Обычная история

Глава 32

Кэт

И вроде все равно… Я же все поняла еще тогда, в квартире. Но когда однажды, вернувшись домой, застаю хозяйничающего на балконе Валеева Тая, сердце в груди обрывается и ухает вниз.

— А ты чего тут? — хлопаю глазами.

— Привет, Кэт. А я теперь тут живу, — сверкает глазами Ташин сынок. Я же, игнорируя растекающееся в груди онемение, уточняю:

— Ты? А Валеев как же?

«Только не говори, что увольняется, переводится, или что-то вроде того. Я просто не знаю, как буду жить, если это случится. Не говори, а?» — скулит испуганный голосок внутри. Я же ни на что такое не претендую. Я же все понимаю: у него семья, жена, а я с другим переспала, что для любого уважающего себя мужика — табу. А уж для мусульманина и подавно. Но пусть он будет все же. Пусть я ни на что не рассчитываю и не надеюсь, мне все же так важно знать, что он где-то рядом. Что мы дышим одним воздухом, стремимся к каким-то общим целям, видим одни и те же пейзажи и зачастую думаем об одном. Даже если это одно касается исключительно рабочих моментов.

Мне жизненно важно хоть краешком глаза хотя бы иногда просто его видеть. Восхищаться со стороны. Ловить, в зависимости от ситуации, то ободряющие, то торжествующие взгляды. Или оформляя доставку из ресторана, изредка между делом спрашивать: «Тебе что-нибудь заказать?», а потом вечером вслушиваться в звуки, доносящиеся из его квартиры: будь то грохот блендера или идущая по телевизору трансляция очередного футбольного матча. Потому что когда я это слышу — знаю, что все у него хорошо.

— А он перебрался в квартиру съехавшего к матери Стрельникова.

То есть ему даже видеть меня противно? Класс.

— Ясно, — сухо откашливаюсь. — Ну, бывай.

В груди, где точно должно биться сердце — тихо, словно нет его там совсем. Словно оно навсегда остановилось. Но это просто первая реакция. Она, как известно, самая правдивая. Потом я непременно справлюсь. Найду, за что цепляться. Мне не привыкать. Это пока, да-да, только пока так больно.

— Эй, Кэт!

— М-м-м?

— С тобой все хорошо?

— Конечно, нет. Как представлю, какая веселая меня ждет жизнь с тобой за стенкой… — шучу.

— А что не так? Боишься, что я тут вечеринки буду устраивать? — дерзко ведет бровью.

Вечеринки… Еще ж и они. Ну… Может, так даже лучше. Не даст мне закиснуть. Помнится, в мои девятнадцать я страсть как любила тусовки.

— Напугал ежа голой жопой, — хмыкаю я.

Несколько недель потом я задаюсь вопросом, почему он решился на этот шаг. Вряд ли мое отношение можно было назвать навязчивым, тогда что его заставило перебраться с насиженного и уже вполне обжитого места? Неужели действительно брезгует?

Меня мотает. От злости — дескать, а сам?! До едва сдерживаемого желания начать оправдываться. Терплю… Строю свою жизнь, уделяю максимум внимания Сашке, знакомлюсь с новыми людьми, много работаю, налаживаю отношения с матерью, выдавливая из себя юношеский максимализм. И уже как будто бы привыкаю к мысли, что идеальных людей не бывает. А значит, нужно просто работать с тем, что есть, находить точки соприкосновения.

В первых числах мая Таша с Мишей играют свадьбу. Гостей немного. Родители молодых, какая-то немногочисленная родня, да мы — их команда. Не знаю, справится ли Стрельников с ответственностью, которую на себя взял, но понимаю, что без доверия не стоит и пытаться. Поэтому Ташу я понимаю. И желаю их семье всего наилучшего. От нашей компании дарим молодым тур на моря. Без двух ключевых членов команды работа идет со скрипом. Приходится засиживаться, что особенно бесит, потому как там, за окнами, вовсю разворачивается весна. Абрикосы и яблони стоят в кипенно-белом цвету. Гремят первые в этом году грозы, распускаются кувшинки на озере — красиво-о-о.

