Ночная ведьма

Глава 13

Авиабаза в Энгельсе,

февраль 1942 года

В первый день испытаний летчиц и штурманов события приняли непредвиденный оборот.

Галина встала в очередь первой, затмив остальных своим атлетическим телосложением; она так и дрожала от нетерпения. Инструктор Петров взмахом руки велел ей успокоиться. Этот брюнет с бледным лицом и миндалевидными глазами был сама непреклонность. Первой Галина не будет.

— Сукин сын! — не сдержалась она.

Такое сквернословие из уст девушек бойцы слышали нечасто.

Раздался тонкий голос:

— Можно мне начать первой?

Петров медленно приблизился к девушкам, стал их разглядывать и остановился перед Аней, подавшей голос. Фронтовые потери первых часов вой­ны были столь велики, что летчиков-­истребителей категорически не хватало. Петрову было приказано набрать их из числа женщин. У инструктора была на этот счет своя теория. Он считал, что темперамент влияет на стиль пилотирования. Сухощавая и нервная Анина конституция подсказала ему дать этой девушке шанс. Без долгих церемоний он указал ей на Як-1, стоявший в начале взлетной полосы и готовый к взлету.

— Хорошо. Покажи нам, на что ты способна.

Оксана и Софья побледнели. Их подруга никогда не летала одна. Но, даже не задумываясь, справится ли она, полная решимости девушка устремилась к самолету на глазах всей 122-й части.

— Слушаюсь! — отчеканила Аня.

Тебе страшно, Аннушка?

Она стиснула кулаки, и ее пронзила острая боль. Пальцы, обожженные, изрезанные, раздувшиеся от обморожений, были истерзаны интенсивными ночными тренировками. Скоро ее руки привыкнут и станут не так чувствительны, надеялась Аня.

В ее груди паника и восторг соперничали друг с другом. Я на борту одна. Если все пройдет хорошо, я стану настоящим пилотом. И никто не заподозрит, что раньше я никогда не летала.

Закрыв фонарь кабины, Аня глубоко вдохнула и сосредоточилась. Ей в этой машине было непривычно после более медленного и не столь внушительного «Поликарпова», на котором она в основном тренировалась. К тому же из-за остекления кабины она не могла ловить лицом ветер, а ведь она привыкла оценивать скорость, полагаясь на ощущения.

Софья и Оксана были в ужасе. Аня не готова. На тренировках ни разу не обошлось без того, чтобы ­кому-то из этих опытных летчиц не пришлось давать ей советы — скорректировать скорость, траекторию или высоту, — к тому же их подопечная не знала этого самолета. Замирая от тревоги, Оксана и Софья так крепко схватились за руки, что их пальцы побелели.

Взлет прошел гладко. Аня разогналась и оторвалась от земли в удачный момент, как раз перед сильным порывом ветра, который при слишком малой высоте мог сбить с курса. Ей это было невдомек, и, оказавшись в воздухе, она радостно вскрикнула. Аня поразилась: всегда такая неуверенная, тут она чувствовала себя полной хозяйкой положения.

Под ней поплыл незнакомый пейзаж. Теперь она видела то, о чем в темноте лишь догадывалась: извилистые очертания Волги, призраки бетонных щупалец Саратова. Новый порыв ветра призвал ее к порядку. «Не забывай, каждую секунду ты должна контролировать три параметра: скорость, высоту и курс. Если ты помнишь только о двух — ты в опасности, если только об одном — тебе крышка!» Оксана без конца вдалбливала ей эти заветы, а Софья придумала гениальную «запоминалку»:

— Три параметра и трое нас. Ты, Оксана, — скорость, ты, Аня, — высота, а я — курс. Помни! Что бы ни случилось, ты должна нас сохранить.

Аня без конца повторяла эти слова, даже во сне. И сейчас она громко, в голос, сделала необходимую проверку.

— Скорость — двести шестьдесят четыре километра в час. Хорошо. Высота — сто пятьдесят метров. Очень хорошо. Курс. Держу на северо-­запад — триста двадцать, выравниваю по мосту через Волгу. Хорошо.

Затем Аня четко проделала знакомые ей маневры: вираж на высоте ста пятидесяти метров, набор высоты до трехсот, второй вираж, чтобы с попутным ветром развернуться на сто восемьдесят градусов относительно взлетной полосы. Аня позволила себе некоторую роскошь: посадила машину и тут же взлетела вновь, повторив маневры в обратном порядке.

Во время второй серии маневров она почувствовала себя намного увереннее и в эйфории не заметила, что опасно теряет скорость: двести двадцать… сто семьдесят… сто тридцать пять километров в час… Самолет слушался все хуже. Аня подошла к пределу: сто километров в час, минимально допустимая скорость, ниже которой — сваливание и штопор. Что делать в этом случае, она знала лишь теоретически. Софья твердила: «Нужно очень быстро опустить нос самолета, чтобы уменьшить угол атаки, бросить самолет в пике, чтобы набрать скорость, давая максимальный газ. И молись, чтобы вовремя оказаться на достаточной высоте…»

Из первого виража Аня вышла слишком медленно. Она вела Як как «Поликарпова». С машиной творилось то, чего она боялась. Нос самолета будто налился свинцом. Рычаги управления практически не работали. На земле поняли, что Аня вот-вот рухнет.

