Николай II

ГЛАВА 15 КАРАТЕЛЬНЫЙ АППАРАТ ИМПЕРАТОРА

Одной из важнейших реформ Александра II историки по праву называют судебную реформу. В результате Россия получила суд присяжных, независимую от властей адвокатуру, несменяемость судей и т. п., что вывело правосудие России на уровень передовых стран Западной Европы.

Но поскольку ни Александр III, ни Николай II не желали признавать законы, даже ими самими изданные, законность в России соседствовала с дичайшим азиатским произволом.

Начнем с того, что все политические дела расследовались не судебными следователями, а жандармами. Какое дело считать политическим, а какое — уголовным, решали власти, а не суд. Политические процессы проходили при закрытых дверях, в строжайшей тайне, зачастую в отсутствие обвиняемых. С 1878 г. многие политические дела стали передаваться военным судам. Причем в 1887 г. был издан еще особый циркуляр, где военным судам прямо запрещалось применять другие меры наказания, кроме смертной казни, а если они находили основания для смягчения приговора, то это могло достигаться лишь ходатайствами о смягчении приговора при конфирмации. Известен случай, когда был в 24 часа повешен студент за хранение нескольких революционных прокламаций. Сам студент не был революционером. Он просто отказался доносить, кто дал ему прокламации. Нельзя сказать о массовости таких случаев. Но зато для жандармов стало нормой грозить виселицей людям за чтение нежелательной литературы. Бывали случаи, когда жандармы грозили несовершеннолетним барышням — или скажите, кто дал книжку, или вас немедленно повесят.

Чтобы не возвращаться более к военным судам, скажем, что в 1905–1907 гг. стали функционировать военно-полевые суды, действовавшие без всяких формальностей. Функции судей исполняли обычно армейские или гвардейские офицеры, в большинстве своем абсолютно не знакомые с законами империи. Например, обыскал патруль прохожего, нашли в кармане браунинг. Ношение оружия не запрещалось законами империи, но поручик или прапорщик сам решает, отпустить прохожего или расстрелять на месте. Часто выполнение приговора военно-полевых судов сопровождалось глумлением над осужденными или их телами. Модно было, например, по свежим могилам пустить солдат церемониальным маршем под звуки «камаринской». В 1905–1907 гг. без суда или по приговорам военно-полевых судов было казнено по разным данным от 8 до 15 тысяч человек.

В 1914–1916 гг. жертвами военно-полевых судов стали десятки тысяч русских солдат, местных жителей и беженцев. Особенно беспощадно расправлялись с инородцами.

Последнее время у нас часто ругают Сталина за заградотряды, созданные в 1941–1942 гг., и за высылки семей военнослужащих, сдавшихся в плен. Но создание заградотрядов с пулеметами в тылу своих войск и ссылку в Сибирь членов семей сдавшихся в плен военнослужащих если не выдумал, то, во всяком случае, утвердил Николай II за четверть века до Сталина.

Кроме военного в России еще существовал и церковный суд. Мы говорим «суд» чисто формально. На самом же деле это была такая же форма внесудебной расправы, как суд «Особого присутствия Сената», или военный суд. Судьбу подсудимого решали церковные иерархи или Святейший Синод. Естественно, никакой гласности, никаких адвокатов. Мало того, не указывался даже срок заключения. В XIX веке в России существовало множество монастырских тюрем (в Соловецком, Валаамском, Спасо-Евфимиевом (Суздальском) и других монастырях). Содержание заключенных монастырских тюрем не регламентировалось никакими законами. Зачастую люди пожизненно сидели в каменных мешках-одиночках, из которых их не выпускали даже на прогулки.

Попасть в монастырскую тюрьму можно было буквально за что угодно. Дьякон Николай Добролюбов был заключен в Спасо-Евфимиев монастырь в 1877 г. за «крайнюю нетрезвость и буйство» и был выпущен оттуда в 1904 г. В тюрьме он писал стихи. Законами империи за пьянство и буйство положен был арест на несколько суток, а Добролюбов отсидел 27 лет, да и то вышел благодаря революции.

