Новый порядок (Часть II)

Глава 41

VI

Аптекарь знал не так много. Ван Блед бывал у него раза три за полтора-два года. Впервые чародей появился в его аптеке и договорился о покупке формалина в больших количествах. В этом не было ничего удивительного или необычного: пан Юлиуш был одним из немногих в Анрии, кто умел быстро и почти легально раздобыть в больших количествах дары современной медицины и химии, сомнительных клиентов у него хватало. Яскер согласился и тогда, не задавая никаких вопросов. В предпоследний раз ван Блед приходил затем, чтобы выкупить у Яскера холодильный шкаф, о котором как-то прознал, однако аптекарь не согласился ни за какие деньги, но пообещал устроить встречу с мастером. Так, по весне или в конце зимы с криомантом, которому зачем-то понадобилась холодильная камера, познакомился и Геллер. Услышав предлагаемую за непростую работу цену, торгаш артефактами рассмеялся и послал несостоявшегося заказчика всеми известными поморам и крайласовцам адресами. Больше Геллер ван Бледа не видел, несмотря на угрозы еще встретиться.

Юлиуш Яскер как ни в чем не бывало продолжил сотрудничать с Гиртом ван Бледом.

Примерно за неделю приходила записка и аванс, Яскер собирал указанное количество формалина, прибывал курьер с остатками суммы и увозил заказ. Иногда за доставку приходилось отвечать самому Яскеру. Формалин отправлялся всегда по одному и тому же адресу в Модере. Аптекарь не сильно интересовался, кому там может требоваться химикат в больших количествах, но все же как-то краем уха выяснил, что закупщиком является таксидермистская мастерская, которой владеет некто по имени Теодор Гин или Гейн. Это дало аптекарю еще меньше поводов и причин для беспокойства и угрызений совести, ведь заказчик — легальная контора, а с его заказчиками такое не очень часто бывает.

Заполучив нужный адрес, Даниэль исчезла. А пан Юлиуш Яскер остался один на остывающем от дьявольских плотских утех ложе.

VII

— Если я не найду там эту сволочь — все разнесу!

— Зачем ломать мебель? — спросил сигиец.

— Да незачем, — фыркнула Даниэль, разжав кулаки, — но мне станет легче. Злость выпущу, понимаешь?

— Нет.

Чародейка не стала даже вздыхать, чтобы не сбить дыхание. Кажется, за несколько прошедших дней она слышала от мужчины слово «нет» чаще, чем за всю свою жизнь. А ведь привыкла слышать от них слово «нет» только на риторический вопрос «Тебе хватит?» или «Мне уйти?», как правило, на коленях. А еще не привыкла почти бежать на невысоких, но каблуках и без остановки за мужиком, на которого приходится голову задирать, чтобы в глаза бесстыжие посмотреть, у которого шаг в два с половиной ее шага, который не думает сбавить скорость, несмотря на все требования. Потому что идти еще медленнее в его случае означает стоять на месте. Но Даниэль не злилась. Уже поняла, что это бесполезно и бессмысленно. Поэтому копила злобу и направляла ее всю на ван Бледа, представляя, что уже с ним встретилась и осталась наедине. От этих мыслей внутри начинала ворочаться мерзость, наскоро перекусившая похотью аптекаря.

— Неужели ты ни разу не злился? — спросила чародейка, когда сигиец соизволил остановиться и дождаться ее.

— Нет.

— Ван Блед нарушил твои планы, убил Ротерблица, а Франц был тебе не безразличен, насколько я поняла. Неужели тебя это не злит? Нисколечко?

— А должно?

Даниэль отдышалась. Даже крепкое и выносливое тело чародейки плохо относилось пешему марафону в несколько миль с неприязнью. Ноги начинали ныть, в боку колоть. Очень хотелось нормально поесть, а главное, хорошо помыться. Но в доме Геллера все удобства — тазик, с которым сперва еще повозиться придется. Что злило еще больше, но Даниэль держала себя в руках.

— Ты удивительный, — выдавила она улыбку. — Бесчувственный, непробиваемый болван, но удивительный. Из всех мужчин, что я встречала, ты — первый такой… невозмутимый.

