Ночная ведьма

Глава 15

Авиабаза в Энгельсе,

1942 год

— Что происходит?

На авиабазе творилось ­что-то непонятное. Все женщины — летчицы, штурманы и механики — взволнованно устремились в большой, служивший столовой зал, где в полном составе собралось высшее руководство. В битком набитом людьми помещении повисла мертвая тишина. Девушки боялись услышать страшные новости. Уж не разгром ли на фронте? Некоторые в тревоге заламывали руки. Только бы все их старания не оказались напрасными, молили они. Только бы у них остался шанс ринуться в бой и проявить себя наилучшим образом. Только бы вой­на еще не закончилась!

Вместо Марины Расковой вперед вышел Голюк и сказал:

— Сегодня утром один из наших летчиков разбился.

Никто не шелохнулся. Политрук отдал должное отваге и самоотверженности погибшего, но умолчал о том, насколько эта потеря была бессмысленной и глупой. Женщины так и не узнали о настоящих обстоятельствах гибели Сергея Панчука. Голюк угрожал расправой в случае, если ­кто-то из летчиков проговорится, но те и сами предпочитали молчать. Пилоты хорошо знали привычки своего товарища, и если бы ­кто-то из начальства узнал о его проделках раньше, то Панчуку неминуемо грозил бы расстрел.

Сергей был прекрасным летчиком-­истребителем. Почти с закрытыми глазами он мог выполнить штопорный ординарный переворот, хотя использовал его больше как орудие соблазнения. При виде работающих в поле или идущих по дороге женщин он резко снижался, а потом закладывал крутую петлю Нестерова. А бывало, высовывался из кабины и бросал женщинам букет цветов. Сегодня этот маневр — казалось бы, отработанный — дал сбой. Ошибка расчета высоты. Сергей и сам сказал бы, что умер героем, и это было в ­какой-то мере правдой.

Голюк замолчал, и девушки, слушавшие его с опущенными глазами, едва сдерживали слезы. Петров отошел в сторону и сел, подперев подбородок сцепленными руками. Было видно, что новость сразила и его. Конечно, Петров все время думал о «своих женщинах», как он называл будущих летчиц в офицерском кругу, к которому Марина Раскова, разумеется, не принадлежала. Он думал о том, что никогда не видел, чтобы они кому бы то ни было бросали цветы.

Голюк ураганом вылетел из столовой, на висках его блеснули капельки пота. С той ночи, когда он застукал Аню и Софью возвращавшимися неизвестно с какой прогулки, Голюк затаил глухую досаду. А неистовая тяга к Ане одолевала Голюка с того дня, когда та впервые появилась в учебном лагере Энгельса. Однако собравшиеся в столовой поняли стремительный уход политрука как желание скрыть горечь утраты товарища.

— Вой­дите!

Аня секунду помедлила. Ее рука на дверной ручке слегка дрожала, тем более что с этой комнатушкой были связаны тяжкие воспоминания. Именно в ней девушки расставались со своими прекрасными длинными локонами.

— Да входите же, наконец!

В голосе прозвучало явное раздражение, и Аня очнулась. Оксана, шедшая за ней по пятам, беззвучно проскользнула вперед, решительно распахнула дверь и тотчас отошла в сторону.

Клетушку, переделанную в спальню, освещали два окна, тусклый свет едва оживлял блеклую, местами облупившуюся зелень стен. Скудную обстановку составляли две узкие железные койки, прижатые к стенам, маленький письменный стол и стул. Зеркало и парикмахерское кресло исчезли. Марина Раскова делила спальню с Екатериной Будановой[6], начальником штаба полка бомбардировщиков «Петляков-2». Сейчас Будановой в спальне не было, и это придало Ане уверенности.

— Итак? Я слушаю!

Из побелевших губ Расковой вылетело маленькое облачко пара. Конец апреля выдался очень морозным, снег валил едва ли не каждую ночь, здание не прогревалось. Раскова твердила летчицам, что они должны научиться стойко переносить холод. Аня увидела, что их руководительница не пользуется ­какими-либо привилегиями, которые давало ее звание майора.

