Особенный наследник

Глава 8

Интерлюдия 2 (Андрей)

Огромные во всю стену окна гостиной выходил в садик с фонтаном. Евсевий сидел в плетёном кресле, а на стеклянном столике рядом стояла холодная бутыль с пивом. Андрей устроился по другую сторону столика, в руках он держал стакан минеральной воды.

Андрей редко употреблял алкоголь, тогда как Евсевий пил постоянно. Это началось давно, ещё после сиамской войны, и с каждым годом проблема только усугублялась. Андрей знал об этом, но ничего не говорил. Он всего лишь этайр, а Евсевий — князь. Каждый должен знать свой место. К тому же Евсевий настойчиво просил не предавать огласке его слабость. А советов он не терпел.

Вечер ещё не наступил, а Евсевий был уже под мухой.

— Так, значит, ты говорил с Константином? — спросил он, как обычно, отрывисто и грубо. — Что думаешь?

— В основном я рассказывал Косте о наших родовых этериях. С памятью у него действительно плохо.

— Не удивительно. После пули в башке никогда уже не будет хорошо.

— И тем не менее, вижу, что Костя стал очень рассудительным и разумным юношей. Он схватывает всё налету. И суждения у него… довольно зрелые.

Последняя встреча с Костей несколько озадачила Андрея. Его удивляли перемены в характере парня. Тот стал значительно более уверенным, более решительным и теперь явно был себе на уме. Костю словно подменили.

— Взрослеет, — произнёс Евсевий. — Чему удивляться? Ты сказал ему, что я просил?

— Сказал.

Возникла пауза. Андрей поставил стакан на стол.

— Знаешь, Андрей, я вот о чём подумал, — прервал молчание Евсевий. — Может быть, мы не там ищем убийц?

— В каком смысле, не там?

— Над нашей семьёй нависла угроза. Мы обязаны разобраться. Пусть эфоры клана ищут убийц на окраинах. А мы будем искать здесь — искать тех, кто предал семью. Это могла быть Ирина.

— Ты думаешь, что это… Ирина? — Андрей с сомнением посмотрел на Евсевия.

— Ей нужна власть. Не видишь что ли? Костя может быть в опасности. Весь род может быть в опасности!

— Конечно, проверить можно, но… я не думаю. Это очень не похоже на неё. Она та ещё штучка, но…

— Не строй иллюзий. Она коварна. Мы не знаем, как далеко она зайдёт.

— Я сделаю всё, что в моих силах, — сказал Андрей.

— И ещё. Готовь вылазку. На следующие выходные запланируем охоту. Костя поедет с нами. Все поедем.

— Думаешь, стоит? В такое время?

— Мы отвечаем за безопасность на нашем участке. Что бы ни происходило, наше дело остаётся неизменным. А Костя до семнадцати лет должен получить опыт. Так хотел Дмитрий.

Андрей снова искоса посмотрел на родственника. Тот вёл себя так, словно уже был предводителем рода, хотя герусия ещё не утвердила должность наместника и опекуна для Льва Васильевича.

В последние годы Евсевий, Дмитрий и Фёдор Васильевич разделили ответственность поровну, но Дмитрий погиб, а Фёдор Васильевич в связи с преклонным возрастом собирался отойти от дел. Оставался Евсевий. И Ирина. Она ведь действительно могла попытаться захватить власть над родом. Андрей и сам думал об этом, а Евсевий даже сомнений по этому поводу не испытывал.

— Хорошо, я буду готовить вылазку, — кивнул Андрей.

— Я заинтригован, — проговорил я, окидывая взглядом молодую учительницу. — Что у вас за дело ко мне, раз мы остались после уроков, да ещё и наедине?

Ника Гордеевна усмехнулась и посмотрела на закрытую дверь класса:

— Видишь ли, Костя, есть дела посерьёзнее нашего предмета.

— Кто бы спорил. А что именно?

— Да вот, дошло до моих ушей, будто у тебя был разговор с одним из учеников из восьмого класса — с Григорием Мономахом.