Крепостной графа Головина за самооскопление и за оскопление своего господина (по его же приказу) провел 62 года (!) в одиночной камере Соловецкого монастыря, где и умер в 1880 г.

В 1877 г. Особое присутствие Сената приговорило двух несовершеннолетних подростков Якова Потапова и Матвея Григорьева к заключению в монастырь за участие в демонстрации в Петербурге на Казанской площади, организованной Плехановым. Яков Потапов был первым, кто публично вышел на улицу с красным знаменем, за что и оказался в одиночной камере Соловецкой тюрьмы.

В январе 1895 г. в Спасо-Евфимиев монастырь был заключен купец Василий Рахов. «Преступник» на свои средства открыл в Архангельске ночлежный дом, детский приют на 40 человек, мастерскую для заработка нуждающимся и в голодные 1892–1893 гг. две столовые, более чем на сто человек каждая. В столовых он читал вслух евангелие, жития святых и другие просмотренные цензурой книги. Он сопровождал чтение разъяснениями. Местное духовенство увидело в Рахове конкурента. Рахов был предан суду по обвинению в распространении штундизма, но был оправдан.

Несмотря на оправдание Рахова судом, местный архиерей, обвиняя Рахова в штундизме, просил Синод сослать его в Спасо-Евфимиев монастырь. Выбор этого монастыря вместо ближайшей тюрьмы в Соловецком монастыре мотивировался опасением влияния Рахова на окрестное население, которое знало его. Синод удовлетворил ходатайство, и Николай II утвердил это решение. На свободу тяжело больной Рахов вышел в 1902 г.

Благо Николай II прекрасно знал о монастырских тюрьмах, способных дать фору тюрьмам инквизиции XVI века, и лишь революция 1905 г. заставила его издать закон о закрытии всех монастырских тюрем.

Таким образом, суд присяжных в России рассматривал только те дела, которые ему соизволяла передавать власть. Но и тут Александр III, и особенно Николай II любили влезать даже в чисто уголовные дела подведомственного суда присяжных. Вот, например, офицер соблазнил молодую девушку. Через некоторое время она попросила или жениться на ней, или оставить ее в покое. Как видим, довольно скромное пожелание. Офицер, не раздумывая, застрелил девушку. Суд присяжных приговорил его к каторжным работам, а царь решил, что за такие шалости достаточно разжаловать в солдаты.

Страшным бедствием для России конца XIX — начала XX веков были административные высылки. Конечно, ссылку даже в места столь отдаленные не сравнить с пребыванием на Сахалинской каторге или в тюрьме Спасо-Евфимиева монастыря. Зато административная ссылка происходила очень легко, буквально росчерком пера, а у ссылаемого не было никакой возможности защититься или просить обжаловать приговор, а точнее, распоряжение.

Административные высылки, за редким исключением, применялись не к революционерам или уголовным преступникам, а в лучшем случае — к людям подозреваемым или инакомыслящим. Но и эта категория лиц составляла ничтожный процент высылаемых. Большинство же их составляли люди, неугодные или неудобные властям. Николаю II административные высылки очень импонировали. По его приказам в ссылку без объяснения причин и установления срока ссылки неоднократно отправлялись даже великие князья.

Вот характерный пример. В начале 1911 г. в Государственном совете обсуждался закон о введении земства в западных губерниях, внесенный премьером Столыпиным. Член Госсовета видный сановник В. Ф. Трепов специально добился аудиенции у Николая II с целью узнать, последует ли его приказ голосовать «за». Царь ответил, что он в таком деле приказывать не может и что здесь следует «голосовать по совести». Трепов истолковал эти слова как знак недоверия Столыпину, и Госсовет 92 голосами против 68 провалил закон.

В ответ Столыпин начал шантажировать царя отставкой. И в конце концов царь 10 марта 1911 г. в присутствии Столыпина подписал указы о перерыве сессий Госсовета и Государственной Думы и приказал выслать из Петербурга членов Госсовета П. Н. Дурнова и В. Ф. Трепова.

Но еще полбеды, если бы правом административной высылки обладал один царь. Но такое право получили министры, губернаторы и даже чиновники меньшего ранга. Это было введено еще до Николая II, но Александра III все боялись и действовали более осмотрительно. Новый же царь смотрел сквозь пальцы на произвол своих слуг.

