Новый порядок (Часть II)

Глава 52

VII

Человек отхлебнул кофе, перевернул газетную страницу. Редакция «Анрийского вестника» очень гордилась эксклюзивным интервью и уделила ему не только первую полосу, но и вторую и даже кусочек третьей. Однако столь значимая статья оказалась на удивление слабой. Наверно, оттого, что атташе при Люмском дворце был крайне скуп и на сведения, и на подробности, поэтому журналисту пришлось подключить весь свой писательский талант и раздуть пару абзацев до целого газетного листа. И журналист разошелся, описывая все богатство нарядов присутствовавших на приеме гостей, будто это столичный салон известной фрейлины из какого-то романа. Человек отметил, что определенные литературные способности у автора главной статьи недели все-таки есть, однако после пары предложений он стал пропускать старания непризнанного гения. И лишь на второй странице нашел интересное замечание:

'Наша Анрия в тот вечер и ночь была поразительно тиха и безмятежна. По сведениям, полученным нашей редакцией от участкового надзирателя Ш., в его околоток утром следующего дня обратились следующие лица: фрау М. с заявлением о краже восьми крон, хэрр У. с жалобой на соседа, чья собака мешала ему уснуть, супруги Х. жаловались на слишком громкое распутство в многоквартирном доме на улице Св. А., хэрр Шм. заявил на хэрра Б. за клевету и ложное обвинение в мужеложестве, а хэрр Б. заявил на хэрра Шм. за угрозу распутных действий с деликатной частью тела оного хэрра Б. Кроме этого патрульные участкового надзирателя Ш. задержали и поместили под стражу полдюжины пьяниц, не пожелавших прекратить веселье и обронивших в сторону кабирских послов непечатные слова, а также хэрра Г. за избиение супруги. Однако уже утром фрау Г. пришла в участок и слезно просила выпустить супруга, аргументируя тем, что то было не избиение, а она сама неудачно попала под руку.

Просто удивительно, с каким пониманием наша бурная и вспыльчивая Анрия отнеслась к просьбе Шталендхэрра генерал-губернатора проявить к дорогим кабирским друзьям уважение, радушие и показать наш славный город на Мезанге с наилучшей стороны!'

VIII

— Да ну еб твою мать, булдыга, драть тебя кверху сракой! Неужто так было сложно просто посидеть и дождаться меня? Как, блядь, почему он, сука, сдох, а?

Эндерн нравился Бруно, но было у него одно паршивое качество: оборотень любил долго брюзжать, если что не по нему. Вернувшись на склад и обнаружив связанного покойника, Эндерн принялся орать. Бруно, сам того не ожидая, как-то научился противостоять этим вспышкам, просто игнорируя их. Это жутко бесило полиморфа, отчего он орал еще громче, но тем все и ограничивалось. После первой вспышки ярости он угасал, но не так чтоб надолго, и в скором времени принимался брюзжать, как бы сам с собой, но так, чтобы было понятно, чье внимание Эндерн привлекает.

Бруно терпел почти всю дорогу из порта, где на одном из складов и осталось послужившее причиной раздора мертвое тело. Однако на Широкой улице терпение все-таки кончилось.

— А я, что ли, его по башке бил? — буркнул он. — Я тя предупреждал: не бей по башке — сраться будет, вот и обосрался прям насмерть, насовсем.

— Поговори мне еще! — огрызнулся Эндерн.

— А хули спрашивал всю дорогу? — пожал плечами Бруно.

— Борзый ты какой-то стал, — сплюнул полиморф.

— Да с вами станешь…

— Сыроед, сука, опять недовольный будет, — тоскливо, с кислой небритой рожей протянул Эндерн. — Ему ж свидетель, сука, был нужен.

— А он бывает довольный? — удивился Маэстро.

— Ага, когда спит.

— А ты?

— Че?

— Ниче, — сказал Бруно, уставившись в звездное небо. — Ночка, говорю, спокойная какая-то. И улицы пустые, — посмотрел он под ноги. — Давно такого не помню, ну, чтоб кто-нибудь кого-нибудь не резал, кошельки не тряс. Прям тишина да благодать…

Бруно не отличался особой набожностью и за всю жизнь если и молился, то всего пару раз сильно пьяным. Но не раз задумывался, что где-то там — в абстрактном «там», не имеющем географической и пространственной привязки, возможно, за соседним столом кабака, возможно, в толпе прохожих, а возможно, вообще на закорках — есть Кто-то. Кто-то, кто внимательно следит за каждым шагом и слушает каждое слово. И когда ты убежден, что все идет или будет хорошо, Кто-то делает западло. Просто потому что может. Потому что ему нравится смотреть, как людишки пытаются оправдать западло божьим замыслом и углядеть в нем тайный смысл, успокоить себя, что это испытания, преодоление которых или смирение обязательно приведут тебя к вечной счастливой загробной жизни или еще чему. А на самом деле ничего такого нет, и Кто-то просто очень любит хихикать с неловкого копошения человечества, с какой-то радости возомнившего, что у него есть смысл и цель существования.

