Новый порядок (Часть II)

Глава 53

I

— Барон Умберто Гранди? Мейнский посол?

— Он самый. Этот полоумный старикан вдруг выбежал на центр зала и как заорет во все горло: «О, боже! Я убит!» — и хлопнулся на пол. Все аж подпрыгнули, а принц кабирский от неожиданности чуть язык не прикусил.

— Барона убили?

— Да как же! Живее всех живых. Этот Гранди… у нас же доверительная беседа?

— Практически интимная.

— Этот Гранди, доложу я вам, просто умом тронулся на старости лет. Я, конечно, сам не слышал, но, говорят, он весь вечер ходил взвинченный и донимал всех, будто бы у него какие-то секретные сведения, а его самого собираются убить. И не абы когда, а именно тем самым вечером на приеме. На глазах у всех.

— То же самое пишут в «Городских страницах».

— Ну-у-у… иногда даже выдумщики и сказочники попадают пальцем в небо, правда?

— Святая истина. Так-так. Что произошло дальше?

— Сложно сказать. Да и если честно, я очень плохо помню.

— Расскажите, что помните.

— Хм… кажется, кто-то вдруг закричал «Убийца!» Среди гостей началась паника… Его высочество закрыла личная охрана… хотя нет… это, кажется, случилось уже позже — охрана почему-то замешкалась. Да-да, замешкалась, это я помню отчетливо, потому что на нашего министра… На нашего министра набросилась какая-то женщина.

— Женщина?

— Да. Из гостей. К сожалению, церемониймейстер поставил меня слишком далеко от послов — я не разглядел… Да и началось бурное движение, сами понимаете. А та стояла на почетном месте, почти рядом с нашим министром. Вот и бросилась. Говорят, самоотверженно закрыла министра собой от пули.

— То есть барон Гранди все-таки не выдумал и действительно заметил среди гостей убийцу?

— Не знаю… Говорю же: я был слишком далеко…

— Но ведь это вы дали интервью газете «Городские страницы».

— Откуда вы?..

— Вы сами рассказали об этом. У нас же доверительная беседа, не забыли?

— Ах да… да, конечно… А на чем я остановился?

— На интервью газете «Городские страницы».

— Да, интервью… Да не давал я «Страницам» никакого интервью, а просто написал для них статью, которую опубликовали анонимно. Понимаете, в редакции всех анрийских газет заблаговременно сообщили — известно кто, разумеется, — чтобы ни на что не рассчитывали. Освещать прием в Люмском дозволили только «Вестнику», известно почему, разумеется. Но это несправедливо и неправильно. Я всего лишь восстановил справедливость!

— Насколько мне известно, с гостей Люмского дворца брали обязательство о неразглашении.

— Ну и что? Власти не должны скрывать от народа ни-че-го! Люди должны знать правду!

— А какую правду вы поведали людям, раз ничего не видели?

— Нет, я все видел, просто… ну… просто не в подробностях… и не в деталях.

— Которые вы смело дорисовали, приукрасили, выдумали?

— Майнхэрр… как ваша фамилия?

— Гайстшписен.

— Да-да. Майнхэрр, поверьте: то, что там произошло, выдумать здоровому человеку сложно!

II

Из газеты «Городские страницы», выпуск № 96, сентябрь 1636 года:

«…После того, как барон Гранди упал замертво, в зале закричали 'Убийца!». Неизвестно, кто первым поднял крик, но уже через несколько мгновений растерянность и недоумение — следствие внезапной смены тона размеренного, не предвещавшего ничего трагичного вечера — переросли в полнейшую уверенность. Гости поддержали этот крик, и убийца, был ли он в зале на самом деле или всего лишь плодом воображения пожилого человека, которому сделалось дурно, стал угрожать всем и каждому, при этом и будучи всеми и каждым.

Гости закричали и в панике рассыпались по залу, едва не затоптав несчастного барона, который, крепко отведав пару женских туфель и форменный сапог анрийского обер-полицмейстера, вдруг воскрес, оправившись от покушения на свою персону.

Тогда-то и произошло то, во что наш дорогой читатель вряд ли поверит. Наша редакция тоже не поверила бы, если бы не печатала сии строки со слов непосредственных очевидцев, оказавшихся в достаточной мере мужественными и храбрыми, дабы поделиться сей историей, и не убоявшихся преследований со стороны замалчивающих правду властей.

Один из гостей, то ли чрез меры откушав шампанского из личных запасов Шталендхэрра генерал-губернатора, то ли замешкавшись и не поспев за общим движением, на глазах у всех, презрев законы Божьи и земного тяготения… полетел!'

III

Менталист резко прервал контакт с марионеткой и вышел из состояния, близкого к трансу. Он быстро сориентировался в начавшемся переполохе и еще быстрее разобрался в его причинах. Это едва не привело в бешенство — менталисты в своей жизни обычно ненавидят две вещи: людей, которые способны противостоять ментальному воздействию, и других менталистов. А таких, которые еще и нанесли подлый удар по яйцам самомнения и самолюбия, обычно клянутся отыскать и уничтожить малогуманным способом. По крайней мере, этот давал себе такую клятву и почти всегда выполнял. Будь хоть немного времени — исполнил бы уже сегодня.

Но времени не было. Он подозревал, что Напье может оказаться на приеме и помешать, а после похищения Вортрайха — почти наверняка будет. Однако это было не важно. Шестерни были давно запущены и крутились исправно. По большому счету не важен даже был итог возложенной на него миссии — любой исход приведет к одному результату. Все, что от него зависело, он с успехом выполнил. Нужно было уходить. Жаль лишь одно: не получится насладиться зрелищем, которое вот-вот начнется.

Менталист нащупал под рубашкой талисман возврата, извлек его, по привычке сделав вид, что поправляет галстук. Набрал воздуха, чтобы произнести слово-активатор, и только лишь хрипнул, выпучив от страха глаза.

Менталисту сдавило горло, он начал задыхаться, почувствовал, как голову тянет вверх, а вместе с ней и оставшееся тело. Его подняло на носки туфель, а затем вовсе оторвало от пола. Зал побежал в мутнеющих за стеклами очков глазах и остановился перед парой серебряных бельм. Менталист выдавил сухой скрип из передавленного горла.

Сигиец левой рукой сорвал с него талисман возврата и не глядя швырнул куда-то в угол. Ухватил менталиста правой за горло, поставив того на пол.

— Эрвин Месмер, где твой хозяин? — спросил сигиец, чуть разжав пальцы.

Месмер кашлянул, попытался высвободиться.

