Обычная история

Глава 2

Кэт

Мне кажется, я теперь знаю, что чувствовал Иисус, умирая на кресте. Разница лишь в том, что он взошел на Голгофу за человечество и воскрес. А я — за одного конкретного человека, и вряд ли повторю его подвиг. Моргаю, глядя в чайные глаза мужа, которые он, к его чести, все-таки не отводит.

Каждое слово Реутова — колышек в моей плоти. Сколько их… Я истекаю кровью. Хочется ему сказать: «Да заткнись ты уже! Хватит! Прояви хоть капельку милосердия, твою мать!». Но я не могу пошевелить губами. Наверное, это онемение — результат болевого шока. Но тогда почему я не онемела вся?! Видит бог, эту боль просто невозможно вынести.

А он, будто не замечая, как мне херово, все говорит, говорит… И слова его проносятся перед глазами зеленым матричным кодом. Вы знали, что вся наша жизнь — банальная система функций? Нет? Да вы что! Представьте только — вот неизвестная. Подставь одно значение — жизнь повернется так, подставь другое — иначе. И я, конечно, будучи гребаным гением, могла все-все наперед просчитать. Моя проблема, наверное, в том, что я в принципе не могла допустить для себя такую вероятность.

Не такой уж я гений, выходит.

— Эй! Что с тобой? Кэт, Дыши!

А я не могу, в грудь будто раскаленный винт вкручивается, ломая кости заточенными, как лезвие, лопастями.

— Кэт! Да послушай! Я же не отнимаю ее у тебя насовсем! Вы будете видеться, обещаю, просто…

— Просто пока я за тебя мотала срок, ты нашел для нашей дочери другую мамочку? — хриплю я. — Как давно?

— Кэт!

— Как давно, блядь?!

Не знаю, почему это так важно. Реутов приезжал ко мне полгода назад. У нас было длительное свидание. Правда, он уехал почти на сутки раньше, сославшись на дела. А я даже тогда, сука, ничего не поняла и не заподозрила.

Ай кью тесты врут. Я безнадежная патологическая идиотка.

Дышать нечем, несмотря на исправную работу климат-контроля. Отчаянно хватаю воздух ртом в попытке урвать побольше. Но вместо воздуха в легкие проникает лишь боль и вместе с кровью расходится по телу.

В зоне не так много занятий. Чтобы не отупеть, все свободное время я посвящала учебе. А когда надо было дать мозгам отдохнуть, читала. Учитывая скромный ассортимент библиотеки, выбирать книги по вкусу возможности не было. Иногда приходилось глотать откровенную дичь вроде всяких там женских романов. Строчки из одной такой книжонки сейчас и всплывают в памяти. Там героиня, застукав мужа с любовницей, беспокоилась о том, чтобы сохранить лицо, представляете?! Я, видно, не настолько возвышенная. Лицо держать не получается. Боже, да я вообще в последнюю очередь думаю о лице. Ломаюсь с оглушительным хрустом прямо у него на глазах.

Пусть смотрит. Пусть знает. Пусть с этим живет.

— Как давно? — уточняю в истерике.

— Она живет с нами? — переспрашивает Реутов, нервно кусая изнутри щеку. — Полгода. Встречаемся? Так и не скажешь. Мы знакомы сто лет. У нас родители всю жизнь дружат. Ты, может, ее даже видела… Впрочем, неважно.

— Так, может, ты перейдешь к сути?

— После суда мне было хреново, Кэт, ты бы знала как. Ника была рядом просто как друг, понимаешь? Поддерживала, пыталась растормошить. А когда я понял, что меня к ней тянет — не знаю… Озарением это не было. Как я уже сказал, все к тому шло постепенно. Это жизнь, Кэт. Ника помогла мне сделать ее хоть сколь-нибудь сносной.

Прежняя Кэт на это непременно съязвила бы — ах ты ж бедненький, это у тебя-то херовая жизнь? Точно, блядь, у тебя? Ты ничего не попутал?

Кэт, которую он убил, все в том же онемении смотрит… Во все глаза пялится на него. И понимает вдруг — он ведь и впрямь волнуется. Аж на лбу проступает испарина, отчего его модный селективный парфюм, заиграв какими-то совершенно новыми нотами, отравляет махом весь воздух.

Задыхаясь, нащупываю ручку двери, тяну вниз и на подкашивающихся ногах вываливаюсь из машины.

— Кэт! Не дури. Жара под полтинник.

Получается, он приезжал, он трахал меня, уже зная, что, вернувшись, предложит ей… Так. Стоп. Он не мог ничего ей предложить, потому что женат на мне. Или…

Низко свесив голову, кладу ладони на раскаленный капот. Боль в руках немного отрезвляет, кажется, вот-вот зашкворчит, завоняет жареной человечиной. Я, может, этого и хочу? Просто сгореть, чтобы меня не стало? Превратиться в пепел, который ветер на своих крыльях разнесет по земле? Почему-то же, несмотря на адскую боль, я продолжаю это мучение?

