Обычная история

Глава 19

Кэт

В пятницу меня действительно выписывают. Покончив с делами, я выезжаю за Сашкой, надеясь, что смогу забрать дочь пораньше и свято веря, что уж теперь я точно готова к встрече с ее отцом.

Впрочем, насколько жестоко я ошиблась, становится понятно, как только Реутов открывает дверь.

— Ну, привет, Кэт. Замечательно выглядишь.

Здесь нужно небрежно бросить «ты тоже» и переступить чертов порог. Но мои ноги будто врастают в пол, язык разбухает во рту, а тело охватывает неподдельная слабость. И я тупо не могу сделать ни того, ни другого.

— Кэт, ну хоть ради дочки не начинай опять, а? Проходи, давай. Выпьем чаю.

Да твою ж мать! Не начинай, да? Так просто у тебя все, Вить? Сука, так все просто…

— Какой чай? На улице плюс сорок, — хриплю я.

— Со льдом! — ухмыляется Реутов, — Не упрямься, Кэт. Сашка все равно еще не готова. Подождем.

— Баба твоя не будет против, что ты меня чаем поишь?

— Ники нет, — хмурится Реутов.

— Ну, хоть у кого-то из вашей парочки хватило совести не попадаться мне на глаза, — шепчу под нос и добавляю громче: — Сашка! Я пришла. Давай-ка, собирайся быстрей.

— Сейчас! — кричит в ответ дочь из своей комнаты.

— Дело не в совести. Она просто не хочет причинять тебе боль, — потерев бровь, возвращает нас к прерванному разговору Реутов.

— Тебя послушать — так вы просто святые люди, — хмыкаю я.

— Кэт! — вздыхает тяжело, с показным сожалением, будто с ребенком неразумным, блядь, говорит. А я даже разозлиться на него не могу. Потому что в отфильтрованном системой климат-контроля воздухе вдруг отчетливо проступает его знакомый до боли аромат, и меня опрокидывает в наше прошлое. Бьет под дых. — Присядь…

С удивлением оглядываюсь и понимаю, что, не заметив того, послушно переместилась за Рутовым в кухню. Здесь так же царит стерильная чистота. Мрамор и все оттенки бежевого. Представляю их вместе за этим огромным столом… Боль топит, разливается по венам жгучей пузырящейся кислотой. Хватаю ртом воздух, и все равно задыхаюсь. Я будто на чужеродной моему организму планете, в атмосфере которой просто нет так необходимого мне кислорода.

— Кэт… — опасливо окликает меня Реутов, ставя на стол высокий стакан. Залипаю на колышущихся в чае кубиках льда. Он говорит еще что-то, а я не слышу. Хрустальное позвякивание и шум в ушах заглушают собой все другие звуки. — Кэт!

— А?!

— Говорю, у тебя телефон звонит.

И правда. Валеев интересуется, как я добралась. Строчу в ответ, что все хорошо, желая в ответ и ему легкой дороги.

— Кто пишет? — вдруг будто между делом интересуется Реутов. Вскинув на бывшего мужа взгляд, гадаю, чем вызван его интерес.

— Любовник.

И хоть я тут же возвращаюсь к нашей переписке с Таиром, успеваю заметить, как глаза Реутова на секунду растерянно расширяются.

— Что за любовник, Кэт? Не быстро ли ты…

— А тебе какое дело, Вить? Я теперь свободная женщина, — демонстративно потягиваюсь. — С кем хочу, с тем и трахаюсь.

— Рад за тебя, — он как будто злится, щедро врачуя ревностью им же нанесенные раны, — но поскольку ты забираешь дочь, хочется понимать, с кем ей придётся общаться.

— Что-то я не припомню, чтобы твоя Ника проходила у меня фейс-контроль, — выдавливаю сочащуюся сладким ядом улыбку.

Реутову нечем крыть, он это понимает. И потому бесится — сжимая кулаки, отворачивается к холодильнику, якобы чтобы досыпать льда в стакан.

— Я все-таки надеюсь на твое благоразумие.

— Надейся. Что тебе еще остается?

Игнорируя мою иронию, Реутов проявляет чудеса дипломатии:

— Я действительно буду рад, если у тебя сложится личная жизнь, Катя.

— Правда? — притворно восхищаюсь я, хлопая, как дура, ресницами. В его замечании все прекрасно. И будущее время, и это ничуть не обнадеживающее «если».

— Тогда, наверное, я смогу перестать опасаться, что ты хакнешь мой комп. Или натворишь какой-нибудь другой дичи.