— Убийца! — закричали совсем близко, почти в самое ухо.

Сзади на сигийца набросились двое, оттаскивая от Месмера, выкручивая и заламывая руки. Сигиец извернулся, одному ударил локтем под ребра, другого обхватил за шею, перекинул через плечо, едва не придавив гостем Эрвина Месмера, и пустил в кряхтящего первого волну силы, окончательно сбивая того с ног и отшвыривая на скучковавшихся гостей приема. Кто-то еще из гостей, набравшись храбрости или защищая честь мундира, набросился на Райнхарда, но сперва получил по носу и в челюсть, а потом проделал неестественный, пугающий кульбит в ту же стайку ошарашенных гостей, которые от столкновения посыпались, как кегли. Затрещали юбки и брюки. Сверкнуло исподнее. Кто-то оказался на ком-то, кто-то — под кем-то.

По залу вдруг пронесся резкий неуместный, невозможный и невероятный в Люмском дворце рев дикого животного. Откуда-то с противоположенного конца, где под строгими очами кайзера всего минуту назад вдохновенно, со всем этельским красноречием произносил свою речь шах Мекмед-Яфар.

Поднялся вой, визг, писк, крик, в которых потонули совсем не аристократические, но выразительные обороты речи. Где-то загремели подносы, зазвенел бьющийся хрусталь фужеров и бокалов. Кто-то кого-то опрокидывал в попытках пробиться к дверям. Что происходило с первыми лицами и виновниками торжества — мало кто из гостей видел, а если даже и видел, то больше интересовался собственной участью в начинающейся давке.

Месмер, не теряя времени, пытался уползти и даже не без успеха проделал несколько футов, перед тем как его потащило по блестящему мраморному полу обратно. Месмер испуганно взвыл, скребя по плитам ногтями.

Райнхард перевернул его ногой, наклонился, чтобы поднять, но тут от дверей сквозь толпящихся гостей и слуг наконец-то пробился почетный караул гвардейцев семнадцатого Зейденского полка, сопровождавших первых лиц высокой встречи. С алебардами. Хоть и церемониальными, но увесистыми, внушительными и с копьями.

На миг караульные гвардейцы замерли, оценивая ситуацию, пересеклись взглядами с глазами сигийца, демонически блестящими отражавшимися огнями богатой иллюминации. Райнхард молча помотал головой и указал пальцем на Месмера — щуплого, невысокого растрепанного, раскрасневшегося мужчину лет сорока с интеллигентным, но насмерть перепуганным лицом и одуревшими глазами. Караульные глянули на лежащего на полу, глянули вновь на сигийца, направляя в него копья алебард.

Райнхард дернул щекой со шрамом.

IV

Из неопубликованных мемуаров графа К.:

'…Паника уже началась и только нарастала. Вокруг стоял шум и возбужденный гомон. Гости пришли в движение. Кто-то тянулся к лежащему на полу барону Гранди. Кто-то ничего не понимал и просто вертел головой по сторонам в попытках определить, где обозначенный виновник бурно развивающихся событий. Кричала некая известная фрау, чье имя я не смею указать в этих строках. Кричала очень тонко, противно, громко и монотонно. Из-за этого перекрывающего все крика почти никто и не услышал приглушенный хлопок, а запах пороха утонул и затерялся в стойком амбре дорогостоящих духов и пудры, тьердемондского шампанского и аристократично-благородного пота.

Когда крик оборвался, всеобщее внимание привлекала уже борьба в противоположенной стороне бального зала. Что там происходило в точности — судить не берусь, а досужие сплетни пересказывать не имею желания.

Графиня Даниэль Луиза Шарлотта ля Фирэ висела на господине министре Освальде Бейтешене и, не соответствуя своему пусть и номинальному, но высокому титулу, ругалась, кажется, даже не по-тьердемондски. При этом оба отчаянно возились и боролись. Со стороны это смотрелось, по меньшей мере, странно, если не сказать «нелепо». Министр был мужчиной крупным и тучным, графиня обладала значительно более скромными габаритами, но борьба продлилась непозволительно долго. Настолько, что впору было бы задаться вопросом, куда смотрят гвардейцы-зейденцы, которые следила за тем, чтобы между делегацией и гостями сохранялось безопасное расстояние, и почему вообще допустили нечто подобное.

К своим обязанностям гвардейцы приступили только спустя полминуты, если не больше. Они оттащили графиню за руки. Графиня была в крови — ранена в живот. Крови успело натечь много, залило все платье. Гвардейцы пришли в растерянность. Графиня же крикнула — цитату приводить не решусь, но в общем смысле'

V

— Отъебитесь, мудаки затраханные!!! — истерично заверещала Даниэль, метавшаяся и бившаяся в руках двух гвардейцев. — Министр! Недоебки, министра держите!!!

В животе жгло от боли. Перед слезящимися глазами поплыл кровавый туман. По венам потекла черной жижей мерзость. Даниэль почувствовала, как тонет и захлебывается в болоте, из которого вместо нее всплывает та, другая, которая спала слишком долго и успела изголодаться по хорошему веселью.

— Министр!

Ее скрутил спазм, болезненно сокращающий мышцы живота. В расплывающемся по платью красном пятне проступило черное, жирное, маслянистое. Даниэль содрогнулась, выдавив из себя не то хрип, не то смех. Из-под ворота и левого рукава выползли тугие жгуты вздувшихся вен, уродливо рассекающих чернотой белую кожу. Рот наполнился голодной слюной предвкушения.

VI

'…в общем смысле, что у министра пистолет.

После этих ее слов мы действительно заметили у министра в руке карманный пистолет, уже разряженный, от которого, впрочем, хэрр Бейтешен тотчас избавился и предпринял попытку напасть на его высочество Мекмед-Яфара сзади врукопашную. Охрана шаха уже среагировала и закрыла его от возможного нападения из зала, но кто же из нас мог хотя бы в мыслях допустить, что нападения стоит опасаться со спины?

Гвардейцы оставили раненую графиню и попытались остановить потерявшего разум министра, однако именно в этот момент'

VII

По залу пронесся резкий неуместный, невозможный и невероятный в Люмском дворце рев дикого животного — черной пантеры, невесть откуда появившейся здесь.

Огромная кошка совершила невероятно длинный и грациозный прыжок мимо отскочившего в сторону кабирского шаха и всей своей массой сшибла министра с ног, повалила на пол, уселась на нем, придавив лапами. Освальд Бейтешен ударился затылком о мраморные плиты и на миг потерял сознание. А придя в себя, увидел над собой оскаленную кошачью морду и заорал во все горло. Пантера зарычала, щелкнула зубами у самого носа министра, вынудив того умолкнуть на полузвуке, зажмуриться, затаить дыхание и вжаться в пол. Затем угрожающе нависла над ним, скаля зубы, шумно обнюхала и лизнула министра красным языком в лицо.

