Обычная история

Глава 21

Таир

— Не заслужила. — Стискиваю зубы. В темноте глаза Кати поблескивают. Неужели плачет?

Прохожусь пятерней по ее мокрым спутанным волосам, утешая. Сердце колотится как ненормальное. Сначала я просто боялся, как бы она чего с собой не сделала, потом злился дико, потом… Что потом — не знаю. Жалко ее очень.

— Всегда думал, что любовь дается по факту, — безжизненно замечает Катя.

— Родительская — несомненно. Но ведь ты о другом? — помогаю ей перебраться через заборчик. Взгляд задерживается на Катиной заднице, которая, кажется, стала еще меньше за прошедшее время.

— Считаешь, что любовь мужчины еще нужно заслужить?

— Как и женщины, — пожимаю плечами. — На одних гормонах далеко не уедешь.

— Ну почему же?

— Потому что рано или поздно они улягутся. И на чем прикажешь тогда держаться?

— Можно не держаться в принципе.

— И каждый раз менять партнера? Да брось. Оно того не стоит. И хорош мне заговаривать зубы. Раздевайся.

— Все-таки поцелуешь? — стучит зубами.

— Одежду снимай, говорю! — рычу на дурочку, помогая ей избавиться от заношенной мокрой футболки. В спальне Кати прохладно. Ее красивые соски сморщиваются, по коже бегут мурашки… И я невольно залипаю, хотя обещал себе перестать. Вот как поймал себя на том, что мой интерес к этой женщине становится совсем уж нездоровым, так сразу и слился. Потому что зачем эти сложности? Ей. Мне. Ляське. Зачем глупые мысли о том, как могло бы быть, если, один хрен, ничего не будет? Только душу рвать. А ведь после того, как мы переспали, я и так еле-еле взял себя в руки. Все еще, и еще хотелось… Так хотелось, что приходилось раз за разом напоминать себе о том, что у меня семья и обязательства, и одно дело — потрахаться, с позволения супруги сняв сексуальное напряжение с первой встречной, и совсем другое — эмоционально вовлечься в женщину. Женщину, которой я все больше восхищался. Несмотря на хаос, который она внесла в мою жизнь, и ее проблемы с башкой.

Раздевшись, Катя ныряет под одеяло и укрывается едва ли не с головой.

— Что теперь со мной будет?

— А тебе действительно интересно? — замираю, наклонившись, чтобы собрать с пола ее разбросанную одежду.

— Да нет, — шепчет она.

— Я так и думал. Поэтому, Кать, без обид. От работы я тебя отстраняю. Мише сам завтра скажу…

Катя напрягается. Вижу это по ее острее обозначившимся лопаткам.

— Ясно.

— Ничего тебе не ясно! Пойдешь в терапию. Поработаешь над своими проблемами с психологом. Покажешься психиатру. У тебя налицо все признаки депрессии. Жаль, что из-за твоей лжи и притворства мы не распознали ее на начальном этапе, но уверен, что тебя и сейчас не поздно из нее вытащить.

Мою пламенную речь прерывает тихий, задушенный всхлип.

— Нет, Таир. Не думаю, что из этого что-то выйдет.

— Послушай, Кать…

— Это ты послушай. — Она оборачивается, опираясь на предплечье. — Не могу я. Ну не могу, слышишь? Ненавижу себя за эту слабость, но ничего не могу с ней сделать. У них ребенок будет, понимаешь?! Ты понимаешь? Я… там гнила за него, а он… И Сашка…

Бля-я-я… Ну что ж ты за гондон-то такой, а, Реутов?

— А что она? — сиплю, комкая в руках мокрые тряпки.

— Ты сказал, что родительская любовь безусловна. Но я и тут, похоже, облажалась. Нет у меня на нее сил. Вообще ни на что нет. И тогда зачем это все? Не хочу… не понимаю, за что бороться.

Почему-то ее безжизненный взгляд попадает в сердце гораздо точнее сбивчивых объяснений.

— Кать, ты пережила гораздо худшее.

— Потому что имела четкое представление, ради чего это все! Я же как кошка его любила, Таир. Я же ребенка своего, получается, предала из-за мужика. А теперь тупо не знаю, как жить… И с откровением этим, и с тем, как все по итогу сложилось. Говоришь, бороться, а ради чего?

— Как насчет поцелуя? Ты же хотела? Ну, вот. Вылезешь из этого дерьма — и сразу, — развожу руками.

