О Чехове

170

Я слышал, что он очень плох, очень опа сен… - сказал еще кто-то. Значит, к нему допускают посетителей? Нет, нет, - сказал Гольцев. - Лидия Алексеевна передаст ему наши поклоны и пожелания, и скажите ему, что с корректурой спеха нет. Пусть не утомляется. ушла из редакции очень расстроенная. Антон Павлович произвел на меня впечатление умирающего, а тут еще говорили, что он очень, очень плох, упоминали про реку… «Самое опасное время»… Чувствовалось, что считали его погибшим.

Идти в клинику было рано (раньше двух меня не пустили бы), и я пошла на реку.

На мосту я подошла к перилам и стала глядеть вниз. Лед уже шел мелкий, то покрывая собой всю реку, то оставляя ее почти свободной. День был солнечный, какой-то особенно голубой и сияющий, но в нем мне чудилась угроза, как и в мчавшейся из-под моста буйной нетерпеливой реке. Набегали льдины, кружились и уносились вдаль. Мне казалось, что река мчится все скорее и скорее, скорее, и от этого слегка кружилась голова.

Вот… Подточило, изломало и уносит. И жизнь мчится, как река, и тоже подтачивает, ломает, сбивает и уносит. «Самое опасное время»… «Плох Антон Павлович! Очень плох!»

Припомнилась мне его печать, которой он последнее время запечатывал свои письма. На маленьком красном кружочке сургуча отчетливо были напечатаны слова: «Одинокому везде пустыня».

«До тридцати лет я жил припеваючи», - как-то сказал он мне. После тридцати осилила, изломала жизнь? Жизнь! могла ли она удовлетворить такого чело171 века, как Чехов? Могла ли не отравить его душу горечью и обидой?

…едва он серьезно и требовательно оглянулся кругом, как уже начал себя чувствовать в пустыне, как уже стал одиноким. пошла покупать цветы. Антон Павлович написал: «И еще что-нибудь». Так вот пусть цветы будут «что-нибудь». клинику я пришла как раз во-время. Меня встретила сестра. - Нет, Антону Павловичу не лучше, - ответила она на мой вопрос. - Ночью он почти не спал. Кровохарканье, пожалуй, даже усилилось… Так меня не пустят к нему? спрашивала доктора, он велел пустить. Сестра, очевидно, была недовольна и бросала на меня неодобрительные взгляды. сорвала с своего букета обертку из тонкой бумаги.

- Ах! - воскликнула сестра. - Но ведь этого нельзя! Неужели вы не понимаете, что душистые цве ты в палате такого больного… испугалась. Если нельзя, так оставьте… оставьте себе. ? Она улыбнулась. - Все-таки, раз вы принесли, покажите ему. #** палате я сразу увидела те же ласковые, зовущие глаза.