Сигиец равнодушно окинул Даниэль взглядом. Крепкий запах ее духов вызывал в его переделанном кем-то организме примерно ноль реакций, и это чародейку не злило. Это пугало и навевало нехорошие мысли о подбирающейся старости.

— Почему Гирт ван Блед злит тебя? — спросил сигиец.

Даниэль охнула, держась за бок.

— Меня наняли избавиться от него, — проговорила она, дыша ртом, — а я не смогла, и уже пять лет попрекают этим. Вот потому и злит.

Сигиец смотрел на нее обычными серыми глазами и со своей обычной каменной физиономией, но Даниэль почувствовала себя вруньей, пойманной на дешевом вранье.

— Ну ладно, — чародейка раздраженно махнула рукой, — не смотри на меня так! Есть и личные причины. Ты много о нем знаешь?

Сигиец на несколько секунд впал в прострацию, ковыряясь в своей памяти.

— Гирт ван Блед. Магистр Вселандрийской Ложи чародеев шестого круга, руководитель Комитета исследования и развития Искусств…

— Я не о том, — прервала чародейка. — Ты знаешь, за что его выперли из Ложи?

— Достоверной информацией Артур ван Геер не располагал.

Они пошли дальше по ночной улице.

— Ван Блед любил двенадцати-пятнадцатилетних девочек, — наконец сказала Даниэль. — Нет, выперли его не за педофилию, да и что это такое, педофилия ваша? Там, откуда я родом, в двенадцать замуж выдают, а в пятнадцать уже третьего обычно рожают. Короче, ван Блед любил лютумы, которых выкупал у нечистых на руку обсерверов Ложи. Он делал их «банками» и продавал на черном рынке. Знаешь, что такое «банка»?

— «Банка» это заключенная в специальный сосуд чистая энергия арта, которую можно использовать для создания артефактов или подпитки сил чародея, — сигиец послушно зачитал откуда-то изнутри себя определение.

— Или сам чародей, но чаще чародейка, согласившаяся стать живой «банкой» для другого, — добавила Даниэль. — Живые «банки», обученные покорности и приученные охотно и в любом виде делиться своей энергией с хозяином, очень ценятся. На черном рынке расходятся, как пирожки горячие. Способов передавать силу очень много. Есть приятные, а есть способы мерзкие, когда «банку» подвешивают в пыточной и медленно сцеживают энергию с кровью по капле. Чем «банке» больнее, чем больше и дольше она мучается, тем больше энергии дает. Тем эта энергия насыщеннее и ценнее.

— Ты была его «банкой»? — спросил сигиец.

— Нет, не его. Но вообще была, и не раз, — честно призналась Даниэль, но откровенничать дальше не решилась. — Когда я заинтересовалась ван Бледом, он уже давно перестал заниматься торговлей девчонками на черных рынках. Стал могучим чародеем и начальником КИРИ и впрямь занимался исследованием и развитием Искусств. На свободных чародейках, не состоящих в Ложе. Хотя его подозревали в убийстве десятка студенток, ассистенток и выпускниц академии, проходивших при нем практику. Ван Блед изучал, сколько можно выкачать из них энергии, и разрабатывал способы надежной консервации. Он сперва соблазнял своих жертв, с недельку развлекался с ними, а потом сказка кончалась, начинался ужас. Ван Блед запирал чародеек в своей лаборатории, заковывал в обструкторы и выкачивал из них кровь, продолжая насиловать и истязать. Длилось это неделями, а то и месяцами — ван Блед заботился о драгоценных «баночках» и не давал им умереть, пока из них можно выдавить хоть кроху энергии.

Сигиец остановился, обдумав рассказ чародейки.

— То есть твоя злость на Гирта ван Бледа иррациональна и лишена оснований? — спросил он.

Даниэль от возмущения не сразу подобрала нужные слова.

— Он мучил и убивал женщин! — прошипела она. — По-твоему, этого мало?

— Но тебе лично он не причинил никакого вреда.

— А ты, — Даниэль уперлась в бока, — считаешь, что злиться надо только тогда, когда тебе лично причинят вред?