— Ну что ты делаешь?!

Реутов с силой отдирает мои ладони от капота. Не скрывая беспокойства, подносит руки к лицу. И как будто хочет на них подуть. Но в последний момент раздумывает.

Мы теперь не настолько близки, да, Витя? Мы теперь, сука, не настолько близки…

Хмыкнув, я снова погружаюсь в матрицу. Будто со стороны наблюдаю за тем, как из нее на Реутова вылетает худющая патлатая девка. Как она пинает его, кусает и сыплет проклятиями.

Если бы от меня прежней осталось хоть что-то, я бы так, наверное, и поступила. Беда в том, что меня прежней нет. Он меня убил с особой жестокостью, помните? И сейчас матрица, дрогнув, выплевывает меня в совершенно другую реальность. Где я — не я. И реакции не мои.

Растерянно оглядываюсь. Но все равно не пойму, зачем это все сейчас? Почему он просто не оставит меня в покое?

Наши взгляды пересекаются.

— Кэт…

— Давай, Реутов, жги? Что еще?

Даже дерзко выходит. Привычка, видно, такое дело.

— Нас развели.

Ну, то есть, он со мной развелся. Так можно, да, если один из супругов сидит. С чем с чем, а с этим никаких проволочек. Система работает как часы. Позволяя смыть в унитаз всю твою прошлую жизнь.

Скинув с себя его руки, пячусь. И опять какого-то черта растягиваю рот до ушей.

— Кэт…

— Что?

— Что угодно, — задушенно сипит Реутов. — Ори. По роже мне дай. Я же понимаю, как перед тобой виноват.

Знаете, что самое смешное? Ему действительно очень стыдно. Ему в самом деле жаль. Только сейчас замечаю, что глаза у него красные, как у кролика. Все же Реутов реально хороший мальчик. Воспитанный. Совестливый. Представляете, оказывается, бывают совестливые уроды!

Прежняя Кэт непременно бы над этим поржала. А я просто хватаю ртом воздух, как оглушенная динамитом, всплывшая к поверхности воды рыба.

Угасая, на подкорке в смертельной агонии бьются мысли… Наверное, Витина мать в восторге от новой невестки. Меня она ненавидела, но как человек, по-настоящему интеллигентный, ни разу и слова плохого мне не сказала. Другое дело, что этого и не требовалось, уничтожить она могла одним только взглядом. Где бы мы ни появлялись — у них дома, или на каком-то светском приеме, она так на меня смотрела, что будь я чуть менее цельной, самооценка упала бы в ноль.

Один только раз она обратилась ко мне как к равной. Когда ей каким-то образом удалось устроить нам свидание в СИЗО. Я тогда дрогнула и дала показания, что знать не знала о припрятанной дури в тачке. А свекровь пришла вся черная, растерявшая всю свою спесь, и умудрилась уговорить меня взять на себя и это. Справедливости ради стоит отметить, долго ей меня убеждать не пришлось. Если бы пьяное вождения и не поставило крест на дипломатической карьере Реутова, то обвинения в хранении наркоты точно не оставило бы ему шансов. Я это понимала и готова была на все, чтобы его спасти. Мой уход в отказ был скорее продиктован неожиданностью предъявленных обвинений, чем попыткой выкрутиться. Но именно после той встречи капкан захлопнулся.

Десять лет моей жизни в обмен на его светлое будущее.

Десять гребаных лет.

А он… сколько там продержался? Ну?! На сколько его хватило?!

Солнце печет в голову, мысли путаются. Исчезают в поднимающемся от дороги мареве.

— Черт, надо было все же подождать с разговором.

Может, спросить, что бы это изменило? Так ведь неинтересно. На смену боли приходит чудовищной силы апатия. Я пячусь, пячусь, в остервенении тру лицо в попытке вспомнить то, что сейчас действительно важно.

— Сашу я вам с этой ушлой блядью не отдам. Она и так пришла на все готовое… — облизываю губы. — Пусть хоть с наследником подсуетится.

— Ты не понимаешь. Сашка практически тебя не помнит! — в отчаянии Реутов зарывается пятерней в волосы. — Ты ей чужой человек. Пока наладится хоть какой-то контакт, может пройти не один месяц. Зачем вырывать ребенка из привычной среды? Чтобы меня наказать?! Кэт… Ты же умница, подумай о дочке. Сашка — херовое орудие для мести.

— Она. Моя. Дочь.

— Она тебя не знает совсем! — орет. — Ей же в школу в сентябре! Мы купили квартиру специально поближе к языковой гимназии. А ты? Ну, куда ты ее приведешь? Ты сама хоть знаешь, какие условия тебя ждут?

В том-то и дело, что нет. Зато Реутов уж точно знает, на что давить. Меня освободили лишь потому, что у государства возникла острая необходимость в айтишниках высшего уровня подготовки. Мой рабочий контракт — еще одна форма рабства. Но я так обрадовалась возможности выбраться, что даже не стала вдаваться в детали.

