Новый порядок (Часть II)

Заключение

I

—…и вот, — продолжил Манфред фон Хаупен, — мой дорогой племянничек, которого я всю его жизнь считал безмозглым, злобным идиотом с эдиповым комплексом, проворачивает аферу века и, как сказал бы Ярвис, выставляет главное хранилище Ложи за спиной у мамочки, папочки, а что самое нехорошее — доброго дядюшки. Скажу по секрету — никому только не выдавайте — такого даже я не ожидал, а это верный признак, что старею.

Манфред сидел, закинув ногу на ногу, в похожем на трон кресле в уютном кабинете особняка на Имперском проспекте. В комнате было темно — за окном давно наступила ночь, — свет давал только камин по левую руку от первого мастера Ложи. Напротив Манфреда на стульях сидели Гаспар, Эндерн, а между ними Аврора. Все трое — в напряженных позах. Паук редко встречался со своими агентами лично и еще реже организовывал с ними душевные посиделки — ему хватало общения через проекцию. Но так уж вышло, что они оказались в одном доме. И у Манфреда возникло желание поговорить.

Примо антистес и его челядь оккупировали чей-то дворец на самой важной улице Анрии, бесцеремонно выгнав хозяина, то ли банкира, то ли владельца какой-то торговой компании. Хотя со стороны это выглядело так, что хозяин недвижимости польщен визитом третьего, а кое-кто был уверен, что и вовсе второго, лица Вселандрийской Ложи чародеев и добровольно оказывает содействие, исполняя свой гражданский долг. Возможно, даже верил в это. Может, считал, что это неплохой повод насладиться раннеосенними пейзажами сельской местности на Южном Берегу и попрактиковаться в живописи.

Если и был в вольном городе Анрии, свободном от чародейского влияния по уложению Кодекса Ложи от 1506 года, кто-то, кому поведение и нрав Манфреда фон Хаупена казались вызывающими, то это был тот, кто почему-то ничего еще не слышал о его сестре — Фридевиге фон Хаупен. Госпожа консилиатор, не размениваясь по мелочам, заняла все правое крыло Люмского дворца, в котором обычно останавливались члены императорской фамилии и их ближайшие родственники. Его высочество шах Дакил-Джаара Мекмед-Яфар Мекметдин занимал левое крыло.

— Вряд ли Пауль был в курсе всех подробностей аферы, в которую ввязался, и не знал, что три из четырех талисманов были не более чем наживкой. План состоял в том, чтобы скормить Ложе и жандармерии группу юных революционеров, нацелившихся на самого императора, и пока мы будем заняты беготней и выяснением, кто посмел влезть в святая святых, спокойно завершить начатое. Если бы не ваша встреча с Гиртом ван Бледом, не ваша наблюдательность и бдительность, этот план вполне себе удался бы.

— Вот только талисман возврата ван Бледа не был украден из хранилища Ложи, — осторожно напомнила Аврора.

— Иронично, да? — усмехнулся Манфред, крутя кончик бороды. — На его возвратнике нет никаких маркировок, клейм, знаков, он не проходил ни по одному делу и кристально чист. Механик с любопытством изучил его и постановил, что образец сколько-то-цифр сделан по технологии двухсотлетней давности и лет сто назад. Так что возрадуйтесь, дети мои, довелось вам подержаться за настоящий реликт древности, на удивление работающий до сих пор. Умели же когда-то делать! — добавил чародей с ностальгией в голосе и тут же сменил тон: — Хотя его надежность оставляет желать лучшего. Отдаю должное смелости Гирта ван Бледа — я бы не рискнул пользоваться талисманом возврата с шансом осечки в двадцать-двадцать шесть процентов. У меня в свое время от безопасных пяти… как ты, Ярвис, обычно говоришь?

— Жопа съежилась? — предположил Эндерн.

— Именно! — поднял палец Манфред. — А тут целых двадцать шесть!

У Авроры от страшной цифры съежилось и сжалось все, что только могло в ее организме, еще и сердце на миг встало. Она тяжко сглотнула и нервно затрясла коленкой, теребя золотую цепочку на шее. Сейчас чародейка с ужасом вспоминала тот рассвет и не могла понять, что на нее нашло использовать талисман ван Бледа, совершенно не думая о последствиях. Нелепое ребячество…

— Таких талисманов было минимум две штуки, если верить свидетелям, — наконец-то набрался смелости Гаспар. — Еще один был у Адлера, но он разбит.

— Очень надеюсь, что их было всего две штуки и нигде больше не всплывет опасная неучтенка, — сердито воскликнул Манфред и вдруг повеселел он, как будто ничего не было. — А скажи-ка, Гаспар, каков обычно процент везения в сыскном деле? Хотя нет, не отвечай — печальная статистика раскрываемости Комитета Следствия ответит за тебя гораздо лучше.

Гаспар не успел даже раскрыть рта. Это была одна из любимых пыток Паука — застать врасплох особо провинившихся и вызвать в них чувство умственной неполноценности.

Манфред некоторое время помолчал, не глядя на свою троицу и позволяя им вздохнуть свободно.

— Сразу после убийства моего дорогого племянника, — неожиданно заговорил он вновь на, казалось, заброшенную тему, — из Arcanum Dominium Нейзена поступил запрос на помощь штатных некромантов. Они там у себя обнаружили пару кадавров не первой свежести в таком состоянии, что было затруднительно установить их половую принадлежность. Уж не знаю, — как бы извиняясь усмехнулся Манфред, — почему нейзенский деканус забил тревогу и так забеспокоился из-за пары кусков гнилого мяса, но забил и забеспокоился, за что я уже повесил его на доску почета.

Гаспар и Эндерн одновременно повернулись к чародейке и как будто молча посоветовались с ней, решив все втроем улыбнуться этой, возможно, шутке.

— Деканус был так настойчив, — говорил Манфред, — что за неделю подал в Комитет Следствия аж три запроса. По счастливому стечению обстоятельств, последний из них попался на глаза такому же зубриле, которому Кодекс Ложи — вместо чести, ума, совести и сообразительности. Он-то и отправил наших кладбищенских друзей в нейзенский морг, где им предоставили коробочку с останками. Естественно, ничего из покойников в таком состоянии некроманты уже не вытянули, зато установили, кем покойники были при жизни. А при жизни наши покойнички, — Манфред понизил голос, словно рассказывал страшную готическую басню, — были членами делегации министра иностранных дел Освальда Бейтешена, который в середине июля отбыл в Анрию для подготовки переговоров с Мекмед-Яфар Мекметдином.

