Обычная история

Глава 17

Таир

Плач за стенкой рвет душу. Несколько раз порываюсь пойти к Кате и положить конец этому дерьму. И останавливаю себя, потому что наш штатный психолог уже все уши мне прожужжал насчет того, как ненормально то, что Кэт запретила себе горевать, поставив на чувства блок. Так что если она, наконец, себя отпустила, мешать ей не стоит. Но как же бьет по нервам ее тоненький скулеж! Не могу, сука…

Выхожу на балкон. Подкуриваю. Не иначе как на контрасте вспоминаю Ляськины истерики. Как они отличаются от того, что я слышу сейчас. Проблемы у нее, да? Жизнь херовая? Ну-ну. Посмотрел бы я на жену на месте этой девочки.

Набираю полные легкие дыма. Зажав фильтр между зубов, выдыхаю носом. Нет, в Ляське я не сомневаюсь. Мы с ней столько всего прошли! Она ни за что не предаст, всегда на моей стороне будет, что бы ни случилось. И этой уверенности в своей женщине более чем достаточно для того, чтобы за нее зубами держаться. Но я за каким-то чертом примеряю на нас с женой ситуацию Реутовых и задаюсь вопросом — а как бы поступила Ляська на месте Кэт? Смогла бы вот так собой ради меня пожертвовать? Нет, понятно, что я бы никогда об этом не попросил, просто интересно. И противоестественно тоскливо. Потому что я знаю ответ — нет. Как бы там ни было, для нее своя рубашка ближе к телу. В этом нет ничего плохого. Люди по большей части своей эгоисты. По той же причине, кстати, нам так хочется, чтобы ради нас совершали подвиги. Вот как Катя ради этого своего.

Всхлипы, всхлипы, всхлипы…

Ну что там еще этот мудак сделал?! Чего она душу рвет?

Тушу сигарету, перепрыгиваю бетонное ограждение, отделяющее ее балкон от моего. Как я и думал — дверь не заперта. Захожу в комнату. Катя вскидывается в темноте, опираясь на локоть.

— Это я.

Кивает и снова откидывается на подушку, сжав в зубах угол толстого одеяла, чтобы заглушить плач. Но выходит хреново. Ее тело сотрясают рыдания, и даже толстый синтепон не в силах поглотить эти звуки. Тянусь к выключателю.

— Нет. Не надо! — надсадно всхлипывает. — Не надо света.

Кровать у Кати большая. Она откатывается на противоположный край. Я, послушно отдернув руку, сажусь на ту сторону, что ближе к окну. Щелкаю зажигалкой, приспосабливая под пепельницу удачно опустевшую пачку.

— На… — протягиваю сигарету ей и подкуриваю последнюю для себя. Катя с силой затягивается. Наверное, со стороны это все выглядит довольно странно. Забота, которую бы я проявил к любому члену своей команды, трансформировалась во что-то другое. То, чему я пока не придумал названия, потому как ничего подобного в моей жизни еще не случалось.

— Спасибо.

Постепенно глаза привыкают к сумеркам. Теперь я могу рассмотреть даже тонкие черты ее заплаканного лица. Молча друг на друга глядя, курим. Я отчего-то все сильнее нервничаю. Все-таки дурацкая ситуация, как ни крути.

— Можно я спрошу?

— Попробуй, — тушу сигарету.

— Ты счастлив?

Она впервые обращается ко мне на ты. Наверное, после всего, что произошло между нами, выкать действительно глупо.

— А что такое счастье, Кать? — усмехаюсь. — Ну, по-твоему…

— То, что я боюсь никогда уж не испытать, — шепчет она, не задумавшись ни на секунду.

— Не хочу обесценивать твои страхи, но это такая глупость, Кать. Счастье повсюду. Люди просто разучились его замечать. Можно прожить прекрасный день, а запомнить лишь очередь у кассы в супермаркете. Это нормально. И даже оправдано с точки зрения эволюции.

— Хреновые какие-то у эволюции оправдания, — шмыгает носом.

— Ну почему же? Ее механизмы закономерно заточены на выживание вида. Мы изначально созданы не для счастья. Поэтому нам так легко испытывать негативные эмоции. Бей, беги, замри… Сплошной кортизол.

— Как-то грустно это все.

— Да нормально. Дерьмо случается, но и счастья в жизни немало. Нужно просто открыть пошире глаза и быть более чутким в моменте.

— У тебя получается?