Я сразу же понял, что преподавательница совсем не шуры-муры тут собралась крутить. Она как-то была связана с этой компанией.

— Да, мы разговаривали, — ответил я.

Ника Гордеевна повернулась ко мне и посмотрела очень внимательным пронизывающим насквозь взглядом, словно следователь на допросе. На допросе я никогда не был, но следак знакомый имелся — мой одноклассник. Звал меня к ним в отдел работать. Я не пошёл — платили мало. У него жизнь и карьера неплохо складывались, да в тайге два года назад медведь его задрал.

— О чём же была ваша беседа? — Ника Гордеевна говорила сухим деловым тоном.

— Если вы знаете, что у нас была беседа с Григорием Мономахом, то и о чём она была — думаю, вам тоже известно. С какой целью спрашиваете?

— Ты прав, мне действительно известно, о чём с тобой разговаривали. Вот только понять не могу, зачем? Почему тебя решили пригласить в клуб? И почему именно сейчас?

Я развёл руками:

— Вы не тому эти вопросы задаёте.

— Может быть. Просто хочу предупредить тебя, что в некоторые вещи лучше не лезть. Твой отец был уважаемым человеком, он стоял на страже закона и сделал многое для Византийской Политии. Ты, насколько мне известно, будущий предводитель рода. Каждый твой неверный шаг может бросить тень на весь род. Помни это. И… не бойся. Григорий хоть и внук архонта, но он здесь на таких же правах, как и остальные ученики.

Я смотрел на Нику и никак не мог понять, зачем она ведёт со мной этот разговор? Возможно, от меня ускользнуло что-то важное, возможно, я чего-то не помнил из прежней жизни Константина.

— Почему именно вы говорите об этом? — спросил я. — Почему не лексиарх, например? Вы имеете какое-то отношение к клубу?

— Не прямое. У меня есть знакомые, я слышала от них некоторые вещи и… подумала, что стоит пообщаться с тобой напрямую, не вовлекая администрацию.

Я посмотрел ей в глаза. Врёт и не краснеет. Эта Ника Гордеевна — не простой преподаватель экономики. Кто она? В какую игру играет?

— Можете считать свой долг выполненным, — сказал я. — Мне их клубы не интересны.

— Я рада. Тогда давай займёмся нашим предметом.

— А вы-то сами как считаете, это нормально, что они творят?

— На некоторые вопросы нет простых ответов. Я считаю, что это — зло, но зло малое, и во избежание большого зла с ним можно смириться.

— Но это преступление.

— Разумеется. И те, кто совершает его, понесут наказание в том случае, если их вина будет доказана. Ну а теперь, — Ника посмотрела на меня, и уголки её губ чуть приподнялись вверх. — Давай всё-таки займёмся экономикой. О посторонних вопросах поговорим, быть может, в другой раз. У меня сейчас мало времени.

Времени у неё, как оказалось, было достаточно. Мы просидели часа полтора над учебниками, разбирали непонятные для меня темы. Я бы и ещё столько же просидел в компании Ники, причём желательно в другом месте и с продолжением, но пришлось ограничиться тем, что есть.

— Ну вот, надеюсь, мы разобрали основные темы, — сказала Ника. — До конца месяца я постараюсь тебя не нагружать, а потом, извини, конечно, но будут контрольные работы. Тебе придётся делать их вместе со всеми. Поэтому не затягивай. Ну а если возникнут ещё вопросы, всегда обращайся.

— Кажется, у меня к вам будет много вопросов, — я улыбнулся. — За занятиями экономикой забываешь обо всём на свете.

— Только желательно, чтобы вопросы были по теме наших занятий.

— А какие же ещё? Хотя такой симпатичной преподавательнице, как вы, я бы и другие вопросы задал.

— Константин, — Ника строго посмотрела на меня. — Давай не будем переходить границ.

Несмотря на строгий тон, уголки её губ снова чуть приподнялись.

— Конечно. Мне уже напомнили, что с вами шутки плохи. У вас третья ступень по фибральным техникам… и это не очень-то похоже на простого преподавателя экономики, как и ваша заинтересованность гимназическими клубами.