Вот, к примеру, в августе 1903 г. министр внутренних дел Плеве вызвал заведующего Особым отделом департамента полиции С. В. Зубатова и, без объяснения причин, приказал сдать дела и ехать в ссылку во Владимир под гласный надзор полиции.

Что же случилось? Крупнейший провал охранки? Ничуть не бывало. Просто Плеве получил донос, что министр финансов С. Ю. Витте вступил в сговор с князем В. П. Мещерским и Зубатовым с целью свержения Плеве и передачи его портфеля Витте. Кстати, донос оказался ложным, но Зубатов уже был во Владимире, а вернуться из ссылки в Москву ему разрешили только в 1910 г.

Губернаторы при Николае II распоясались дальше некуда. Даже не революционеров, а просто инакомыслящих среди высланных было немного. Можно было выслать купца, торговавшего не по цене, установленной губернатором. Говоря современным языком — пышно расцветал рэкет. Причем главными рэкетирами были губернаторы и их ближайшие чиновники.

Освистать актрису на сцене было модой среди офицеров. Помните: «Обшикать Федру Клеопатру, Моину вызвать (для того, чтоб только слышали его)». Обшикал поручик Клеопатру раз, два, а потом красотка отдалась «ответственному лицу», и поручика без объяснения причин отправляют в места не столь отдаленные. А могла ли актриса, скажем, не отдаться губернатору? Могла, но за такие штучки нижегородский губернатор Хвостов выслал весь театр из города. Это с одной стороны. А с другой — отдаваться надо было тоже с умом. Понравится молодому аристократу соблазненная им мещанка или купчиха, и предложит он сдуру ей руку и сердце. Тогда родственники аристократа сразу идут к губернатору. И на следующий день девица-красавица вместе с родителями отправляется в долгий путь.

Вятский губернатор Камышский издал постановление: «Виновные в печатании, хранении и распространении сочинения тенденциозного содержания подвергаются штрафу с заменой тюремным заключением до трех месяцев». Объяснений, кого из литераторов считать тенденциозными, не последовало. Таким образом, за решеткой можно было оказаться за хранение Толстого, Достоевского, Булгарина или Каткова. А попробуй докажи, что они не тенденциозны.

Симферопольский вице-губернатор Массальный развлекался ловлей гимназистов на улицах. Если ребенок зазевался и не углядел в пролетке его превосходительство, то немедленно шел под арест в каталажку на несколько дней.

Не отставали от губернаторов и градоначальники. Так, у Николая на хорошем счету был ялтинский градоначальник Думбадзе. Долго думал градоначальник, чем бы угодить жителям вверенного города, и наконец надумал: «А есть ли в частях, расквартированных вокруг Ялты, евреи? — Есть! — Так выслать их немедля!»

Кого бы еще выслать? — задумался Думбадзе. И начал высылать по этапу дам, которые плескались в море без купальников. Да и женщина, облаченная в купальник, который в те времена больше напоминал укороченное платье, выйдя из воды, должна была быстрым шагом направляться в купальню (переодевалку). А если она, скажем, решила съесть мороженое или загляделась на пароход на Ялтинском рейде, то и ей на следующий день светила дальняя дорога. Вообще-то говоря, в начале века один купальник в России приходился на несколько тысяч женщин. Да и сам Николай II купался голышом, даже документальные кадры сохранились. Чтобы не прослыть женоненавистником, Думбадзе ссылал и мужчин, которые хоть и были одеты, но преступно наблюдали за обнаженными купальщицами. Нет, я вовсе не шучу, а лишь популярно пересказываю текст циркуляра «О соблюдении благочиния в купальных местах».

26 февраля 1907 г. из-за забора дачи господина Новикова, расположенной в окрестностях Ялты, в проезжавшего в коляске Думбадзе была брошена бомба. Градоначальник получил легкую контузию и несколько царапин, а еще взрывом ему оторвало козырек фуражки. Кучер же и лошади были ранены. Покушавшийся на его жизнь террорист, принадлежавший к одному из «летучих боевых отрядов» партии эсеров, тут же, на месте, застрелился.