— А я тебе расскажу, — додавливает Реутов. — Навел кое-какие справки. Насколько это возможно, ведь сама понимаешь, структура эта засекреченная. Жить, Кэт, ты будешь в закрытом городке. Невыездная совсем, без вариантов. Там, конечно, есть детский сад и школа, но ты же понимаешь — это не уровень лучшей в стране гимназии.

Голова гудит. Телом разливается незнакомая раньше слабость. В образовавшуюся в месте соединения ребер дыру вытекают все мои силы и весь душевный сок подчистую. Мне кажется, что продолжи Реутов в том же духе — меня вообще не станет.

— Садись в машину, я тебя прошу.

— Зачем? — облизываю спекшиеся на солнце губы.

— Я отвезу тебя к матери. Там твои вещи. Железо…

Ах да… Они же переехали поближе к гимназии.

— А нашу квартиру ты продал? — мой голос ломается.

— Если помнишь, она мне досталась в наследство. Так что ты не имеешь на нее прав, но я… — Реутов как-то потерянно похлопывает по карманам. Достает конверт с логотипом банка и протягивает мне.

Я качаю головой, потому что он прав. На деньги я не имею права. Но кто мне вернет, кто мне компенсирует все, что с этой квартирой связано?! Боже, ведь именно там случился мой первый раз. Именно в ту квартиру мы приехали после свадебного банкета, и он на руках занес меня в дом… Именно в той квартире мы трахались сутками на всех поверхностях, начиная от подоконника и заканчивая бабушкиным антикварным креслом. Именно в ней я перевела гору продуктов, не теряя надежды однажды его накормить собственноручно приготовленным ужином. И в неё мы принесли Сашку после выписки из роддома.

Пячусь, а ноги не слушаются. Я как пьяная.

Реутов тычет под нос злосчастный конверт.

— Тут пять миллионов. Жилье тебе предоставят от конторы, Кэт, а это… На первое время.

Мне не понять… Мне, сука, не понять совсем, как до него не доходит, что у меня забрали что-то гораздо более ценное? Почти все… Все, что у меня было, забрали. И никакими деньгами этого не измерить и мне не вернуть.

— Деньги оставь себе. А вот дочь я заберу. Думаю, ребята из серьезной конторы, в которой я теперь имею честь работать, не позволят меня обидеть.

— Кэт, пожалуйста… Она ее мамой зовет! Верней, стала называть недавно, но…

Он бьет наотмашь, не щадя. Я, как в идиотской мелодраме, опускаюсь на колени в придорожную пыль. Я задыхаюсь, округлив рот… Меня не становится.

— Прости! Ну, пожалуйста, прости! Я мудак, да. Черт. Я просто хочу для нее лучшего! У нас все хорошо. У тебя тоже будет. Постепенно все наладится, Кэт, обязательно. Ты сможешь ее видеть, клянусь, слышишь?! Но не так же… Не травмируй её, прошу. Уж кому, как не тебе знать, как мать может испоганить жизнь своему ребенку. Не уподобляйся своей мамаше!

Останься во мне хоть толика чувств, кроме боли, я бы восхитилась такой шикарной манипуляцией. Но чувств нет. А боль… Боль вырывается из груди неразборчивым хрипом, боль сочится из глаз дождем, прибивая дорожную пыль.

— Что ж ты делаешь, а? Как тебя земля носит?

Я не хочу… да и не смогла бы, даже если бы очень захотела, озвучить свои претензии. Зачем напоминать о том, что он мне по гроб жизни обязан, если я сама никогда не относилась к этому так? Любила? Да. И именно потому я не могла иначе.

А вот любил ли он? Хоть когда-нибудь… сука… меня… любил?

— Дай мне время ее подготовить! Прошу тебя. Хотя бы неделю, Кэт! Просто выслушай мои аргументы. И если они покажутся тебе несостоятельными, я отвезу тебя к ней прямо сейчас. Но для начала подумай, как это отразится на Сашкиной психике. Не ломай ты ее в пику мне.

Он как будто хочет меня обнять, но я отшатываюсь в сторону. Встаю, помогая себе рукой. Голова все сильнее кружится…

— Звони ей…

— Кэт! Это не лучшая идея, честно…

— Звони. Скажи, что мама хочет поговорить. Настоящая мама, — не могу себя удержать от издевки.

Реутов пробегается пальцами ото лба к затылку, приглаживая волосы. Даже в такой ситуации он выглядит как истинный аристократ. И я все еще до боли его люблю.

— Хотя бы этот гребаный звонок ты мне должен!

Он бросает на меня злобный взгляд. И прикладывает-таки трубку к уху.

— Привет, Сашунь. Слушай, тут такое дело… Я рядом с мамой Кэт. Да, той, которая была далеко… Поговоришь с ней?