Кроме того, — заговорил он нормально, — в начале июля силами столичной жандармерии удалось выяснить, что в мае в столице прошла тайная встреча неких высокопоставленных членов партии «Новый порядок». Как показало дальнейшее расследование, одним из тех членов был Артур ван Геер, да-да, тот самый покойник, который этим летом наконец-то стал покойником насовсем и взаправду, — аквамариновые глаза чародея зловеще вспыхнули. — А другим был твой, Гаспар, старый знакомый — Эрвин Месмер.

Ну а незадолго до открытий этих чудных я получил запоздалый рапорт от вас, дети мои, в котором ты, милая моя Аврора, светилась от счастья и птичкой щебетала, как вы ловко распутали клубок интриги и вскрыли заговор Энпе, задумавших сорвать переговоры с Кабиром.

Аврора повела плечом.

— А вы были не очень рады об этом узнать, — сказала она, стараясь быть как можно спокойнее.

— Каюсь, грешен, — наклонил голову Манфред. — Только умоляю, не вздумай плакать — терпеть не могу женских слез и начинаю плакать за компанию. Ты же не хочешь, чтобы я плакал, м?

Чародейка помотала головой.

— Признаюсь честно, — вздохнул первый мастер, подперев голову, — я тогда немного расстроился: у вас в руках был Жан Морэ, а вы так бездарно его пролюбили и взамен предоставили очень важные сведения.

— Разве они оказались не важны? — еще больше осмелел Гаспар. Откровенный сарказм задел его за живое.

— Гаспар, — закатил глаза Манфред и даже сменил свою расслабленную позу, сев прямо и чуть подавшись вперед. — На тот момент террористическая группа, именующая себя «Новый порядок», а также сочувствующие ей, планировали около пятидесяти провокаций, акций или террористических актов. И это только за прошедшие тогда два месяца, и это только те, о которых я тогда знал. А тут еще вы со своим Люмским дворцом, — он откинулся на спину кресла. — Понимаете ли, дети мои, нас так мало, а провокаций так много, и все такие важные, что прямо-таки теряешься, какую бы предотвратить первой.

— У нас была информация от самого Жана Морэ, — сказал Гаспар. Его самолюбие от несправедливости мира готовило самоубийство в знак протеста.

— Угу, — понимающе кивнул Манфред, — как и везде. От самого Жана Морэ и революционного совета «Нового порядка» с припиской: «Долой тиранию да здравствует свобода равенство братство не забудем тридцать первый год», — монотонно зачитал лозунг Манфред и небрежно покрутил кистью. — Ну или что-то в этом роде. Никто не сомневался, что провокация будет. Вопрос оставался в том, где она будет. И это выяснили именно вы.

Аврора удивленно похлопала глазами. У Гаспара покраснели щеки. Эндерн отчего-то повеселел и немного расслабился.

— Ну-ну, — чародей умоляюще глянул на них. — Вы же не настолько наивны! Конечно, я был в курсе всех ваших перемещений, начинаний, инициатив, успехов и поражений. Как вы думаете, кто вообще пустил вас в Люмский дворец?

— Но вы же приказали… — кашлянул менталист.

— А вы когда-нибудь выполняли мои приказы? — добродушно рассмеялся Манфред. — К тому же мне нужно было убедиться в надежности каналов связи. И еще кое в чем.

— То есть вы не доверяли нам?

— Гаспар, я никому не доверяю: ни вам, ни нам, ни себе, ни моей дорогой сестре, — холодно сказал чародей, переменившись в лице. — Радуйся, что я не выполнил свое обещание, а ведь оно все еще в силе. Никогда об этом не забывай, — строго наставил он палец. — И не думайте, дети мои, что вы полностью амнистированы. Ответственность за растрату двадцати тысяч крон я с вас и не подумаю снимать, пока не вычту все из жалования.

— Тха, у нас нет жалования, — буркнул Эндерн.

— Тем хуже для вас, — погрозил Манфред, не повышая голоса. — Куда вы их дели-то? — с искренним непониманием спросил он, не выдержав паузы. — Только не говорите, что Авроре на панталоны, не поверю — она все равно их не носит.

Теперь покраснела чародейка. Манфред, пожалуй, был единственным человеком, которому действительно удавалось ее смутить.

— Вряд ли мы сможем возместить все убытки, — вступился за Аврору Гаспар, — но, может, хотя бы частично, в перспективе…

Он умолк под скептическим взглядом аквамариновых глаз.

— Н-да, — цокнул языком Манфред, — каким же образом?

II

После карточного турнира в игорном клубе Вортрайха Александер Пристерзун больше недели пропадал у малознакомых друзей и крепко пил, чтобы не было так страшно. А у него были основания бояться. Он боялся, что однажды проснется в грязном подвале в одних кальсонах, связанный и в окружении недобрых мужчин, которые будут задавать неудобные вопросы, а за каждый неверный ответ — дробить киянкой пальцы на ногах. Или куда как проще и прозаичнее: недобрые мужчины однажды вломятся в дверь, а ситуация с вопросами и киянкой повторится. Или еще проще: перебравшись в новое убежище, он обнаружит там вместо малознакомых друзей уже почти родных недобрых мужчин, их вопросы и киянку. Александер понятия не имел, почему так зациклен на киянке — возможно, это было связано с отцом, который начинал обычным столяром, прежде чем открыл свою мебельную мастерскую, где до конца дней работал сам с парой подмастерьев, — но не сомневался, что именно она скрасит последние минуты его жизни.

Одним словом, Звонок очень боялся, что его найдут. И его закономерно нашли. Однако вовсе не затем, зачем Александер думал и отчего пытался сбежать через окно с третьего этажа.

Пристерзуна нашел какой-то тьердемондец. По крайней мере, так рассказывали молодые художники-нигилисты, среди которых в ту ночь прятался Звонок. Тогда кружок рабов искусства как раз очень сильно отрицал штаны и объективную реальность, поэтому молодые люди не могли вспомнить подробностей, кроме того, что разговор между Пристерзуном и тьердемондцем выдался очень бурным. А потом Звонок незаметно, подобно лишнему, нарушающему художественную целостность элементу, выбыл из пост-реальности, созданной субъективным восприятием просветленного сознания, алкоголем, опиатами, каннабиноидами и отрицанием штанов.

Пристерзун исчез и из Анрии. Несколько лет о нем почти ничего не было слышно. Сам Александер вспоминал об этом периоде жизни неохотно, отмахиваясь, мол, и вспоминать там не о чем. Говорил, что наконец-то нашел спонсоров, которые заинтересовались его прожектами, усердно учился и работал.

