Обычная история

Глава 22

Таша

Я к ней не ревновала. Даже до того, как Кэт нашла в себе силы поделиться со мной историей своей жизни. И, уж конечно, не ревновала после. В этом не было никакого конструктива, как, скажем, в ревности к Анджелине Джоли. Или все-таки был? В конце концов, к Анджелине Миша уйти не мог, тогда как к Кате мог свинтить запросто. И непременно бы это сделал, если бы она его подпустила. Объективно Кэт ему действительно подходит, а отношения со мной для него не более чем маленький грязный секрет. Поймав себя на этой мысли, истерично ржу. Маленький? — залипаю на тетке в отражении зеркала, занимающего всю противоположную от окна стену. Если секрет, то тогда уж… огромный. Огромный, девяностошестикилограммовый секрет.

Брезгливо поджав губы, утешаю себя тем, что он для меня, в общем-то, тоже. Кому признаешься, что тебе нравится, когда тебя унижают в постели? Это только в книжках про миллиардеров красиво. Там все идеально — и антураж, и сами люди. А возьми все то же самое, и помести в наш привычный быт — никакой красивой истории не получится. Обычная грязь. Да такая, что не отмыться. И стыд, и болезненные переживания, которыми ни с кем не поделишься.

Мы с Мишей срослись комплексами, сцепились травмами, как два репья, и… Если он, по крайней мере, разделяет, то я даже этого не могу. Влюбилась в него насмерть. Знаю ведь, что ничего и никогда у нас с ним не будет. А все равно с замершим сердцем ловлю каждый взгляд, каждое брошенное вскользь слово. И с упорством потерявшего хозяина пса ищу его одобрения. Бывает, Стрельников скажет «молодец, Таш», а я потом несколько дней на крыльях летаю. Я даже не уверена, что была бы таким уж ценным кадром, если бы не моя потребность в его похвалах, из-за которой я буквально из кожи вон лезу. Ради теплого взгляда Стрельникова, его объятий в моменты радости я готова на все. Самый мой большой страх, что Миша осознает, как я в нем нуждаюсь, и ткнет меня в это носом. Пока я строю из себя невесть что, пока разыгрываю стерву, с презрительным снисхождением относящуюся к его слабостям, с происходящим еще как-то можно мириться. Но если он поймет, как все обстоит на самом деле… Нет. Это будет ужасно.

— Ты сколько уже подходов сделала? — врывается Катин голос в мысли. Смотрю на собственные ноги, выполняющие упражнение приведения бедра на специальном тренажере. Обычно это такое мучение! Но сегодня я так глубоко задумалась, что забыла даже вести обратный отсчет до того, как с этим можно будет покончить.

— Наверное, уже все, — неуклюже сползаю. Кэт занимает мое место. Убавляет вес. Во мне вспыхивает идиотская гордость — я-то «брала» больший. А она… Ладно, она слишком слаба. Это нужно учитывать.

— Кать, кончай прохлаждаться. Давай, попробуй хотя бы тридцатку! — вздыхает Таир, бесшумно подходя к нам со спины. Я вздрагиваю, но уже почти не зажимаюсь. Привыкла за почти месяц, что мы с Кэт посещаем спортзал, к тому, что Валеев рядом, и плевать ему на то, как я выгляжу. А поначалу очень переживала, ага, было дело… Каждый раз одергивала безразмерную футболку в попытке натянуть ту пониже, чтобы прикрыть необъятную жопу, которую даже утягивающие лосины не смогли утянуть до более-менее приемлемого вида.

— Я не хочу задницу, как у Ким Кардашьян, — бурчит Кэт.

— Тебе это и не грозит, — хмыкает Валеев. — А чтобы разгрузить поясницу, необходимо укрепить ягодичные мышцы и мышцы бедра. Давай, не филонь. Мне уже идти надо. А ты, Таш, чего стоишь? Дуй на тягу!

Наши взгляды с Таиром встречаются. После головомойки, устроенной мне Стрельниковым, когда он узнал, что тот о чем-то догадывается, не отвести глаз в такой момент — подвиг. Хоть я и не удивлена. Валеев не взлетел бы так высоко, если бы не его умение подмечать скрытые от чужих глаз детали. Где-то мы с Мишкой все-таки сплоховали. И выдали себя. А Таир не из тех, кто пропустил бы хоть что-то важное во вверенном ему коллективе.

— Да иду я, иду… — бурчу.

— Только не останавливайся. У тебя хорошие результаты.

— Ой, да ладно, Таир Усманович. А то я не вижу по весам, что все безнадежно.

— Мышца тяжелее жира, Таш, ты на объемы смотри. Сто раз тебе говорил. Кэт, опять заваливаешь правую ногу! Расставь на одинаковое расстояние. Стопы прямо.

