Ноша хрономанта 5

Интерлюдия Аборигены Земли

Интерлюдия. Аборигены Земли.

— Папа, я кушать хочу…И братик, кажется, тоже хочет, просто молчит… — Дней десять назад, когда Ганс Купперман только-только вернулся на Землю, он боялся услышать этот вопрос, поскольку просто не знал, что на него ответить. Ибо он оказался посреди проклятых джунглей и ему едва-едва хватило денег на то, чтобы не только вырваться из Тренировочного Лагеря, но и выкупить своих семилетнюю дочь и годовалого сына. Для того, чтобы сделать это, бывшему немецкому парикмахеру пришлось продать абсолютно все имущество, последние из так необходимых империалов он наскреб, попрощавшись с единственным ножом, запасными носками и рубашкой. Кормить детей было попросту нечем, а голыми руками добывать еду у него, к сожалению, так толком и не получилось научиться. А потому тогда Гензель и Гретта первый раз в своей жизни познакомились с голодом. И голодали почти сутки, прежде чем оторванная от земли ветка, чей слом по остроте смог на некоторое время поспорить с настоящей бритвой благодаря использованию одного из профессиональных умений Ганса, впился в бок какой-то белки-летяги. Чего-то более подходящего, например ягод или орехов, он тогда так и не сумел найти…А капля сока, выдавленного из обнаруженных грибов, оставила на коже руки огромное красное пятно, что даже сейчас ещё едва заметно чесалось. — А еще, мне кажется, в кустах слева от дороги что-то двигалось…Что-то большое…

— Увидишь это ещё раз — сразу же кричи! — Попросил свою девочку Ганс, оглядываясь, назад, но не обнаруживая ни малейшего движения среди остатков наполовину заросшей дороги, которую им повезло найти. Ибо пусть клочки асфальта перемежались оврагами, болотами или участками непролазной чащобы, однако периодически там все же попадались участки ровного пути и обломки машин, разломанных растительностью словно бы в приступе жуткого гнева. А среди них, при везении, получалось обнаружить вещи, которые стали для него и его семьи настоящим спасением. Пластиковые бутылки, где хранилась чистая вода. Помятую кастрюлю, пригодную для того, чтобы набранную из периодически попадающихся ручьев жидкость кипятить вместе с добытой едой, делая грубое подобие супа. Запыленные конфеты, хоть немного примиряющие детей с окружающей действительностью и дающие им драгоценные сейчас калории. Несколько маленьких ножей, использовавшаяся в качестве тряпок старая и рваная одежда, ныне для Ганса бывшая куда большим благом чем пенсионные накопления за всю его жизнь, а самое главное, аптечки… — Гензель все еще горячий?

— Он очень горячий, — подтвердила дочь худшие опасения отца, которого очень напрягало длительное молчание сына. Сына, что вот уже который день тяжело болел, не выдержав то ли стресса от отсутствия матери, то ли ночевки на продуваемых ветром ветвях деревьев под открытым небом, то ли ночного холода, то ли плохой кормежки…А скорее — всего этого сразу. И те несколько таблеток вроде бы антибиотиков, которые Ганс чудом сумел обнаружить в остатках уничтоженных автомобилей, не сумели сбить с малыша температуру или остановить кашель, которым он страдал все то время, пока не спал. Вернее находился без сознания. — Мне кажется, он даже горячее чем вчера…У меня ручки болят уже его нести…И от него опять воняет!

— Мы пройдем еще немного и перепеленаем его, — пообещал Ганс, который понимал, что здоровья ребенку пребывание в грязных пеленках точно не добавит. Но также он с содроганием отдавал себе отчет и в том, что если они будут двигаться слишком медленно и не найдут настоящих врачей или хорошие медикаменты в самое ближайшее время, то его семья может сократиться еще больше. С супругой своей немецкому парикмахеру мысленно уже пришлось попрощаться. Он видел её в списках иждивенцев, которых можно бы было выкупить…Видел и сделал выбор в пользу детей, которые вдвоем стоили меньше чем одна взрослая женщина, даже с точки зрения Бесконечной Вечной Империи являющаяся неплохим бухгалтером, да вдобавок обладающая молодостью, крепким здоровьем и красотой. Ганс сердцем все ещё надеялся, что её как-то получится найти…Спасти…Вернуть обратно к нему и детям…Однако его разум, порядком ожесточившийся в Тренировочном Лагере, говорил обратное. Тут бы самому выжить и никого из их совместных детей не сгубить. — Но я пока не могу помочь тебе нести братика. Ты ведь не сможешь поднять мой мешок, правда, милая? Прости дорогая, и потерпи еще немного, так надо, у нас нет другого выбора…