Это были мысли, наиболее близкие к тому, что называют «понимание Бога», если бы Бруно кто-нибудь о них спросил. Обычно такие разговоры ведутся в сильном подпитии, и наутро о них уже никто не вспомнит.

А Бруно в очередной раз вспомнил, когда подходил с Эндерном к концу Широкой улицы. За ней начиналась Мраморная и Дальний проспект, но тут, где Бруно вдруг вспомнил о Ком-то, был поворот на Белую, куда Маэстро советовал не сворачивать ни одному приезжему, которые когда-то спрашивали у него дорогу.

— Черноротый, сука… — злобно прошипел Эндерн.

С Белой улицы на Широкую выходили пятеро. Бруно хватило одного взгляда, чтобы понять: Кто-то уже решил похихикать. Маэстро присмотрелся к ним в свете фонарей повнимательнее, и ему показалось, что где-то когда-то видел двоих из группы — лысого верзилу и коротышку в клетчатых штанах и в котелке, но не успел вспомнить, где, прибавил шаг за ускорившимся Эндерном.

Они успешно миновали развилку, разминувшись с агрессивной компанией. Через несколько шагов, совсем близко к повороту на Мраморную, Бруно начало казаться, что все может и обойтись, а затем он обернулся и еще прибавил шаг, но это вряд ли сильно помогло бы: компания шла быстрее, впереди трое, двое чуть поодаль. Бруно взялся за пистолет за пазухой.

— Не смей бежать, булдыга, — уголком губ приказал Эндерн. — Выебут и разденут.

Он едва заметно сделал характерное для себя движение ладонью, проверяя готовность пружины выкидного меча. Бруно крепко сжал рукоять пистолета. Эндерн ухмыльнулся и хищными птичьими глазами дал понять, что не стоит делать глупостей.

Маэстро облизнул губы, большим усилием воли запрещая себе поворачивать одеревеневшую шею. Ему это и не нужно было. Он как будто увидел со стороны и себя, и преследователей, достающих ножи и пистолеты.

И вдруг Эндерн сильно толкнул его в бок, втискивая в узкий проулок за углом кончившегося дома. Бруно сообразил с запозданием, когда уже ввалился в проем и исчез с тротуара, упал, клацнув зубами, едва не откусив язык. А Эндерн… Эндерн просто исчез. Растворился в ночной темноте, разбавленной светом фонарей.

Преследователи замешкались и не сразу сообразили, куда он делся. А когда сообразили, большой филин уже сделал над улицей круг и спикировал на одного из них, на самого крайнего. Футах в пяти над головой птица растянулась в человеческую фигуру. Оборотень обрушился каблуками туфель прямо в лицо типа и снова превратился в филина. Махнул крыльями, зависнув в воздухе, метнулся ко второму и хватил его когтями по щекам, пока тот не закрылся и не отшатнулся.

Эндерн приземлился мягко, почти бесшумно касаясь земли туфлями, и наскочил на второго, все еще не успевшего опомниться. Схватил за плечи и сильно ударил коленом под дых, вышибая из него дух. Все еще держась за него, Эндерн почти не целясь достал пяткой в ухо вставшего на карачки первого и добавил второму локтем по челюсти, а затем отскочил, уворачиваясь от ножа или чего-то острого в руке третьего. Второго согнуло от боли. Эндерн подскочил к нему сбоку и парой движений из стороны в сторону проверил нервы оставшегося противника, но сам не стал терять времени. Оперся о широкую спину и перемахнул через второго, носком туфли выбивая армейский штык из руки третьего. Тот отшатнулся, потеряв оружие, услышал щелчок тугой пружины. Напоследок он увидел футовое лезвие, торчащее из рукава оборотня. Оно и рассекло третьему лицо наискось от подбородка до виска.

Эндерн резко обернулся, поднырнул под размашистый удар второго и сам почти без замаха вогнал ему лезвие меча в печень, провернул и резко выдернул.