Теперь он юморит. Ну-ну… А ведь мне ничего подобного даже в голову не приходило. Что очень и очень странно, учитывая, что это действительно самый простой способ найти ответы на мучающие меня вопросы — влезть в его телефон, почитать переписку, пройтись по истории браузера. Или просто глянуть камеры, установленные на доме. Тело охватывает дрожь. Нет, правда, почему я сама до этого не додумалась?! Неужто тюрьма меня исправила? Да нет, конечно. Просто наложила свой отпечаток. Я отвыкла, что могу… Просто тупо могу сделать то, чего Реутов так боится. И теперь от предвкушения у меня волосы на загривке становятся дыбом. Твою ма-а-ать! Все это время он был так близко!

— Я готова! Привет, — здоровается Сашка, оробев.

Вскакиваю на ноги.

— Привет, Вороненок. Готова? Тогда пойдем.

К чаю я так и не притронулась. Но, думаю, Реутов понимает, что я скорее сдохну от жажды.

Сашка кивает и выходит из кухни, волоча за собой маленький детский чемоданчик. Прощание в дверях выходит скомканным и неловким. Сашка сникает. Чтобы ее расшевелить, говорю, что у меня для нее есть сюрприз. Как я и надеялась, дочь проявляет интерес. Но, признаться, я ожидала от нее большего нетерпения. Когда машина такси въезжает в наш старый двор, я волнуюсь гораздо больше Саши.

— Узнаешь места?

— Конечно. Мы здесь когда-то жили.

И все? Ноль энтузиазма? Может, она просто не поняла? Сохраняя налепленную на лицо улыбку, прикладываю ключ к домофону. Поднимаемся на нужный этаж. Замираю у двери.

— Это наша квартира, Саш.

— Да я поняла.

Почему-то руки начинают дрожать. С трудом открываю замки. Я так страшно волнуюсь, но мне нравятся эти эмоции — предвкушение долгожданного возвращения домой, непрерывно держащие меня в напряжении столько дней кряду. Сейчас ожидание закончится. И… Что и… Я не знаю. Толкаю дверь. Прохожу в коридор. С облегчением выдыхаю, когда понимаю, что здесь все те же обои и древний паркет, который мы с Реутовым отреставрировали незадолго до моей посадки. И снова загоняюсь — потому что все-таки что-то не так… Точно! Запахи нежилого помещения. Но это же ничего? Ничего, правда? Мы все исправим. Наступая на задники, стаскиваю с себя кроссовки и, забыв о дочери, несусь в комнату. Она пуста и безжизненна. Ни любимой мебели, ни занавесок. Ни-че-го от нашего дома. Но отказываясь это признать, я расставляю руки, запрокидываю голову и начинаю кружиться в центре…

— Мам!

— М-м-м?

— Давай уже пойдем? Здесь скучно.

Я резко замираю. От такой стремительной остановки темнеет в глазах. Руки падают вдоль тела, как у сломанной марионетки.

Скучно?

— Тебе здесь плохо?

Саша ведет плечами.

— Жарко. Я вся вспотела.

— Так мы включим кондиционер!

В каком-то полубезумстве я оборачиваюсь в поисках злосчастного пульта.

— Да лучше к тебе поедем. Хочу поиграть с тем песиком.

Каким еще песиком? Сашка еще о чем-то трещит, но я не слышу. Я оглушена и никак не могу взять в толк, неужели для меня одной это место так много значит? Я думала… Я надеялась совсем на другую реакцию. В очередной попытке урвать воздуха, открываю и закрываю рот. Но планета, которую я считала своей, видно, не пережила случившейся с ней катастрофы, и вместо кислорода в легкие проникает лишь боль, разрывая их на ошметки и кроша ребра.

— Мам! Его же Рич зовут, да?

Да-а-а… Точно. Вчера мы, наконец, увиделись со Стрельниковым. Он гулял с псом, я тоже вышла размяться. И да, он сфоткал меня со своим ретривером, а я отослала это фото дочке, чтобы заинтересовать ее поездкой, раз уж предвкушение встречи со мной не вызывало такого энтузиазма.

Господи, как же больно.

Растерянно оглядываюсь по сторонам и словно растворяюсь в вечности. В этом солнечном дне, в летней духоте, ароматах выхлопных газов и отцветающей древней липы… Расщепляюсь на атомы, кружу в вихрях позолоченной светом пыли и исчезаю. Меня просто нет. Все остальное есть, а я больше не существую…

— Мам!

— Да, Саш, конечно. Пойдем. Я только такси вызову, — растягиваю губы в неживой улыбке.

— У тебя все хорошо? — хмурится дочка.

— Конечно. Просто немного устала.