Одной рукой Ганс придерживал у себя за плечами самодельную торбу с их небогатыми пожитками, сделанную из пары чехлов для автомобильных кресел и постоянно норовящую соскользнуть, а второй крепко сжимал большую деревянную дубину, утыканную острыми осколками стекла, гвоздями, винтами и даже парочкой небольших отверток. Расстаться с оружием хоть ненадолго немец не рисковал. Не после того как их маленькую группу уже трижды атаковали дикие звери, дождавшиеся шанса запустить свои зубы в плоть не самого парикмахера, так его детей. И если парочку каких-то то ли одичавших мутировавших собак, то ли мелких молодых разноцветных волков получилось отогнать бросками камней и громкими криками, а от явно хищного ходячего цветка они просто убежали, то действуй он хоть чуть-чуть медленнее, и громадные агрессивные многоножки точно бы успели запустить свои жвалы в истошно кричащую дочь, выбранную на роль добычи видимо благодаря относительно малым габаритам. Тогда у него получилось опередить самое резвое из стайных насекомых буквально на две секунды. И если бы он в это время держал в руках ещё и сына, которого под ноги не уронишь как мешок с вещами, то реагировал бы ещё медленнее, а значит, его девочка оказалась бы ранена. А может и мертва…

— Папа, я устала! — Снова принялась жаловаться и хныкать Гретта, которая хоть и была в том возрасте, когда что-то понимать уже можно…Но привыкла к совсем другой жизни, а потому принимать царящий вокруг кошмар не желала. И Ганс её прекрасно понимал. Он бы сам был очень не против покричать и кому-нибудь поплакаться…Да только боялся, что если позволит себе хоть мгновение слабости, то тогда свалится в истерику так надолго, что выйдет из неё уже один, ибо в таком состоянии заботиться о детях у него точно не получится. Если конечно выйдет вообще, ведь отныне даже минута слабости и рассеянности могла оказаться смертельно опасной. Три раза у него не оставалось иного выхода кроме конфликта со зверьем. А вот обходить по большой дуге места, где они с дочерью видели крупных и потому точно опасных животных, приходилось раз в двадцать чаще. — Папа, мне…Папа! Там! Там! В кустах!!! Оно смотрит на меня-а-а!!!

— Ррааа!!! — В свою очередь громко и страшно зарычал зверь, который Гретте не почудился и по всей видимости действительно некоторое время следовал за их маленькой группой, дожидаясь удобного момента для атаки. Дождался он, правда, своего обнаружения, но это ни капли не смутило существо, похожее одновременно на черного медведя и большую обезьяну, что шатающейся походкой выбралось из кустов. От первого были размеры, строение морды и окрас, от второй — длинный хвост и пропорции тела. Было видно, что этому животному привычнее все же двигаться на четырех лапах, но его кажущейся медлительностью и неуклюжестью Ганс не обманывался — он видел, как в Тренировочном Лагере одно подобное существо догнало пытающегося удрать от него лесоруба, так и не вставая обратно на четвереньки. Вдобавок громадные крючкообразные когти зверя могли разодрать на части человеческое тело буквально в пару рывков. И уж конечно тварь могла очень больно укусить полной клыков пастью, в которой бы без проблем скрылась его рука. Или голова Гретты. — Граа-а-а!!!