А после, уже в зрелом и сознательном возрасте, Александер Пристерзун внезапно прославился на всю Ландрию и весь мир как изобретатель новых средств связи.

Созданная им телеграфная система долгое время не получала широкого применения, но все изменилось, когда ученое сообщество провело обширные исследования такого явления как «электричество», поняло его природу, приручило с помощью физических формул, а пытливые практики построили стабильно работающие машины, способные вырабатывать электрический ток без участия чародеев и артефактов.

Тогда-то телеграф полностью вытеснил громоздкую, сложную, ненадежную и безумно дорогую систему магографов Ложи, а телеграфные столбы и провода опутали всю Ландрию и протянулись даже в Этелу, сделав быструю связь между людьми и целыми странами не привилегией избранных, а доступной почти всем.

Пристерзун на этом не остановился и всю жизнь улучшал свое изобретение. В конце концов, ему удалось найти способ передавать при помощи электрического тока на большие расстояния не только текст, но и голос, а уже потомки передали даже изображение.

Александер Пристерзун стал одним из тех, кто изменил мир. Умер он в самом начале следующего века всемирно известным, уважаемым и богатым человеком. И даже через много десятков лет, в очень преклонном возрасте, часто вспоминал и рассказывал со смехом, что не убежал от своей судьбы только потому, что застрял в окне. А если бы не застрял, то в падении обязательно пришла бы идея летательного аппарата, которую он бы так не реализовал, да и все равно ее украли у него одни братья.

III

Теперь, наконец, мозаика сложилась. Максим, с новой строки.

Итак, в начале года в Азра-Касар при дворе султана назрел заговор в связи с перспективой возможных союзных отношений Кабира и Империи. Это противоречит интересам некоторых кругов кабирской знати, которая нацелена на войну на Кроате. Но в отличие от мелких эмиров, князьков, царьков, шейхов, пашей и прочих, Сулейман прекрасно понимает, что это тупиковый путь, который очень скоро приведет к развалу и без того немалой Кабирской империи. Он прекрасно понимает, что будущее за модернизацией экономики и развитием промышленности, а не в бесконечном расширении, постоянно требующем еще большего расширения. Поэтому ему и нужен союз с нами, дабы достичь хоть какого-то баланса сил За Горами и хоть как-то урезонить феодалов. Ну и, конечно же, наладить экономические контакты с нами, что будет очень полезно для обоих государств, особенно для нашего. В нынешних-то условиях уж точно. Хотя уже не так полезно, как договориться с Ривье, но на это ни Фридрих, ни уж тем более его министры ни за что не согласятся…

Максим, успеваешь за моей мыслью? Ну-ка покажи. Хм… хм… хм… вот это вычеркнуть, это — тоже, а это — вообще забудь.

Продолжим.

По донесениям кабирской разведки, в марте или апреле заговорщики вступили в сговор с хорошо известной нам партией «Энпе». Они провели встречу, время, место и участники которой в точности неизвестны до сих пор, и договорились о сотрудничестве. К тому времени наши и кабирские дипломаты тоже договорились о конференции в Люмском дворце и согласовывали дату ее проведения. Заговорщики сочли, что убийство или хотя бы покушение на имперского министра станет идеальным поводом для разрыва всех отношений. А чтобы их план сработал наверняка — настойчиво советовали Сулейману отправить с важным поручением родного брата. Это была их первая — Максим, подчеркни — большая ошибка.

Получив солидные вливания в фонд партии, в мае ван Геер, Месмер и еще несколько членов Энпе собрались в столице и решили немного переиграть планы кабирских друзей. Они сочли, что убийство шаха Мекмед-Яфара станет еще лучшим поводом для разрыва всех отношений между Кабиром и Империей. Особенно если его совершит не кто-нибудь, а сам министр Бейтешен. Могу только снять шляпу перед… как бы выразился Ярвис Эндерн? Максим, ты не помнишь? Ах да, точно. Хитровыебанностью. Взять деньги с султанской челяди за то, чтобы убить его же потенциального наследника… И ведь ни в чем ван Геера и Ко не упрекнешь: они же выполнили бы свою часть сделки — война За Горами точно началась бы. Надеюсь, любители поиграть в политические игры не возьмут такие методы на заметку, а то никаких наследников не напасешься на такое количество войн…

Да-да, Максим, я отвлекся. Что бы я без тебя делал, если бы ты не напоминал бы мне об этом каждый раз?

После собрания в столице ван Геер отбыл в Анрию подготавливать почву для предстоящего мероприятия, А Месмер взялся за нашего министра. Сложно сказать, где и когда именно он внедрился в состав делегации, принялся обрабатывать Бейтешена, и кто были его соучастники. Можно было бы покопаться в мозгах министра, но Бальтазар уверил, что этого лучше не делать — наше отечество не настолько богато толковыми министрами, чтобы разбрасываться ими ради удовлетворения праздного любопытства.

Сам министр ничего не помнит. Не знает даже, откуда у него взялся пистолет и как он умудрился из него хоть в кого-то попасть с его-то кошмарным зрением. Да, даже с такого расстояния. Не верить ему повода, в общем-то, и нет — Бейтешен настолько невоенный и мирный человек, что с большим трудом представляет, с какой стороны за пистолет держаться.

Последнее, что он помнит в тот вечер, — как входил в бальный зал. Первое, что помнит снова, — твое, Аша, необъятное бесстыдство, нависающее над его лицом. Радуйся, вертихвостка, что на приеме отсутствовала его супруга. Иначе мне пришлось бы спустить с тебя дивную черную шкурку и подарить фрау Магде с извинениями. Не подлизывайся — не поможет.

Делегация прибыла в Анрию к двадцатым числам августа… Ну да, все сходится? Я ничего не забыл? Максим, все же сходится?..

IV

— Нет, тут что-то не сходится, — возразил Гаспар, напряженно размышляя. — Если имперская делегация прибыла в двадцатых числах, Месмер не мог приехать с ней. Он уже был в Анрии, на турнире Вортрайха, где я впервые почувствовал его. От столицы досюда больше шестисот миль, а это три недели, а то и месяц пути. Как и с какой скоростью Месмер перемещался, чтобы успевать делать все и в столице, и Анрии?

— Ты сам убедился, что он очень быстро бегает, — рассмеялся Манфред. — Хотя все гораздо прозаичнее — талисман возврата.

