Обычная история

Глава 8

Таир

Недоуменно пялюсь на ее узкую сухую ладонь с длинными пальцами с розовым маникюром. Баб в моей жизни было немного, но сигналы Кати вряд ли можно трактовать как-то двусмысленно.

Ползу взглядом вверх по ее руке. Она уже не такая бледная, как я запомнил. Вероятно, девочка не только маникюр сделала, но и заскочила в солярий. А еще к парикмахеру, потому что ее волосы определенно стали короче, а седая прядь у лица исчезла, будто ее и не было.

Задержав дыхание, тону в бездонной прорве взгляда. Дурдом. Почему-то я совершенно не понимаю, как на ее призыв реагировать. Хотя, конечно, совру, если скажу, что никогда раньше не сталкивался с настолько очевидными предложениями. Какого-то хрена бабы всегда обращали на меня гораздо больше внимания, чем я бы того хотел. Впрочем, никаких проблем с тем, чтобы расставить границы, у меня до этих пор не возникало. Так, лишь досада брала порой. Или злость, если устал, а тут еще очередная дурында себе чего-то придумала, и носись с ней. А вот сейчас вообще непонятно, что делать.

— Все хорошо?

Зависаю взглядом на полных резко очерченных губах. Стекаю вниз по длинной шее, ощупываю плечи, узкую грудь с двумя нахально торчащими вперед холмиками, обтянутыми тонким ситцем летнего платья. Обманчиво невинного и даже какого-то трогательного, что ли.

До поры до времени, как бы мы с Ляськой ни жили, я оставался ей верен. Наверное, работа накладывала свой отпечаток — не знаю. Но даже и мысли не возникало сходить налево. Пусть для многих моих коллег, особенно на адреналиновом откате после боя, спустить в подвернувшуюся под руку бабу было делом обыденным, как в туалет по нужде сходить, я такой потребности не испытывал. Терпел, дожидаясь возвращения к жене, и скорей всего от этого нетерпения наш секс казался мне феерическим, при том, что Ляська ничем таким особенным меня не баловала. И вообще, как я теперь понимаю, была довольно холодной женщиной.

Когда меня назначили сюда, а она отказалась переезжать, закономерно встал вопрос о том, что спальни на расстоянии в семьсот километров не способствуют укреплению брака. Что мне, блядь, нужен регулярный секс, тупо женщина рядом. И уж не знаю, в сердцах ли моя жена это ляпнула, или действительно так считала, но во время одной из ссор она заявила мне прямым текстом:

— Да ебись ты с кем хочешь, Таирчик! Только от меня отстань, а?!

И все. Что-то хрустнуло внутри от ее слов. Надломилось. Я вывалился из дома на улицу, чувствуя, что если останусь, могу ей и втащить. Сел на скамейку у подъезда, вдохнул жадно, сжимая и разжимая кулаки, и едва ли не до утра так просидел, гоняя по кругу мысли, перебирая в памяти воспоминания, которые почему-то казались фальшивыми.

А когда здесь уже более-менее обустроился, трахнул… одну. И в процессе с удивлением понял, что чужая баба старалась мне понравиться гораздо больше родной жены. Что интенсивность ощущений никак не зависит от чувств, и что мне просто по кайфу вот так… вообще себя не сдерживая, эгоистично, когда неважно — кончит барышня или нет, потому что нет никакой нужды этой левой телке доказывать, как верно она поступила, в свое время выбрав тебя — зеленого, с пустыми карманами, а потом таскалась за тобой с двумя детьми по городам и весям.

Откат наутро пришел. Почему-то стало самому от себя тошно. Все казалось неправильным. Словно я все же предал…. Или Ляську, или себя — не суть.

С тех пор сексуальное напряжение я предпочитаю сбрасывать в ведомственном спортзале. А то, что оно зашкаливает, видно по моей раздавшейся вширь фигуре. Я таких банок у себя не помню, даже когда служил в спецназе.

Пока я зависаю в картинках прошлого, Катя провокационно ведет бровью.

Даю себе еще пару секунд, чтобы принять решение. Нравится ли мне она? Скорее да, чем нет, хотя я и предпочитаю более пышные формы. Хочу ли я воспользоваться ее предложением? Да нет, конечно. Ясно же, что ей движет. Мне ее по-отечески хочется пожурить, а не разнузданно оттрахать. Даже не представляю, какой в ее душе сейчас ад.