— Это следует из твоих слов: Гирт ван Блед должен злить меня потому, что нарушил мои планы.

— Ты не понял ничего! — зло фыркнула чародейка, сдувая прядь волос со лба, и проворчала: — Неужели ты всегда такой бесчувственный чурбан?

— Эмоции мешают выполнению поставленной задачи, — сказал сигиец.

В свете чего-то похожего на заблудившийся, случайно попавший на модерскую улицу фонарь блеснули его серебряные бельма.

— Пришли, — объявил сигиец, рассматривая здание, где горел в окнах свет.

VIII

Теодор Гейн споткнулся о ковер. Он всегда спотыкался об него и не раз предрекал себе, что однажды так угробится. Однако сентиментальность и привязанность к вещам не позволяли избавиться от ковра — как-никак, пролежал здесь лет сто, привезли трофеем из захваченного Сигизмундом Львом Шамсита. Семейная реликвия, а к реликвиям надо относиться снисходительно и терпеливо.

Гейн закряхтел и заворчал, спускаясь в мастерскую. Опять кто-то ломился в дверь, наверняка опять модерские пьяницы или наркоманы. Этот мусор человеческой породы около года не давал Гейну покоя — кто-то пустил слух, что здесь можно достать дешевый олт или самогон в любое время суток. Не помогали даже угрозы сделать чучело из самого назойливого торчка и выставить на крыльце остальным в назидание. Модерские воспринимали это как шутку. Конечно же, это была шутка, ведь Гейну не нужно было лишнее внимание.

Поэтому приходилось гонять всех этих вечно страждущих. Для подобных целей за дверью хранился специальный железный прут. Сейчас, правда, Гейна почти не беспокоили, и стук в дверь посреди ночи воспринимался им отголосками былого, которые немного скрашивали однообразную рутину. Все равно Гейн предпочитал работать по ночам, что породило множество слухов. Нелепых и лживых, конечно, ведь лишнее внимание ему было ни к чему.

Гейн подошел к двери, стук в которую не прекращался, а истерика колокольчика уже выводила из себя. Он взял прут, повесил лампу, открыл дверное окошечко.

— Ну кого там черти несут⁈ — сварливо рявкнул Гейн в темноту.

— Пожалуйста, впустите! — в ответ донесся испуганный голос. Женский. — Откройте, прошу! Они… за мной…

Гейн захлопнул окошко, проверил надежность дверных замков и отступил в коридор, покрепче сжимая прут. В дверь снова заколотились, колокольчик продолжил свою истерику под аккомпанемент отчаянного женского плача и воя. Но Гейна такими дешевыми фокусами не пронять. В Модере это было обычным делом: надавить на жалость, чтобы доверчивый придурок открыл дверь, в которую тут же вломится пара крепких насильников-грабителей, якобы преследующих несчастную девушку. Гейн не знал, на кого еще работал такой развод. Никто в здравом уме по Модеру с наступлением темноты ходить не будет, если только это не компашка пьяных животных. А если такая дура и сыщется — туда ей и дорога.

Гейн постоял еще с минуту. Хоть дверь и была надежной, крепкой, ее только из пушки выбить, но недоверчивость все-таки брала верх. Женщина поскреблась еще немного и затихла. То ли поняла, что уловка не сработала, то ли убежала. В обоих случаях ее судьба Гейна не сильно волновала. Он поставил прут на законное место, снял лампу и побрел обратно в свою комнату, по пути уже ритуально споткнувшись о ковер.

Войдя в комнату, Гейн поставил лампу на верстак и уже всеми мыслями вернулся к изготовке основы для нового чучела, как вдруг замер. Он заметил краем глаза что-то подозрительное, что-то, чего не должно быть в комнате, но мозг почему-то отказался это зафиксировать. Даже отметить. И только ветер, движение прохладного воздуха в пропахшем формалином, кожами, жиром, маслами и кровью доме заставило Гейна повернуться. Окно. Окно не было раскрыто так широко.

В комнате стоял высокий человек в тяжелом кожаном плаще и треугольной шляпе. Он стоял и смотрел на Гейна неподвижными глазами. Вернее, двумя пустыми бельмами, в которых отражался свет лампы.