Чудовище ревело громко и страшно, пытаясь напугать свою добычу и заставить её пуститься наутек…Чтобы было легче и безопаснее на нее со спины напрыгнуть. Однако истошно визжащая Грета от ужаса видимо остолбенела и с места не двигалась, а крепко сжимающий свою дубинку Ганс просто не мог побежать. Не тогда, когда ценой выживания стала бы смерть его детей в пасти этого монстра. Убедившись в том, что привычная по большинству охот тактика не работает, обезьяномедведь наконец-то заткнулся и пошел вперед, занося свои когтистые лапы над головой для сокрушительной атаки. Двигался он для своих габаритов необычайно быстро, пожалуй, почти как профессиональный бегун на короткие дистанции. Но парикмахеру, действительно хорошему парикмахеру, чей профессионализм признала даже Бесконечная Вечная Империя, вознаградившая его классом необычного ранга и кристаллом, позволяющим по-новому взглянуть на казалось бы освоенную от и до профессию, хватило этого времени, дабы направить ладонь свободной руки в область паха наступающего животного и произнести свое единственное условно-боевое заклинание.

— Эпиляция зоны бикини!

Ужасная боль изнутри резанула Ганса, распространяясь от сердца куда-то к ладони, дышать стало тяжело, а на плечи словно навалился непонятно когда сброшенный на остатки дороги мешок вместе с парой своих товарищей примерно таких же габаритов. Только наполненных не пожитками, а кирпичами. Но сформировавшаяся перед рукой парикмахера вязка липкая жидкость брызнула струей на нижнюю часть живота атакующего зверя. Покрыла собою его длинную черную шерсть. И в следующее же мгновение была оттуда безжалостно сдернута, заодно с каждой волосинкой, которая только находилась в радиусе сантиметров эдак пятидесяти от эпицентра атаки…То есть, косметического воздействия, конечно. Косметического воздействия, чьи аналоги в земных салонах красоты регулярно заставляли взрослых степенных тетенек и даже здоровенных мужиков плакать от боли навзрыд как маленькие дети. Даже если там обрабатывали куда меньшую площадь.

— Кьяа-а-а-а!!! — Заорал удивительно тонким голосом, достойным испуганной японской школьницы и мигом перекрывшим истошный визг Гретты, большой и страшный обезьяномедведь, падая на дорогу и абсолютно человеческим жестом зажимая обеими лапами свой пострадавший пах, внезапно ставший гладким как поверхность футбольного мячика или ножки профессиональной подиумной дивы. Два ручья слез текли по его звериной морде, а задние лапы животного конвульсивно дергались, заставляя тело отползать от таких маленьких, но таких страшненьких человечков, причинивших ему такую жуткую боль…

— Сдохни! Сдохни! Ааа! — Преодолевая вызванную использованием способности усталость, Ганс бросился на зверя и принялся охаживать его по башке своей дубинкой, пытаясь разодрать торчащими из дерева кусками железа или стекла глаза чудовища. Он знал, что у него есть буквально несколько секунд, поскольку несмотря на очень неприятные ощущения настоящего вреда здоровью процесс эпиляции не наносил, и уже скоро болевой шок зверя сменится яростью. Знал и потому делал все возможное, чтобы защитить остатки своей семьи, искалечив или хотя бы напугав животное достаточно сильно, чтобы оно убежало обратно в лес к чертям собачьим…Вот только всех его усилий оказалось недостаточно, поскольку отчаянно жмурящийся и трясущий головой зверь пусть получил с десяток кровоточащих царапин на своей шкуре, но органов зрения не лишился. А потом со злобным рыком начал вставать, в процессе взмахнув одной из своих лап справа налево, дабы выпустить так обидевшему его человеку кишки. Ганс успел подставить под удар когтей свое оружие, а потому избежал смерти…Но сила удара оказалась такова, что ему пришлось сделать пару шагов назад просто чтобы не упасть, и с замиранием сердца немецкий парикмахер понял, что он живет, вероятно, последние секунды две или три, и ему остается лишь надеяться, что хотя бы Гретта сможет убежать…

Раздался громкий стук, и на голове вновь выпрямившего во весь рост обезьяномедведя вдруг вырос рог. Длинный, прямой, деревянный, слегка вибрирующий…А потом ужасный зверь, покачнулся, переступил неловко с ноги на ногу и рухнул вновь. Причем практически беззвучно, без рыка или хотя бы скулежа, поскольку он был мертв, окончательно и бесповоротно. Разве только начавшая вытекать из раскрытой пасти кровь слегка булькала. Прилетевший откуда-то сверху дротик углубился в его череп настолько глубоко, что Ганс увидел его заметно деформировавшийся от удара наконечник среди клыков зверя.