Да, тупо. Я понимаю. Ну а что мне еще сказать? Работа с психологом для того и нужна, чтобы в стрессовой ситуации человек смог стать сам для себя опорой и найти мотивацию жить. А пока этого нет — подпоркой может послужить что угодно. Шутливый вызов? Почему нет? Если он поможет ей продержаться хотя бы еще минуту.

Фыркает. Ну, это тоже эмоция. Наверное.

— Не отстраняй меня от работы. Пожалуйста, — шепчет, отводя глаза. — Там я переключаюсь.

Кажется, я обещаю Кате подумать. Но уже утром становится очевидным, насколько это бессмысленно. Катю накрывает так, что она даже с постели не может подняться. Только смотрит безжизненными пустыми глазами. И молчит. Ч-черт!

Ну, что ж. Я сделал все что мог. Теперь дело за врачами. Нашему прибывшему в срочном порядке специалисту хватает двух минут, чтобы понять — Катю нужно оформлять в стационар.

Пока то да се, на работу, естественно, опаздываю.

— Миш, ко мне зайди. По поводу Кэт.

Стрельников обводит взглядом свою команду и решительно встает. До моего кабинета доходим молча.

— Я ей звонил. Она не отвечает! — отчитывается Миша, перекатываясь с пятки на носок. Решил прикрыть ее, что ли? Невесело усмехаюсь. Да уж…

— Неудивительно. Она в больнице.

Поскольку Миша все же непосредственный начальник Реутовой, приходится ему рассказать о том, что случилось. Во-первых, он действительно должен знать. А во-вторых — я хочу понять, как можно было не замечать, что Кате становится хуже? Он же вроде по-настоящему ей заинтересовался. Или нет? Какого черта между ними происходило, пока я в очередной раз пытался спасти наш с Ляськой брак?!

— Жесть. Я ничего такого не замечал, — бормочет пришибленно. Могу понять. Я и сам чувствую себя по всем фронтам облажавшимся. То ли Катя — прирожденная актриса, то ли мы так себе профессионалы, раз допустили такой эпический проеб.

— А по работе как?

— Да все отлично было, Таир! Молодец она. Я же тебе отправлял отчет, видел?

— Ты про то, что она все же обнаружила уязвимость, используя эксплойт «нулевого дня»?

— И для этого ей понадобилась одна гребаная неделя.

В голосе Стрельникова проскальзывает неприкрытое восхищение. Хотя, казалось бы, должно быть наоборот. Ведь Кэт обнаружила его ошибку. Точнее, ошибку тестировщиков, но все же. Наверное, так выглядит признание профессионала. Я давно уже привык, что эти ребята немного чокнутые. То, что для их начальства является головняком мирового масштаба, для таких, как Стрельников — очередное соревнование. По крайней мере, именно этот вайб витает в воздухе, когда нас пытаются атаковать: спортивный азарт, сумасшедший драйв и кураж. Интеллектуальные гонки. Конечно, уступающие по зрелищности очередному этапу Формулы-1, но не по накалу страстей, царящему в офисе.

— Что думаешь делать?

— Пока не решил.

— Решил, Таир. Ты уже ее покрываешь. По-хорошему надо было сдавать ее нашим. Ты не стал.

Миша откидывается в кресле, заложив за голову руки.

— Пожалел. Да. Осуждаешь?

— Нет, конечно. — Хмыкает. — Хотя у меня опять недостает человека!

— Я ее верну. Как только врач даст отмашку, что можно.

— Когда это будет? — вздыхает Стрельников. «И будет ли вообще?» — остается неозвученным. Пожимаю плечами. Да уж. Вляпался — так вляпался. Сам дурак.

— В том, что касается психологических проблем, ни в чем нельзя быть уверенным, — подмечаю очевидное.

— Угу. Херня в том, что этого козла даже осудить не получается.

— Чего это не получается? Очень даже.

Стрельников вскидывает брови.

— Завидую тебе, — смеется. — Я вот не уверен, что смог бы ждать бабу десять лет.

Ах ты ж черт! Мишка же ни хрена не знает…

— А если эта баба взяла на себя твою вину? — зло поджимаю губы. Миха моргает, меняясь в лице.

— Да блядь! Ну, нет…

— Почему нет, Миш? Обычная история. Ладно, иди, работай. Я, как ты понимаешь, ничего тебе не говорил.

— Слушай, а проведать-то ее можно?