— Мне кажется, тебе уже пора домой. Родители заждутся.

— Это вряд ли, — я поднялся, положил учебник в рюкзак, а тот закинул на плечо. — Ну тогда хорошего дня вам и до следующего понедельника.

— И тебе, — Ника улыбнулась на прощанье.

В этот же день, как и обещала Ирина, на ужин заглянул Фёдор Васильевич — брат моего деда. Солидный старец с седой лысоватой головой и длинными свисающими усами, сросшимися с бакенбардами. Он был одет в бежевый костюм и синюю феску с кисточкой, в руке он держал трость, украшенную массивным серебряным шаром.

За столом речь шла в основном о моём здоровье и учёбе, а после ужина Фёдор Васильевич позвал меня на разговор. Мы уединились в большой парадной гостиной. Устроились в креслах у пустого камина.

— Вижу, ты бодр, здоров и уже занят учёбой, — проговорил Фёдор Васильевич. — Рад, что ты так быстро вернулся к нормальной жизни.

— Я тоже рад. Чувствую себя прекрасно..

— А память возвращается? Вспоминаешь прежнюю жизнь?

— Почти всё вспомнил. Здесь это происходит быстрее, чем когда я валялся в больнице.

— Хорошо… Очень хорошо, — важно закивал Фёдор Васильевич и разгладил свои седые усы. — Надеюсь, ты не забыл главного. Ты же осознаёшь, какая роль тебе уготована?

— Конечно. Я прекрасно знаю, что мне рано или поздно придётся стать предводителем рода.

— Здравомыслие, хвала Мани, не покинуло тебя — и это самое главное. А память вернётся. Ты же не восьмидесятилетний старик, — Фёдор Васильевич рассмеялся сквозь усы. — Пока ты слишком молод для предводителя, но я надеюсь, ты получишь правильное воспитание. В любом случае, до тридцати лет по всем важным вопросам тебе придётся советоваться с герусией рода. Таков порядок. Поэтому нам с тобой предстоит встретиться ещё не раз. Но сейчас меня вот что интересует. До моих ушей донёсся слух, будто вы с матушкой, скажем так, не очень ладите. А тебе понадобится представитель, чтобы вести твои дела. Попечитель должен быть тем человеком, которому ты всецело доверяешь. Как самому себе. Поэтому я прямо тебя спрошу: кого бы ты хотел видеть своим попечителем? Возможно, кого-то из дядьёв? Можешь не таить своих мыслей. Обещаю, разговора этот останется между нами.

Похоже, Евсевий продолжал копать под Ирину, и уже добрался до старцев. Это было ожидаемо, но я не собирался менять выбранную стратегию.

— Простите, Фёдор Васильевич, но я не понимаю, почему вы решили, что мы с матушкой не ладим? У нас хорошие отношения, и я уверен, она будет вести дела в моих интересах и интересах рода. Она с детства воспитывала меня, и я не желаю, чтобы нас с ней разлучили. А у моих дядьёв, насколько мне известно, и без того забот хватает. Вряд ли они смогут уделять мне достаточно времени.

Фёдор Васильевич снова кивнул.

— Хорошо… Очень хорошо. Я тебя услышал, Костя. Можешь на этот счёт не волноваться. С матушкой тебя никто разлучать не собирается. Если желаешь, чтобы она стала твоим представителем, так тому и быть. Рад, что мои тревоги оказались напрасны.

Этим вечером Фёдор Васильевич ещё долго о чём-то беседовал с Ириной, но я при их разговоре не присутствовал.

В пятницу уроков было меньше, чем обычно, а после них на ринге спортивного корпуса состоялся отборочный тур состязаний по вольному рукопашному бою среди девушек. На это мероприятие сбежалась вся школа, особенно парни: кто-то — чтобы болеть за своих подруг или родственниц, кто-то — потаращиться на девчонок-участниц, одетых в обтягивающие короткие шорты и топики, подчёркивающие все прелести.