— А? — Задрав голову к небесам, чудом выживший отец семейства обнаружил там источник этого чуда, а именно кружащую на одном месте огромную птицу, по размерам превосходившую убитого обезьяномедведя раза эдак в три, даже если сделать скидку на перья. И на спине её было седло, в котором находилась маленькая и вроде бы человеческая с виду фигурка. И вид её заставил навалившесяя на Ганса чувство небывалого облегчения малость потесниться, давая место здоровой доле паранойи и опасения за своих детей. От коренных обитателей Бесконечной Вечной Империи, ну а кем ещё мог являться этот метатель дротиков, потерявший практически всё немецкий парикмахер не ждал ничего хорошего. Хотя бы потому, что еще в Тренировочном Лагере видел, как они смотрят на него и других землян, без тени сомнений переходя от презрения и насмешек к действиям насильственного характера, если только люди давали им повод, дающий возможность кого-нибудь ограбить, убить или поработать, не нарываясь на штрафы. Только вот теперь он находился на Земле. И защита, предоставляемая новичкам от агрессивных ублюдков на первые три месяца их адаптации к новой жизни, тут не действовала. — Спасибо! Спасибо огромное! Я очень благодарен вам и не претендую на вашу добычу!

Испустив хриплый крик, птица взмахнула крыльями и стрелой унеслась куда-то вдаль…Но не раньше, чем сидящий в седле человек скинул на землю еще какой-то предмет, шлепнувшийся в добром десятке метров от Ганса и похожий на…Привязанную к обломку доски лакированную бумагу?

— Убежище предоставит защиту, кров, пищу, доступ к обелиску, а также возможности для процветания и дальнейшего роста всем, кто готов соблюдать законы цивилизованного общества, — прочитал он, взяв в руки предмет, который определенно являлся листовкой. Распечатанной на принтере и заламинированной листовкой. Листовкой, текст в которой был написан не только на языке Бесконечной Вечной Империи, но также на английском, французском и каком-то еще языках. — Наша цель — восстановление всех достижений старого мира и создание места, в котором можно жить с комфортом и не бояться завтрашнего дня. Гарантия безопасности в наших границах — профессиональная армия, которая еще в Тренировочном Лагере выиграла свою войну. Свободно прийти и уйти может любой, кто не является маньяком, грабителем, работорговцем. Мы готовы к торговле или выдаче кредитов под умеренные проценты для нуждающихся. Найти нас можно по свету маяка ночью или блеску зеркал, расположенных днем на воздушном шаре…

Прервав чтение Ганс задрал голову к небесам, чтобы громко заорать о том, что он согласен на любую кабалу, лишь бы его сына всадник на той гигантской птице прямо сейчас доставил к доктору…Но кричать было некому. Ну, если не считать Гретты, которая уже не визжала, а тихо подвывала…Синхронно с проснувшимся Гензелем, что тоже очнулся и теперь жалобно хныкал, переодически заходясь громким, для его размеров, покашливанием. И впервые за долгое время отец семейства был рад тем звукам, которые столь шумно производит его сын. Это значило, что у него еще есть силы. Что он продержится до тех пор, пока Ганс не найдет это самое Убежище, чем бы оно не было и где бы не располагалось…Он узнает где. Вот только залезет на какое-нибудь дерево, посмотрит по сторонам и сразу выяснит, куда идти, благо заметный ориентир создатели этой листовки сделать постарались. Ну а там дойдет как-нибудь. Только убитого их спасителем обезьяномедведя обкромсает слегка, чтобы ему и детям в дороге было чем питаться.