Глава 35

Авиабаза под Сталинградом,


декабрь 1942 года

«Ничто не делает людей такими суеверными, как вой­на», — любил говорить Софьин дед, сражавшийся на равнинах Маньчжурии во время русско-­японского конфликта 1904–1905 годов. И правда, многие пилоты соблюдали ритуалы, которые имели смысл только для них и были призваны обмануть смерть или, если она окажется очень настойчивой, договориться с ней об отсрочке. Доводы рассудка отметались. Люди готовы были довериться чему угодно, лишь бы это помогло уцелеть.

Семенов всегда надевал перед вылетом только новые портянки. У Веры была привычка начинать письмо, чтобы закончить его по возвращении на землю. После переброски из Энгельса она переписывалась со скрипачом Алешей, всегда подписываясь его же к ней ласковым обращением: душа моя. Эти двое обменивались пылкими посланиями, обещая друг другу выжить, хотя бы ради своей любви. Галина не расставалась со своим талисманом-­совой. Оксана повторяла строки стихотворения. А Софье было довольно взглянуть на черно-­белую фотографию сына Кости, на его круглую физиономию, пухлые губы и серьезные глаза, смотревшие прямо в объектив, чтобы согласиться со словами деда. Кроме фотографии сына, которую она всегда хранила в кармане, когда была на земле, и закрепляла на приборной доске возле альтиметра, когда была в самолете, Софья никогда не расставалась с записной книжечкой, куда она иногда, покуривая сигарету, записывала свои стихи или, по памяти, ­чьи-то еще, чаще всего Анны Ахматовой.

Этим утром перед вылетом Софья написала письмо Ане и вложила в конверт Костину фотографию.

Дорогая Аня,

твое последнее письмо очень порадовало нас с Оксаной. Мы долго смеялись, представляя твой душ из арбузного сока в степи. Зная Татьяну, могу предположить, что такой эксперимент ей не слишком пришелся по душе. Оксану даже передернуло, когда она представила ее роскошные волосы, слипшиеся от сахара… Ты живешь совсем в другом мире! Неужели на полпути в Баку так жарко? Нам не представить ни твою жизнь, ни что у тебя перед глазами. Степь, жара… Кавказ — это один из заповедных дальних краев нашей великой России, который мне так хотелось бы однажды повидать.

В общем, я надеюсь, что со своим ночным полком и этими чертовыми По-2 ты не слишком скучаешь по компании твоих старых друзей.

Как мне нравится имя, которым вас наградили фрицы: ночные ведьмы! Как звучит! Дорого бы я заплатила, чтобы взглянуть на рожу немецкого пленного, когда он увидел бы тебя и понял, что имеет дело с женщинами. Еще могу поспорить, что он сначала потеряет голову от любви к тебе, а потом уже потеряет ее по-настоящему… Слухи про ваши подвиги долетают и до наших краев, о вас говорят с восхищением, а иногда и с ужасом. «Ночные ведьмы не боятся ничего, не отступают перед самой серьезной опасностью», — говорят о вас с завистью. Мы с Оксаной за тебя тревожимся.

Аня, сегодня я обращусь к тебе с большой просьбой. С огромной просьбой. О таком просят даже не подругу, а сестру. Мне уже несколько ночей снится один и тот же страшный сон. Вернее, это даже не страшный сон, а дурное предчувствие. Ты ведь знаешь, я не очень склонна к суевериям, но сейчас меня одолевает ужас, гложет тревога. Раньше со мной никогда такого не было. Но когда я очутилась в Сталинграде, даже до первого боевого вылета, я поняла, что отсюда мне не уйти живой. Это меня не пугает. Когда мы шли добровольцами, мы знали, что рискуем жизнью и можем погибнуть в бою. Мы пошли на это ради нашей Родины, и я ни о чем не жалею, но меня неотступно преследует мысль, что перед смертью я не повидаю Костю. Только вы с Оксаной знаете, что у меня есть сын.

В прошлом письме ты мне сказала, что скоро получишь разрешение побывать в Москве, потому что до твоей деревни добраться сейчас немыслимо. Костя живет у моих стариков, бабушки и деда. Я так хотела бы, чтобы ты мне привезла его на несколько дней. Мы на базе приютили нескольких сирот, думаю, мне тоже разрешат повидаться с сыном. Прилагаю к письму его фотографию, которая послужит тебе залогом перед моими стариками. Может, ты потом оставишь Костю при себе, ведь на Кавказе безопаснее, чем в сталинградском аду? Ответь скорее, что ты согласна!

Софья летела над дымящимися развалинами Сталинграда и думала о письме. Теперь место фотографии на приборной доске опустело, это ее решение. Она сделала то, что считала нужным. Однако Софья ощущала ­какую-то пустоту. Но высота, ровный шум мотора и удовольствие от полета неожиданно создали иллюзию безопасности. Софья на миг забыла, что она цель номер один для асов люфтваффе и в первую очередь для Ганса Мюллера.

В бескрайнем небе Софья рассеянно засмотрелась на зияющую пустоту приборной доски, где не хватало квадратика глянцевой бумаги. С изяществом хищной птицы ее самолет отклонился от траектории, и летчица не заметила, как совершила ошибку новичка, развернувшись к солнцу лицом.

Загрузка...