Гейн вскрикнул и выбежал из комнаты с поразительной для себя прытью. Он помчался вниз, в мастерскую, к единственной двери на улицу. И, конечно же, споткнулся о шамситский ковер, пролежавший здесь около ста лет.

Это было последнее, что сделал Теодор Гейн в своей жизни.

IX

— Ну что ты надел… — пробормотала Даниэль, склонившись над трупом Гейна. Таксидермист лежал ниц на ковре с неестественно завернутой шеей.

— Ничего, — сказал сигиец.

— Именно! Почему ты его не остановил?

Сигиец не ответил. Нелюбезно и бесцеремонно подвинул чародейку, присел рядом с телом и рывком перевернул его на спину. Голова Гейна безвольно покаталась из стороны в сторону, как шар на нитке.

— Если ты не некромант, то ничего уже из него не вытянешь, — буркнула Даниэль, скрестив руки на груди.

Сигиец ровно зафиксировал правой ладонью голову Гейна, обхватил большим пальцем и мизинцем его щеки, положил средний на лоб, указательный и безымянный на глаза.

— Что ты делаешь? — насторожилась чародейка.

Сигиец отнял ладонь от мертвого лица Гейна и поднимал ее до тех пор, пока не поднял выше своей головы. Затем сделал кистью и всей рукой такое движение, словно что-то наматывал на запястье. Даниэль невольно отступила, не совсем понимая, стоит ли доверять второму зрению. Она видела, как меркнет и растворяется в полумраке аура умершего Теодора Гейна, однако сигиец собирал светящееся призрачное облако из пустого воздуха и наматывал себе на кулак. Выглядело это настолько же потрясающе, насколько жутко, противоестественно. Он буквально вытаскивал душу Гейна с того света.

Сигиец поднес трясущийся от натуги кулак к лицу и медленно раскрыл. Призрачное облако зависло, приняло сюрреалистичную, гротескную форму, навевающую ассоциации с небезызвестной кричащей картиной одного художника-экспрессиониста. А после втянулось двумя струйками в пустоту сигийца через его глаза.

Тут и началось такое, от чего у Даниэль скрутило низ живота, а душа чуть не ушла в пятки.

Сигиец захрипел. На несколько мгновений в полумраке проступила аура, принявшая форму его массивного тела. Он тяжело припал на руку, утробно зарычал. От этого рычания у Даниэль волосы на затылке зашевелились, неприятный холод сбежал вниз по хребту. Было в этом что-то потустороннее, демоническое. Чародейка не знала, что делать, но хотелось одного: трусливо сбежать, чтобы не видеть и не слышать ничего.

Аура исчезла, растворилась, как ее и не было. Сигийца выгнуло, перекосило всего, плечи передернуло, руки скрючило так, что захрустели суставы…

Даниэль не поняла, сколько длился припадок, ломающий сигийца. Он закончился как-то незаметно. Чародейка осознала это лишь тогда, когда стихло сиплое, тяжелое дыхание. Непривычная тишина и неподвижность только что дергавшегося сигийца показалась ей чересчур подозрительной. Даниэль осторожно приблизилась, боясь лишний раз вздохнуть, коснулась затылка склоненной к груди головы сигийца. Он вдруг вскинулся, расправил плечи, распрямился, глубоко вздыхая.

— Еще раз так меня напугаешь — я тебя убью! — погрозила чародейка, держась за сердце.

— Если сможешь, — хрипло сказал сигиец.

— Что это было⁈ — крикнула она.

— Сули Теодора Гейна.

Даниэль ошалело глянула на неподвижно сидящего сигийца и непроизвольно отступила, борясь с суеверным страхом.

— Хочешь сказать, ты забрал его… душу? — выдохнула она.

— Можешь это так назвать.

Чародейка перевела взгляд на мертвое тело, которое нисколько не изменилось. Возьми себя в руки, приказала она себе. Подумаешь, и не такое ты видала. Не будь впечатлительной дурочкой!

— Он был уже мертв… — проговорила она.

— Сули исчезает постепенно, — сказал сигиец, продолжая неподвижно сидеть. — Первыми теряются более ранние воспоминания. Я забрал то, что успел, — приблизительно от трети до четверти памяти Теодора Гейна.