— Талисман возврата — опасный и непредсказуемый артефакт старых времен, — проговорил Гаспар, непроизвольно соблюдая интонации школяра у доски. — Его применение сопряжено с огромный риском, а выгоды, вопреки распространенному мнению, не столь примечательны. Талисманы возврата позволяют совершить практически мгновенный перенос к заранее нанесенной точке выхода на небольшом расстоянии, после чего талисману требуется длительное время для восстановления заряда. До кризиса Ложи…

— Гаспар, — разочарованно перебил его Манфред, — кто и где читал тебе лекции по артефактологии времен юности моей прабабки? Назови мне его имя, чтобы я до конца дней мог над ним насмехаться.

Менталист неловко отвел глаза.

— В колледже при Arcanum Dominium в Сирэ, — признался он. — Но, боюсь, профессор Байю уже мертв.

— Вот незадача, — цокнул языком чародей и обвел всех троих взглядом. — Неужто никто из вас ничего не знает о возвратниках?

— Тха, а на кой? — натужно ухмыльнулся Эндерн. — Работает и работает — жрать не просит.

Манфред сокрушенно покачал головой.

— Во многих знаниях — многие печали, поэтому лучше ничего не знать и быть счастливым, да? — вздохнул он. — Достойная уважения жизненная позиция. Что, правда никто не знает? Даже ты, Аврора? — чародей сосредоточил испытующий взгляд на чародейке. Та молча призналась в своем позоре. — И чему только тебя учили в твоем этом кружке аморально очаровательной в своей психической неуравновешенности Сибиллы! Придется, — Манфред развел руками, — восполнить пробелы ваших знаний.

V

В хранилище Ложи на вечном хранении имеется двенадцать талисманов возврата. Ровно столько было заговорщиков-виолаторов. Возвратники сделали незадолго до их восстания и последовавшего за ним кризиса Ложи. Никто так и не выяснил до сих пор, кому удалось их сделать — к девяносто пятому году талисманы возврата уже лет тридцать не производились. Для их производства не хватало даже мощностей Ложи, не говоря уж о кустарях и вольных. Оттого побег двенадцати виолаторов для оставшихся шестнадцати статеритов оказался полной неожиданностью.

Но восстание все равно подавили. Ложу призвали покаяться во многих грехах и заплатить еще за парочку. И, конечно же, запретить и уничтожить самые опасные дьявольские поделки. В том числе и возвратники. Ложа послушно уничтожила их. Все, кроме этих. Не знаю, как это удалось моему героическому папе, но все двенадцать талисманов возврата виолаторов были деактивированы и помещены на вечное хранение в главном хранилище как печальное напоминание о позорной странице истории Ложи.

Между нами, Максим, активировать их вновь оказалось не так уж и сложно, раз с этим справился даже мой недалекий, психованный племянничек.

Эти возвратники — самые надежные и совершенные, позволяют сделать скачок с шансом на успех в девяносто пять процентов в радиусе двадцати-двадцати пяти миль. До пятидесяти миль, если ты очень веришь в удачу, а если считаешь себя бессмертным, можно рискнуть и прыгнуть миль на восемьдесят. Примерно на таком расстоянии разбросает твои останки, если они не застрянут между пространством и временем.

Восстанавливается возвратник часов десять-двенадцать. Но чародей накачает его где-то за час, а при наличии «банки» и интеллекта, позволяющего не попадать себе в исподнее при мочеиспускании, с этим справится кто угодно. Таким образом, если разместить точки выхода на приемлемом между собой расстоянии — а для этого требуется нехитро изготовленная специальная тушь из любой околомагической лавки, минимальные способности к черчению или хотя бы трафарет, — то пропрыгать от столицы до Анрии можно чуть больше чем за сутки.

Не знаю, когда именно Пауль вынес из хранилища Ложи возвратники и передал один из них Месмеру. Последняя ревизия была как раз в марте, а следующая намечалась только в октябре. У заговорщиков было около полугода на реализацию их планов. А при содействии хорошо скоординированной и организованной сети сообщников Месмер мог очень быстро перемещаться между столицей, Анрией и, например, Шамситом.

VI

— То есть вы все-таки считаете…

— Гаспар, — Манфред потер пальцами переносицу. — Ты последний, от кого я ожидал чего-то подобного.

— У меня есть доказательство существования Машиаха, — сказал менталист. — Память Карима ар Курзана.

— А где гарантии, что она не подправлена?

— Я ручаюсь, воспоминания подлинные.

— А где гарантии, что ар Курзана не обманули? Сам подумай головой: никто ни разу не видел этого великого Учителя, воплощенный дух Революции, вестника Бури, что поразит коронованных тиранов, самой Идеи Нового порядка, что разрушит старый мир, и… — примо антистес замер на вдохе, нерешительно покрутил ладонью в воздухе и безнадежно махнул ей: — Еще около сотни ярких и красочных сравнений и эпитетов, придуманных Жаном Морэ, пока он сидел и от скуки строчил свои злобные каракули.

— Морэ видел его, — сказал Гаспар.

— И он, по совершенно случайному стечению обстоятельств, мертв, — издевательски заблестел глазами Манфред. — Кто еще его видел? Штерк, с которым Энпе была тесно связана последние несколько месяцев? Представь себе, он тоже мертв. Ван Геер, Хесс, Ашграу, Зюдвинд, Финстер, Адлер? Может быть, Гирт ван Блед? Давай вызовем их на допрос и… Хотя подожди. Не вызовем — они же все мертвы, — зло и цинично усмехнулся Манфред. — Вот потому я и говорю: никто из ныне живущих не видел великого Машиаха…

— Райнхард видел его, — перебила Аврора.

Чародей посмотрел на нее исподлобья, расплываясь в ехидной ухмылке. У чародейки зарделись щеки. Она почувствовала себя малолетней дурочкой, которую строгий папа застукал за чем-то совсем уж срамным и пошлым.

— Тот загадочный вигилант, который постоянно был на шаг впереди и собственноручно перебил почти всех, кто видел этого Машиаха, да? — уточнил примо антистес. — Ну что ж, давай его спросим.

Манфред сделал очень красноречивую паузу, уставившись на чародейку. Аврора почувствовала, что начинает гореть со стыда и давиться обидными слезами.

— Ах да, не спросим, — Манфред изобразил печаль в голосе. — Он же обещал быть послушным мальчиком, но бросил тебя и сбежал. Аврора, я совсем тебя не узнаю! Что с тобой, где твое убийственное очарование, которое намертво приковывает к тебе мужчин? Неужели…

Чародейка всхлипнула. Сейчас она согласилась бы на настоящие розги, охотно отстегала бы себя до кровавых полос, чтоб неделю на задницу не сесть, лишь бы не терпеть унижения крайне болезненной порки моральной.

К счастью, Манфред вовремя остановился. Он делал это не ради извращенного удовольствия, а педагогического эффекта. В основном и обычно.