Освальд Бейтешен осторожно открыл один глаз, и ему опять захотелось заорать во все горло, но получилось только икнуть, давясь воздухом.

На нем сидела, крепко обхватив бедрами, смуглая круглолицая женщина с черными, как смоль, блестящими волосами. Министр смерил ее ошарашенными глазами, остановившись на пышном бюсте, прикрытом парой шелковых лент, снова икнул и потерял сознание. Теперь уже надолго.

Женщина выпрямилась, тряхнула волосами, тонко звеня крупными золотыми серьгами, и зажмурилась с непередаваемым кошачьим самодовольством.

VIII

'…будто бы сам Господь проклял тот вечер и разверз разлом на Ту Сторону!

«И явился градам Арамским Зверь Бездны, един и во множестве, с телом льва, хвостом змеи, крылами птицы и главою Блудницы, чье чрево родит Раскольника».

Явившийся из Бездны зверь вызвал массовый, да простят нас читатели за Артэмские цитаты и метафоры, исход из Большого зала. Ибо выше сил человеческих то было! Все, кто еще стоял на ногах, общей лавиной, приливной волной понеслись к дверям, где было их единственное спасение. Не заботясь ни о чем и ни о ком, кроме себя, люди сметали тех, кто не видел Зверя чудовищного, захватывали в общий поток и несли прочь от проклятого места этого.

Вся масса людская навалилась на двери, колотя в них, требуя и моля немедля отворить.

Молитвы их были услышаны, и отворились врата небесные, за которыми ждали ангелы Господни с мечами огненными — такими, по крайней мере, в тот миг предстали гвардейцы с саблями, благоразумно расступившиеся перед натиском бегущей толпы…'

IX

— Зверь из Бездны? С телом льва, змеиным хвостом, орлиными крыльями?

— Ну-у-у… я чуть приукрасил.

— А как же правда?

— А это и есть правда, только…

— Приукрашенная.

— Послушайте, если бы я просто написал, что две женщины вдруг превратились в зверей, кто бы в это поверил? А вот тварь из Бездны…

— Какие женщины?

— Ну кабирки, из делегации. Когда начался переполох, одна из кабирок распахнула шелковую накидку, в которую была замотана, превратилась в кошку и бросилась на магистра.

— А вторая?

— А вторая просто стояла и вдруг обвалилась.

— В каком смысле?

— Да в прямом: стояла в накидке своей, зеленой или красной, точно не помню, и раз — обвалилась, как будто никого под ней. А из-под тряпок на полу выползла змея. Но тут народ уже валом попер прочь, меня буквально вынесли в коридоры, понятия не знаю, что дальше происходило.

X

Первый удар сердца был оглушительным. Первый вдох вызвал паническую истерику.

Она завопила, раздирая пересохшую глотку. Завизжала от переполнившего ее ужаса. Заговорили все чувства разом, в один момент, доводя до бешеного безумия. Если бы мозг, на который сразу обрушились все телесные ощущения и в который ворвалась окружающая реальность, имел возможность что-то решать и предпринимать какие-то действия, немедленно бы вышиб себя самого, вставив в рот дуло пистолета. Если бы сейчас понимал, что такое пистолет.

Кто-то схватил — кажется, это так называется — ее и попытался обездвижить, придавить. Она заверещала еще громче, замахала чем-то… это зовется «руки». Начала брыкаться, впилась куда-то зубами. Сразу стало свободнее.

Легкие жгло от наполняющего их воздуха. По венам начала циркулировать стоявшая кровь, которую погнало отбивающее барабанную дробь сердце. Где-то внизу болело. Жгучая, острая боль раздирала живот. Почему? Так быть не должно!

Она положила туда руку. Кто-то опять ее схватил, но она слепо отмахнулась. Вроде бы она все еще вопила? Или это прерывистые, частые стоны? Нет, это жадные, быстрые вдохи. Со свистом, с хрипом, но это ее дыхание. Она дышит! Как же она изголодалась по воздуху! Она глотала его, захлебывалась, но раскрывала рот шире и пила его, не успевая проглатывать. Ей нужен воздух, весь, сколько есть и еще! И все-таки это стоны. Она стонет при каждом вдохе и выдохе. Стонет от боли, от страха, от удовольствия и счастья.

Шум. Она слышит какой-то шум. Что-то кроме стука в ушах и в груди. И уже какое-то время. Это… слова? Что они значат?

—…яг! Ля……ука!…ежи……зда… тупая!

Ежи? Причем тут ежи?

—…тупая, какая же ты тупая, упертая блядища!!! Лежи, падла, пока сам не прибил!!! — орал кто-то в ухо.

Кто-то знакомый… Ярвис? Ярвис. А она? Кто она?..

Чародейка на рефлексе отвесила полиморфу звонкую не то пощечину, не то оплеуху.

— Да ебать тебя неловко! — зашипел оборотень. — Сдурела⁈

— Не называй меня блядищей!

Она снова сидела. Когда успела — сама не поняла.

Зрение почти вернулось. Подслеповато щуря слезящиеся глаза, она огляделась, ничего не понимая. Увидела Эндерна, который стоял, злобно сверкая желтыми птичьими глазами, и прижимал голову к левому плечу. Все-таки она его достала.

Даниэль опустила взгляд. Увидела свои голые ляжки. И трясущиеся от частого дыхания груди. Тоже голые. Она вся голая! Чародейка инстинктивно прикрылась руками, но что-то помешало. Сделалось больно где-то слева.

Даниэль присмотрелась, сфокусировала все еще плывущий взгляд и тихонько пискнула.

В левой груди страшно и мерзко качалась здоровенная стеклянная колба на тонкой полой игле. Поршень был надавлен до упора. Даниэль выдернула шприц и, тонко взвизгнув, отшвырнула его в сторону. По ушам ударил оглушительный звук бьющегося стекла.

— Ты че творишь, истеричка сраная⁈ — заорал Эндерн.

Чародейка проигнорировала, потирая левую грудь. Ощущения были еще не до конца понятными — нервные окончания не успели определиться, о чем именно сигнализировать. Но в одном Даниэль была уже уверена: кожа была шершавой от мурашек. Хотя это странно, ведь чародейке было жарко. Почему же стучат зубы? Почему больно? Почему?..

— П-почему й-й-а г-гол-ай-я?