— Ага, — кашлянула Даниэль. — И сколько это?

— Это все его воспоминания с тысяча шестьсот двадцать второго года по сегодняшнюю ночь.

— Ну, — нервно усмехнулась чародейка, — думаю, нам этого хватит. Там есть что-нибудь интересное? Желательно о нашем потерявшемся приятеле? О ван Бледе, я имею в виду, — на всякий случай уточнила Даниэль.

Сигиец прикрыл глаза, пару минут сидел молча. Чародейка в ожидании закусила губу и накрутила на палец золотую цепочку.

— Да, — сказал он. — Ему известно, где может находиться Гирт ван Блед. Или где знают о его местонахождении. Гирт ван Блед содержит клуб.

— Клуб? — нахмурилась Даниэль. — Какой клуб?

— Знакомств, развлечений и удовлетворения любых сексуальных потребностей.

— А-а-а, — чародейка потерла шею цепочкой, — я поняла. Пару раз даже бывала в таких заведениях… Исключительно по долгу службы, конечно, — с наигранной неловкостью добавила она. — А ты… этот Гейн знает, где находится этот клуб?

Сигиец снова ненадолго ушел в себя, прежде чем ответил:

— На улице Екатерины, известной как «Ангельская Тропа». Он там бывал несколько раз.

— Клиентом?

— Да. Его интересовали…

— Этого я знать не хочу, — оборвала его Даниэль. — Мне все равно, кто и в каком виде его интересовал. Вот только откуда у Гейна такие знакомые, как ван Блед? И зачем ван Блед закупает для него формалин?

Сигиец поднял на чародейку глаза. Обычные, а не пустые бельма.

— Ты точно хочешь об этом знать? — спросил он.

— Хочу, — подтвердила она, уже догадываясь.

Сигиец тяжело поднялся и пошел, едва заметно покачиваясь. Даниэль в очередной раз удивилась такой выносливости, которая шокировала и пугала еще на Лодочной улице, но двинулась следом и удивилась еще больше, очень быстро заметив, что сигиец ориентируется в чужом доме без каких-либо проблем. Как будто прожил тут много лет и отбил мизинец на ноге о каждый угол. Пропав на пару минут, он вернулся со связкой ключей, привел Даниэль к двери, которую отпер, безошибочно отыскав нужный ключ.

Дверь вела в подвал. Еще на лестнице в носу Даниэль начало неприятно свербеть и чесаться от сильного химического запаха спирта и формалина. И в отличие от большинства подвалов, где чародейке довелось побывать, из этого тянуло сухостью.

Спустившись в подвал, чародейка провела там буквально пару секунд, прежде чем выскочила, едва сдерживаясь, чтобы ее не вырвало.

В подвале было много полок. На полках было много банок. В банках было много заспиртованных голов. Женских. Разных возрастов, но преимущественно девушек и девочек-подростков. Помимо голов в банках хранились и иные части женских тел и некоторые женские органы.

Даниэль могла, но не стала спрашивать. Сигиец мог, не стал отвечать, зачем Гирту ван Бледу в конце зимы или в начале весны потребовался холодильный шкаф, достаточно большой, чтобы вместить хоть человеческое тело. А еще он не стал продолжать экскурсию по дому Теодора Гейна и не показал Даниэль, где хозяин хранил коллекцию масок из кожи с женских лиц.

X

— Ты удивительный, — сказала Даниэль и продолжила, не повернув головы: — Не смотри на меня так. Это не комплимент, а констатация факта: ты меня удивляешь. Хотя теперь я точно верю, что ты тот, за кого себя выдаешь. Но если честно, еще раз увидеть это мне не хочется.

Она потянула носом рассветный воздух Ангельской Тропы, пропитанный запахом табака, грязи, дешевых спиртов, кислой вонью забитых стоков, застоявшейся мочи и ее собственных духов. После подвала Гейна эта отвратительная смесь казалась свежайшей и вкуснейшей из всех, что доводилось нюхать. Об увиденном там Даниэль старалась больше не вспоминать, хотя и очень захотелось разнести и спалить весь дом отвратительного некрофила-насильника вместе со всеми чудовищными экспонатами. Но она сдержалась. Сигиец сказал, что это будет неразумно, и чародейка согласилась. Гейн свернул себе шею, споткнувшись о ковер. Все выглядело обычным несчастным случаем. Несчастным случаем оно в общем-то и было.

