шил меня неожиданными замечаниями. Вдруг он позавидовал толстым эполетам какого-то военного и стал уверять, что если бы ему такие эполеты, он был бы счастливейшим на свете. Как бы меня женщины любили. Влюблялись бы без числа. Я знаю. Когда стали вставать из-за стола, он сказал:
Я хочу проводить вас. Согласны? Мы вышли на крыльцо целой гурьбой. Извозчики стояли рядом вдоль тротуара, и некоторые уже отъезжали с седоками, и, опасаясь, что всех разберут, я сказала Чехову, чтобы он поторопился. Тогда он быстро подошел к одним саням, уселся в них и закричал мне: Готово, идите. подошла, но Антон Павлович сел со стороны тротуара, а мне надо было обходить вокруг саней. была в ротонде, руки у меня были не свободны, тем более что я под ротондой поддерживала шлейф платья, сумочку и бинокль. Ноги вязли в снегу, а сесть без помощи было очень трудно. Вот так кавалер, - крикнул Потапенко, отъезжая.
Кое-как, боком, я вскарабкалась. Кто-то подоткнул в сани подол моей ротонды и застегнул полость. Мы поехали.
Что это он кричал про кавалера? - спросил Чехов. - Это про меня? Но какой же я кавалер? доктор. А чем же я проштрафился как кавалер?
Да кто же так делает? Даму надо посадить, устроить поудобнее, а потом уже самому сесть как придется.
Не люблю я назидательного тона, - отозвался Антон Павлович. - Вы похожи на старуху, когда ворчите. А вот будь на мне эполеты… Как? Опять эполеты?