— Потому что я тебя раздел, — ответил Эндерн, натирая покрасневшее ухо. — Больно, бля…

Даниэль покосилась на него недобрым глазом и прикрылась, сжалась. Ее знобило, колотила крупная дрожь. Почему она дрожит, если тут так жарко?

— Че вылупилась? — огрызнулся полиморф. — Кто тебя мыл? Кто пузо бинтовал, а?

Пузо… Даниэль приложила ладонь к животу, нащупывая несколько слоев перевязки. Прислушалась к чуть успокоившемуся после первого шока телу. Внутри металась такая же одуревшая, перепуганная мерзость и плела черную паутину, спешно залатывая рану.

— Не трожь, дура! — прикрикнул Эндерн и осторожно приблизился к ошарашенной чародейке. — Ляг, — сказал он мягче и, взяв за плечи, настойчиво потянул ее вниз, укладывая на жестком, неудобном лежаке. — Лежи, пока не очухаешься, — добавил он, укрывая сверху простыней. — Добром советую.

— Где я? — простонала чародейка.

— В морге, — усмехнулся Эндерн.

— Брось свои дурацкие шуточки! — дрожащим от подступившего к горлу кома голосом пролепетала Даниэль.

— А я, блядь, и не шучу.

Чародейка приподнялась на локте, огляделась, теперь уже осмысленно, и снова села, придерживая простыню. Она действительно была в мрачной, холодной палате морга. То, что она приняла за лежак, оказалось разделочным столом, на котором мясники из мертвецкой потрошат трупы. Вокруг таких столов было несколько, хоть они и пустовали, что лишь нагоняло жути. Сильно пахло формалином и смертью.

Даниэль судорожно сглотнула, подняла перепуганные глаза на Эндерна.

— Я?.. — едва слышно прошептала она.

Полиморф вздохнул, хмуря брови, полез в карман своей куртки.

— Ты, Графиня, — сказал он, взяв ее руку раскрытой кверху ладонью, вложил что-то и завернул пальцы. — Ты сдохла.

Чародейка раскрыла дрожащие пальцы и увидела в ладони круглую пулю. Ее передернуло от ужаса и возвращающихся воспоминаний, она непроизвольно накрыла левое плечо у самой шеи. Свинцовый шарик упал на пол и гулко зазвенел, отскакивая.

XI

Даниэль душила подступающая эйфория. Она чувствовала голод ведьмы, и этот голод отзывался приятным, томным напряжением нетерпения. Или это был ее собственный голод? Была ли вообще когда-нибудь ведьма? Или она просто выдумала ее для оправдания? Плевать! Сейчас обе займутся тем, по чему так изголодались…

Большая кобра выросла за спиной сидевшей на полу чародейки и впилась ей в основании шеи, прокусила вену, впрыскивая яд в кровь. Даниэль хватанула воздуха от острой боли, схватила чешуйчатую гадину, попробовала скинуть, но змея впилась еще сильнее.

Даниэль быстро переставала чувствовать. Место укуса стремительно немело. Руки отнималась. Ноги переставали слушаться и держать. Даниэль потянуло к полу. Внутри металась ополоумевшая мерзость, вычищая кровь от сильных токсинов, но не успевала — яд слишком быстро подбирался к сердцу и парализовывал сердечную мышцу.

Однако Даниэль не упала. Кобра располнела, сжалась, укоротилась, приобретая очертания худощавой женской фигуры. Хвост разделился на две стройные ноги, из капюшона вытянулись руки — левая обхватила Даниэль под спазматически вздымающейся грудью, правая — поднялась над головой, увеличивающейся и обрастающей черными волосами, собранными в длинную тугую косу до крепких ягодиц, обтянутых рейтузами. На лице оборотня проступили человеческие черты, чешуя втянулась в белую кожу, змеиные глаза стали обычными карими и обрели характерную для далекого Байфана форму.

Байфанка, не отнимая губ от шеи Даниэль, завела себе в волосы руку, вынула длинную шпильку, ловко раскрутила на пальцах и с силой воткнула ее чародейке в грудь, прямо в сердце. Даниэль выгнуло до хруста костей. Она пару раз жадно хватила воздух перекошенным ртом и обмякла.

Девушка-змея уложила ее на пол и поднялась во весь свой небольшой рост. Утерла пальцами с нижней губы кровь чародейки.

— Майсун! — окликнул ее Мекмед-Яфар. — Догнать!

Девушка обернулась в указанном направлении, глубоко вздохнула и… обвалилась, будто в гибком теле не было ни одной кости. Кто-то сдавлено вскрикнул, а по мраморному полу заструилась черная лента, быстро ускользающая в раскрытые двери из почти опустевшего зала.

Шах Мекмед-Яфар оглянулся. Не считая женщины-оборотня, сидевшей на бесчувственном министре, в зале оставалась пара зейденцев, которых в приступе ярости раскидал Бейтешен, два мукариба из личной охраны посланника султана, трое или четверо кабирцев из делегации, которых не подхватила унесшаяся толпа высокопоставленных гостей. К стенке жался один из слуг, закрываясь подносом. Под портретом стоял бледный, едва дышащий Шталендхэрр Крихерай и смотрел на все осоловевшими, немигающими глазами. Кажется, он был далеко за пределами бального зала Люмского дворца, где неполных пару минут царил настоящий хаос. Пол был усеян битым хрусталем, по мраморным плитам растеклись золотистые лужи шампанского, в одной из которых плавал чей-то парик. Тут и там виднелись лодочки потерянных женских туфель. Где-то валялся оторванный рукав, где-то — верхняя юбка.

Шах покачал головой. Подошел к лежавшей с остекленевшими глазами Даниэль, присел перед ней и проверил пальцами пульс на шее. Чародейка была мертва.

— Прости, малышка, — пробормотал Мекмед-Яфар, закрывая ей глаза, — так будет лучше для всех. В том числе и для тебя.

Он поднялся, посмотрел на оборотня.

— Аша! — крикнул он, упершись в бока. — Плохая киса! Ну что за манеры? Слезь с гражданина министра! Понимаю, он мужчина солидный, ты ему весь вечер глазки строила. Но соблюдай приличия… или хотя бы дождись, когда он уйдет в свои апартаменты, — добавил шах тише.

Дхартийка виновато улыбнулась, обнажив белые зубки, озорно заблестела золотыми глазами, послушно вскочила, бесстыже качая пышным бюстом, от тяжести которого шелковые ленты опасно натянулись и едва не затрещали.

