным начальством, и дело могло кончиться заточением в монастырь. Вмешательство Распутина в дела Синода равно компрометировало как монархию, так и православную церковь.

Результатом церковной политики Николая II было, с одной стороны, охлаждение широких масс к православной церкви, а с другой — раздоры и, по крайней мере, разложение внутри самой церкви.

Митрополит Евлогий так описывал обычное состояние семинаристов: «Придешь, бывало, на молитву — в огромном зале стоят человек триста-четыреста, и знаешь, что половина или треть ничего общего с семинарией не имеют: ни интереса, ни симпатии к духовному призванию. Поют хором молитвы, а мне слышится: поют не с религиозным настроением, а со злым чувством: если бы могли, разнесли бы всю семинарию»[58].

Семинаристы из опоры режима становились самыми радикальным и революционным элементом в среде студенчества. В 1911 г. 2148 человек было выпущено семинариями, но к 1913 г. из них только 574 человека (то есть 27 %) приняли сан.

«Всего с 1880 по 1907 г. было 76 бунтов в разных духовных школах, большинство из них пришлось на годы первой русской революции. Но к этому времени уже был накоплен достаточно большой опыт проведения акций протеста в духовных семинариях.

Например, 3 декабря 1884 года воспитанники Ставропольской семинарии погасили свет, шумели, били стёкла. На следующий день администрация исключила пятерых «главных виновников». Но 5 декабря бунт снова повторился: семинаристы потушили лампы, стучали мебелью, били стёкла, бросали камнями в служителей семинарии. 9 декабря они угрожали начальству револьвером и требовали освободить из карцера Скворцова, участника бунта 3 декабря. В итоге полиция арестовала самого Скворцова и еще 11 человек.

И эта семинария считалась достаточно спокойной, в Тифлисе в 1893 году за выступления против начальства было отчислено 83 человека.

По свидетельству Д. И. Тихомирова, проверявшего Вятскую семинарию: «Пьянство здесь достигло «Геркулесовых столпов». Были случаи террористических актов. В Тифлисе 4-мя выстрелами из револьвера в затылок был убит инспектор духовной семинарии. В марте 1906 г. в Харькове ректору облили лицо серной кислотой. 11 мая 1907 г. было покушение на ректора Тамбовской семинарии архимандрита Феодора (Поздеевского), в него стреляли из револьвера.

Пиком семинарских волнений стала деятельность «Всероссийского общесеминарского съезда». Он проходил в Москве в Рождественские дни 1906 г. Приглашения на него были высланы Владимирским «Центральным бюро» в 50 семинарий, но явились представители только от 13 духовных школ. На съезде было принято организовать союз, устав которого гласил: § 1. «Задачей союза является как борьба за свободу средней школы, так и общая борьба за свободу народа». Было решено: монахов, преподавателей и начальство «выживать путем бойкота и террористических актов». Также было принято решение о бойкоте переводных экзаменов. Центральный комитет союза был организован в Вятской семинарии.

Вятский ЦК развернул активную деятельность: разослал протоколы съезда, в том числе и в учебный комитет, который пытался скрыть их существование, создал устав общесеминарского союза, проводил агитацию за бойкот экзаменов.

Как мы видим, деятельность «Общесеминарского съезда» и Вятского ЦК носила уже откровенно революционный характер: политические лозунги, организация, осваивание методов революционной борьбы, — что было несвойственно для предыдущих семинарских бунтов.

В Смоленске 3–4 мая 1907 г. крупные беспорядки привели к закрытию семинарии. 4-й класс семинарии собрался в одном месте и устроил митинг, затем по коридору стали бросать петарды. Ученики того же 4-го класса, которые сдавали экзамен, заявили преподавателю, что в таких условиях сдавать экзамен они не будут. Когда преподаватель вышел, чтобы сообщить об этом ректору, ученики громко запели «Марсельезу», стали бросать петарды и разливать вонючую жидкость. Когда появился ректор, пение стихло, но стали раздаваться крики: «Вон! Вон!» Крики смолкли лишь тогда, когда ректор заявил, что эти крики его не смутят. Тем не менее экзамен больше не продолжался, семинаристы стали вновь петь революционные песни, бросать петарды и вести себя вызывающе. Ректор и инспектор удалились в учительскую, вскоре в косяк двери было произведено 3 выстрела из револьвера.

В 10 вечера ученики над зданием семинарии вывесили красный флаг, который вскоре был снят начальством. К 11 вечера семинаристы начали расходиться с пением революционных песен, били стёкла и стреляли из револьвера. На следующий день семинария была окружена полицией и солдатами, были произведены обыски, в результате которых было найдено много нелегальной литературы. В 6 часов вечера семинарию закрыли, а учеников распустили по домам. В результате бунта в семинарии было разбито 248 стёкол, не считая простреленных дверей и других повреждений.

В Петербурге 1 мая студенты академии присоединились к рабочим на первомайской демонстрации.

В Московской духовной академии один профессор, молодой архимандрит, объявил себя социалистом. А по настоянию студентов ректор отслужил панихиду по расстрелянному лейтенанту Шмидту. Также 13 мая в стенах Академии прозвучало 2 взрыва»[59].