— Не всегда. Но знаешь что я понял? Зачастую лучшие подарки, которые нам преподносит жизнь, завернуты в настолько уебищные упаковки, что поначалу кажется, да ну на хер вообще это все… Заберите обратно. Иногда нам просто надо, Кать, дать по башке, так доходчивее становятся жизненные уроки. Нам остается это принять. Довериться всевышнему. Он умней нас настолько, что иной раз кажется, будто бог, судьба, вселенная, как ты это ни назови, и во что ни верь, просто издевается. А ведь тому, кто там, наверху, всего лишь видней, как лучше, и нет времени объяснять свою логику, потому что нас много, а он один.

Я замолкаю. И Катя молчит. Только все так же глядя в глаза, сдвигается ко мне ближе.

— Ка-а-ать, — закатываю глаза.

— Что? Опять про жену будешь мне втирать? Ну? Давай. Я с удовольствием послушаю, где она сейчас. Ну?! Где?

Она подскакивает. Глаза лихорадочно блестят. И щеки наверняка тоже пылают, вот только в темноте мне этого не видно. Толкает в грудь. Дурочка. Еще раз… Выводит. Уж не знаю, целенаправленно, или так… А я не злюсь, нет. Я понимаю это бессилие. Когда так плохо, что ненавидишь весь мир, намеренно его рушишь, причиняя боль самым близким в отчаянной надежде хоть этим себя спасти.

Рывком за руку притягиваю Катю к себе. С писком падает мне на грудь. Какое-то время так и лежим в тишине, наполненной лишь звуками ее срывающегося дыхания над ухом. Машинально вожу ладонью по затылку, волосам, спадающим по спине, утешая ее, и в противовес тому все сильней заводясь сам. Это абсолютное сумасшествие. Реальность разбивается и, закручиваясь в вихри торнадо, срывает крышу…

Катя возится, пытается отнять руку. Я только сильнее ее держу. Не надо. Сейчас малейшее ее движение — провокация.

— Таир…

Специально? Нет? Задевает губами кожу. По телу бегут мурашки. Мелькает мысль — может, позволить ей? Пусть ломает все, рушит, стирает в пыль… В конце концов, я и сам не знаю, на хрена с таким трепетом продолжаю оберегать то, что никому, кажется, кроме меня не нужно.

Когда я в последний раз себя чувствовал настолько желанным? Я, блядь, вряд ли вспомню. А Катю, вон, даже трясет. А она тянется ко мне, как ивовый прутик. Гнется, ерзая бедрами. И кажется, что-то там в своей темноволосой головке решает. Садится. Щелкает выключателем. Мягкий интимный свет от диодной ленты, подсвечивающей изголовье кровати, разгоняет тьму по углам.

Катя выпрямляет спину, оседлав мои бедра. Вздернув бровь, опять тянет руку, и на этот раз я ее отпускаю — уж больно интересно, что она задумала.

— Я понимаю, что это ничего не значит, — шепчет она, стаскивая через голову футболку.

Я уже не один раз видел ее голой, но сейчас все по-другому. Потому что я сдался. И, наконец, позволил себе по-мужски оценить открывающуюся моему взгляду картину.

— А для тебя? — оглаживаю пальцами дерзко торчащую вперед грудь.

— Для меня? — закусывает губу. — Тоже.

Я, наверное, должен радоваться тому, что мы оба понимаем правила игры, раз уж раздали карты. Но почему-то вместо радости меня охватывает странная злость.

— Тогда зачем?

— Мне правда нужно тебе, — выделяет интонацией, — это объяснять? Вот уж не думала, что ты любишь поболтать в процессе.

— А что думала?

— Думала, просто трахнешь.

Рывком скидываю Катю с себя. Очень остро ощущаю тот факт, что тормоза отказали. Как-то легко. Будто все к тому давно шло. Катя, то ли протестуя, то ли испугавшись, становится на четвереньки в попытке из-под меня выбраться.

— Куда?

Жму на лопатки одной рукой, а второй — отвешиваю ей звонкий шлепок, чтобы прекратила дергаться. Со свистом дыша, резко оборачивается. Глаза полубезумные. Волосы всклочены… Ненормально красивая. Бля-я-я…

— Сама же напросилась, Кать. Теперь-то что не так?

— Бить себя не просила! — шмыгает носом.

— Ну как же? А твои вопросы о том, хочу ли я тебя отшлепать? — растягиваю губы в улыбке и ласково провожу ладонью по ярко-алому следу на ее бледной ягодице. Капец как красиво — моя смуглая ладонь на ее заднице. Опускаюсь. Касаюсь ее щекой, еще больше раздражая кожу щетиной. Теперь, когда понятно, что все непременно будет, спешить никуда не хочется. А вот так странно ее ласкать… очень даже.

