Обычная история

Глава 24

Кэт

Тихий стук в окно раздается, когда я уж собираюсь тушить свет. Спускаю ноги с кровати, резко отвожу в сторону тюль и утыкаюсь взглядом в богатырскую грудь Таира.

— Решил проверить, не вскрылась ли я с тоски? — с улыбкой распахиваю дверь.

— Ну, я же отвечаю…

— За коллектив. Да-да, я помню. Как видишь, все в порядке.

Замолкаем. Больше не о чем говорить, так? Он хотел убедиться, что я окей. Он убедился. Можно возвращаться к себе, но Валеев какого-то черта медлит. А я хоть и боюсь, что он, видя мою нервозность, решит, что мне еще рано возвращаться к работе, запрокидываю голову и с неприкрытым вызовом заглядываю в его глаза. Плевать мне, если он подумает, что я недостаточно старалась, плевать! Я знаю, что сделала максимум, и никто, даже Валеев, не переубедит меня в обратном. Да, я еще слабо представляю, как жить, да, мне сложно и больно порой так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть. Но я знаю, что рано или поздно я с этим справлюсь. И да, я так и не поняла, как так можно было со мной поступить, но почти приняла тот факт, что люди не обязаны соответствовать моим ожиданиям.

— Ну?! — вызывающе складываю на груди руки. Таир похлопывает по карманам домашних брюк, выуживает пачку сигарет, вытаскивает одну зубами, а когда прикуривает, я отчетливо вижу, что он улыбается.

— Ты когда в ладу с собой, всегда такая ершистая?

Вопрос, мягко скажем, неожиданный. Стою, как дура, глазами хлопая. Ершистая? Я?! Ну-у-у… Чешу бровь. Вздыхаю. Прячу руки в задние карманы шорт. Боже! Ну какого хрена я так расклеилась?! Этот вопрос наверняка даже не подразумевает ответа, а я…

— Не знаю, Таир. Я больше не знаю, какая я. Ершистость — непозволительная роскошь в колонии. Ведь один единственный залет мог запросто перечеркнуть мои планы на УДО. А я не могла этого допустить даже ради того, чтобы оставаться собой. Поэтому я тупо себя ломала, — хмыкаю, заглядывая в его глаза. Надеюсь, он оценит то, как четко я выполняю советы психолога, стараясь быть искренней. И может, даже с этим борщу.

— И что думаешь? Научилась? Сдержанности… — затягивается, чуть сощурившись, отчего в уголках его глаз собираются тоненькие морщинки. Почему-то в этот ничем не выдающийся момент я необычайно остро ощущаю его ментальную силу. Меня будто пуховым платком окутывает исходящая от него уверенность в том, что все будет хорошо, и какое-то совершенно непрошибаемое спокойствие.

— Судя по тому, что мне тебя хочется стукнуть — не очень.

— Стукнуть?! Меня? — вскидывает брови в нарочитом удивлении Валеев.

— Ага. За то, что тянешь кота за яйца.

— Ах вот оно что. Ясно, понятно. Но не стукаешь же, Кать! Значит, сдержанность теперь твое второе я.

— Вот уж не уверена! — тычу его все-таки в бок.

— Ай, Кать! Я боюсь щекотки… Ну перестань!

Щекотки?! Я его бью, а для него это щекотка? Впрочем, неудивительно, с его-то габаритами. Замираю…

Избавляясь от моих поползновений, Валеев обхватывает меня своими огромными лапищами и прижимает к себе. Сердито соплю ему в бок. Таир проходится по моим волосам ладонью. Ч-черт… Ну вот и как на это реагировать? Он мой начальник, да. Но мы уже давно вышли за рамки отведенных нам ролей. И совершенно ведь непонятно, как себя вести дальше. Что можно, а что нельзя. А Валеев, чтоб ему пусто было, вообще никак не помогает мне разобраться, а только сильнее запутывает происходящее своей заботой, теплом, которое дарит, и добротой. Кто-то может сказать, что это просто нормальное человеческое отношение. Мол, ничего такого в его поведении нет. Но я не уверена. Может, отвыкла просто?

— Так я справилась? — подгоняю. — Меня допустят к работе?

— А ты сама как думаешь? Справилась?

С ответом не тороплюсь. Чувствую, что от того, что я сейчас скажу, напрямую зависит его решение.

— В целом, да. Но мне еще есть над чем работать. Я справлюсь, Таир, не сомневайся.