— С другой стороны, — произнес чародей, — у нас есть менталист, бывший магистр-дознаватель Комитета Равновесия, один из лучших, мастер гипноза и внушения, который три года назад попал под подозрение в приверженности нехорошим взглядам и в связях с дурной виолаторской компанией. И прежде чем подозрения стали уверенностью, магистр Эрвин Месмер героически пал во имя Равновесия на ответственном задании. А через год в партии Энпе появляется таинственный великий революционер по кличке «Машиах», которого никто не видел, но он есть. А еще этот менталист разжился талисманом возврата и мог скакать по всей Ландрии и ее окрестностям, как угорелый заяц под альбажем с листьями коки. Тебе не кажется это немного подозрительным, великий ты мой, ужасный и упрямый сыщик?

— А если из самого Месмера удастся что-нибудь вытянуть? — спросил менталист.

VI

Месмер оказался очень нехорошим… Альбертом. Предпочел сломать себе мозг, нежели прекрасно проводить время с бывшими коллегами. Бальтазар из него, конечно, кое-что вытянул, но это сущие крохи, не значащие почти ничего. Аша, дорогая моя, не поверишь, как я ненавижу преданных кому-то или чему-то, кроме меня, людей! С ними постоянно столько мороки и проблем…

VII

— А как вы уговорили поучаствовать во всем этом его высочество Мекмед-Яфара?

— Это было самым простым, — с наигранной скромностью признался Манфред. — Мы с Фридой тайно прибыли в Анрию дней десять назад. Надо было видеть мою дорогую сестрицу, вынужденную терпеть нечеловеческие условия нищенских гостиничных номеров за какие-то сто крон в сутки. Еще смешнее было смотреть на ее попытки сойти за ничем не примечательную гражданку Империи… — рассмеялся чародей и тут же оборвал себя: — Но не в этом суть. Как-то выяснилось, у нее нашлись друзья, у которых нашлись друзья, у которых есть друзья, которые подсматривают, подслушивают, поднюхивают, что происходит в Анрии.

Через них и удалось выяснить, что помимо альбарской, поморской, сверской, эдавийской и кто знает, какой еще разведки, в городе действует и кабирская. Ее агенты через имперских агентов в кабирском посольстве связались с агентами анрийского отделения жандармерии и предложили сотрудничество в связи с предстоящей встречей посольств. А уже через наших агентов в жандармерии об этом узнали мы и сами связались с кабирскими агентами. Они согласились сотрудничать на паре условий и в обмен на пару небольших услуг. Вот, например, Фрида обещала разморозить их несдержанных, невоспитанных боевиков почти без ощутимых последствий для здоровья.

Кабирцы поделились с нами тем, что происходило при дворе султана и в Шамсите с начала года. Мы, в свою очередь, поделились с ними кое-какими соображениями и обоюдно пришли к заключению, что его высочеству грозит опасность на предстоящей встрече. И когда его высочество прибыл в Анрию за пару дней до симпозиума, я не придумал ничего умнее, как просто все ему рассказать.

— Это сработало? — недоверчиво нахмурил брови Гаспар.

— На удивление моей скептически настроенной сестры — да, — улыбнулся Манфред. — Его высочество оказался тем еще авантюристом. И когда я, Майсун, Аша и Адиса показали ему пару простеньких фокусов, он был полностью очарован силой магического искусства. Настолько, что даже пригласил Ложу в Кабир. Да, это всего лишь ничего не значащий каприз и частная инициатива особы султанской крови, но кто знает… — пожал плечами примо антистес. — Если моя дорогая сестра отвлечется от молоденьких девушек и вспомнит, что когда-то ее влекли молоденькие юноши… Н-да, — прервал он размышления. — В общем, шах согласился ради смеха поменяться со мной местами. А что было дальше и чем все закончилось — вы прекрасно знаете и без меня.

Наступило молчание, которое нарушал лишь треск прогорающих дров в камине.

— Значит, все кончилось? — решилась прервать его Аврора.

Манфред отвлекся от созерцания огня.

— Разумеется, нет, — сказал он, постукивая пальцем по виску. — Оно никогда и не кончится. На самом деле мы с вами, дети мои, пытаемся сдержать извержение вулкана, которое уже началось. Это настолько же эффективно и продуктивно, насколько бессмысленно и бесполезно.

— Тогда зачем? — спросил Эндерн.

— Кто-то же должен, — развел руками Манфред. — Кругом столько прозревших, что в стране и мире что-то не так. Столько понявших и осознавших, что нужно срочно что-то думать и что-то решать. Столько благодетелей, которые точно знают и готовы что-то делать, пока не поздно, пока мы все свернули не туда, хотя мы давно уже прошли точку невозврата. Такое уже было сорок лет назад. Тогда кругом тоже была уйма прозревших, понявших, осознавших благодетелей-спасателей, которые точно знали, что нужно делать. Но как только дело дошло до делания, тут и выяснилось, что каждый прозрел, понял и осознал по-своему. И вместо того, чтобы спасать отечество и мир, спасатели предпочли устроить драку, выясняя, чей путь спасения правильнее. Привело это лишь к горечи, катастрофе, а проигравшими оказались все. Вот поэтому и стоит сдерживать вулкан, чтобы не начался хаос. Хаос хаосу рознь. Есть такой, из которого в конце концов возродится что-то новое и прекрасное. Но гораздо чаще за хаосом, особенно устроенным под громким и притягательным для доведенного до отчаяния, а оттого доверчивого большинства лозунгом, следует хаос еще больший, не способный породить вообще ничего.

Гаспару, Эндерну и Авроре впервые за весь вечер показалось, что в мрачных словах Манфреда фон Хаупена нет наигранности. Все втроем, не сговариваясь, решили, что лучше бы им так не казалось.

— Но не все так плохо, дети мои! — повеселел как ни в чем не бывало Манфред. — У нас теперь есть союзники и друзья, которые осознанно или нет помогут нам в этом, ведь так?

VIII

— Не думал, что мы с вами еще когда-нибудь встретимся, сайиде Гаспар.

— Кое-кто очень впечатлился вашими талантами и умениями читать чужие финансовые счета и считать чужие деньги, сайиде Кассан.

— Альджар свидетель, какие же это таланты!

— А еще кое-кто взял на себя смелость предположить, что вы заскучали по увлекательному чтиву, а посему приглашает вас сегодня вечером на Имперский проспект для проведения литературно-математических бесед.

Кассан ар Катеми шайех-Ассам широко улыбнулся, сверкнув золотым зубом, и со всей кабирской учтивостью поклонился:

— Нижайше прошу поведать, на какую же тему?