Первый стоял на коленях и целился дрожащей рукой из уродливо и опасно выглядящего, дымящего затравочным порохом самопала. Эндерн закрылся полуживым телом. Грянул выстрел. Второй из бандитов только хрипнул, когда пуля попала ему в спину. Оборотень оттолкнул тяжелеющую тушу и за два шага оказался возле стрелка, выбил у него самопал, схватил за сальные волосы и вогнал меч в основание шеи.

В своих ударах Эндерн не сомневался, поэтому уже бежал зигзагами к двум последним — к верзиле и целящемуся из-за него коротышке. В отличие от предшественника, пистолет у этого был настоящим.

Верзила не удержался и, когда Эндерн был в паре шагов, бросился на него, намереваясь смять. Оборотень рванулся к стене, пробежал прямо по ней и сильно оттолкнулся, напрыгивая на оставшегося без защиты коротышку. Повалил, придавил к земле и коротко ударил острием.

Коротышке очень повезло вовремя сильно изогнуть шею вместе с головой, оправдывая внешнее сходство с мартышкой, и избежать укола в глаз. Эндерн спрыгнул с него, перекатился и вскочил на ноги.

— Давай! — прохрипел он.

Гигант злобно оскалился, шагнул навстречу.

— Лысый, стоять! — окликнул с земли коротышка. Верзила послушался с покорностью выдрессированного ротвейлера. — Мужик, я все понял, понял хорошо! Хуй с ним, с Гансом, сами виноваты!

Эндерн стоял почти неподвижно, держа выпущенный меч наготове.

— Нас три дня на районе режут, — продолжил коротышка. — Модерские, сыроеды, хакиры — все! Ловят по одному-двум — и привет родителям. Мы в норе отсиделись, думали, нынче слепетнуть по-тихому, а этому мудаку присралось, что вы — модерские. Ну и вот… — он облизнул губы. — Я их, блядей таких, предупреждал — не послушали.

Эндерн обвел обоих желтыми глазами.

— Слышь, я не в претензии, — давил на жалость коротышка. — Они начали! Сам знаешь: как началось — хер остановишь. Тут или стреляй — или лягай. Давай разойдемся, как ничего не было, а?

Оборотень еще раз обвел обоих взглядом. Медленно и осторожно шагнул в сторону, сошел с тротуара, освобождая дорогу. Молча кивнул, указывая направление.

— Спасибо, мужик! — просиял коротышка и подобрал слетевший с косматой башки котелок. — Дай те бог здоровья!

Лысый верзила нагнулся и поставил его на ноги за шкирку. Коротышка сморщился, хромая на обе ноги, взялся за копчик. Верзила подхватил его снова, закинул себе на плечо и зашагал прочь.

— Лысый, бля, ты че творишь⁈ — взвизгнул коротышка, болтая ногами, но быстро сдался.

На прощанье он махнул котелком, водрузил себе на голову и тоскливо подпер ее рукой.

Эндерн проводил их глазами и стоял на дороге, пока оба не исчезли в ночной темноте. Только после этого дернул кистью, втягивая меч в ножны.

Бруно стоял, держась за угол, потирал бок и злобно поглядывал на приближавшегося Эндерна, который не преминул пнуть трупы. Даже задержался, явно раздумывая, что неплохо бы проверить их карманы, но плюнул и пошел дальше.

— Съебываем, пока кому еще, сука, чего не присралось, — скомандовал оборотень, не дав Бруно раскрыть рта.

Маэстро выразительно вздохнул и, слегка прихрамывая, пробрел за ним.

IX

— Прошу, садитесь.

— Благодарствую. Не на каждом, знаете ли, допросе такие учтивые следователи. Не напомните, как ваша фамилия?

— Моя фамилия — Гайстшписен. И вы не на допросе. Расценивайте нашу встречу как доверительную беседу.

— С явкой в приказном порядке?

— Беседу с нюансами и особенностями.

— Доверительность между нами тоже будет в приказном порядке, как оно и положено у тайной полиции? Или сразу возьметесь за дубинку?

— Эдлерхэрр…

— Нобельхэрр! Я знаю, у людей вашего сорта не принято, но все же попрошу соблюдать приличия, чины и звания.

— Виноват. Нобельхэрр, разумеется. Поймите, нобельхэрр, вас никто ни в чем не обвиняет. У меня к вам всего лишь несколько вопросов. Ответьте на них — и мы разойдемся. Возможно, даже никогда не вспомним друг о друге.

— Какие заманчивые перспективы! Ну что ж, задавайте ваши вопросы… как вас там, еще раз?

— Вы присутствовали на приеме в честь его высочества Мекмед-Яфара Мекметдина?