Сплетаю наши пальцы. В ее глазах мелькает и исчезает тут же, будто его и не было, облегчение. Это она зря… Я молча возвращаю ее руку ей же на колени и сдаю задом. Щеку справа жжет, потому что эта пигалица сверлит меня ненавидящим взглядом. Не реагирую. В ней говорят обида, уязвленное женское самолюбие. Но это пройдет.

Включаю музыку. Какое-то время еду, занятый своими мыслями, и не сразу понимаю, что из динамиков льется откровенная дичь. На миг подвисаю, потом вспоминаю, что это Ляська репертуар выбирала. Нахмурившись, тычу пальцами в бортовой компьютер, чтобы сменить плейлист, когда Катя громко и насмешливо фыркает. Кошусь на нее… Сидит, подтянув тощие длинные ноги к груди, когда только разуться успела?

— Нормально сядь.

— А что так? Вас что-то смущает?

— Отвлекаешь, — прохожусь взглядом по ее ногам, прежде чем снова сосредоточиться на экране. Наконец, нахожу свой плейлист. Постукиваю пальцами по рулю в такт забористому биту. Ляська смеется над моими вкусовыми пристрастиями. Говорит, я моложусь, слушая рэп, не в силах смириться с надвигающейся старостью. А я себя, во-первых, не считаю старым, а во-вторых, большинство из тех, кого я слушаю, уже давно выросли в известных артистов, тексты которых через сотню лет будут изучать на уроках литературы, как сейчас изучают Бродского.

Прохожусь ладонью по щеке, стряхивая Катин взгляд. А она все смотрит и смотрит…

— Что? — усмехаюсь.

— Это же Мирон, да? Новый альбом? Давайте весь послушаем, а?

— Не хочу отвлекаться от дороги. Там надо выбрать…

— А вы не отвлекайтесь. Я сама все сделаю.

Дергаю плечом, мол, валяй. Катя, поджимает под себя ноги и с видимым воодушевлением приступает к поиску нужного, не понимая, какой шикарный обзор мне открывается в таком положении на ее нежную грудь.

— Что? Совсем не нравлюсь? — кривит губы, не отрывая взгляда от экрана.

— Это неважно. Все равно ничего не будет.

— Почему?

— Потому что тебе это не надо, хотя ты сейчас так не думаешь.

— Говорите за себя, — поджимает губы Катя, с чувством выполненного долга откидываясь в кресле.

— Мне это не надо тем более, тут даже спорить не буду.

— Значит, все-таки не нравлюсь.

— Значит, вообще не мыслю подобными категориями. Я женатый человек.

— Кого это останавливало?

Звучит горько. И как будто устало.

И опять на меня накатывает жалость. Ну что за дура, а? Вот куда она лезла? Зачем? Да про ее муженька все было понятно, еще когда он попросил местами с ним поменяться. Какой нормальный мужик так поступил бы? В обратную сторону, да. Это я могу представить. Но вот чтобы так… Он козел. А она дурочка. Молодая была, глупая. Любила, наверное, сильно.

— Слушай, Кать, не все же такие червяки, как твой бывший. Сейчас тяжело тебе, это понятно. Но когда-то оно отболит. И все наладится. Ты еще встретишь того самого.

Катя в который раз фыркает. Чувствую себя идиотом — не мастак я в таких разговорах, чего уж! Но я действительно думаю, что все у нее сложится. А даже если и нет — нужно сделать так, чтобы она в это поверила. Для дела так лучше будет.

— Ты, главное, не спеши в койку к кому-нибудь прыгать.

Опять кошусь на ее грудь. Не нравится, говорит… Ага. Так не нравится, что в паху уже тянет. И мысли всякие в голове, которые я гоню.

— А может, я хочу наверстать упущенное, — смеется, чиркая по мне колючим взглядом. — Что в этом плохого? Или вы из тех, кто считает, что только мужику можно все?

— Я считаю, что тебе надо бы соблюдать субординацию, — чеканю каждое слово. — А ежели тебя действительно интересуют мои взгляды на жизнь, то да… Я бы со стыда сгорел, если бы мои дочки переходили от одного мужика к другому, как знамя победы! — рявкаю. Вывела-таки меня, коза, на эмоции. Теперь сидит, обхватив ладонями плечи, глазищами синими хлопает. И смутившись, отворачивается к окну, шмыгнув носом.

— Простите.

Тут же смягчаюсь:

— Кать, я понимаю…

— Не-а. Нет. Не понимаете.

— Ладно, — чешу в затылке. — Может, ты и права.

— Будут рекомендации, что говорить психологу, чтобы получить допуск?

— Не пытайся ничего скрыть. Все равно не получится. Говори как есть, обо всем, что чувствуешь. Как такового запрета на эмоции нет. Все мы живые люди.