Петров сдернул и скомкал фуражку.

— Вот дерьмо… Это невозможно. Но это невозможно! — взревел он.

Оксана и Софья со слезами на глазах застыли не дыша.

— Нет, нет, нет, только не это, только не это! — бормотали они.

Внезапно Анин самолет вошел в пике и помчался вниз с бешеной скоростью. Многие закрыли глаза, не в силах смотреть на крушение.

— Выравнивай, наверх, наверх! — закричала Оксана, перекрывая рокот приглушенных возгласов.

Она судорожно сжимала Софьину руку.

В последний миг, когда крушение уже казалось неизбежным, Аня выровняла самолет. Софья будто вернулась из страны мертвых. Она наконец смогла дышать, кричала и плакала от радости.

Аня посадила машину, и, лишь когда ступила на землю, колени ее задрожали. Ей пришлось сунуть руки в карманы комбинезона, чтобы скрыть переполнявшие ее эмоции и подойти к инструктору с кажущимся спокойствием, хотя она только что пережила самую страшную минуту в своей жизни. Петров видел ее ошибки пилотирования, неумение держать скорость. От него ничто не ускользнуло.

— Ты хотела меня удивить, да? — спросил он.

— Да, — соврала Аня.

— Я тебе не верю. Женщинам не свой­ственно напрасно рисковать, только чтобы покрасоваться. Ты потеряла управление самолетом, — безапелляционно заявил он.

— Но на фронте важно обладать хладнокровием. Теперь вы знаете, что я им обладаю.

Он полоснул Аню взглядом, ошеломленный ее дерзостью.

— Хорошо, ты будешь летать. Но сейчас исчезни с глаз моих! — добавил он, будто боясь, что передумает.

Теперь у Ани было в полку место летчицы. От немыслимой радости сердце так и рвалось из груди.

Однако в своей тетради напротив Аниной фамилии Петров поставил знак вопроса. Ей не хватало летной техники, но Аня его поразила. Умение превозмочь страх перед лицом смертельной опасности было важнейшим качеством пилотов, которое требовалось вырабатывать.

Девушки, которым еще предстояло пройти испытание, смотрели на Аню с той же жалостью, как после полкового парикмахера, когда она вышла стриженная под гребенку. Никто, кроме Оксаны и Софьи, не догадывался, до какой степени успешным был для Ани этот экзамен. Впервые она летала одна и избежала почти неминуемого срыва в штопор!

Вскоре самолюбие и других летчиц было задето жесткими замечаниями инструктора.

— Нечем больше заняться, что наводишь красоту! — бросил он Вере, которую застал перед зеркальцем. Та поправляла шлем, выпуская из-под него несколько пышных прядей, прилипших к вискам. Петров пригрозил девушке, что понизит ее до штурмана.

— Из тебя получится очаровательный трупик, просто прелесть, но Родине от этого никакой пользы! — сказал он Татьяне, самой маленькой из летчиц. При росте метр пятьдесят пять ей приходилось подкладывать на сиденье кабины деревянный ящик. Размеры самолетов, как и униформа, не были адаптированы к женскому росту. Татьяна, несмотря на эти трудности, вскоре зарекомендовала себя как самая веселая и жизнерадостная из девушек. У нее всегда была наготове улыбка. Ее смех выплескивался легко, по малейшему поводу. Но эта легкость была не по вкусу Петрову, считавшему веселость никчемным кривляньем. Для него всякая минута радости или разрядки казалась опасной выходкой и даже провокацией.

— Господи, да кто тебя взял? — говорил он едва не каждой девушке, летавшей тем утром. — Моя бы воля, ты бы дома осталась подтирать детские задницы вместе с остальными охотницами полетать на досуге.

В этот день он признал сноровку, умение и хладнокровие лишь двух девушек: Софьи и Оксаны. Но Оксана страшно действовала Петрову на нервы, хотя ему не в чем было ее упрекнуть. А Софья оказалась самим совершенством. На земле ее не замечали. Но стоило ей подняться в воздух, она становилась проворной, быстрой и точной. Настоящий ас. Для Петрова лишь эти две кандидатки могли сразу претендовать на место в полку истребителей.

Начались недели тренировок, и Петров не ослаблял давления на своих подчиненных. Между девушками кипело соревнование. Особая конкуренция, зародившаяся между Верой и Оксаной из-за видов на командира Семенова, теперь чувствовалась даже в воздухе. Две молодые женщины, привыкшие подпитываться этим постоянным состязанием, уже и сами не понимали, откуда оно возникло. Долгие недели у них не было никаких отношений с мужчинами, да и не с руки им было заводить романы. Летчики, которым удавалось подобраться ночью к окнам женской спальни в надежде увидеть двух самых красивых женщин полка, оставались ни с чем. Вера не обращала на их призывы никакого внимания и не поднимала головы от учебников, пока не валилась от усталости. А Оксана и вовсе не удостаивала мужчин своим появлением или же выпроваживала с твердой и равнодушной улыбкой.