Раскова нетерпеливо топнула ногой и посмотрела Ане в глаза пристальным взглядом, который в немалой степени и определил ее репутацию женщины с характером. Аня знала, что ей следует действовать быстро, не злоупотреблять временем начальницы, но в то же время успеть себя зарекомендовать.

— Я знаю, что через две недели наши тренировки окончатся и будет составлен список распределений по полкам. Майор Раскова, я хочу быть пилотом истребительного полка.

Начальница удивленно подняла бровь. У нее были широкий и высокий лоб, озорной блеск в глазах, стянутые сзади в крепкий узел черные волосы, волевые скулы… Тон Расковой, когда она общалась с подопечными женщинами — будущими летчицами, штурманами и механиками, — был и материнским, и грозным.

— Но ты же штурман или я ошибаюсь?

Просияв, что ее узнали, Аня выпрямилась и для большей представительности расправила плечи.

— Я только штурман, — сочла она нужным поправить, — но я очень много трудилась, чтобы стать пилотом и…

— Подожди, — прервала ее Раскова.

Аня знала, что должна преодолеть этот неприятный этап разговора. Она сделала ставку на понимание со стороны начальницы, которой удалось стать летчиком-­истребителем[7] незадолго до вой­ны. Аня надеялась, что майору Расковой будут близки ее устремления. Впрочем, разговор шел не в то русло.

— Неужели ты думаешь, что во время вой­ны с фашистскими захватчиками есть место для личных амбиций? — одернула девушку майор Раскова.

— Нет, — пробормотала Аня, опустив глаза, — но я не…

Раскова не дала ей продолжить:

— Твоим хотелкам грош цена, как и моим. Летчиком-­истребителем я стала в 1939 году, еще до вой­ны, я месяцами трудилась не покладая рук, — с напором говорила она, догадываясь, какую карту Аня хочет разыграть. — То было совсем другое время. Настал трудный час, ты и твои товарищи решили пойти на фронт добровольцами, то есть посвятить свои жизни спасению Родины.

Аня подумала, что сейчас самое время извлечь выгоду из того, что она ­когда-то соврала.

— До прибытия на базу я ни разу в жизни не управляла самолетом, а через десять дней во время экзамена впервые в жизни летала одна. Каждую ночь я почти не смыкала глаз и упорно тренировалась. У меня было всего сорок часов налета, но я сумела удержать Як от срыва в штопор. В следующие недели, помимо штурманского дела, я осваивала на Яке фигуры пилотажа, взлет и посадку на разных площадках в любую погоду, в основном по ночам, чтобы никто меня не видел. Вы понимаете, как важно для меня истребить фашистскую гадину?.. И теперь я знаю, что в истребительном полку пользы от меня будет больше всего.

Услышанное ошеломило Раскову. Два с половиной месяца эта девчонка, которую она взяла собственноручно, своевольничает на авиабазе — и никто не заметил ее проделок? Ни она, ни Петров, ни Семенов, ни Голюк… Никто.

Раскова откинулась на спинку стула. Такое поведение должно повлечь наказание, может, даже трибунал за нарушение субординации или даже за предательство. Но в данном конкретном случае виновной окажется именно она, ее командир. Ее обвинят в некомпетентности. Это дойдет до ушей Сталина. А ведь она приложила столько сил, чтобы Сталин лично поручил ей сформировать исключительно женскую авиационную группу.

Марина Раскова прекрасно помнила свою давнюю встречу с Аней. Сначала она колебалась — настолько хрупкой казалась ей девушка. Непонятно почему, но она все же решила выказать Ане доверие. Теперь же Раскова оказалась приперта к стенке, и в данном случае ей лучше промолчать.

— Через две недели покажешь, на что ты способна, — заключила Раскова и указала Ане на дверь.

Аня вытянулась в струнку и отдала честь, едва сдерживая восторг.

Голюк, со стиснутыми зубами, затаился в коридоре. Он поспешно отпрянул, чтобы Аня не узнала, что он за ней шпионит. Из разговора, услышанного через приоткрытую дверь, он не упустил ни слова.