Надо ли говорить, что десятки семинаристов позже оказались во главе социалистических движений. Так, Николай Подвойский в 1901 г. был исключен из Черниговской духовной семинарии и в том же году стал членом РСДРП. В 1905 г. возглавлял боевые дружины рабочих в Ярославле и ранен в перестрелке. А в октябре 1917 г. стал зампредседателя РВК и руководил штурмом Зимнего дворца.

Анастаса Ивановича Микояна, думаю, представлять нет нужды — он сумел удержаться в руководстве страны «от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича». Но немногие знают, что он вступил в РСДРП(б) за год до окончания Тифлисской семинарии.

Разумеется, семинаристы шли не только в руководство большевиков, но и в другие партии. Среди них лидер партии народных социалистов А. В. Пешехонов, один из лидеров кадетской партии и фактический глава русских масонов Н. В. Некрасов. Ну, а выпускник Полтавской семинарии Симон Петлюра стал одновременно социал-демократом, националистом и великим матером ложи «Святой Андрей Первозванный». Понятно, что о последней своей должности Симон Васильевич распространяться не любил.

Сей список можно продолжить до бесконечности. Посему я закончу его семинаристом Иосифом Джугашвили. Обратим внимание на цитату из интервью И. В. Сталина, данного им немецкому писателю Эмилю Людвигу в 1931 г. «На вопрос: «Что Вас толкнуло на оппозиционность? Быть может, плохое обращение со стороны родителей?», — Сталин довольно холодно ответил: «Нет. Мои родители были необразованные люди, но обращались они совсем не плохо». Далее произнес небольшую, но страстную речь: «Другое дело православная духовная семинария, где я учился тогда. Из протеста против издевательского режима и иезуитских методов, которые имелись, я готов был стать и действительно стал революционером, сторонником марксизма как действительно революционного учения».

«Под давлением нарастающего оппозиционного общественного мнения и требований свобод 12 декабря 1904 г. правительство пообещало в ближайшем будущем ввести веротерпимость. В ответ на это митрополит Петербургский Антоний (Вадковский) подал государю записку, в которой совершенно резонно утверждал, что с предоставлением конфессиональной свободы все религиозные объединения империи будут в более выгодном положении, чем Православная церковь. Эти, отныне свободные, религии смогут организовывать свою жизнь по собственному усмотрению, устраивать съезды, союзы, организации, в то время как Православная церковь, пребывая и далее под мелочным контролем государства, будет лишена всех этих возможностей. Поэтому он просил, как минимум, созыва совещания всех архиереев Православной церкви с участием компетентных представителей приходского духовенства и мирян, но без участия каких-либо представителей правительства. В результате этого совещания Церковь должна обрести некоторую автономию и быть освобождена от несения «прямой государственной или политической миссии»…

Фактом принятия этой записки государем воспользовался председатель Комитета министров С. Ю. Витте, создав при Комитете особое совещание по церковным вопросам и пригласив туда ряд либеральных профессоров из духовных академий. Их записка, ставшая известной как первая записка Витте, была гораздо радикальнее антониевской. Она без обиняков называла всю послепетровскую систему управления Церковью незаконной, держащей Церковь в состоянии паралича; требовала немедленного созыва не просто совещания, а Поместного собора с участием рядового духовенства и мирян»[60].

Уже говорилось, как импонировал Николаю II царь Алексей Михайлович и был нелюбим Петр I. Но ведь именно Петр уничтожил патриаршество и учредил Священный Синод. Казалось бы, чаяния иерархов должны были совпадать с мечтами царя. Так почему бы не учредить патриаршество, как это было при царе Алексее?

Но Николай, и особенно Александра, принципиально не хотели делиться ни йотой власти с кем-либо — это наш хутор! Созвать Думу царя заставила революция, и царь сделал все, что мог, чтобы она была декоративным элементом его власти. Другой вопрос, что это не удалось. А вот не зависимая от государства православная церковь, да еще во главе с выборным патриархом, могла представлять вполне реальную угрозу беспределу, творившемуся у трона Николая.

В апреле 1905 г. был опубликован «Указ о веротерпимости». Согласно указу все религии получили относительную свободу, кроме православной церкви, которая единственная осталась пленницей госаппарата. Сложилась анекдотическая ситуация — раньше законы церкви предписывал православный царь, а теперь должна предписывать почти атеистическая Дума.

Следует заметить, что указ от 17 апреля 1905 г. допускал весьма специфическую веротерпимость. Так, «Все, не принадлежащие господствующей Церкви подданные Российского государства, природные [родившиеся в России] и в подданство принятые, также иностранцы, состоящие на российской службе или временно в России пребывающие, пользуются каждый повсеместно свободным отправлением их веры и богослужения по обрядам оной». Свободу вероисповедания получила многомиллионная масса старообрядцев всяких толков и согласий, подвергавшаяся гонениям почти 250 лет. Было объявлено, что с момента издания манифеста прекращаются всякие гонения за веру, и каждый свободен исповедовать ту, которую он считает истинной»[61].