— Кто-нибудь приведите уже министра в чувство и поднимите его, — распорядился Мекмед-Яфар. — Эй, вы! Да, вы, люди, человеки, — пощелкал он пальцами, привлекая внимание мукарибов. — Я к вам обращаюсь! Элле-эла!

Охрана шаха не пошевелилась, их головы повернулись к делегации. Один из сановников кивнул.

— Вот так-то лучше, — погладил черную бороду Мекмед-Яфар, когда оба мукариба подступили к министру.

Кабирцы расступились, пропуская того самого сановника, который приблизился к шаху.

— Как вам представление, ваше высочество? — спросил Мекмед-Яфар с хитрой ухмылкой.

— Несколько… ярче обещанного, — сказал сановник. — Я не ожидал настолько бурной реакции, сакир-раис.

— Люди настолько привыкли к магии, привыкли считать ее прирученной, обыденной, безопасной и скучной, что совершенно позабыли, какова она на самом деле, — проговорил шах. — Стоит лишь чуть-чуть прикоснуться к ее настоящей сути, как реакция на нее становится самая бурная и непредсказуемая.

— У нас в Кабире магия не в большой чести, — произнес сановник, поглядывая на Ашу в оранжевом шелковом платье, покрой которого делал присутствие одежды на ее смуглом теле сугубо номинальным. Дхартийка принялась нахально строить кабирцу глазки и призывно крутиться на месте. — Но я надеюсь, что это изменится в скором времени. Если мы разрешим сегодняшнее маленькое недоразумение…

— Недоразумение? — проскрипел пришедший в себя, вернувшийся из далеких странствий генерал-губернатор. — Вы называете недоразумением? Да ведь это скандал мирового уровня! Это же… о боже, я даже боюсь вообразить, чем все это кончится!

— Стесняюсь спросить, а чем оно должно закончиться? — недоуменно поинтересовался шах.

— Чем? Ч… — поперхнулся генерал-губернатор. — Чем? Да ведь вас только едва не убили! И эти… бестии, — он опасливо и брезгливо покосился на Ашу.

Дхартийка наморщила нос, приоткрыв большой рот, в котором вытягивались клыки, и как-то вдруг ужалась, съежилась, обрастая блестящей черной шерстью. Пантера агрессивно зашипела, скаля пасть. Шталендхэрр испуганно отшатнулся в сторону. Шах предостерегающе поцокал языком и погрозил кошке пальцем. Та послушно утихла, облизнулась и уселась на пол возле его ног, подставляя под руку голову.

Шах заботливо почесал ее между ушей. Пантера довольно заурчала, зажмурилась, оставив только узкую золотую щелочку на левом глазу, которым поглядывала на поднятого на ноги Освальда Бейтешена. Министр висел на руках мукарибов и водил из стороны в сторону головой, пытаясь сообразить, где он, кто он и что он.

— Я не злопамятный, — заверил Мекмед-Яфар. — Я уже все забыл.

Шталендхэрр выпучил на него круглые глаза.

— Ваше высочество изволит шутить?

— Ни в коей мере, раис Крихерай, — ответил сановник. — Ведь на меня никто не покусился.

— Прошу прощения, майнхэрр саиде, но я обращался не к вам! — надменно сказал генерал-губернатор.

— Разве? — нахмурился кабирец. — Ах да! Клянусь Альджаром, совсем забыл.

Он поднес к лицу ладонь и тщательно обтер его, как будто только что вынырнул из воды. Затем отнял руку. Альбрехт фон Крихерай раскрыл рот, потрясенно посмотрел на Мекмед-Яфара, перевел взгляд на… Мекмед-Яфара в мундире кабирского сановника.

— Муэджи-мадхилат! — восхищенно произнес шах, разглядывая маску в своих руках. — Вы не возражаете, если я оставлю эту дивную вещицу себе на память?

— Разумеется, нет, — пожал плечами шах в мундире шаха. — Мне их все равно девать некуда.

— Сукра, актар-карим сакир-раис, — чуть склонил голову шах номер два и рассмеялся: — Теперь можно безнаказанно заглядывать в гарем эвель-вазира.

— Э-э-э?.. — протянул потрясенный генерал-губернатор.

— Ах, гражданин генерал-губернатор, — шах номер один сделал вид, что только что заметил присутствие Крихерая, — думаю, вам нужно кое-что объяснить…

Он тоже протер лицо, а отняв ладонь, потряс такой же маской, сделанной из непонятной полупрозрачной, эластичной ткани. Альбрехт фон Крихерай икнул, подавившись воздухом, отступил к стене под защиту кайзера Фридриха.

— Дело в том… — заговорил Манфред фон Хаупен официозным тоном.

Шталендхэрр генерал-губернатор Альбрехт фон Крихерай так и не узнал, что в чем дело. Он закатил глаза и сполз по стенке на пол, теряя сознание.

— Мне кажется, этот абсурд его доконал, — покрутил кончик острой бородки чародей.

XII

— Не кисни, Графиня, — сказал Эндерн, обнимая трясущуюся чародейку за плечо. — Бывает хуже.

— Куда уж хуже, — всхлипнула она. — Меня убили! Ты понятия не имеешь, что это такое. Умирать очень страшно. И больно. Особенно в первый раз.

Совиные глаза оборотня блеснули. Чародейка только сейчас задумалась, что знает о нем очень мало, почти ничего. Она ждала возражений и едких замечаний, но полиморф лишь усмехнулся:

— Ну, с лишением, сука, девственности, что ли. Это надо обмыть.

— Не смешно, — буркнула чародейка, прижимаясь к Эндерну крепче. — Я просто закончилась. Меня больше не стало. Была — и нету. И больше ничего. Вообще ничего!

Тело наконец-то успокоилось и определилось с ощущениями. Чародейка окоченела от холода, отморозила на ледяном столе ягодицы и бедра, но встать не могла. Пробовала, но чуть не пропахала носом каменный пол, если бы полиморф не подхватил ее. Пришлось сидеть на подложенной куртке Эндерна, замотавшись в простыню, трястись и дожидаться, пока пальцы ног не начнут отзываться.

— Теперь-то живая, — сказал оборотень.

— Я была мертвее мертвой восемь часов! — чародейку заколотила крупная нервная дрожь. — Ты сам сказал!

— Хорош, сука, ныть! — ворчливо бросил Эндерн. — Ничего и не случилось. Подумаешь, имя новое придумать придется. Один хрен оно тупое было.

— Тебе легко говорить, а я любила это имя. Под ним я была когда-то счастлива, — шмыгнула носом чародейка, устраивая голову на плече полиморфа.