Рассвирепевший Думбадзе приказал солдатам сжечь дачу дотла, выгнав предварительно ее обитателей, но запретив им выносить какое бы то ни было имущество. Градоначальник объяснил, что так будет поступать с каждым домом, в котором будут укрываться террористы. Владелец и жильцы дачи предъявили к Думбадзе иски на сумму до 60 тыс. рублей, но премьер Столыпин распорядился удовлетворить истцов в административном порядке из сумм МВД, ассигнованных на непредвиденные расходы.

Думбадзе выслал из Ялты больного 72-летнего тайного советника Пясецкого за то, что он отказался выписать в находившуюся в его заведывании читальню «Русское Знамя», «Вече» и другие черносотенные газеты, восхвалявшие Думбадзе.

Когда Таврический губернатор В. В. Новицкий в отсутствие Думбадзе разрешил нескольким лицам, высланным ранее Думбадзе из Ялты, возвратиться в город, Думбадзе потребовал от Новицкого объяснения своих действий. «Я высылаю, а вы возвращаете тех же самых людей», — возмутился он. Естественно, сановники поссорились, и Думбадзе приказал выслать из Ялты самого губернатора Новицкого. После этого случая Думбадзе ждал смещения со своего поста, но, по указанию царя, дело было оставлено без последствий. Я уж не говорю о сотнях случаев вмешательства Думбадзе в семейные дела жителей Ялты, которые никакого отношения не имели ни к политике, ни к безопасности Ливадии. Просто у градоначальника было хобби разбираться в ссорах мужей и жен, родителей и детей.

В одной из бесед со Столыпиным, говоря о революции 1905–1907 гг., Николай II отметил: «Беспорядки, я думаю, были бы невозможны, если бы у власти стояли люди более энергичные и смелые. Если бы у меня в те годы было несколько таких людей, как полковник Думбадзе, все пошло бы по-иному».

Императору нравились все бесчинства Думбадзе. Осадил же его Николай лишь один раз, когда тот доложил «о недовольстве населения Ялты деятельностью Распутина», на что царь резко сказал, чтобы градоначальник не вмешивался в дела царской семьи. Тогда неугомонный Думбадзе решил «избавиться от Распутина во время переезда его на катере из Севастополя в Ялту» и даже попросил разрешения на теракт в МВД. Николай сделал внушение зарвавшемуся сатрапу, но наказывать его не стал.

Можно до бесконечности продолжать повествование о славных деяниях губернаторов и градоначальников, превосходивших творческую фантазию Гоголя и Салтыкова-Щедрина. Нам смешно, а каково было жителям? Жаловаться на губернатора было абсолютно бесполезно, за весьма редким исключением. К примеру, жил да был в Москве в собственном доме отставной адмирал. Да тут обложили его городские власти и полиция незаконными поборами. Пенсия у адмирала приличная, но тоже ведь не резиновая. Пригорюнился старче. И вдруг его осенило — давным-давно был он с эскадрой во Франции, и президент сделал его почетным гражданином республики. Возьми деди напиши послу Франции, а тот с представлением в МИД — обижают французского гражданина. Больше адмирала поборами никто не беспокоил.

Николаю II нравилось слыть цивилизованным монархом. Он охотно подписывал всякие конфекции о правах человека. Ратифицировала Россия и конфекцию о тайне частной переписки. Мало того, в России закон охранял неприкосновенность переписки. Устав уголовного судопроизводства (ст. 368 и 1035) допускал выемку корреспонденции лиц, против которых было возбуждено уголовное преследование, но только с разрешения окружного суда. Жандармы должны были получить разрешение Министерства юстиции. Во всех остальных случаях Уложение о наказаниях грозило нарушителю ссылкой или тюремным заключением.

На самом же деле перлюстрация частных писем приняла при Николае II огромные масштабы. Полбеды, если бы жандармы, нарушавшие закон, стремились незаконными способами поймать уголовников или революционеров, вскрывая письма подозреваемых людей. На самом же деле главной целью перлюстрации было выяснение умонастроений, деловых отношений или личной жизни законопослушных подданных империи. Это хорошо сформулировал министр внутренних дел И. Н. Дурново в докладе Николаю II от 5 января 1895 г.: «…извлечение из частной корреспонденции таких сведений о государственных событиях, таких заявлений общественного мнения относительно хода дел в империи и такой оценки действий правительственных лиц, какие официальным путем почти никогда не могли быть высказываемыми».