Восхищение во взгляде Стрельникова дергает что-то внутри. Во мне вспыхивает… ревность? Да ну. Глупо. И все же…

— Мне откуда знать? У врачей спрашивай.

— Ну, ты взял за нее ответственность. Возишься с ней как отец родной. По девчонкам своим небось скучаешь, раз… — не договорив, неопределенно машет рукой. А я не знаю, плакать ли мне или смеяться. По девчонкам, блядь. Эх, Миша. Знал бы ты, как я скучал, так уже бы с кулаками на меня бросился. Но у меня такая хорошая репутация, что тебе и в голову, да, не приходит, что интерес мой далеко не отеческий? И чувства, которые я испытываю, далеко не…

Значит, испытываешь, Таирчик?

Ох ты ж, блядь! Как все сложно-то.

— А ты к ней яйца подкатывал. Или, скажешь, нет? — ухмыляюсь.

— Да как-то без особенного успеха.

Вот как? Неужели Катя прислушалась к моим словам? Я-то ляпнул по глупости, на эмоциях, и потом только понял, как это со стороны выглядит. И тут же слился, испугавшись. К своим помчал, чтобы напомнить себе, где мое место. Даже на удивление неплохо провел выходные с Ляськой. Будто что-то чувствуя, она в кои веки не пылила. Была покладистой и тихой. Утром завтрак, в обед — домашние дела, вечером по гостям — родным и друзьям юности, ночью — секс. Все, как и должно быть. С той, с кем и полагается. Так правильно…

— Переезжай, Лясь. Ну, уже и младшая поступила. Что тебе здесь ловить? — повторил в очередной раз, собираясь в обратную дорогу.

— Не хочу опять в маленький город. Ты на работе, а мне что делать? Здесь все близкие. Моя йога, рестораны.

— У нас все это тоже есть. А подруг найдешь.

— Нет, Таир. Мы же уже сто раз это обсуждали. Я устала. Можно хоть на старости лет покоя, а? Надоели мне суета и бесконечные переезды.

— Говоришь, как будто тебе девяносто.

— Не девяносто, но и не двадцать… Сколько там твоей соседке?

— Ты опять? — вздохнул, закидывая руки за голову. И если бы раньше я, скорее всего, вспылил, то сейчас молчу, словно с изменой утратил на это право.

— Прости, — неожиданно идет на попятный Ляся. — Ты у меня такой красавчик, что не ревновать сложно.

— Вот как? — смеюсь. — Так какого же хрена, Лясь, ты мне задвигала, что я могу трахать кого угодно?

— А ты трахал?

— Ну, ты же разрешила.

— Я серьезно, Валеев!

— Хочешь предъявить мне то, на что сама же дала добро? Я тебя за язык разве дергал, Лясь?

Ляська отвернулась. Такая несчастная, как собака побитая. Ну, вот не дура, а? И я дурак. Встал, обнял ее.

— Не бери ерунду в голову. И заканчивай с истериками, ладно? Жалко на них тратить время, и так же видимся редко.

— Лучше потрахаться, да? — съязвила зараза.

— Конечно.

— Никак ты не угомонишься.

— А зачем?

— Сорок три уже, Таир!

Я только глаза закатил тогда. А теперь вот задумался, какого черта мне Ляська постоянно напоминает о возрасте. Еще и в контексте старости. Как будто хочет внушить, что мои лучшие дни в прошлом? Интересно. Пусть даже сам я так не считаю. Моложусь? Бред. Мы в двадцать первом веке живем. Что такое сорок? Даже если сорок три. Середина жизни. Когда как не сейчас жить на всю катушку? А Ляська как будто этого не понимает. И все у нее в этот возраст проклятый упирается. Она даже зачем-то подстриглась, хотя мне нравились ее длинные волосы, мотивируя это тем, что в сорок уже неприлично ходить с длинной гривой. Не бред ли? Да и не во внешности ведь дело. Просто ей как будто ничего уже не надо — ни быть со мной, ни удивлять, ни к чему-то стремиться вместе. А мне этого не понять. Я все рвусь куда-то, мне азарт нужен…

Тряхнув головой, возвращаюсь в реальность:

— Может, поняла что-то?

— О чем?

— О тебе и Таше. — Бросаю на Стрельникова внимательный взгляд из-под бровей. А тот аж в лице меняется. Бедолага.

— Обо мне и… Да что тут понимать?!

— Меня тоже этот вопрос занимает. Какого черта у вас происходит, м-м-м?