— Значит, все-таки хочешь?

— А тебе, надо понимать, не понравилось?

Катя прячет смущение за смешком:

— Маленький извращенец.

— Почему маленький, Кать? — смеюсь. — Большой.

— Да-а-а? — подхватывает мой игривый тон. — Покажешь?

Да не вопрос. Что теперь метаться? Отворачиваюсь, чтобы стянуть через голову футболку. Складываю на стул. Туда же отравляются серые треники вместе с черными боксерами. Оборачиваюсь к ней, легонько себя поглаживая.

— Не передумала?

Завороженно за мной наблюдая, Катя ведет из стороны в сторону головой.

Такие странные чувства. С одной стороны, я не хочу ничего усложнять. А секс — это всегда сложности. С другой — мы вроде все выяснили, и никаких претензий друг к другу у нас просто не может быть. Взрослые же люди. Несвободные. Я — по документам. Она — по факту. И тут неизвестно, что хуже.

Кстати, один момент тут все-таки важно бы уточнить.

— Пока мы вместе, никаких отношений с Мишей, Кать…

— Ничего себе. А если я тебе поставлю такое же условие? М-м-м? Никакого секса с женой?

— Дело же не в этом, — морщусь.

— А в чем?

— Это не должно отразиться на работе. А оно отразится, если ты будешь и дальше вертеть перед Мишей задом.

— То есть, если я решу трахнуться с кем-то за периметром, ты не будешь против? — невинно хлопает глазами. Зараза. Выводит все-таки. Провоцирует… Ладно. Если девочке это нужно — пускай. Пока все невинно — черт с ним.

— Не буду. У нас свободная страна.

— Даже как-то обидно. Мог бы поревновать меня для порядка.

Смеюсь. Но что удивительно, смех ничуть не остужает пыл. Странная ночь. Столько чувств сменили друг друга. Такие разные, но такие одинаково яркие чувства подарила мне эта девочка. Оглаживаю ее скулы пальцами, веду вниз по подбородку, опускаюсь к груди. В ушах звенит голос Ляськи, наговорившей мне столько гадостей… Понимает ли она, что во многом сама подталкивает меня к другим? Что мое терпение не бесконечно? Что мне тоже порой просто тупо хочется передышки.

Вокруг члена оборачиваются тонкие пальчики. Скребут поджавшиеся от желания яйца. Томный взгляд из-под взволнованно трепещущих ресниц оглаживает тело.

— Нравлюсь, Кать?

Вопрос шутливый. Но она неожиданно серьезно кивает.

— Очень.

С улыбкой отвожу ее волосы от лица. Легонько подталкиваю в плечо, заставляя вновь опуститься на колени. Сдвигаюсь ей за спину, обняв грудь ладонями. У нее такие малышки, что хватает с запасом. Соски перекатываю между пальцев. Вбираю в себя ее тихий стон. Целую в затылок, прикусываю холку и следом плечо. Пальцами оглаживаю бедро и ягодицу, сдвигая вбок полоску стрингов. Мокрая какая. Сочная… Аж по ляжкам течет — голодная девочка. Так и хочется ее накормить. Но сейчас я до того заведен, что удовольствие будет слишком быстрым. Мне это не надо. По большому счету то, что сейчас происходит, в принципе лишнее. Только я уже не остановлюсь. Ни за что. Тормоза отказали, да… Я несусь, не разбирая дороги, сам не зная куда. Может, от земли оторвусь, а может, упаду в пропасть.

Толкаюсь пальцами между ног. Оглаживаю складки в разрезе губ. Размазываю соки между ягодиц. Катя нетерпеливо поскуливает.

— Таир!

Резинок нет. Бежать за ними сейчас — обломать нас обоих. И прекратить все — вообще не вариант. Твою мать. Осторожно, погружаю палец в отверстие выше.

— Таир… — дыхание Кати срывается. Добавляю еще один палец. От похоти, бьющей в голову, перед глазами расходятся радужные круги. Я всегда так хотел. Ляська никогда не давала.

— Таир! — все больше нервничая, окликает Кэт.

— Кать, послушай. У меня нет презервативов… Поэтому так. Я осторожно, слышишь? Кать?!

Пошлет… Как пить дать пошлет.

Но нет. Напротив. Она утыкается лбом в подушку и шепчет:

— Почему бы и нет? Так даже лучше.