Царским указом были упразднены страшные монастырские тюрьмы. Однако рожденный в православии человек по-прежнему не имел права перейти в другую веру или тем более стать атеистом.

«Указ освобождал «инословное» (христианских неправославных конфессий) духовенство от воинской повинности. Правительственные чиновники получили формальное право официально менять религию. Бывшие мусульмане и представители других конфессий, которые насильно были крещены, могли отказаться от православия. Кто перешел из лютеранства в православие в силу необходимости, мог обратно вернуться к своей прежней вере. Многие не замедлили воспользоваться этим правом. Так, с 1 апреля 1905 до 1 января 1909 г. в России было зафиксировано 308 758 случаев выхода из православия, в том числе 167 957 католиков в Царстве Польском, северо-западных, юго-западных и белорусских губерниях, 12 068 человек перешли в лютеранство в Прибалтике, 49 799 крещеных татар и башкир — в мусульманство. Были приняты правительственные меры, чтобы приостановить этот процесс. 8 августа 1905 г. министр внутренних дел А. Г. Булыгин разослал на места секретный циркуляр, предписывавший «приостановить переход в иные веры»[62].

4 ноября 1905 г. Николай II принимал новых членов Синода и выразил надежду, что они «приложат все усилия к водворению мира и тишины». 17 декабря того же года царь, принимая митрополитов петербургского, московского и киевского, сказал им: «В настоящее время при обнаружившейся расшатанности в области религиозных верований и нравственных начал благоустроение Российской Православной Церкви представляется делом неотложной необходимости».

27 декабря Николай II обнародовал указ, уполномочивавший митрополитов петербургского, московского и киевского заняться подготовкой Поместного Собора, а Синод — учредить Предсоборное Присутствие для разработки повестки дня Поместного Собора. 7 января 1906 г. митрополитам было велено начать подготовку к созыву Собора «в ближайшее по возможности время».

14 января 1906 г. Синод вынес определение об учреждении Предсоборного Присутствия для подготовки Поместного Собора Русской Православной Церкви. 16 января царь утвердил предложений ему состав этого Присутствия: обер-прокурор Синода, его товарищ, 10 иерархов, 7 священников и 21 профессор духовных академий и университетов. Председателем Присутствия стал петербургский митрополит Антоний.

Первое пленарное заседание Предсоборного Присутствия открылось 6 марта 1006 г. в Александро-Невской лавре. В своем первом выступлении митрополит Антоний выразил надежду, что Поместный Собор «станет источником возрождения духовной жизни России».

Увы, царским указом от 15 декабря 1906 г. Предсоборное Присутствие было закрыто. Но за время своей работы Присутствие успело подготовить итоговый доклад об «обособлении Церкви от государственных учреждений и определении ее полномочий в отношениях с государством». 25 апреля 1907 г. этот доклад был представлен царю, который наложил резолюцию: «Собор пока не созывать».

Любопытно, что сей факт не был отмечен в царском дневнике. «25 апреля 1907 г. В час ночи отправился по ж. д. к Мало-Гатчинскому току. Ночь была ясная, тихая, при 2° мороза. Убил трех глухарей. Вернулся в 5 ч. Спал до 10 час. Принял два доклада. После завтрака христосовался с раскольниками и волостными старшинами. Затем поехали вдвоем в богадельню Аликс для раненых, с которыми я тоже христосовался. Гулял и катался с детьми на шлюпке. Погода была теплая. Читал до 8 час. Вечером поиграли на бильярде».

Нет упоминаний о Соборе и в записях за 26–30 апреля.

28 февраля 1912 г. Синод создал в узком составе (в числе 7 человек) Предсоборное Совещание, надеясь этим напомнить о необходимости созвать Поместный Собор. Совещание действовало до апреля 1913 г.

Следует заметить, что православные священники присутствовали во всех составах Государственной Думы. Так, в Первую Думу было выбрано шесть священников и два епископа. Епископы примкнули к правым, а священники — к левым и центру. Во Вторую Думу были избраны два епископа — Платон (будущий Американский) и Евлогий (будущий Западноевропейский), а также 11 священников, из которых три кадета и четыре социал-революционера. Остальные священники со своими епископами находились между октябристами и крайне правыми.

Согласно царскому указу от 3 июня 1907 г. духовным лицам, избранным в Государственную Думу, было запрещено присоединяться к левым фракциям. В результате в Третьей Думе священники — депутаты Думы распределялись следующим образом: 4 прогрессиста, 9 октябристов, один епископ (Евлогий) и 13 священников — умеренно правые, 2 священника — националисты, 1 епископ (Платон) и 15 священников — правые.

В Четвертой Думе священники были уже в основном правые: из 46 только два принадлежали к прогрессистам, октябристам и центру, 19 были умеренно правые и 19 священников с двумя епископами — правыми.

«В 1916 г. 46 депутатов от духовенства в Государственной Думе подали царю прошение, в котором говорилось о необходимости восстановления соборного управления Церковью, и чтобы государство перестало использовать православное духовенство как инструмент своей внутренней политики. Прошение было оставлено без ответа»[63].