Даниэль кисло, устало усмехнулась краешком губ.

— Скажи-ка, тебя… вот так каждый раз, когда ты… ну, делаешь это? — нерешительно спросила она.

Сигиец повернул к ней голову.

— Ну… высасываешь души, — пояснила чародейка.

— Нет, — сказал сигиец. — Слишком много сули за слишком короткий отрезок времени. Требуется очистка памяти, но без биртви это сделать невозможно.

— То есть…

— Со временем некоторые данные будут удалены сами собой, но значительная часть сули останется.

— Хм, — Даниэль потерла чешущиеся от усталости глаза и культурно зевнула. — А что ты чувствуешь, когда… ну?..

— Ничего.

— Совсем?

Сигиец призадумался, не сбавляя шага.

— Переживаю все, что сохранила сули, — сказал он.

— В смысле «все»? — встрепенулась Даниэль. — Все-все все?

— Да.

— И… каково это?

— Не знаю.

— Ты же это переживаешь.

— Не знаю, как объяснить.

— А ты сравни, — предложила чародейка.

Сигиец резко встал. Даниэль вздохнула. За неполные сутки плотного общения с ним — хоть большей частью и одностороннего — чародейка никак не могла привыкнуть, что простейшие и банальнейшие вещи, не требующие объяснения обычным людям, ставят сигийца в ступор. Даниэль находила такое поведение даже в чем-то милым… первый десяток раз. На третьем десятке быть учительницей жизни для психопата с развитием малого ребенка ей уже надоедало.

— Ну вот смотри, — Даниэль принялась объяснять. — Это похоже на… — она задумалась, подбирая слово. — На удар. Вспомни или представь ощущения, когда тебя бьют. Если они сходятся, значит, похоже. Ну?

Сигиец снова призадумался. В одном ему было не отказать: схватывал на лету и учился быстро.

— Нет, не на удар, — сказал он. — Это похоже… Если оказаться в очень людном и шумном месте. И чтобы все говорили, шептали и кричали в один момент. Это как стоять, идти, бежать, сидеть, лежать, плыть одновременно. Думать обо всем сразу. Делать все, что делает человек за жизнь, но за несколько секунд.

— Господи, — неуютно поежилась Даниэль. — Так ведь и свихнуться недолго.

— Поэтому требуется постоянные сосредоточенность и контроль, чтобы подавлять получаемые сули, — сказал сигиец. — Если ослабить контроль, сули начнут конфликтовать и сливаться друг с другом.

Чародейка глянула на него краем глаза.

— Так вот почему ты такой бесчувственный чурбан, — хмыкнула она.

— В том числе, — невозмутимо и серьезно подтвердил он.

Сигиец вел ее по Ангельской Тропе. Об этой улице чародейка что-то слышала, но все оказалось не так уж плохо. Не хуже аналогичных районов в Сен-Пьере, где она когда-то жила. Возможно, потому, что наступало утро, когда самая буйная часть местного контингента уже разошлась после ночных гуляний. И тем не менее Даниэль удостоилась привычных свиста вслед и оценки выступающих частей ее тела, а также стандартных предложений выпить, съездить на оценку коллекции чьих-то венерических заболеваний, по-быстрому трахнуться за ближайшим углом или хотя бы показать сиськи. Впрочем, чародейка получала и встречные предложения: кому-то хотелось поработать языком у нее между ног, а кто-то горел желанием укусить ее за попку. Нашелся даже некто — особо сильно пьяный и романтичный — и предложил выйти за него замуж. А некто, тоже особо сильно пьяный, но лишенный малейшей романтики, пытался склонить Даниэль к совместному времяпрепровождению силой. Спустив в него слабый, но болезненный разряд молнии, чародейка, как по волшебству перестала быть объектом половых интересов. А одна компания оказалась достаточно дружелюбной и даже подсказала, где находится названный сигийцем адрес.

