Николай II

ГЛАВА 21 АВИАЦИОННЫЙ ВАРИАНТ

А теперь ненадолго прервемся и расскажем о нескольких вариантах устранения царя, разработанных нашими военными.

В 4 часа утра 23 мая 1881 г. на площади Коннетабля рядом с гатчинским дворцом со страшным грохотом рухнул огромный обелиск. Судя по всему, в медный шар, венчавший обелиск, ударила молния. Однако в Петербурге все, от министров до лавочников, были уверены, что обелиск был уничтожен бомбой, сброшенной народовольцами с аэростата. Александра Викторовна Богданович — жена генерала от инфантерии, товарища министра внутренних дел Е. В. Богдановича, записала в дневнике: «Не дай Бог, чтоб это была правда, но от нигилистов всего можно ожидать, они до всего дойдут».

И нигилисты, и сановники рассказывали анекдоты о «гатчинском пленнике революции». Всех интересовало, каким способом злодеи решат достать Александра, и, как видим, уже тогда публика считала, что лучший способ — это удар с воздуха.

Однако организацией первого в истории воздушного теракта занялся в 1906 г. руководитель боевой организации эсеров Азеф.

Проектирование аэроплана, который должен был бомбить царскую резиденцию, вел инженер Сергей Иванович Бухало. Он эмигрировал из России и жил в Мюнхене. О своем детище Бухало сообщил эсерам минимум сведений — аппарат должен лететь со скоростью аж 140 верст в час и поднимать большой груз. На строительство аэроплана Бухало запросил у Азефа 20 тысяч рублей — огромную по тем временам сумму.

В кассе боевой организации таких денег не оказалось, и Евно Фишелевич обратился к эсеру Гершуни, жившему в США, с просьбой набрать там необходимую сумму. Тот немедленно согласился: «У меня голова кружится от этого дела, это такой грандиозный план».

Если верить мемуарам Бориса Савинкова, он высказал свои сомнения Евно Фишелевичу: «Я слушал слова Азефа, как сказку. Я знал об опытах Фармана, Делагранжа и Блерио, знал и о том, что в Америке братья Райт достигли в воздухоплавании крупных успехов. Но аппарат, развивающий скорость в 140 километров в час и подымающий на любую высоту большой груз, казался мне несбыточной мечтой. Я спросил: «Ты сам проверял чертежи?» Азеф ответил, что он в последнее время специально изучал вопрос о воздухоплавании и сам проверил все формулы Бухало.

Тогда я сказал: «Ты веришь в это открытие?» Азеф ответил: «Я не знаю, сумеет ли Бухало построить свой аппарат, но задача, повторяю, в теории решена верно…»

Я посетил Бухало в его мастерской, в Моссахе около Мюнхена. За токарным станком я нашел еще не старого человека лет 40, в очках, из-под которых блестели серые умные глаза. Бухало был влюблен в свою работу: он затратил на нее уже много лет своей жизни. Он принял меня очень радушно и с любовью стал показывать мне свои чертежи и машины. Подойдя к небольшому мотору завода Антуанетт, он сказал, хлопая рукой по цилиндрам:

— Привезли его. Я обрадовался. Думал, у него душа. А теперь пожил с ним, вижу — просто болван. Придется его переточить у себя…

Точно так же, как к живым существам, он относился к листам стали, к частям машин, к счетной линейке, уже не говоря о его чертежах и сложных математических вычислениях. От каждого его слова веяло верой в свой аппарат и упорной настойчивостью. О революции он говорил мало, с пренебрежением отзывался о нелегальной литературе и отмечал многие, по его мнению, ошибки в тактике партии. Зато террор он считал единственным верным средством вырвать победу из рук правительства. Уезжая из Мюнхена, я уносил с собой если не веру в ценность его открытия, то полное доверие к нему».

Разоблачение Азефа в самом начале 1909 г. вынудило руководство боевой организации задуматься над дальнейшей судьбой аппарата Бухало. В конце концов решили перенести его мастерскую из Мюнхена в окрестности Штутгарта, подстраховавшись таким образом на случай выдачи Азефом ее местоположения жандармам и последующего захвата ее германской полицией. Раскрытие же самого плана авиаудара эсеров не беспокоило, поскольку реальных средств защиты у полиции тогда не было.

В начале 1910 г. Бухало приступил к сборке аэроплана, но вскоре дело застопорилось — денег потребовалось гораздо больше, нежели планировалось.

Эсеры же давать новые средства отказались, хотя касса их в 1910–1912 гг. вовсе не пустовала.