— Тогда чего мне опасаться?

— Выводов. Все усложнится, если комиссия решит, что твои эмоции могут повлиять на качество работы или атмосферу в коллективе. Если ты сумеешь убедить их, что этого не случится — все будет хорошо.

— Ясно. Буду стараться. Это в моих интересах.

— Главное, не суетись. Не спеши. Никто не ждет, что ты прям в хорошей форме.

— Я и так три года жизни упустила, — тяжело сглатывает Катя.

— Жизнь и на воле можно упускать. Люди здорово прокачались спускать ее в унитаз в последнее время. Откусывают большими кусками, жрут, не пережевывая, даже вкуса толком не чувствуя… А потом маются от вечной неудовлетворенности, как от запора. Вроде как все есть, а счастья нет. И горстями жрут антидепрессанты.

Сам не знаю, какого черта меня сорвало во всю эту философию. Наверное, наложились друг на друга наши мысли, сомнения. Хоть мы и по разному поводу паримся, все оно в итоге к одному сводится.

Тру щеку рукой, до чего же тяжелый взгляд у новенькой! Припечатывает, будто выжигая клеймо. О чем думает? Удивляется, что я так разоткровенничался? Наверное. Ну… Сама напросилась, чего уж. Надеюсь, теперь поумерит пыл, а то как-то у нас изначально не задалось с границами. Совсем путает берега девочка. Так нельзя.

Ставя жирную точку в нашем диалоге, звонит телефон. Катя отворачивается, но я успеваю заметить ее взгляд, брошенный на экран.

— Да, Ками? Что-то срочное?

Дочь неделю может трещать без умолка, поэтому сразу обозначаю, что мне сейчас не очень удобно вести беседы.

— Ну, как сказать, — пыхтит моя младшенькая. — Я по поводу дня рождения Алика…

— А что там обсуждать? Я уже сказал — ни в какой коттедж с ночевкой ты не поедешь. Ты вообще не поедешь в компании этих великовозрастных балбесов за город.

— Ну почему?! Мне мама разрешила и…

— А я запретил. — Мрачнею. Надоело быть злым полицейским. Но что делать, если Ляська в последнее время корчит из себя доброго? Будто зарабатывая очки в соревновании, о котором я не знаю. Взять хотя бы этот гребаный день рождения… Ну ладно бы на пустом месте я волновался. Но ведь буквально весной в поселке был точно такой же случай — правда, детишки отмечали Восьмое марта, но ведь не суть. Главное, как все закончилось — один труп, другой инвалид, а все потому, что ребята, приняв на грудь, решили прокатить девчонок с ветерком на старой дедовой копейке. Поездка вышла короткой. До первого столба.

— Пап! Ну пап, папочка… Там будет Давид.

— Это еще кто?

— Старший брат Алика, он за нами присмотрит.

— Нет.

— А я все равно поеду! Пап, мне, блин, восемнадцать через три месяца!

— Вот именно. Через три. А до этих пор я за тебя несу ответственность.

— Да ничего там не будет! Я что, дурочка, по-твоему?! Думаешь, у меня своей головы на плечах нет?! Мам! Ну, вот чего он, а? Поговори с ним!

В динамиках звучит какой-то шорох, потом треск и, наконец, голос Ляськи.

— Я на громкой, — предупреждаю сразу. И не один — не говорю, но это и так понятно. — Привет, Лясь.

— Привет. Ну, ты в своем репертуаре, Валеев.

— Ты тоже. Зачем разрешала? Знала же, что я буду против. — Одной рукой придерживая руль, другой не без труда достаю сигарету из пачки. Подкуриваю, щурясь от дыма. Была бы уверена, что я один, так уже бы, наверное, скандал закатила, а так спросила только:

— Не передумаешь?

— Нет, конечно. Я ей сразу сказал, Ляся, что об этом не может идти и речи! Что непонятного?

— Все. Понятно. Ладно. Давай…

Зачем только звонили? Сейчас еще будут обсуждать на семейном совете, какой я тиран. И перед Катей неудобно. Вроде и без всякого поговорили, а все равно ощущение, что грязным бельем тряхнул.

Связь обрывается. Затягиваюсь.

— Она, по крайней мере, сама вам звонит, — подает голос Кэт, как будто я спрашивал. Давлю в себе раздражение.

— Твоя маленькая еще. Мало что понимает.

— Это да… Ну я, наверное, пойду.

Черт. Мы приехали, а я не заметил, как остановился!

— Да, давай. Спокойной ночи.