Перевожу взгляд на коллегу по несчастью. Кэт, в отличие от меня, занятия в спортзале и впрямь идут на пользу. Я покрываюсь некрасивыми красными пятнами от нагрузок, а ее лицо просто приобретает здоровый румянец, который делает его только краше. Про фигуру вообще молчу. Хотела бы я ее ненавидеть, но не получается. Какие же мы бабы все-таки сердобольные дуры! Или это я такая?

— Таш, ну что ты так смотришь? — не выдерживает Катя, стирая с лица пот.

— Немного задумалась.

— Ну да.

— Нет, правда. У Никиты же скоро день рождения, а у меня конь не валялся. Ума не приложу, как праздновать, да и что дарить, если честно, тоже, — съезжаю на самую простую тему.

— А-а-а, точно. Прости, я забыла, — сникает Кэт.

— Неудивительно. Но! — выставляю перед собой палец, — Ты делаешь большие успехи. Говорю тебе как человек, который был с тобой, считай, каждый день на протяжении всего пути восстановления.

— Мне действительно уже лучше, — пожимает худыми плечами. Приглядываюсь к Кэт внимательней. Однажды она уже обвела нас всех вокруг пальца. И верить ей абсолютно было бы слишком оптимистично. Впрочем, кажется, на этот раз она не лукавит.

Таир прощается взмахом руки и уходит, а мы с Кэт отправляемся на растяжку.

— Это видно. Скорее бы тебя уже вернули в офис. Мы просто зашиваемся, — пыхчу, меняя ноги. Думаю, если бы жир на животе позволял, я бы наклонилась гораздо ниже. Действительно, какая-никакая победа. Может, даже Таир не врал, когда сказал, что я делаю успехи? И вовсе не стремился польстить, а просто констатировал факт.

— Сколько это будет Таю? Девятнадцать? И почему он Тай? Все спросить хотела.

Наличие интереса к чему бы то ни было — явный признак выздоровления. Я буду свиньей, если этот самый интерес не поощрю, хотя есть опасение, что Кэт не ограничится моим объяснением. И тогда придется либо увиливать, либо рассказывать то, о чем я вообще предпочла бы забыть.

— Девятнадцать ему стукнет. А Тай — потому что он всему офису прожужжал уши, рассказывая о том, как переберется в Таиланд, съехав от гиперопекающей матери сразу за три тысячи километров, — улыбаюсь, будто мне вовсе не страшно однажды остаться совершенно одной. А ведь положа руку на сердце, эта мысль пугает меня до трясучки.

— Ты очень рано его родила, да? — констатирует очевидное Кэт.

— Угу. В семнадцать.

Мы встаем. Катя вешает коврик для йоги на кронштейн, я убираю за нами мячи.

— А его отец что же?

У меня есть заученный ответ на этот вопрос. Ответ, который запасен на такой случай для посторонних, потому что обрушивать на них правду было бы слишком жестоко. Кому охота слушать о том, как меня изнасиловали девчонкой? Да и как в таком признаешься между делом?

— Никита был зачат в результате изнасилования.

— Ох… — широко распахивает глаза Кэт.

— Как ты понимаешь, я ни о чем не жалею. У меня прекрасный сын. Но отца у него нет, это да.

— Прости, пожалуйста. Я не знала.

— Пустяки. Я давно отпустила эту историю.

И здесь я не лукавлю. В свои тридцать шесть я уже и не помню ничего из того, что случилось в мои шестнадцать. Память пощадила, стерла самые болезненные моменты. Осталась лишь радость, которую привнес в мою жизнь сын.

Ну и мои сексуальные предпочтения, да… Они тоже оттуда. Надо быть полной дурой, чтобы в моем случае не понять, откуда у этого дерьма растут ноги.

— Ох ты ж черт! Я опаздываю… Помоюсь дома, — пыхтит Кэт, заталкивая кроссовки в безразмерную спортивную сумку.

— Куда-то торопишься?

— Реутов обещал привезти дочь.

— М-м-м. Это в первый раз после выписки?

— Да, в первый. Немного волнуюсь.

Немного? Это мягко сказано. Кэт просто в ужасе! И это видно.

— У тебя все получится, — мягко касаюсь тонкого запястья Кати рукой. — Если что, забегайте в гости. Накормлю вас пирогами.

— Спасибо большое! — Кэт порывисто меня обнимает, подхватывает сумку и скрывается за дверью раздевалки.

Я не без труда стаскиваю прилипшую к телу эластичную ткань тейтсов. Муки адовы — этот спорт. А главное, у меня нет понимания, зачем я корчусь, ведь в то, что я смогу похудеть, не верится совершенно. Я тысячу раз пыталась это сделать!