В итоге Бухало продал документацию на свой аэроплан немецкому заводчику. В августе 1913 г. Бухало с горечью писал Савинкову: «Работал для России, получит Пруссия; работал для мира, получит военное ведомство».

Любопытно, что и «охранка» тщательно следила за успехами в воздухоплавании. Так, жандармский генерал А. В. Герасимов летом 1909 г. писал своему агенту эсеру А. А. Петрову: «Читал в газетах, что в первых числах октября в Париже будет какой-то конкурс аэронавтики, и мне пришла в голову мысль — не воспользуется ли наша братия этим новым изобретением для своих высоких целей? Как Вы думаете — сообщите».

В 1915 г. идеей авиационного теракта заинтересовались военные. Дело в том, что еще Русско-японская война показала полнейшую неспособность Николая II управлять империей. Ав 1914 г. целый ряд прозорливых людей из всех сфер общества указывали на неизбежность краха монархии и революции в России в случае начала войны с Германией. Среди них были министр внутренних дел Петр Николаевич Дурново, великий князь Николай Михайлович и другие. А поражения 1915 г., министерская чехарда и многое другое заставили прийти к аналогичным выводам сотни, если не тысячи русских генералов и офицеров.

Ну, а как известно, у думающих военных застольные разговоры о любви к отечеству автоматически приводят к вопросам: «почему все так плохо?», «кто виноват?», «что делать?» и «с чего начать?».

Уже в конце 1915 г. военные заговорщики разработали два варианта устранения императора — «железнодорожный» и «авиационный».

Железнодорожный вариант общеизвестен, и о нем будет рассказано ниже, а вот история «авиационного варианта» покрыта тайной. А. Ф. Керенский в книге «Россия на историческом повороте» писал, что в 1915 г. одну из версий «авиационного варианта» предложил летчик-истребитель капитан Костенко. О том же глухо упоминают и другие авторы.

Как мне удалось установить, Николай Михайлович Костенко в 1904 г. окончил Николаевское инженерное училище и через три года был зачислен в состав Брест-Литовского воздухоплавательного отделения. Дело в том, что с конца XIX века при больших крепостях начали создавать воздухоплавательные отделения, а с 1910–1911 гг. — авиационные отряды. Где-то в это время Костенко и перевелся в авиационный отряд при Брестской крепости. Замечу, что в 1912 г. Инженерное ведомство заставили построить подземные бетонные ангары для этого отряда.

Если верить воспоминаниям современников, было два основных способа реализации «авиационного варианта» — разбомбить императорский автомобиль с горизонтального полета на сверхнизкой высоте или сбросить бомбу из пикирующего самолета. В последнем случае не было ясно, сумеет ли летчик вывести аппарат из пике. Скорее всего, он в этом случае стал бы камикадзе.

Однако по не известным мне причинам авиационный вариант реализован не был, а сам Н. М. Костенко подался к гетману Скоропадскому. Кстати, в 1917 г. он уже был подполковником. С 1 апреля по 12 ноября 1918 г. Костенко служил начальником Технического отдела Управления инспектора воздухоплавания при «державной» армии.

Возникает естественный вопрос: а почему историки так мало знают об «авиационном варианте»?

В Англии есть пословица: «У победы множество отцов, а поражение всегда сирота». С февральским переворотом 1917 г. все вышло совсем наоборот. Все заговорщики после свержения самодержавия стали отказываться от своего участия в перевороте и сквозь зубы признавать очевидные факты — захват царя в Пскове, убийство Распутина и т. д. Но и в последних случаях современники тщательно скрывали любопытные детали.

Дело в том, что после прихода большевиков к власти все военные заговорщики оказались в белых армиях или в эмиграции. А там рассказывать о своем участии в заговоре против царя стало не только дурным тоном, но и опасно для жизни.

Зато в серьезности «авиационного варианта» нас убеждают беспрецедентные приказы Николая II. Основная северная резиденция Николая II в течение всего его правления — Царское Село — была еще в 1894–1896 гг. превращена в неприступную крепость. Повторю, что Николай II, равно как и его отец, никогда не ночевал в Петербурге. Большую часть времени он проводил в Ливадийском дворце в Крыму, чуть меньше — в Александровском дворце в Царском Селе, а остальное время — в шхерах Финского залива на яхте «Штандарт», на охоте в Беловежской пуще, в гостях у германской родни и т. д. С началом же войны единственным местом пребывания царской семьи стал Александровский дворец. Ну, а с 1915 г. Николай II периодически наведывался в Ставку.