— Неужто это здесь? — произнесла Даниэль, остановившись возле кирпичного забора. — Или те милые ребята напутали?

— Не напутали, — сказал сигиец, разглядывая забор. — Но здесь никого нет.

— Что? — опешила Даниэль. — Ты уверен?

Сигиец повернул к ней голову со сверкающими серебром бельмами.

— Почему люди постоянно задают этот вопрос? — спросил он. — Это очень странная реакция на очевидную ситуацию и обстоятельства.

— Прости, пожалуйста, — подбоченилась чародейка. — Не все видят сквозь стены. Иногда, знаешь ли, в упор смотришь — и своим глазам не веришь. Поэтому ты точно уверен?

— Да, точно.

— Совсем-совсем?

Сигиец снова уставился сквозь забор.

— Вижу крыс, — сказал он. — И птиц.

Даниэль поджала губы. В груди заклокотала злость и обида за столько потраченных часов на дорогу пешком из Модера до Ангельской Тропы. И все для того, чтобы поглазеть на обшарпанный забор, за которым пусто. Чародейка оценила высоту неровной кирпичной кладки, возвышающиеся над ней железные, с разводами и подтеками ржавчины ворота.

— Я могла бы перелететь и глянуть, что там, — сказала она. — Вот только там наверняка все заперто, а замки вскрывать я не умею. Да и вряд ли меня хватит на то, чтобы вернуться — наша романтическая прогулка совсем меня вымотала. Я не железная, в отличие от тебя, — наигранно пожаловалась чародейка, — а хрупкая девушка и очень нежное существо… Так, — она вдруг повернулась к сигийцу. — Ты знал! — обвиняюще наставила палец она. — Ты знал, что здесь никого не будет?

— Да. Клуб открывается, когда набирается достаточное количество клиентов. За день до этого здесь собирается персонал, в день открытия утром привозят женщин для развлечений. Клиенты приезжают с вечера до глубокой ночи.

От равнодушия и спокойствия его голоса Даниэль затрясло.

— Ты все знал, и мы все равно сюда потащились? Зачем?

— Убедиться лично.

— Убе… — запнулась Даниэль, всплеснув руками. — Ты издеваешься? Я себе ноги по задницу стоптала! Не мог сразу сказать, чтобы время зря не тратить?

— Ты не доверяешь моим словам, — сказал сигиец. — В упор смотришь — и, очевидно, своим глазам не веришь тоже. Сколько раз ты бы спросила «Ты уверен?», после чего предложила бы прийти сюда, чтобы убедиться лично?

У Даниэль перехватило дыхание от злости. Она иногда подумывала, что сигиец тайком читает мысли, в чем преступно отказывается сознаваться.

— Молчи, — тяжело дыша, сквозь зубы проговорила Даниэль. — Просто молчи, пожалуйста. Еще одно слово — клянусь, я не знаю, что с тобой сделаю!

— Вероятнее всего, предпримешь попытку ударить, чтобы дать выход эмоциям. Злости, в первую очередь.

— Я не спрашивала тебя, что я сделаю!

— Тебя сложно понять и точно определить, когда ты задаешь вопрос, а когда произносишь безынформативный набор слов.

Даниэль глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Это все от усталости — вся эта вспыльчивость, раздражительность, несдержанность. Она с утра на ногах, исходила добрых пол-Анрии на своих двоих, вымоталась, как собака. Это все усталость, а не… И вовсе не хочется шваркнуть молнией по нахальной, вечно равнодушной физиономии. Это вообще не ее мысли, а сучки, запустившей когти в низ живота. Сучки, осмелевшей после перекуса сладкой похотью и захотевшей еще чего-нибудь вкусненького.

Даже не думай, манда паршивая, предупредила Даниэль. Иначе я сделаю с собой такое, что ты месяц еще не вылезешь!

Мерзость обиженно хныкнула, втянула когти и забилась в угол.

— Ну что ж, — цокнула языком Даниэль с мстительной улыбочкой. — Раз ты так любишь ходить, мы пойдем с этой ангельской улочки до Бездны пешком. Вот только ты понесешь меня на руках!