Валеев останавливает на моих губах задумчивый взгляд. Снова затягивается. Чувственно у него это выходит. Красиво очень. И то, как щурится, впуская в легкие дым, и то, как потом его выпускает, запрокинув темноволосую голову. Закусив щеку, переминаюсь с ноги на ногу.

— Хорошо. С понедельника выходи. Я предупрежу Мишу. Или ты… быстрее сама?

— Ревнуете? — хищно оскаливаюсь. В глазах Таира мелькает осуждение. Вот, значит, как? Почему-то бесит, что он… жалеет о том, что между нами случилось. Но вот незадача — я что-то не припоминаю, чтобы я на него запрыгивала и насиловала, так какого черта?

— Катя…

— Помнится, ты кое-что мне обещал. Когда заслужу.

Включив стерву, вынимаю из его пальцев сигарету и, прикрыв глаза, с удовольствием затягиваюсь. Осознание того, что его губы касались фильтра там, где теперь касаются мои, будоражит. Я наслаждаюсь этим, позволяю себе прожить эмоции от и до. Ведь когда эти самые эмоции благодаря лекарствам вернулись, радости в них было — хрен да ни хрена. Все больше ревность, злость, и тупая изматывающая боль. А тут просто подарок какой-то.

Таир выдергивает сигарету. Я провокационно облизываюсь.

— Ты чудовище, — усмехается он.

— А ты — трепло.

Стоит этим словам слететь с губ, как непринужденная атмосфера вокруг нас схлопывается в один миг. А Таир как будто бы подбирается весь, сощуривается пуще прежнего. Но никакой расслабленности в его взгляде больше и близко нет. И совершенно точно никакого веселья.

Пячусь, словно трусливый заяц. Или заяц бы побежал? Нет, это точно провальная тактика. Так только еще больше провоцируешь хищника. Боже, ну вот зачем я это ляпнула?! Все же хорошо было. Если не принимать во внимание сопливое покаяние Реутова и в целом его визит… Наши посиделки с Сашкой, приготовление ужина, поход к Таше на пироги, прогулка с Ричем и Стрельниковым. Пес носился по лужам как угорелый, измазался в грязи до ушей. Миха долго потом его отмывал от земли и опавшей хвои, чертыхаясь и бросая на нас то злобные, то смешливые взгляды, а мы с Сашкой и Ташей хохотали, держась за животы — так было весело. И теперь… Дочка сладко спит в соседней комнате, а я вот… Нарываюсь. Точнее, уже нарвалась.

— Окей, Таир Усманович, я пошутила, — лепечу, упираясь задницей в бортик балкона.

— Усманович, вот как? Не поздно ли ты об этом вспомнила, м-м-м?

— Если хочешь, буду все время тебя звать по имени отчеству! — рублю с барского плеча. Но Валеев, похоже, чхать хотел на мои щедрые предложения. Что я поняла про Таира, так это то, что он может долго запрягать, но если уж на что решился, то все. Хрен его остановишь. И очень похоже, что сейчас он решил вытрясти из меня дурь.

— Ладно, прости, Таир. Ты прав, нам это не надо.

— М-м-м. Напомнишь почему?

Почему? Я бы, конечно, напомнила, если бы в окутавшем меня дурмане сама могла отыскать ответ. Но нет. Я не могу. Наши грудные клетки сталкиваются, воздух с громким всхлипом покидает легкие. Я втягиваю губу, но Таир, погладив меня большим пальцем по контуру, заставляет разжать зубы, чтобы поместить в рот этот самый палец. Глядя на него, как завороженная, обсасываю. Солоноватый вкус кожи пьянит. Голова начинает кружиться еще до того, как он наклоняется, чтобы меня поцеловать. Для удобства встаю на носочки. Икры очень быстро немеют. Губы тоже — с такой жадностью он их терзает. Меня так вело, пожалуй, только в начале наших отношений с Реутовым. Стоп. Зачем я его вспомнила? На глазах выступают слезы, тело будто холодной водой окатывает. Нет-нет-нет… Я не хочу думать о том, что испытывает в объятиях моего мужа его новая баба. Это дорога в один конец — в петлю. А я решила жить дальше. Я правда решила, пусть еще не поняла как.

Почувствовав, что со мной что-то не то, Таир пытается отстраниться.