— Ты мне только рукав соплями не уделай, а? — брезгливо поморщился Эндерн, но не отодвинулся.

Чародейка уставилась на пальцы своих ног. Она не прекращала попыток заставить их подчиняться, но пока без особого успеха, что нервировало и пугало. Была опасность, что у воскрешения найдутся побочные эффекты и последствия слишком долгого пребывания в состоянии хладного трупа. Чародейка не очень переживала, что могут проснуться новые кулинарные пристрастия, например, к сырым мозгам, а вот за возможность ходить — тряслась. От такой приятной привычки нелегко отказаться.

— А как ты меня нашел? — спросила она.

— Чорт привел, — ответил Эндерн.

— Кто?

— Чорт. Чорта ни разу не видала?

Чародейка подняла на него растрепанную голову.

— Я — ведьма, Ярвис, мне проще описаться или лопнуть, чем до чертей допиться.

— Не поверишь, Графиня, — состроил недовольную рожу Эндерн, — трезвый был, как стекло.

XIII

Бруно замер, повинуясь остановившемуся оборотню. Дорогу им преграждала толпа из десятка крепких и агрессивно настроенных ребят. Таких ребят обычно можно видеть возле завода после тяжелого рабочего дня. Сопровождаемые шумными разговорами и облаком густого табачного дыма, они заворачивают в ближайшую пивную, где коротают вечер, который нередко заканчивается ночными приключениями и нередким пробуждением в самых неожиданных местах. И без всякой магии.

Этих сопровождало напряженное молчание. И окружала тяжелая злоба. А в руках имелись цепи, дубины и вырванные из заборов железные пруты.

— Это опять, что ли, бандюги? — шепнул Бруно.

— Хужее, — отозвался Эндерн. — Народ.

— А чего народу надо?

— Счастья народного.

— А мы какой жопой к его счастью?

— А мы, сука, его нынче по манде пускаем, — прошептал Эндерн, делая осторожный шаг назад. Толпа уверенно шагнула к ним.

— Им-то откуда знать? — сглотнул Бруно, тоже отступая.

— На ебле написано: «Холопы режима, стукачи и палачи».

Толпа пошла на них быстрее.

— Как скомандую — беги. Я их задержу.

— Хер тебе в обеи руки, — Бруно нащупал рукоять пистолета. — Я тебя не брошу!

— Ох, драть вас кверху сракой, — тоскливо пробормотал Эндерн.

Он дернул кистью, выбрасывая из рукава лезвие меча. Бруно выхватил пистолет, скакнул в сторону и направил в толпу дуло, щелкая курком. Та остановилась, не ожидая увидеть оружие.

— Ходи по одному! — сплюнул Эндерн.

Толпа осталась стоять на месте, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, звеня цепями, однако и отступать не собиралась. Бруно и рад был бы поверить в собственную грозность, но жизнь его многому научила, особенно в последние месяцы. Он чуял подвох. И подвох вдруг уперся в спину.

Волосы на затылке потрепало дуновение холодного ветра. Неуместного, чуждого в жаркую анрийскую ночь, вызывающего еще большую тревогу, нежели толпа уличной шпаны. Захотелось обернуться, но это последнее, что стоило делать в такой ситуации. Эндерн напрягся еще больше. Он тоже почувствовал ветер в спину.

В толпе начали переглядываться и все пристальнее смотреть куда-то сквозь Бруно и полиморфа. Маэстро все-таки не выдержал — мельком обернулся. Подумал, что померещилось, и обернулся снова. Нет, не показалось.

К ним шел дьявол. Самый настоящий демон. Черт из Бездны.

Высоченный, не меньше семи футов, огромный, как пара человек, и черный, как сама ночь, даже в свете фонарей. Он был одет в черный фрак, который едва ли не трещал на его необъятной туше, и цилиндр. Лицо… нет, самая настоящая дьявольская морда фосфоресцировала и светилась белыми костями голого черепа.

Рядом с чертом семенил мелкий бесенок, карлик в свободной мантии с безобразно уродливой физиономией гнома из сказок про нечистую силу.

— Ну пиздец, — с едва заметной дрожью в голосе пробормотал Эндерн, тоже обернувшись, — допился, нахуй…

Черт прошел мимо, тяжело ступая. Карлик едва поспевал за ним и утробно ворчал. Бруно и полиморф непроизвольно расступились перед ним, стараясь не встретиться глазами со светящимся в ночи черепом.

Великан остановился, отогнав растерявшуюся толпу на пару шагов. Обвел каждого тяжелым взглядом.

— Нендо зако вазунгу! — прогромыхал он на всю улицу. Трубный голос отозвался в стенах домов неестественным эхом.

Толпа отступила еще на пару шагов. Однако нашелся кто-то самый смелый, как и подобает самому смелому в подобных ситуациях, в заднем ряду.

— Мужики, чего мы ссымся? Их всего двое да ряженый трубочист! Айда!..

Трубочист резко вскинул руку с огромной ладонью, в которой поместилась бы пара белых голов. Самый смелый внезапно для себя обнаружил, что стоит уже в первых рядах. Черт снял цилиндр с лысой черной головы и запустил мощную пятерню в шляпу. Достал из тульи что-то, потряс плотно сжатым кулаком и, широко размахнувшись, швырнул перед собой горсть мелких птичьих и крысиных костей и черепов, которые глухо застучали по мостовой. Крысиный череп лег ровнехонько напротив смельчака и уставился на него пустыми глазницами.

— Рохо ньйо, — нараспев пробасил черт, притопывая ножищей и ритмично потрясая огромным кулаком, — уову уондо, вазунгу кулинда, маадуй кувафукуза!

Толпа застыла, как загипнотизированная. Бруно и Эндерн, сами того не заметив, встали друг к дружке почти вплотную.

Поднялся ветер. В темноте над улицей закружился невесть откуда взявшийся туман, собираясь в призрачные фигуры с гротескными руками, деформированными головами с дырами вместо глаз и ртов. Со всех сторон послышалось шипение, шепотки, хихиканье, от которого волосы сами собой начинали шевелиться. Потянуло холодом, в котором чувствовалось нечто потустороннее, могильное.

— ХЕЙ-ЙА! — взревел черт, вскинув над головой опрокинутый цилиндр.

Из тульи повалил густой дым. Череп крысы сверкнул пустыми глазницами, и над улицей пронесся, визжа и хохоча, череп человеческий. Из густого дыма выскочили скелеты и, гремя костями, ринулись на толпу, а следом — шепчущие призраки, голодно протягивая искаженные руки.