Политика Николая II в деле незаконной слежки за подданными принципиально противоречила большевистской теории классовой борьбы, согласно которой эксплуататоры во главе с царем боролись с трудовым народом. На самом же деле народ от перлюстрации фактически не страдал — тут из тысячи писем выбирались единицы. На порядок выше была вероятность вскрытия письма молодого офицера или чиновника к барышне. Зато читалась вся без исключения корреспонденция членов императорской фамилии, министров, директоров департаментов, генерал-губернаторов и т. п. Не подлежали просмотру только письма самого Николая II и министра внутренних дел. Шеф жандармов Н. Д. Селивестров, отправляя с нарочным в Лондон очень важное письмо, просил своего адресата прислать ему ответ с дипкурьером Министерства иностранных дел, так как его корреспонденция перлюстрируется.

После убийства министра внутренних дел Д. С. Сипягина назначенный на его место В. К. Плеве обнаружил в своем новом письменном столе копии не только своих писем, но и писем жены.

В свою очередь, после убийства Плеве директор департамента полиции А. А. Лопухин нашел в кабинете покойного пакет своих собственных писем. Большинство их было перлюстрировано, но имелось и два оригинала, которые так и не дошли до адресата. Лопухин предположил, что Плеве задержал эти письма, «по всей вероятности, потому, что в них я, как потом оказалось, безошибочно и в отношении сущности и характера, и в отношении срока доказывал близость революции и неизбежность свержения самодержавия».

Объем перлюстрации неуклонно возрастал. В 1882 г. было вскрыто 38 тыс. писем и сделано 3600 выписок. В 1900 г. выписок было 5431, в 1904 г. — 8642, в 1905 г. — 10 182, в 1907 г. — 14 221. Все выписки направляли в департамент полиции, где с ними знакомились чиновники Особого отдела.

Часть выписок в Особом отделе перепечатывалась на машинке и в большом конверте отправлялась Николаю II. Причем между Особым отделом и царем существовал специальный канал связи. Один из чиновников отдела посещал придворного, жившего во дворце и пользовавшегося правом входить к царю без доклада. В отдельных случаях царю предоставлялись фотокопии писем. Так, например, снимались фотокопии с писем брата царя великого князя Михаила Александровича и дочери предводителя дворянства одной из южных губерний. Влюбленные пользовались детски наивным шифром, и жандармы к фотокопии прикладывали дешифровку. В результате перлюстрации удалось расстроить этот роман.

Перлюстрация была одним из любимых занятий Николая. Если дней 8—10 он не получал конверта с выписками, то следовал запрос, почему ничего не присылается. По свидетельству цензора С. Майского, когда Николай II получал хорошо знакомый по внешнему виду пакет, он сразу бросал все дела и принимался за чтение выписок.

Насколько Николай II интересовался деятельностью Особого отдела, видно из того, что он однажды собственноручно отобрал три золотых и серебряных с бриллиантами и гербами портсигара в качестве царских подарков и передал их секретному чиновнику для раздачи сослуживцам как поощрение за полезную деятельность. В этом отношении император Николай II резко отличался от своего отца Александра III, который, когда ему доложили о секретной экспедиции и объяснили ее назначение, заявил: «Мне это не нужно». Он в течение всего своего царствования отказывался читать выписки из писем, добытые перлюстрацией, хотя несколько министров делали попытки заинтересовать его этим.

Николай II всячески поощрял развитие науки и техники в благородном деле слежки за подданными. В 1905 г. он на ряде железных дорог санкционировал подключение к телеграфным линиям подслушивающих аппаратов, установленных в жандармских управлениях. В 1913 г. в Таврическом дворце в зале заседаний и в комнатах отдыха депутатов впервые в России были установлены подслушивающие устройства с автоматической записью на граммофонные пластинки.