IX

Кто-то утверждал, что крах компании «Вюрт Гевюрце» наступил сразу же после загадочного, так и не раскрытого убийства ее основателя и владельца Вальдера Ратшафта. Но находились и те, кто предвидел печальный конец успешной компании, едва та появилась на анрийском рынке. Ведь непомерные амбиции и алчность Ратшафта принуждали поглощать больше, чем он мог переварить, и в итоге «вюрты» уничтожили сами себя. Подобные мысли высказывались самыми авторитетными людьми, которые всегда все знают наперед, правда, когда все уже произошло.

Уже в следующем, тысяча шестьсот тридцать седьмом году компания «Вюрт Гевюрце», контролировавшая на пике своего могущества три четверти импорта этельских специй в Империю и около трети импорта в остальную Ландрию, прекратила свое существование и ушла с молотка.

Естественно, такая одиозная компания не могла раствориться в небытие просто так, и в финансовом мире Империи почти год гремели громкие скандалы из-за не менее громких расследований, ведущих к оглушительным скандалам.

Все началось с того, что осенью в бухгалтерию «Вюрт Гевюрце» внезапно нагрянули аудиторы. Дело для «вюртов» обычное, но в тот раз у проверяющих нашлось столько неудобных и каверзных вопросов, что ни у кого не сыскалось на них ответов, ни словесных, ни с портретом Сигизмунда Шестого. Главный бухгалтер, сын габельского мясника, вероятно, испугавшись нахлынувших воспоминаний из детства об отцовской лавке, в частности крючьях, на которых подвешивали свиные туши и на которых старший брат из типично подростковой злобы грозился однажды подвесить младшего, на следующий же день то ли съел пулю, то ли подавился чем-то острым. А анрийские газеты незамедлительно разразились статьями ошеломительного содержания с кричащими заголовками.

А затем все посыпалось, как кости домино: «вюртов» обвинили в финансовых махинациях, двойных, тройных, десятерных схемах отмывания денег, уклонении от налогов, взяточничестве, подкупе крупных и видных чиновников и политиков, торговле олтом, тесных связях с Большой вроде бы еще Шестеркой, поклонении князьям Той Стороны и заключении с оными сделок, а также распутных действиях в отношении некоей юной ослицы. И это почему-то повергло общественность в шок. Подобное всегда повергает общественность в шок. И чем больше «я так и знал с самого начала», «они там все друг с другом повязаны» и «все они одинаковые», тем тяжелее общественный шок и тем больше «не может быть!», «куда катится мир?» и «никогда бы не подумал, ведь казались такими приличными людьми».

И если от части обвинений «вюртам» удалось отбиться с помощью армии ручных адвокатов, то вот репутационный урон компания возместить уже не смогла. К концу года скандалы вокруг «Вюрт Гевюрце» гремели уже по всей Империи и с каждым днем становились все абсурднее, а оттого в них верили все с большей охотой.

Новые управляющие, которых только за полгода сменилось четверо, не смогли удержать ненадежную финансовую империю Ратшафта, а последний так и вовсе объявил «вюртов» банкротами. И летом некогда могущественную фирму растащили по кусочкам. А затем анрийские власти ввели новые и ужесточили старые законы в попытках навести порядок на рынке и не допустить явления очередного крупного зверя, которому захочется сожрать все. Ведь рынок должен быть свободным, а конкуренция честной. Именно под этим лозунгом через пару лет в Анрии появился новый Вальдер Ратшафт и основал новую «Вюрт Гевюрце».

Но это уже совсем другая история.

X

Знаешь, Максим, немного даже жаль, что тебе приходится гробить свой талант на меня. Слушай, может, тебе книгу написать, а? Надо только выбрать псевдоним поблагозвучней и название покрасивее. Главное, пиши, что все злодеи были пойманы и наказаны в одну ночь, а герои жили долго и счастливо. Публике такое нравится. Нравится, когда происходит так, как никогда не будет в их тоскливой жизни. Я бы и сам такое почитал.

Мои герои злодеев так и не поймали. Да и как они могли это сделать? Поймаешь одного — а на его место придут двое. И ведь не со зла, не от несовершенной человеческой природы, но из самых добрых побуждений, выраженных в Великих Идеях.

А идеи, Максим, они как искры, которым и нужна-то всего лишь сухая древесина. Наше подгнившее древо свободы как раз давно уже иссохло, несмотря на то что его регулярно поливают кровью патриотов и тиранов.

Кто знает, сколько осталось таких искр и сколько их вспыхнет еще?

XI

Эрих Телль покинул Анрию незадолго до сорвавшегося восстания, которое властям почти удалось замолчать. Он в числе прочих получил распоряжение возглавить и вывести на улицы вооруженные отряды в своем районе, но в последний момент его одолело скверное предчувствие, и Телль проигнорировал приказы. После чего пришел к Эльзе Болен и предложил ей уехать вместе. Та согласилась, почти не раздумывая.

Несколько лет они будут скитаться по Ландрии, пока не переберутся в Салиду. Но и там далеко не сразу найдут себе пристанище, переезжая с эдавийской Маккиа на альбарскую Кафеталеру, а оттуда на Иль-о-Флер — и все лишь затем, чтобы вернуться к тому, от чего сбежали из Ландрии. Ведь дурной пример заразителен, и когда в Тьердемонде объявили победу республики, тьердемондским колониям, поддерживавшим конвентинцев и уже несколько лет ведшим войну на два фронта между собой и Альбарой, захотелось того же. Они наивно верили, что новое правительство за лояльность идеям демократии дарует им свободу и независимость, но правительство в благодарность даровало лишь третий фронт, да еще и поддержав колонии лоялистов.

Перебравшись на материк, Телль и Болен несколько лет все же насладятся спокойной жизнью. Но именно там они заведут знакомства и наберутся идей, которые полностью перевернут все.

А в пятидесятых годах с Островов на материк придет революция и освободительная борьба колоний против владычества и гнета ландрийской метрополии. На сей раз Эрих Телль в стороне не останется. Этот опыт ему впоследствии сильно пригодится.

Для многих в Салиде он станет национальным героем, именем которого назовут несколько городов и целую страну. Он сможет стать президентом или доживать свой век, ни в чем не нуждаясь, но предпочтет вернуться в Ландрию, где и останется навсегда.

Эльза Болен ни на минуту не покинет его до самой его смерти.

