Ночная ведьма

Глава 21

Авиабаза в Энгельсе,

май 1942 года

— Ура, ура, ура!

Под высокими бетонными сводами бывшего Дома офицеров раскатился боевой казачий клич, голос прозвучал громко и хрипло, почти зловеще. Наступила последняя ночь девушек на учебной авиабазе в Энгельсе, и они были слишком взволнованы, чтобы уснуть. Девушки обсуждали свои назначения, поздравляли друг друга, смеялись и плакали и сначала не обратили внимания на возглас. Те, кто его слышал, были уверены, что это очередная бравада ­кого-то из подвыпивших пилотов мужского полка.

Летчицы собирали свои нехитрые пожитки в наэлектризованной атмосфере возбуждения, в которой таилась ощутимая тревога, готовая вот-вот прорваться. Весной 1942 года фюрер принял ряд решений, способных привести его к победе на Восточном фронте. Гитлер был убежден в превосходстве вермахта, хотя и побаивался, что русские смогут перехватить инициативу и начать наступление. Опасения были небезосновательны. Фашисты планировали операцию «Фредерикус»[8], но советские вой­ска провели наступление за шесть дней до ее начала, пытаясь освободить Барвенково и Харьков и отсечь немецкую армию, рвущуюся к нефтяным месторождениям Грозного и Баку на Кавказе. Когда пилоты авиабазы в Энгельсе наслаждались последними минутами счастья, самолет Гитлера, «Фокке-­Вульф-­Кондор», приземлился в Полтаве, бывшей тогда штабом группы армий «Юг», в тысяче километров от тренировочной базы летчиц. Немецкое наступление под Харьковом, которое послужит прологом сталинградского ада, было неминуемо.

Теплый майский воздух и короткие ночи уже предвещали ужасную жару, которая обрушится на юг страны в июне и июле, будто само солнце старалось раскалить головы, жадные до пороха и крови.

— Ура, ура, ура! — снова прозвучал голос, будто отзвук стекла, разбившегося на бетонных ступенях широкой лестницы.

Только Аня не участвовала в общем веселье. Она потерпела поражение. Она была обречена летать на маленьком низкоскоростном самолете, с которого начинала. Это было немыслимо: снова сесть в кабину По-2, когда она уже хмелела от скорости и юркости самолетов Сухого и Петлякова, Илов и Яков…

Оксана и Софья смотрели на нее сочувственно. Они понимали тоску подруги. Оксана повторяла:

— Ну давай поговорим с Мариной Расковой. Может, удастся изменить твое назначение…

Аня отказывалась.

— Ура, ура, ура! — без устали чеканил тот же голос.

Женщины столпились у окон спальни и пытались разглядеть в темноте, откуда несутся крики. Не от подъезда и не с верхних этажей, ­кто-то уже выглянул и проверил.

Татьяна вышла во двор и призывно замахала руками, указывая наверх. На краю крыши покачивался солдат, он надрывно кричал, выпятив грудь.

— Это скрипач Алеша, — сказала Татьяна.

Вера бросилась на улицу, Оксана и Галина прыснули со смеху.

Алеша орал все громче, и его наконец услышали. Высокий и широкоплечий скрипач пошатывался, и его истошный крик перекрывал тонкие девичьи голоса, призывавшие его спуститься. Он отвлек будущих летчиц от их предстоящей миссии, от сурового завтрашнего дня.

— Ура, ура, ура! — ревел Алеша, надрывая голосовые связки. Этим же криком солдаты Красной армии, рабочие и крестьяне, приветствовали Сталина, уходя на фронт; тот же крик испускали русские, атакуя наполеоновские вой­ска на Бородинском поле.

Видно, Алеша должен был освободиться от переполнявшего его воинственного духа.

Ветер ударил в лицо Вере, пряди ее волос разлетелись во все стороны. Парень, с которым она весь вечер флиртовала, маячил в двадцати метрах над землей в шатком равновесии.

— Что ты вытворяешь? Спускайся!

Скрипач балансировал на крыше, раскинув руки, чтобы не рухнуть вниз. На лице его сияла странная улыбка, устремленная к горизонту. Увидев Веру, он едва не упал. Девушка в ужасе закричала, но парню удалось удержаться на краю: он опрокинулся на спину, ноги болтались в воздухе, и скрипач зашелся безумным хохотом. Алеша никак не мог остановиться, все смеялся и смеялся, а напуганную Веру этот смех гипнотизировал. Она не сумела бы сказать почему, но скрипач нравился ей все больше.

Появились несколько мужчин, встревоженные шумом. Алеша посмотрел прямо на Веру, словно заглянул в ее голубые глаза, которые так контрастировали с темными кудрями медного отлива, и вдруг умолк, поправил фуражку. На миг все вокруг затихло и успокоилось. Так бывает накануне больших катастроф. Мир застывает в равновесии, которое вот-вот нарушится. Солнце, мерцающее на краю сумрачной бездны.

— Ох, и развезло же тебя от комиссарских ста грамм[9], — насмешливо крикнула Оксана.

Аня удивленно взглянула на подругу, не понимая, как можно смеяться при виде такого жуткого зрелища. Сама она была подавлена болью последних прощаний, всплывавших в памяти. Алеша размахивал металлической флягой с водкой. Он отхлебнул из нее и снова заорал, чтобы не смотреть в лицо своему страху.

— Так выпей хотя бы за наше здоровье! — не унималась Оксана.

Вера, стоявшая со скрещенными на груди руками, бросила на нее убийственный взгляд.

Неуверенным шагом скрипач придвинулся к самому краю.

— На фронте, знаете ли, только это и заставит нас вставать по утрам, — хохотнул он осипшим голосом. Вены на его шее вздулись. — Нам больше не судьба увидеть вас, красавицы. А ­вы-то куда отправляетесь? — осведомился он, нагнувшись вперед и уставившись на Веру.

Инстинкт самосохранения у него явно выключился, и сделай он хоть одно неловкое движение, то полетел бы головой вниз на булыжник мостовой.

Раздался выстрел, потом второй. Все бросились на землю, воцарилась тишина. Семенов стоял с револьвером в руке. Он стрелял в воздух, но теперь навел оружие на пьяного скрипача.

— Спускайся — или я стреляю!

Толпа затаила дыхание, Алеша качнулся. Но ­кое-как устоял, рванул рубаху, подставляя голую грудь:

— Давай, убей меня! Я поспорил, что выпью флягу водки и залезу на крышу Дома офицеров, но сегодня останусь жив.

Семенов даже не моргнул.

— Я не шучу, Алеша! Спускайся! Довольно!

Вера дрожала. Ей нестерпимо захотелось связать свою судьбу с судьбой скрипача.

Пусть я умру, если он сорвется.

— Я бросаю вызов смерти, которая хочет меня забрать, — ответил скрипач, невесело усмехнувшись.

Косой луч солнца полоснул его по лицу кроваво-­красным. Никто не решился бы ответить, был Алеша самым прозорливым из всех или самым безумным.

— Товарищ, зачем говорить такие вещи накануне отправки на фронт? — увещевал Семенов. — Расходитесь, всем спать! Завтра идем в бой.