— Кого? А, в честь кабирского принца?

— Шаха.

— А какая разница? Не важно, впрочем. Да, присутствовал. Имел такое счастье, к несчастью.

— Не поделитесь впечатлениями?

— С каких пор следователей интересует светская хроника?

— Следователей интересует многое, нобельхэрр. Особенно из первых уст.

— Да какие там впечатления! Обычный скучный светский вечер. Разве вам не доводилось бывать на приемах?

— К несчастью или счастью, не доводилось.

— В вашем случае, разумеется, к счастью. Я не знаю, что вам рассказать. Сначала был обычный скучный бал. Хотя одна из гостий, кажется, графиня, из Тьердемонда, из старой знати, была хороша. Мне даже почти удалось заполучить ее на танец, но меня опередил мейнский посол…

— А помимо графинь из Тьердемонда?

— Помимо графинь была встреча с самим принцем. Произносили обычные скучные торжественные речи. Шталендхэрр выступил коротко. Как и положено, много красивых слов и мало смысла. Много лести, мало искренности. Много обещаний и ни одного исполнимого. В этом Шталендхэрр Крихерай — настоящий мастер, оттого и держится на своей должности уже пятый год.

— Вы поразительно искренни, нобельхэрр.

— У нас же доверительная беседа. После слово взял министр Бейтешен. Говорил значительно дольше и еще краше. Всего не упомню, мне больше всего понравился его пассаж про — как он ловко выразился — «сто лет недоразумений и недопонимания». Это он так про сто с лишним лет оккупации Шамсита и семь кровавых войн. «Недоразумения», н-да! А триста лет войн до этого, наверно, мелкие ссоры из-за пустяков, а не попытки Этелы освободиться от иноземных захватчиков. И ведь Мекмед-Яфар проглотил это да с улыбкой!

— Дальше.

— Дальше выступал кабирский принц. Поразительно хорошо говорил по-менншински, я даже акцента но не расслышал, но сама его речь… Я до сих пор гадаю: его высочество поиздевался над нами или рассыпался в комплиментах? Однако главная его мысль все же была в том, что султан надеется на длительную и плодотворную дружбу между нашими государствами. Как будто два тирана смогут долго ужиться вместе! А если и уживутся, то только потому, что задумают вместе покуситься на чьи-нибудь свободы и независимость, дабы удовлетворить собственные деспотические амбиции!

— Это все?

— В общем, да. Всем разнесли шампанского, мы подняли тосты — и разошлись. Принц с министром и Шлендхэрром генерал-губернатором — на закрытую встречу, гости… кто — на ужин в Малый зал, а кто — по домам. Больше ничего примечательного.

— Разве? А в прессе пишут другое.

— Я не удивлен. Наша пресса — самая честная в мире! Вы, небось, об «Анрийском вестнике»? Это самый надежный источник информации, безусловно. Если под надежностью вы подразумеваете обслуживание интересов наших правящих кругов.

— Значит, «Анрийскому вестнику» не стоит доверять?

— Хм… У нас ведь доверительная беседа, хэрр следователь?

— Именно так, нобельхэрр.

— В таком случае я имею доложить, что «Анрийский вестник» врет, как сивый мерин!

— Неужели?

— Позвольте, я расскажу, что случилось на самом деле…

X

Даниэль встречала мало мужчин, способных заставить ее отвести глаза. Она сама не понимала, отчего и почему, это просто происходило. Шах Мекмед-Яфар Мекметдин был одним из таких мужчин. Шествуя по бальному залу в сопровождении приближенных, министра Освальда Бейтешена и самого Шталендхэрра генерал-губернатора Альбрехта фон Крихерай, шах нашел чародейку в толпе гостей, на секунду встретился с ней взглядом, который та не выдержала. У Даниэль даже щеки зарделись.

Шах был молод, немногим старше Гаспара или Эндерна. У него было породистое, белое лицо и карие глаза с чуть насмешливым, хитрым взглядом. Мекмед-Яфар был высок, обладал благородной, прямо-таки царской, и по-офицерски прямой осанкой. Носил кабирский, как определил какой-то знаток рядом, мундир полковника гвардии мукарибов с пурпурной перевязью кабирского посла и парой орденов за какие-то заслуги перед отечеством и братом. На вкус Даниэль кабирская военная форма почти ничем не отличалась от ландрийской, да и если честно, чародейку больше занимало, что под ней.