А потом нас мощно атакуют. На то, чтобы отбиться, уходит целый день. И еще неделя на устранение последствий. Отделались малой кровью, считай. Но ничего не соображающим в нашем деле дядькам наверху так не кажется. Таир ходит мрачнее тучи. Он в последние месяцы вообще мало похож на себя прежнего. Видно, что ему нелегко поддерживать привычную легкость в общении. Не только со мной, со всеми. Словно что-то ужасно его тяготит. Несколько раз порываюсь спросить его, что случилось. Но в последний момент соскакиваю. Не хочу, чтобы он подумал, что я его таким макаром окучиваю. Или пытаюсь пробраться в душу, на которую он демонстративно повесил амбарный замок.

А в один из дней на закате мая мне звонит Реутов. Это неожиданно. Потому что до Сашкиных каникул еще пара дней, и мы давно уже обсудили все сопутствующие им нюансы.

— У меня дерьмовые новости, Кэт.

— Что с Сашкой? — леденею.

— Нет-нет, речь о твоей матери. Ее коллеги не знали, как на тебя выйти, поэтому отыскали меня через кадры МИДа…

— Да говори же!

— Ее больше нет, Кэт. Все случилось очень быстро. Инфаркт во время лекции. Студенты тут же вызвали скорую, но когда та приехала, было уже слишком поздно.

— Мамы нет? — тупо повторяю я, вычленяя главное. Пробую это словосочетание на вкус, перекатываю на языке, никак не в силах поверить и постигнуть их смысл. Ужасающий ли? Да, наверное. — Реутов! — напоминаю ему о себе.

— Она умерла, Кэт. Мне очень жаль. Давай я за тобой заеду?

— Не надо. Я вызову такси, — трясу головой, разбрызгивая выступившие на глазах слезы.

— Хорошо. Тогда я пока займусь формальностями.

— К-какими? — всхлипываю.

— Надо получить свидетельство о смерти и организовать похороны.

Он что, собирается мне с этим помочь?!

— Ладно.

Отключаюсь. Как во сне, соскребаю себя из кресла. Хватаю сумку, ключи, телефон:

— Я ушла. Мне надо…

— Ты спятила?! Работы непочатый край! — рычит Толик.

— У меня мать умерла! — ору, ударяя ладонями по столешнице. — У меня мать умерла, — добавляю тише.

— Кэт… — проносится нестройный хор сочувствующих.

— Проехали, извините. Нервы.

— Поехали, — командует Таир. Не знаю, как, но его тихий баритон без труда прорывается сквозь поднявшийся в кабинете гвалт, шум крови в ушах и размеренный гул оргтехники. Как будто мы с ним на одной частоте. В конце концов, кроме меня никто и внимания не обращает на его замечание. А я не только обращаю, но и безропотно устремляюсь за ним. Поехали — так поехали. Когда Таир рядом, кажется, что все непременно будет хорошо. Когда-нибудь. Вон и мама отмучилась на Земле.

В машине молчу, слепо глядя на пробегающие за окном леса, поля и многоэтажки. Я благодарна Таиру за то, что он не пытается нарушить это молчание. Растормошить, заговорить — все лишнее. Сказать мне пока нечего. Я не понимаю, что чувствую. Не представляю, как это в принципе может быть, что у меня была мама, а теперь ее вдруг не стало.

Когда мы доезжаем до квартиры матери, Реутов успевает оформить справку о смерти. С его связями это совершенно не сложно. Даже учитывая тот факт, что он ей — никто. Дальше следует заняться организацией похорон. Но и тут мне приходят на помощь мужчины. Я же чувствую себя маленькой-маленькой. Ни на что не годной. И очень напуганной. Что бы я делала, если бы не они? Как бы справлялась? Как бы дальше жила, если бы хоть на исходе ее жизни не попыталась простить и попросить прощения? Если даже сейчас, вовремя спохватившись, ощущаю, как меня ржавчиной разъедает вина.

Какой бесконечный день… Реутов и Валеев в тандеме. Поистине эпическое зрелище. И тот, и другой не мои. Все такие деловые. Висят на телефоне. Что-то решают. В отупении глядя на них, я вдруг доподлинно понимаю, что у меня есть четкий типаж мужчины. Они же как два брата-близнеца. Темная масть, высокий рост, широкие плечи (с поправкой на то, что Валеев, конечно, гораздо сильнее раскачан), степенность, но, что главное, прущая от них альфачья энергия.

Мое прошлое и тот, кто просто не мог стать моим будущим, сошлись в настоящем.