XII

Барон Зигфрид Фернканте, прожив отмеренный ему Господом Единым Вседержителем семьдесят один год, тихо и мирно скончается в своей постели в конце тридцать седьмого. Несмотря на уход великого мыслителя, его философия, идеология и дело критики революционных идей продолжат жить и лягут в основу политического движения с множеством ответвлений, которое станет известно под названием «Небесный Союз» и внесет ощутимый вклад в судьбу Империи.

Его дочь, Елена Фернканте, дожив до семнадцати лет, выйдет, как и планировалось еще до ее рождения, замуж за родовитого дворянина, блестящего офицера и героя не одной из предстоящих войн. Однако брак Елене счастья не принесет, и она будет искать утешения на столичных балах и в объятьях многочисленных любовников и скончается от родильной горячки, не дожив до двадцатипятилетия всего нескольких дней, не исповедавшись во грехах и не признавшись, от кого в точности ребенок. Супруг Елены, будучи человеком благородным, признает сына и воспитает его в строгих представлениях о долге и чести.

Вторая же дочь, Клара, в девятнадцать лет закончит с отличием пансионат для благородных девиц. Возможно, ее ждала бы участь сестры и потеря на страницах истории, но Клара выберет иной путь.

Биографы утверждали, что девица попала под влияние осуждаемого в те годы, но набирающего популярность молодежного движения, особенно среди так называемой «золотой» молодежи, яростно отрицающей принадлежность к своему кругу и сословию и вместо праздности жизни тянущейся к учебе. Клара отказалась от своей фамилии и, не будучи зачисленной, прослушала курс лекций по юриспруденции в Анрийском колледже, где была замечена профессором фон Бюлау, который поспособствовал ее дальнейшему образованию в Нойенортском университете, а затем станет первой женщиной, получившей диплом в столичном Университете Фалькенбургов, основанном кайзером Людвигом Справедливым.

Ее примеру последуют многие, а сама Клара Ферн станет символом и негласным лидером общественного и политического движения, которое войдет в историю под названием «Шесть Ка».

Однажды Кларе Ферн и Эриху Теллю суждено будет встретиться.

XIII

— Слышь, Лысый, — пробубнил Меркатц, раскуривая сигару, — кажись, это знак.

— Знак-хуяк, — вторил Лысый своей со своей неизменной интонацией потерявшегося где-то кретина.

— Во-во, еще какой, — угрюмо покивал Меркатц и передал приятелю сигару. Достал из-за уха вторую, сунул в рот и прикурил от не погасшей еще спички. — Мне кажется, наше скорбное люмпен-бытиё жирно так, блядь такая, намекает, что пора нам сменить эту… как там ее… а, во! Классную принадлежность, ага.

— А как мы без нее? — забеспокоился Лысый.

— Кого? — не понял Меркатц. — Да, — махнул он рукой, — обойдемся как-нибудь. Не слыхал, что ли, что это самое сознание не принадлежит этой самой классности?

— Не-а, — потряс лысой башкой великан. — А как это?

Меркатц затянулся.

— Ну смотри, — наконец-то решился он сформулировать то, что где-то от кого-то слышал, но не помнил точно, от кого и где. — Вот ты дурак.

— Ну.

— Так это потому, что умные тебя таким сделали. А так-то ты и сам умный. Понял?

— А как мне в натуре стать умным? — почесал лысину великан.

Меркатц растерялся — так далеко теорию он не знал, но падать в грязь лицом было несподручно.

— А надо всех умных сделать дураками, весь ум поделить, а тебя поставить главным. Понял?

— Хе… главным… — мечтательно протянул Лысый.

Меркатц потянул прохладный предрассветный воздух, пропитанный табаком. Слева доносились звуки не затихающей Веселой Бездны.

— Хуль зубы проветривать! — Меркатц встал, потянулся. — Давай-ка с классностью сознания еще и место житейское сменим.

— Э? — Лысый выпустил обильные клубы дыма. — А куда нам идти?

— Да хуй его знает, — искренне признался Меркатц, сунув руки в карманы клетчатых штанов. — Те-то не все ль равно?

Лысый подумал. Встревоженное одутлое лицо покраснело от напряжения.

— А что мы будем есть? — наконец спросил он.

— Не ссы, — подмигнул Меркатц и достал из кармана смятый лист бумаги. — Че поймаем — то и схарчим, — оптимистично заявил он, разворачивая бумагу.

Лысый терпеливо дождался, когда этот процесс кончится, заглянул в лист.

— Не, — громыхнул он, уставившись на портрет какого-то мужчины, — я людей кушать не буду. Я курочку больше люблю.

— Не туда смотри, сюда смотри, — проворчал Меркатц, тыча в цифры под портретом. — Раз… пять… ноль… Видишь?

— Ну. А что это значит?

— А это, Лысый, значит наше первачовское скопление капитала нам на курочку. Пошли, — Меркатц хлопнул его по брюху, — до Габеля целый день топать.

XIV

— Ну а кто же вы, молодой человек? — заложил руки за спину Манфред фон Хаупен и переступил с пятки на носок.

Эндерн грубо пихнул Маэстро в спину, толкая вперед. Бруно чуть ли не свалился от удара, но устоял на ногах, потер ушиб, злобно обернувшись на оборотня.

Чародей Бруно вообще не впечатлил. Обычный богатый дядя в хорошем фраке, привыкший срать в уютном сральнике, как таких называли в Модере. Бруно так и не понял, отчего это Эндерна как подменили, едва дядя вошел в комнату богатого дома где-то на Имперском. Было тут так красиво, богато и чисто, что Маэстро невольно испытал чувство вины, что приперся сюда в пыльных туфлях, которые за два месяца бесконечных скитаний по Анрии, несмотря на все разногласия, стали родными да и приобретали уже приемлемый разбитый, потасканный, побитый вид.

— Бруно… — представился Бруно и, почувствовав, что надо добавить что-то еще, добавил: — Начальник.

Манфред недоуменно изогнул бровь

— Бруно начальник? — переспросил он. — Над кем?

Маэстро почувствовал, как подступает легкое раздражение. И юморок у дяди такой себе. А ноги болят от усталости. И спать хочется. И есть.

— Просто Бруно, — сказал Бруно, как можно бесстрастнее.

— Ага, — криво усмехнулся чародей. — Ну что же, просто Бруно, искренне вам сочувствую, — он развел руками и сложил их на животе. — Вы связались с очень дурной компанией.

Бруно почесался за ухом.

— Да я как-то и сам понял, — хмыкнул он, — но спасибо, что напомнили.

— Однако, — продолжил чародей, выдержав паузу, — несмотря на достойные сожаления связи, вам удалось выжить. А это настоящий талант. Не расскажете, что еще вы знаете? Что умеете? Может, у вас есть какие-нибудь пожелания?