Аня быстро набиралась опыта; она поняла, что для зачисления в истребительный полк ей нужно тренироваться на полную катушку и превзойти саму себя. Бо́льшую часть времени она летала одна, по ночам. Оксана и Софья объясняли ей, как стыковать фигуры пилотажа, чтобы уйти от вражеской стрельбы, сбить с толку противника, приобрести уверенность в себе и развить скорость при выполнении маневров.

Многонедельная Анина практика на «Поликарпове» оказалась неприменима на новом самолете, более легком и быстром Як-1. «Поликарпов» абсолютно устарел в сравнении с современным и эффективным немецким мессершмиттом. Советские бипланы По-2 были зарезервированы для малоопытных летчиц, которых предполагалось приписать к полку ночных бомбардировщиц, наименее привлекательному для девушек. Все мечтали прославиться в героических боях и не желали довольствоваться метанием бомб во время ночных миссий по изматыванию противника.

Пересесть на Як-1 с По-2, привычного для большинства летчиц, стало суровым испытанием для их нервов. Они прощались с «Поликарповым», таким снисходительным к оплошностям начинающего летчика. Требовался переход на высокие скорости — во всех смыслах. Як-1 развивал вчетверо бо́льшую скорость, хорошо проявлял себя на высоте.

— Я готовлю для немцев тефтели в молочном соусе, ­то-то они порадуются! — неустанно ворчал сержант Петров каждый день изнурительных тренировок, пока летчицы учились летать на новых машинах. Но молодые женщины выкладывались по полной.

Первые четыре недели, исключительно непогожие и хмурые, стали настоящим испытанием даже для самых опытных летчиц. И только к началу второго месяца, в марте 1942 года, когда будущие пилоты все так же неустанно отрабатывали наступательные и оборонительные приемы пилотирования, а Аня продолжала ночные тренировки, на смену резким замечаниям Петрова пришли ободряющие кивки. На инструктора, казалось, снизошло благодушие, которое девушки встретили с опаской. Они боялись, что оно сменится еще большим ожесточением.

К­ак-то вечером девушки собрались вокруг коек Софьи и Ани и гадали, чем объяснить эту внезапную и странную перемену настроения Петрова.

— Я приземлилась сегодня утром совершенно безобразно, но он ­всего-то и сказал: «Внимание на боковой ветер». И больше ничего, — призналась Татьяна, загадочно улыбаясь.

— Подожди, у меня еще забавнее вышло, — перебила ее Галина, — я опоздала. Никак не могла отыскать свой амулет, он завалился под кровать. А Петров мне и говорит: «Ну, поторапливайтесь, милая девушка». И даже не завопил благим матом! — добавила она, и все покатились со смеху.

У каждой был свой талисман, предмет или ритуал, и все девушки знали, у кого он какой. У Веры был овальный кулон, внутри которого хранились фотографии двух ее братьев, тоже ушедших на фронт. У Оксаны — строки Анны Ахматовой, всегда одни и те же: «Ты все равно придешь…» У Ани — маленькая материнская расческа, которую девушка считала своим оберегом. У Софьи в нагрудном кармане хранилась фотография, которую она никому не показывала. У Галины была брошь: сова с красными янтарными глазами, придававшими птице ­что-то демоническое.

— Ясное дело, твой талисман самый мощный, от такого и саму смерть кондрашка хватит, — усмехнулась Оксана.

Все снова рассмеялись.

Когда подруги угомонились, Оксана заговорила снова.

— Я знаю, что случилось с нашим инструктором, — сказала она с легкой улыбкой, оттягивая разгадку и наслаждаясь всеобщим вниманием.

— Подожди, я понимаю… — перебила Вера, лукаво стрельнув глазами, — он в тебя влюбился, я права?

Компания опять развеселилась, так всех забавляло это состязание двух самых красивых девушек в полку.

— Нет, — возразила Оксана, опровергая жестом замечание своей соперницы. — Если вы помните, четыре дня назад его не было все утро. А вернулся он совсем другим человеком. И с тех пор никаких шпилек насчет того, что наше место на кухне, что наше дело не фигуры высшего пилотажа, а сплетни, что мы слишком слабые и нежные или, как он там еще говорил, что готовит для немцев тефтели в молочном соусе…

Девушки согласно кивнули.

— Но я знаю, где он был.

Галина бросила на Оксану косой взгляд, чтобы та прекратила всех интриговать и открыла тайну, которую всем не терпелось услышать.

— Он ездил на смотр мужского полка… И они оказались не лучше нас. Совсем не лучше!