Время до похорон помню смутно. Да и поездка на кладбище как-то совсем не откладывается в памяти. Может, это и к лучшему. Не хочу, чтобы моими последними воспоминаниями о маме стал момент, когда ее тело опускали в могилу.

Вернувшись домой поздно вечером, курю у себя на балконе.

— Так и знал, что застану тебя тут, — замечает Таир, проступая из темноты. Сердце подпрыгивает. Но как-то без огонька. Перегорело что-то во мне в эти дни. Внутри — руины и пепел.

— Обнадеживает. Если бы ты помчал меня искать у пруда, я бы сильно загрустила.

— Нет, даже мысли не было, что ты пойдешь топиться, — улыбается.

— Класс! — салютую бокалом. — Присоединишься? Как в старые добрые времена…

Дернув плечом, Валеев махом перепрыгивает через заборчик. Форма у него, конечно, отпад. Не таясь, прохожусь по его телу взглядом и решительно встаю:

— Бокал принесу.

Когда возвращаюсь, Таир как ни в чем не бывало тянет Пино-нуар из моего. Это могло бы показаться началом прелюдии, если бы не его озабоченное:

— А если серьезно? Ты как?

— А ты сейчас как кто интересуешься? — возвращаю вопрос из прошлого.

— Как человек, которому ты не безразлична.

Не как босс? Мы делаем успехи. На радость почему-то совсем нет сил. Только в сердце делается горячо. Впрочем, если подумать, чему тут радоваться?

— Хреново. Знаешь, я только теперь понимаю, что всю свою жизнь ошибалась. Думала, что своим умом живу, вырвавшись из-под удушающей опеки матери. Делаю что хочу, гуляю, с кем пожелаю. А на самом деле я все делала исключительно вопреки ей. И вот, казалось бы, нет ее. Все, никто не осудит, никого не разочаруешь. Давай! Мочи… Что ты хотела, да так и не сделала? Тату на лбу? Вперед. Теперь можно. Но знаешь в чем соль? Без нее вообще ничего не хочется. И непонятно даже, насколько мои поступки в прошлом продиктованы моими истинными желаниями, а насколько — оголтелой потребностью поступить в пику матери.

— До какого-то момента мы все что-то кому-то доказываем.

— Наверное, — слегка веду бокалом, добиваясь того, что напиток образует воронку. — Одно радует — напоследок мы успели нормально поговорить.

— Я рад, Кать. Если бы люди научились разговаривать друг с другом, это вообще много проблем решило бы.

— Ну, тогда, думаю, ты не расстроишься, если я скажу как есть? — сиплю, глядя в бокал.

— Валяй, — пожимает плечами.

— Меня очень обидел твой переезд. Это было глупо. Неужели думаешь, я бы стала тебе навязываться после того, как ты четко дал понять, что не заинтересован в наших отношениях?

— Это я-то? Я… не заинтересован? А ты и Реутов — это…

Перебиваю:

— Ты первый в засосах приехал, Таир. Нет, я понимаю, семья — это святое. Но блядь, — голос сипнет. — Тебе вообще плевать, да, на мои чувства?!

— Детский сад. Ты первый… — передразнивает меня.

— Ну а съезжать с разговора, конечно, очень по-взрослому. Ладно, я поняла, — подхватываюсь с садового кресла и даже успеваю толкнуть балконную дверь.

— Тебе же только повод нужен был к нему вернуться! — рычит в спину.

— К кому? — охреневаю я.

— К мудаку этому. И как? Простила? Все? Мир, дружба, жвачка?!

— Простила, да. И отпустила с богом.

— Еще скажи, что ты не с ним.

— Серьезно обвиняешь меня не пойми в чем, когда сам женат?!

— Я развелся! — орет Валеев, хорошенько меня встряхнув. Мир, дрогнув, начинает юлой кружиться перед глазами. Челюсть плавно отъезжает вниз.

— Это шутка?

— Это моя гребаная реальность уже несколько месяцев!

И, кажется, я даже знаю почему — развод не был мирным. Как знаю и то, что Валеев никогда не станет этого мне рассказывать и жаловаться на жену, как бы безобразно та себя ни вела, потому что ему не позволят воспитание и уважение к матери его детей.

Что творится в этот момент в душе — не описать словами.

— Тогда… почему ты… — сглатываю сухость. — Ничего не сказал?

— А зачем? Ты же с этим… со своим жизнь налаживала!

— Дурак ты, Таир. Я без тебя каждый день этих чертовых месяцев умирала.