— Нет-нет… Еще. Пожалуйста…

Обхватываю согнутыми в локтях руками его голову, не давая меня бросить. Мелькает, конечно, мысль, что в случае с Валеевым как раз я выступаю в роли любовницы, которых так осуждаю. Однако я тут же ее давлю, напирая на то, что это — его проблемы. Пусть он договаривается со своей совестью. Мне же от него ничего кроме секса не надо. Я не собираюсь его уводить из семьи. Лишать дочерей отца, а жены — мужа. К тому же она сама виновата, потому как… Вот я. А где она? Где?! Такая вся положительная. Которая Крым и рым с ним за ручку прошла. Где она теперь? Почему не идет за ним дальше? Почему не ценит того, что имеет? Почему воспринимает, что он рядом, как должное? Ее бы на мое место. Сравнила бы…

Захлебываюсь. Целую. В колючий подбородок, в скулу, лижу красивые губы. С жадностью шарю руками по мощной груди, спине с отчетливо проступающими мышцами. Таир потащил меня в зал, едва я в лазарете начала подниматься с койки. Поначалу мне ничего не хотелось. Сделаю пару упражнений, а потом полчаса сижу, тупо пялясь на свое отражение в зеркале. Потом в одно время со мной в зал стала ходить Таша, я понемногу втянулась. Начала что-то чувствовать, когда Валеев подходил, чтобы поправить меня или подстраховать. Да и просто наблюдая за его тренировкой… Все же он невероятно притягательный мужик. Тут даже апатия моя оказалась бессильна, сдаваясь под напором гормонов. И теперь вот:

— М-м-м…

Делаю, что давно хотелось. Опускаюсь поцелуями по его груди. Веду языком по ярко выраженным косым, по треугольнику уходящему под резинку штанов… Вместо крови по венам растекается жидкий огонь, который только раздувает шумное дыхание Валеева и хриплые стоны, которые он не может подавить, как ни старается. Даже гордость берет!

— Мама… Ма-а-ам?

Вскакиваю на подгибающихся ногах. Таир, чертыхаясь, утыкается мне лбом в висок. Его немного потряхивает. Меня тоже!

— Я здесь, Вороненок. Что-то случилось?

Не без труда выпутавшись из объятий соседа, толкаю дверь в комнату, унося с собой хаос в мыслях и обильную влагу между ног.

Это что вообще сейчас было, а?! Вот это все… Что я испытывала?

— Там мышка шуршала.

— Где? — округляю глаза.

— Под кроватью.

— Да брось, Сашка, тут нет мышей, — смеюсь я.

— А я говорю, есть.

— Ну и что мы с этим будем делать? — ерошу темные волосы. Никак не привыкну, что Сашку уже не поднять. Вместо этого сажусь на корточки и бережно прижимаю дочку к себе.

— Можно завести котика, — хлопает глазами эта хитрюга. Конечно, я могла бы спросить, в кого это она, да только и так все ясно. Смеюсь. Реутов, конечно, тот еще мудак. Но в последнее время я вспоминаю не только его предательство. В конце концов, он подарил мне массу счастливых моментов. И дочь… Если научиться вспоминать это без отсылки к тому, чем все в итоге закончилось, можно даже преисполниться благодарности. Жаль — я пока не научилась отделять одно от другого.

— Сашка, я не буду заводить котика!

— Ну почему? Ладно, у Ники аллергия. Но у тебя же ее нет.

Упоминание этой твари чуть понижает градус подпрыгнувшего к небесам настроения. Когда-нибудь я научусь нормально реагировать и на это. Просто мне не нужно спешить. И позволить себе прожить все положенные эмоции. Даже если они мне кажутся стыдными и недопустимыми. Как та же ненависть, что меня наполняет сейчас.

— Сначала котик, потом собачка. Знаю я тебя.

— Ну а что плохого в собачке? Вот Рич…

— Ничего плохого! За исключением того, что Рича выгуливает Стрельников. А нашего пса придется гулять мне.

— Прогулки полезны для здоровья, — душнит доча, придавливая отцовским взглядом. И такой он правильный в Сашкином исполнении… Хотела бы я ей другого отца? Нет. Ни за что.

— Давай обсудим это в другой раз. А сейчас возвращайся в кровать.

— Когда взрослые говорят «обсудим в другой раз», значит, они ничего не хотят обсуждать.

— Ты раскусила эту жизнь, — усмехаюсь я. — Давай в кровать, Вороненок. Я не шучу.

— Не пойду. Там мыши.

— Значит, забирайся ко мне. Буду их от тебя отгонять.

— Вместо кота?

— Ну, я же Кэт. А кэт по-английски это…

— Кошка, — бурчит Сашка, червячком скатываясь мне под бок. — Но все равно я хочу настоящую… — шепчет, засыпая.