К 1914 г. русские армия и флот, в отличие от германских, не имели зенитных орудий. В результате в 1914–1916 гг. были созданы десятки кустарных «самоделок на коленке» — приспособлений для стрельбы по самолетам из состоявших на вооружении орудий — из 76-мм полевых пушек образца 1900 и 1902 гг., 75-мм корабельных пушек Кане, 57-мм капонирных пушек Норденфельда и даже из 122-мм гаубиц. Так, поручик Рекалов создал 76-мм зенитную установку на базе паровой молотилки.

И вот уже в апреле 1915 г. была сформирована Отдельная батарея для воздушной охраны императорской резиденции в Царском Селе. Она состояла из трех полубатарей с двенадцатью 76-мм полевыми пушками образца 1900 г. на неподвижных кустарных установках системы генерала Розенберга и автомобильной полубатареи с четырьмя пушками образца 1914 г., а также пулеметной команды.

Пушка образца 1914 г. — это первый образец 76-мм пушек конструкции Ф. Ф. Лендера — первого отечественного специального зенитного орудия.

К этому времени Царское Село отстояло от линии фронта на расстоянии свыше 700 верст, и никаких аэропланов, способных долететь туда даже в один конец, у немцев тогда не было. Чисто теоретически можно было предположить налет «Цеппелинов». Но какой резон кайзеру было бомбить Александру Федоровну и Распутина? Еще раз вспомним манифест царя Фердинанда в октябре 1915 г. о вступлении Болгарии в войну: «Клика Распутина объявила нам войну».

В общем, если бы и стали немцы что-то бомбить, так это Обуховский завод — крупнейший артиллерийский завод России и единственный, где производилась морская артиллерия и артиллерия большой и особой мощности.

Но, увы, до февраля 1917 г. ни Обуховский, ни Путиловский, ни Адмиралтейский, ни другие военные заводы Петрограда не имели ни одной зенитной пушки прикрытия.

В Царском же зенитчики готовились к встрече… собственных самолетов. Соответственно, зенитная батарея была непосредственно подчинена Дворцовому коменданту, форма одежды прислуги установлена походная «по образцу гвардейской легкой артиллерии».

76-мм пушки Лендера были установлены на бронированных автомобилях, которые для «самообороны» были оснащены 7,62-мм пулеметами Максима. Вот от кого «самооборона»? От парашютистов кайзера?

Кроме того, в батарее было четыре броневика, игравших роль зарядных ящиков. В каждом из них перевозилось по 96 трехдюймовых шрапнельных выстрелов и 330 кг бензина и масла.

Руководство дворцовой охраны понимало, что, скорее всего, заговорщики будут бомбить с малых или сверхмалых высот, когда действие 76-мм зенитных орудий неэффективно. Поэтому еще 5 октября 1914 г. был выдан заказ на изготовление в США 40-мм автоматов типа Виккерс. Причем Морское министерство заказало автоматы на тумбовых станинах, а Военное ведомство — 16 зенитных автоматов, установленных на бронеавтомобилях и 4 автомата на полевых колесных лафетах системы Депора. Общая стоимость заказа Военного ведомства составила 319,2 тысячи рублей.

Замечу, что автоматы Виккерса действительно были эффективным средством ПВО. Темп стрельбы их составлял около 300 выстрелов в минуту, а ленточное питание и водяное охлаждение ствола позволяли вести длительную стрельбу. В этом отношении они даже превосходили основные советские автоматические пушки времен Великой Отечественной войны — 37-мм армейскую 61К и морскую 70К.

40-мм автоматы Виккерса монтировались на тумбах в кузове бронированного трехтонного грузовика «Пирлесс». Первые автоматы прибыли в Архангельск 21 марта 1916 г. без автомобилей. Начальник морского Генерального штаба потребовал немедленно отправить орудия в Ревель «для срочной установки на миноносцы Балтийского флота». Однако по пути автоматы были переадресованы в Царское Село — там они нужнее!

В Царском Селе мобильные 76-мм и 40-мм установки использовались достаточно эффективно. Во время приезда царя их перемещали в район вокзала. А когда царица отправлялась в госпиталь в Феодоровский городок (она ведь числилась сестрой милосердия), туда отправлялись и бронеавтомобили.

Однако с началом Февральской революции личный состав батарей, равно как и дворцовая охрана, без всякого сопротивления перешли на стороны революционных солдат. Сделали они это, разумеется, не из идейных соображений, а из-за нежелания проливать кровь за безнадежное дело династии Романовых.

На этом деятельность сильнейшей в России системы ПВО закончилась. В начале лета 1917 г. все эти зенитные орудия и их расчеты находились уже на фронте.