Толпа в момент побросала оружие и с дикими воплями и криками разбежалась. Бруно и подумать не мог, что человек может бегать настолько быстро. Хотя об этом он подумал несколько позже, а тогда стоял, прижимаясь к Эндерну, и дрожал от страха. Полиморф занимался примерно тем же, но сдержаннее.

Оба не сразу сообразили, когда все закончилось. Просто наступила тишина, которую несмело нарушил хлопок далекого выстрела — где-то такую же плохо организованную и малочисленную толпу разгонял драгунский разъезд или отряд гарнизонных войск.

Первым опомнился Эндерн. Бесцеремонно оттолкнул Бруно, отряхнул рукав куртки.

— Ты че тулишься, как голубок? — проворчал он.

— А сам-то? — обиженно буркнул Маэстро.

— Че, испугался?

— А сам?

— Чуть не обосрался, — честно признался Эндерн. — Это че, бля, было?

— Вопрос не по зарплате, — хмыкнул Бруно.

Черт стоял к ним спиной и тряс опрокинутым цилиндром, в который сами собой запрыгивали разбросанные кости и черепа мелкой живности. Бруно показалось, что где-то в отдалении хохочет летающий череп.

Кто-то подергал его за рукав сюртука. Маэстро повертел головой и с запозданием догадался опустить взгляд — внимание привлекал карлик. Обычный карлик, а никакой не бес, как показалось сначала. По крайней мере, ни рогов, ни хвоста у коротышки не было, да и физиономия была вполне человеческой, хоть и далекой от эталона привлекательности.

Карлик протягивал листок бумаги. Бруно машинально взял его, поднес к глазам. На нем было что-то написано.

— На, — Маэстро сунул листок Эндерну, — это по твоей части.

Пока полиморф, ворча себе под нос, читал в потемках записку, черт закончил собирать кости, надел цилиндр и повернулся. Бруно увидел, что никакой это не черт, а черный раб со Слонового Берега с размалеванной краской физиономией. В бытность моряком Маэстро не раз видел таких, когда капитан грузился запрещенными товарами в бухтах контрабандистов, хотя лично работорговлей не промышлял — за незаконную торговлю рабами стреляли и вешали на месте. Но настолько огромных Бруно не видел ни разу. И ни разу не видел, чтобы раб разгуливал без хозяина. Разве что…

— Пойдем, — Эндерн хлопнул его по плечу. — На свиданку. С князем Той Стороны.

Карлик проворчал что-то нечленораздельное и, смешно переваливаясь, засеменил к мустаиму, который легко поднял его и усадил себе на плечо.

XIV

Большой палец на правой ноге наконец-то соизволил неуклюже согнуться. Чародейку охватило нервное возбуждение, она выдала неловкий смешок, с трудом, но шевеля и остальными. Ощущения были не очень приятными, болезненными, но она чувствовала себя по-настоящему счастливой.

Она соскользнула со стола и попробовала встать. Получилось не очень. Если бы Эндерн не держал ее за руку, наверняка опять стремилась бы носом к полу. Постояв несколько секунд, чародейка несмело высвободила ладонь и сделала несколько неуверенных шажков, почти не отрывая стопы от холодного пола. Первый шаг дался очень тяжело — она едва не упала, но удержала равновесие, упрямо оттолкнув постороннюю помощь. Дальше было гораздо легче: держа на себе простыню левой и балансируя правой, чародейка самостоятельно отошла на десяток шагов от стола и вернулась обратно, хоть и прихрамывая, но шагая почти нормально. Онемевшие стопы почти не чувствовали холода, их неприятно кололо, но это должно было пройти.

Небольшое путешествие вымотало чародейку и сильно утомило, но она была невероятно довольна собой и счастливо улыбалась. Эндерн накинул ей на плечи свою куртку.

— А где Гаспар? — зябко поежилась чародейка. — Что с ним?

— Кувыркается с бабой узкоглазой.

— С кем? — насторожилась чародейка.

— С бабенкой одной, — повторил Эндерн. — Она его иголками обколола и жопой по нему елозит.

Чародейка почувствовала укол обиды.

— А он?

— Да как обычно, — пожал плечами оборотень, — валяется нажравшись спирта с опиумом, картинки смотрит.

— Какие картинки?

— Я че, сука, знаю? — раздраженно бросил Эндерн. — Я ему в башку не заглядываю!

Чародейка прикрыла глаза, разглядывая картинку у себя в голове. Хорошо зная Гаспара, она быстро пришла к выводу, что в словах Эндерна нет вообще ни единого повода для ревности и обиды. А неприятное, поганое чувство где-то внутри — всего лишь фортели не до конца оправившейся нервной системы и беснующихся гормонов.

— Он все-таки достал того, второго?..

— Тха, да как сказать…

XV

Когда толпа хлынула из бального зала и начался сущий хаос, у Месмера появился второй шанс. В общей свалке он умудрился потеряться, а когда открылись двери и гости вывались в коридоры, менталист каким-то чудом вынырнул из толпы и побежал. Его пытались задержать гвардейцы Зейденского полка, но он легко отбился, грубо воздействуя на разум. Зейденцы застывали в растерянности, стыдливо отводили глаза и просто забывали, зачем и почему надо кого-то останавливать.

Коридоры кончились — начались полуподвалы, где жили рабочие и обслуга Люмского дворца. Было просто и дешево договориться кое с кем из них, чтобы оставили двери открытыми.

Месмер вылетел на улицу через черный ход и побежал по внутреннему двору Люмского. Ворота для рабочих должны были быть не заперты. Он подлетел к ним и принялся возиться с цепью и замком, гремя на всю улицу. Сперва Месмер испугался, что его обманули или кто-то из обходчиков заметил нарушение и все исправил, но спустя несколько томительных и напряженных мгновений все-таки смог отцепить навешенный замок, распутать дрожащими пальцами цепь и выбежать на набережную Мезанга.

Уже давно стемнело. Несмотря на хорошее освещение главных улиц Анрии, без очков Месмер ориентировался плохо, но все-таки побежал. Надо было оказаться как можно дальше от Люмского, пока не очухалась охрана и не организовали погоню.

Месмер пробежал по набережной с полмили без остановки и, когда впереди забрезжила громада Красного моста, которую он разобрал и без очков, решил, что оказался достаточно далеко. Месмер свернул с набережной, перебежал пустую дорогу и нырнул в подворотню. Здесь можно было перевести дух и проглотить обратно легкие.

Месмер остановился в темной арке, согнулся от боли в груди, едва не рухнул. В близоруких глазах все поплыло. И только тут он сообразил, что эхо, от которого двоился грохот собственных туфель, было отнюдь не эхом.