Освальд Бейтешен заинтересовал чародейку мало. Министру иностранных дел Империи было за пятьдесят, и он относился к числу тех мужчин, которые если и растут, то только вширь. Генерал-губернатор оказался еще менее интересным — обычный мелкий чинуша-казнокрад с эталонно-карикатурной, с революционных плакатов внешностью мелкого чинуши-казнокрада, хоть и какой-то там герцог и чуть ли не лучший друг князя Леопольда. Что у Шталендхэрра под мундиром Даниэль не интересовало вообще. Да и если судить по внушительному могильному кургану, из-за которого орденская лента висела на Крихерае почти в обтяжку, от того павшего героя не добьется ничего вразумительного даже самый опытный некромант.

Кажется, ты не о том думаешь, упрекнул Гаспар.

Даниэль хмыкнула, осторожно потирая кончик носа.

Ты тоже, отозвалась она. Если мы ошибемся, то развяжем войну. Ты учел это?

А если не ошибемся — все равно развяжем войну, подумал Гаспар с неожиданной для себя легкостью и беспечностью. Так что выбор у нас невелик.

Нашел хоть что-нибудь?

Ничего, ответил менталист. Я прослушал всех в зале — никого. Ни одной неосторожной мысли. Ни одного подозрительного намерения. Я начинаю думать…

Я знаю, оборвала его Даниэль. Давай еще раз.

Гаспар глубоко вздохнул, собираясь с силами. Он проделывал одно и то же уже больше часа с неизменным результатом. Продолжал односложно и однообразно отвечать стоявший рядом сигиец. В какой-то момент Гаспар поддался малодушию и решил, что все это сплошная афера, пустышка, которая должна отвлечь от чего-то более важного; что все потраченное время и усилия привели ни к чему.

Однако, когда в зал вошла процессия, усилилось сложно передаваемое и объяснимое напряжение. Возникло предчувствие чего-то неизбежного. Гаспар не был фаталистом и яростно отрицал фатум. Наверно, это была интуиция. Женская. Все-таки сейчас у него была одна с Даниэль голова на двоих. Но он проверил весь зал еще раз, пока генерал-губернатор выступал с приветственной речью, — и абсолютно ничего. Барон-параноик Гранди, как это ни было бы смешно, оказался прав: наиболее вероятным убийцей мог оказаться кто угодно и в то же время никто.

Гаспар принялся вновь терзать свою голову. Он снова за вечер вышел из себя почти в буквальном смысле.

Его в который раз обволокло, погрузило в плотный кисель переживаний, настроений и мыслей множества людей. Раздражение. Восторг. Нетерпение. Усталость. Томление. Радость. Разочарование. Интерес. Сомнение. Уверенность. От этой густой, обволакивающей и тяжелой массы зудело под черепом. Она давила, душила, вызывала приступы паники, и с каждый разом все сильнее.

И мысли всех и каждого в этом зале. Голоса, шепот, крики, визг, плач, отчаянный вой, шипение отовсюду и ниоткуда. К каждому нужно «прислушаться», уловить смысл еще до того, как мысль станет словом…

Гаспар резко замер, почувствовав что-то знакомое, и вернулся в свое тело до того, как осознал, что именно почувствовал, в мир слов и звуков, где министр Бейтешен произносил свою речь.

Менталист едва слышно зашипел, сдавливая себе виски:

— Он здесь.

— Кто? — так же тихо спросила Даниэль, держа его под руку.

Гаспар не ответил, молча поделился образом ленты, скользящей меж людей.

Это снова он? С турнира Вортрайха?

Да… И кажется, я догадываюсь, кто именно.

Гаспар глянул на чародейку, прищурив левый глаз, и едва слышно рассмеялся.

Как же я сразу не понял… Зачем подсылать фанатика-убийцу извне, когда можно сделать фанатика из любого, кто внутри? Да так, чтобы он был убежден, что это его собственное желание, о котором он даже не задумается до самого исполнения и о котором никогда больше не вспомнит?

Ты уверен?

Конечно, через силу усмехнулся Гаспар. Я бы так и сделал.

Даниэль осторожно обернулась на ближайших гостей.

Но кто?

Кого угодно. Кого бы ты выбрала?

Я бы справилась сама. Но если бы было нужно… Того, на кого подумали бы меньше всего. Кто привлекал бы меньше всего внимания.

Или больше всего…

…но обязательно такого, кто мог бы спокойно подходить к жертве…

…а в нужный момент мог бы оказаться ближе всех…

Министр закончил торжественную речь, и в зале загремели овации. А пока гремели аплодисменты, ни Гаспар, ни Даниэль не заметили, как стоявший все это время рядом сигиец просто исчез.