Бруно украдкой глянул по сторонам. Хотелось обернуться на Эндерна, но Маэстро и так как будто видел недовольную морду оборотня и его сжатый кулак, как бы говорящие «Только не проебись».

Бруно вздохнул. Как ему все надоело, как он от всего устал…

— Ничего не знаю, — быстро ответил он. — Ничего не умею. Хочу ничего не делать и получать за это деньги.

Высокомерная приветливость на лице Манфреда сменилась растерянностью, а затем откровенным неудовольствием человека, не привыкшего слышать дерзость в свой адрес. За спиной послышалось громкое сопение. Бруно за пару секунд нарушил все инструкции, которые Эндерн зачитывал несколько минут и грозил за их нарушение серьезными последствиями. Но Бруно было все равно — ему хотелось побыстрее выйти отсюда. Любым способом.

— Хм… — хмыкнул Манфред, поглаживая бороду. — Хм… ну что ж… — протянул ничего хорошего не предвещающим тоном, поглядывая Бруно за спину. И неожиданно расплылся в широкой, хитрой улыбке, шагая к Бруно: — Идеально! Вы, — — он фамильярно положил ему руку на плечо, — именно тот, кого я так долго искал.

XV

— Здрасьте.

Бальтазар Гайстшписен уже дочитал «Анрийский вестник», давно допил кофе. Взглянул на часы — стрелки показывали тринадцать минут первого.

— Опаздываете, Бруно, — вместо приветствий заметил он.

— Ага, — покивал Бруно. — Больше не буду.

Не нужно было быть менталистом и считывать чьи-то мысли, чтобы понять: нагло врет. Бальтазар не любил наглых людей, но никогда не злился на них. Было средство борьбы с ними гораздо лучше — он просто доставал блокнот и молча, без эмоций делал запись.

Но Бальтазар не взял с собой блокнота. Да и не на том он в Анрии положении, чтобы такие записи кого-то пугали, но привычки, привычки…

— Ну так что, — улыбнулся Бруно, сверкнув дыркой на месте верхнего зуба, — будем глазки друг другу строить или дело делать?

— Время дорого, — согласился Гайстшписен. — Как отсюда быстрее всего добраться до Модера?

XVI

За окном снег заваливал улицы и крыш столицы. А в камине восхитительно потрескивал огонь. Ощущение тепла и уюта, запах фруктов и женских духов погружали в сон, напрочь отбивая желание вставать и куда-то идти.

Манфред фон Хаупен лежал на удобной софе, вместо подушки используя мягкие бедра Аши. Девушка не возражала. Она сидела, откинувшись на спинку, и неторопливо отправляла себе в рот сочные дольки апельсина из вазы с фруктами на столике при софе. Иногда откусывала дольки по кусочку, брызгая во все стороны сладким соком, который потом тек по красивым губам, капал с острого подбородка на пышный обнаженный бюст. Манфред журил пальцем, но Аша лишь хихикала в ответ, а ее тяжелые груди с коричневыми сосками колыхались и вздрагивали до того завораживающе, что дух захватывало. Смуглая бесстыдница прекрасно чувствовала настроение хозяина и понимала, когда ей можно почти все.

Такое чутье ей досталось от животной формы, а вместе с ним и немота. Среди оборотней это было широко распространено: каждый при рождении получал что-то от духа-хранителя, но зверь требовал что-то взамен. У Аши он забрал голос. Так, по крайней мере, полиморфию объясняли когда-то, когда по обе стороны Саламановой Граты рождались люди, способные обращаться животными. Манфреду нравилось это объяснение, оно выглядело поэтичным, оттого не хотелось портить его прозаично поврежденными трансформациями организма голосовыми связками.

Очередная капля сока упала первому мастеру на щеку. Он нехотя раскрыл глаза и недовольно проворчал. Аша по-кошачьи сощурила золотые глаза, сложила блестящие губки бантиком и собрала кончиком пальца потревожившую хозяина каплю, поднесла ко рту и слизнула.

— Бесстыжая, — буркнул Манфред и культурно зевнул. — Максим, на чем мы остановились?

Карлик сидел на резном стуле на расстоянии вытянутой руки от софы и болтал ножками. К смуглым прелестям Аши он был поразительно равнодушен, как и ко всем женщинам в целом. Даже обе вертихвостки не сумели добиться ничего, как ни пытались. Иногда Манфред поддавался всеобщей глупости и тоже начинал подумывать, что Максимилиан выбрался из какой-нибудь пещеры горного короля. Сам карлик ничего о себе никогда не рассказывал. Как и Аша, был нем, но не от рождения, а потому, что кто-то отрезал ему язык. Возможно, даже сам. Впрочем, для Манфреда это было дополнительным положительным качеством. К тому же у Максимилиана имелись куда как более ценные таланты — навык скоростного письма, а главное — феноменальная память, которой Манфред доверял то, что не доверил бы себе или бумаге.

Максимилиан протянул чародею исписанный блокнот. Манфред лениво полистал несколько последних страниц, отбиваясь от Аши, которая пыталась скормить ему огромную виноградину.

— Ну, — прожевав ягоду, подытожил он, — похоже, все. Я ведь ничего не забыл? Никого не упустил?

Максимилиан быстро стер рукавом мантии небольшую доску, к помощи которой прибегал, когда простого ворчания и кивков ему уже не хватало. Быстро написал что-то мелом и развернул к чародею.

Манфред прочитал и закатил глаза.

— Опять? — мученически простонал он. — Неужто ты до гроба будешь мне об этом напоминать?

Карлик с серьезным видом покивал. Чародей поднял на Ашу взгляд.

— Ну ты видишь? — пожаловался он. — Видишь, что со мной творят эти четыре с кончиком фута тоталитаризма? Большой Максим так мной не командует, как его маленькая копия!

Аша надулась, поджала губы и погрозила карлику пальчиком, звеня каскадом золотых браслетов.

— Напомни-ка мне, карманный ты мой диктатор, за что я вообще тебя держу при себе?

Максимилиан стер с доски и написал.

— И то верно, — быстро сдался Манфред. — Ну, Максим, понимаешь, я не хочу, чтобы хоть где-то были следы и намеки на мои позорные провалы. Даже в твоей голове.

Карлик задумчиво почесал куском мела длинный нос, стер с доски и картинно вывел на ней: «КОНЕЦ?»

Манфред заглянул в блокнот, подкрутил кончик бороды.

— Пожалуй, ты прав, — глубоко вздохнул он после раздумий. — Как и всегда. У нашей истории и впрямь должен быть постскриптум.