Кто-то набросился сзади, сбил с ног. Месмер полетел на остывшие камни. От боли, кажется, потерял сознание, потому как пришел в себя от тяжести. Кто-то сидел на нем или полулежал и размашисто лупил по лицу кулаками. Месмер вяло защитился, ответил не глядя и, кажется, попал. По крайней мере, удары прекратились, хотя тяжесть навалилась еще сильнее и принялась душить. Месмер в ужасе захрипел — резко обожгло воспоминание о недавней встрече с сигийцем, который едва его не придушил. В панике Месмер вцепился в эту тяжесть и сам не понял, как сбросил.

Теперь он оказался сверху и зарядил кулаком по физиономии. Затем еще. Противник вцепился в руку, но слабо — Месмер легко вырвался и ударил еще. Принялся душить, но наконец-то разглядел в потемках лицо напавшего.

Знакомое, хоть и смутно. Месмер попробовал дотянуться до разума, однако наткнулся на преграду. И вдруг вспомнил, где и когда уже видел это лицо. Смутные догадки посещали уже давно, но он отказывался верить, потому что…

— Ты сдох! — тяжело дыша, просипел Месмер.

— Сюрприз, сука! — харкнул Гаспар.

— Магистр-следователь Комитета Следствия Гаспар де Напье, как так вышло, что вы до сих пор живы? Ведь я лично впаял вам девяносто восьмую!

— За то, что я чуть не пересажал ваших друзей, магистр-дознаватель Комитета Равновесия Эрвин Месмер? — прерывисто парировал Гаспар, сплюнув кровь. — Когда это вы успели сменить мантию Ложи на ремесло террориста?

— А я не менял, — усмехнулся Месмер. — Все в интересах Ложи.

— Даже убийство посла?

— В первую очередь! — Месмер крепко взял Гаспара за горло. — Привет от «каэр»!

Месмер почувствовал укол где-то внизу и нарастающую боль. Он вскочил, зашатался на гудящих ногах, почувствовал, как что-то липкое и теплое течет по левой ноге. Ощупал штанину и зашипел, найдя что-то торчащее из бедра. Месмер выдернул это на рефлексе, поднес к глазам. Гвоздь. Огромный гвоздь, перемазанный его кровью.

— Bonjour de Bellejardin! — прохрипел Гаспар.

Как говаривал один магистр Ложи: «Нет более унылого и невдохновляющего зрелища, чем наблюдать за работой менталиста». На самом деле есть — открытая схватка двух менталистов. Это когда два человека просто стоят друг напротив друга с покрасневшими от натуги лицами, на которых застыло болезненное выражение серьезного и страшного запора. Обычно проигрывает тот, кого первого прослабит. Или свалит инсульт.

Гаспар это прекрасно понимал. Понимал также и то, что Месмер сильнее и в открытом столкновении шансов почти не будет. Но все равно погнался за ним. Большой удачей стало то, что по пути подвернулся случайно брошенный плотником в коридоре полуподвала гвоздь, а некоторым преимуществом — детство в Белльжардане, самом паршивом и вонючем районе тьердемондской столицы. Белльжардан учит двум вещам: дышать ртом и незаметно бить шилом в вену на бедре или в пах почти из любого положения. Эрвин Месмер такими навыками не владел.

Однако рука Гаспара была не настолько твердой, как хотелось. Он не был уверен, что попал куда целился. Да и было не важно: Месмер стоял и таращился на гвоздь. Гаспар неуклюже встал и, перебарывая головокружение, набросился на него, придавил к стене подворотни и пару раз хорошо дал под дых. К тому моменту, как Месмер оправился, Гаспар успел ударить того коленом в раненое бедро, но в ответ получил кулаком по плечу и в ухо. От боли в глазах помутнело. Месмер отпихнул его и с разгона накинулся, обхватив поперек туловища.

Оба повалились на землю и из последних сил принялись мутузить друг друга. Гаспар пытался кусать Месмера куда дотягивался. Месмер, как мог, долбил кулаком куда удавалось попасть. Оба валялись, катались, сопели и кряхтели, пуская кровавые сопли и слюни. Если бы любивший говаривать магистр по случайности оказался рядом, он бы сильно удивился новым методикам схватки менталистов. Если бы, конечно, сумел отличить ее от обычной пьяной драки, неуклюжей и страшной в своей нелепости.

И как любая пьяная драка, она могла бы закончиться только сама собой от полного истощения обеих сторон либо посторонним вмешательством.

Так и произошло. Когда Месмер сдавил Гаспару горло, а Гаспар дрожащими пальцами выдавливал Месмеру глаз и тянулись каждый к валяющемуся рядом гвоздю, в подворотню проскользнула тень.

Черная кобра замерла возле дерущихся, поднялась, глядя на них неподвижными глазами рептилии, и стремительно бросилась, впиваясь Месмеру в руку.

Эрвин Месмер заметил движение краем глаза только в самый последний момент. От места укуса по руке поползла острая, жгущая боль. Месмер завопил, вскочил, отшатнулся к стене. Кобра поднялась, раздувая капюшон, и принялась расти, приобретая очертания женской фигуры. Месмер болезненно зашипел, зажимая укушенную руку, оттолкнулся от стены, сделал пару неуклюжих, обессиленных шагов.

Майсун перекинулась колесом через Гаспара, встала на расставленных ногах и энергично качнулась всем телом, вращая головой. В темноте мелькнула хлыстом ее длинная коса с вплетенным лезвием на конце и чиркнула Месмера по щеке. Тот коротко взвизгнул, но не успел ничего толком понять, как байфанка ударила его носком туфли под колено, а затем ткнула подкошенного Месмера кончиками пальцев в плечо, в шею и под грудину. Он пару раз судорожно хватил ртом воздух, закатил выпученные перепуганные глаза и медленно завалился набок.

— Zhè shì wǒ de lièwù! — презрительно бросила девушка.

Она бесшумно развернулась и подошла к Гаспару, склонилась над его разбитым, опухшим лицом. Менталист кое-как разлепил еще не заплывший левый глаз. Майсун наклонилась совсем низко, почти касаясь губами раздувающейся щеки, но что-то насторожило ее, заставило прислушаться.

Черная кобра щекотнула по лицу Гаспара раздвоенным языком и растворилась в темноте. Когда в отдалении послышался нарастающий гул шагов, менталист был уже без сознания и не увидел, как в подворотню вбежало четверо человек.

Кем они были — выдавали только купритовые медальоны с выгравированными на них песочными весами.