Дорогу домой я почти не помню. В себя прихожу, когда водитель притормаживает у шлагбаума.

— Отсюда мы пойдем пешком.

— А почему? — вскидывает бровки дочь.

Пока идем, объясняю, что да как. Кажется, Сашка даже впечатляется. Задает мне какие-то вопросы — про школу и детский сад. Восторгается, когда между домов показывается наше озеро. С завистью смотрит на прогуливающихся детей.

— Ты обязательно с кем-нибудь подружишься.

— Угу.

Строчу Стрельникову, что моя дочь здесь, и мне нужна его помощь. Мы с Сашкой, кажется, исчерпали все темы, и я очень рассчитываю, что Рич сумеет ее отвлечь от мыслей о том, что нам не о чем поговорить. Чертова апатия! Если бы не она, я бы непременно что-то придумала. А так — ну никаких сил же! И радости никакой. Хотя, казалось бы, моя дочь рядом. Что еще нужно для счастья?

Я все-таки отвратительная мать, да…

Ненавижу себя за то, что не могу испытывать нужных чувств. Просто до слез себя ненавижу.

— Смотри, здесь шезлонги.

— И бар! Как на море.

— Ну, почти. Он работает только вечером и в выходные. Так что нам с тобой повезло.

— А это лягушки квакают, да?

— Лягушки.

— А они в озере живут? — в глазах Сашки мелькает опаска.

— В камышах. Вон на той стороне, видишь?

— Ага. А каких животных здесь еще можно встретить?

— Не знаю, Саш. Надо спросить у местных. Я же недолго тут живу.

— Да? А где ты жила до этого? Ну… Когда тебя не было?

Ч-черт. Сказать правду? Так я не могу, не посоветовавшись с Реутовым. Каким бы козлом он не был, дочь Витя любит. И гораздо больше про нее понимает, чем я. Она всегда была папиной дочкой.

— Далеко, Вороненок.

— И что? Ты совсем-совсем не могла приехать, да? — во взгляде Сашки мелькает совершенно не детский вызов. Я на мгновение теряюсь.

— Совсем никак. Да. Но это в прошлом, Саш. Вот, кстати, мой дом.

— И балкон твой?

— Угу, — бурчу я, невольно скосив взгляд на крузак Валеева, стоящий чуть ниже по дорожке. Собирается выезжать? Наверное.

— А почему ты не посадишь цветы?

— А надо? — хлопаю глазами.

— Конечно! Будет красивее. Можем поехать в магазин и купить саженцы. Я помогу тебе выбрать.

Заставляю себя улыбнуться и потрепать Сашку по макушке. Почувствовать, сука, хоть что-нибудь, кроме отупляющего равнодушия. И, кажется, мне действительно удается поймать за хвост какую-то искру, но она тут же гаснет.

— Кажется, я видела на кассе в нашем супермаркете несколько горшков роз, — хмыкаю, пропуская Сашку в квартиру. — Как тебе? Там твоя комната… — машу в сторону коридора.

Сашка вроде бы оживает. И уже не косится на меня с таким подозрением, как раньше. Но боже, сколько душевных сил уходит на то, чтобы поспевать за ее стремительно сменяющими друг друга эмоциями, демонстрируя вовлеченность. Кажется, у меня столько и нет…

Я слишком рассеянна. Так и не понимаю, нравится ли Сашке ее комната. И ужин, на который мы идем в кафе. Кажется, она все съедает. Я же без особенного аппетита ковыряюсь в тарелке. К счастью, ближе к окончанию трапезы Миша сообщает, что они с Ричем уже выходят из дома. Весь путь, что мы проделываем им навстречу, Сашка скачет на одной ноге и что есть силы вытягивает шею, чтобы, наконец, разглядеть ретривера. А когда тот все же появляется, с визгом бросается к псу.

— Познакомься, Саш, это мой друг и шеф — Михаил Кириллович. Миш, это моя дочь. Это она наградила тебя ветрянкой.

— И вас тоже? — Сашка в неприкрытом ужасе распахивает глазища. — Извините!

— Да ничего. Кто ж знал, что все так будет? — обаятельно ухмыляется Миха. Дочь кивает, тут же переключаясь на Рича. Гладит его между ушей, что-то с восторгом щебечет…

— Ты как?

— Нормально, — пожимаю плечами.

Вру, конечно. Но я уже привыкла всех обманывать.

— Классная у тебя малая.

— Да-а-а.

— Фигура твоя. А лицом… — Миша закидывает мне руку на плечи.

— Лицом на папу больше похожа. — Мягко высвобождаюсь. — Не надо, Миш.

— А что так?

— Лишнее.