Поправляться я начала во время беременности. Как и многие, заедала стресс. А потом с каждым годом прибавляла по килограмму-двум. Ну и вот… Ненавижу. Просто ненавижу себя. Это отвратительно. Даже банное полотенце, которое та же Кэт запросто обернет вокруг себя дважды, на мне с трудом сходится, чтобы подоткнуть. Не представляю, как у Миши на меня встает. Я выгляжу как свиноматка. Если раньше вес распространялся более-менее равномерно, то в последний год все, как назло, в живот идет. А грудь? Это же просто арбузы какие-то, под весом которых я сутулюсь, как шахматный конь…

Стараясь на себя не смотреть, быстро моюсь. Обтираюсь. Снимаю шапочку для душа и замираю, как олень в свете фар, встретившись взглядом с… шефом. Какого черта он здесь забыл?! Мы же негласно поделили время тренировок, чтобы не пересекаться!

— Ч-черт. Меня бутылку в кулере просили заменить. Сказали, здесь никого нет.

Он что, оправдывается? Боится, что я подумаю, будто он за переодевающимися тетками подсекает? Смешно. И бредово. Потому что такому, как Миша, любая и так все покажет с радостью. Даже я… Свои уродливые телеса, к которым он питает нездоровую, стыдную страсть.

— Ну, смотрю, у тебя все получилось? Может, теперь выйдешь?

Я не знаю, как так происходит. Просто рядом с ним, особенно в такие моменты, во мне включается та еще стерва. Это на уровне интуиции — понимание, что ему нужен повод на мне сорваться. И да. Я его даю.

Задыхаясь от волнения, отворачиваюсь к шкафчику. Растираю спину полотенцем. В тишине раздевалки гудит лишь система вытяжки. И потому звуки нашего сорванного дыхания здорово действуют на нервы.

— Или ты ищешь Кэт? Так она ушла…

Отбрасываю полотенце. Тянусь за трусами, (назвать то, что я ношу, трусиками не поворачивается язык), когда дверной замок щелкает. Вздрагиваю. Телом идет рябь. В стекле, отделяющем раздевалку от зоны сауны, вижу, как Стрельников стаскивает через голову футболку. Облизываюсь на кубики у него на животе, хочу облизать каждый! Между ног становится влажно и горячо. Он, конечно, далеко не такой мышечный, как Таир, но так даже лучше. Я предпочитаю более мальчишеские фигуры. В Мише мне нравится все. Даже кривые ноги с ярко выраженными, как у какого-нибудь футболиста, икрами… Мне так, сука, нравится.

— Кого ищу, я нашел, — ухмыляется, хватая меня за грудь.

— Да что ты? — вызывающе оскаливаюсь.

— Ага. Повезло. Тебя сложно не заметить.

Сука-а-а-а. Он меня унижает, а я теку, как последняя блядь. Опустив слезящиеся глаза, слежу за тем, как его тонкие красивые пальцы мнут мои безобразно взбухшие соски. Ну, давай, Наташ. Пошли его. Где твоя, сука, гордость?!

— Иди в жопу, — выдавливаю из себя.

— С удовольствием. Только для начала пососешь, малыш? Чтоб такую жопу пялить, нужен определенный настрой.

— Отвали, — сиплю я, голодно облизываясь.

— Давай, у меня в обрез времени.

— И куда же ты спешишь? Окучивать Кэт?

— Ревнуешь? Это хорошо. Старательней отсасывать будешь. Давай же, не выебывайся.

Миша дергает меня за руку. Я плюхаюсь на колени, больно ударяясь о кафель. Сама дура! Могла бы и осторожнее… Обхватываю его сочащуюся головку губами.

— Да ты уже слюной истекла. Ну что за феерическая блядь мне досталась?

В противовес смыслу его слова звучат так ласково, что я давлюсь. Слезы из глаз брызжут. Но беру так, как дает. Блядь — так блядь. Хоть так. Хоть как-нибудь. Впрочем, кого я обманываю? Именно так мне и нравится. Какой же он вкусный… Невозможно. Глубже. Пальцами мну яйца, розочку ануса… Мне голодно. Он не был со мной… А с той ночи, когда мы поругались из-за того, что Таир о нас как-то узнал, и не был. То есть почти месяц. М-м-м…

Когда Миша оттаскивает меня за волосы, я с противным хныканьем тянусь за ускользающим членом.

— Хватит! — рявкает. — Я не так закончить хочу. Да и ты, наверное, тоже.

Отчаянно киваю.

— Что ты там про жопу говорила?

— Я пошутила, — сиплю, теряя голос. Нет, так мы тоже трахаемся, но очень редко. И мне каждый раз невыносимо…

— Пошутила она. Наклоняйся, давай.

— Нет, нет, Миш, пожалуйста, не надо… — скулю испуганно.

— Давай, Таш, в любой момент кто-то может войти.

— Я не готова! — трясусь, склоняясь над столешницей, в которую в ряд вмонтированы раковины.

— Кто — ты? А это что? — издевательски посмеиваясь, проводит рукой между ног. — Не смеши, давай, я быстро. Довела же!