Я сидел в первом ряду, с одной стороны от меня расположилась компания незнакомых ребят, с другой — группа одноклассниц Инессы.

Сестра сражалась в пятом бою. В своём спортивном наряде она буквально притягивала взгляд парней и мой, естественно — тоже. Я, конечно, не собирался выходить за рамки подобающих отношений. Всё-таки формально она — моя сестра, а девчонок вокруг хватает. Но полюбоваться на её аппетитную фигурку я не считал зазорным.

Против Инессы выступала худощавая светловолосая девушка. У обеих фибральная сеть была хорошо развита. Инесса обменялась с соперницей ударами. Несколько раз они сцеплялись, боролись, но потом расходились. Наконец светловолосая схватила Инессу и швырнула на маты, но сестра вывернулась, и на матах оказалась её соперница, после чего Инесса заломала ей руку. На этом бой был окончен.

Вольный рукопашный бой походил на ММА, но тут не использовались локти и колени. По крайней мере, я не заметил. Зато были в ходу весьма экзотические удары ребром и основанием ладони, напоминающие то ли вин-чунь, то ли ещё какое-нибудь китайское боевое искусство.

Женщина, выступавшая в роли судьи, объявила имя Инессы, как победительницы и подняла вверх её руку.

— Молодец, сестра! Так держать! — крикнул я, подключившись к радостным возгласам девчачьей компании слева от меня.

Инесса улыбалась во все тридцать два зуба. Помахала мне.

Затем на ринг вышла вторая пара участниц.

— Так значит, ты — брат Инессы? — спросила девушка, сидевшая рядом.

Я обернулся. На меня смотрела темноволосая красавица с длинной косой. Карие глаза с задорным огоньком, курносый носик, ямочки на щеках. Губы сложены в наглую усмешку.

— Верно. Брат, — ответил я. — А ты с ней в одном классе учишься?

— Да, мы с Инессой учимся в одном классе. А я тебя видела как-то в прошлом году. Ты к нам в класс приходил. А правда говорят, что у тебя мало сил и ты ни разу ни с кем не дрался и даже на охоте ещё не был?

В тоне её чувствовалась издёвка.

— Про то, что не дрался — врут. На охоте не был.

— Но почему? Ты же из рода охотников?

— Не долетели, — развёл я руками. — Разве ты не знаешь, что случилось?

Девушка перестала ухмыляться и произнесла как-то торопливо:

— Да, слышала. Мои соболезнования.

Начался второй бой, и всё наше внимание было поглощено им. Следующие две участницы колотили друг друга сильно и долго. Но потом одна из них — девчушка, выглядящая лет на пятнадцать — сбила с ног свою рослую соперницу и сделала болевой захват, окончив тем самым поединок.

— Так значит, ты пришёл сестру поддержать? — возобновила беседу темноволосая красавица.

— Разумеется. Ну и посмотреть на девчонок. Святое дело.

Моя соседка хмыкнула:

— И как?

— Неплохо. Ты случайно не участвуешь в боях? Мне кажется, тебе бы очень пошёл бы такой наряд. Я бы взглянул.

— Нет, не участвую. Но тебе задницу надеру и так.

— Воу, дамочка, полегче. Я девушек не бью.

— Тебе и не придётся. Потому что я тебя сама отпинаю.

На губах девушки по-прежнему была игривая, наглая, и в то же время очаровательная усмешка.

— Ты хочешь меня избить? За что? За то, что я комплимент тебе сделал? — удивился я.

— За то что язык распускаешь. Ну так что? Струсил?

— А можно хотя бы узнать имя той, которая хочет меня избить?

— Зоя.

— Очень приятно. Костя.

— Знаю.

— Э, ну так вы будете драться или нет? — спросила Зою одна из подруг.

— Кажется, нет, — проговорила она разочарованно. — Силы у нас неравны. Брату Инессы меня не одолеть.

— Не был бы на твоём месте так уверен, — меня взял азарт. Не хотелось уступать этой наглячке. А она как будто намеренно меня задирала. Ещё и подруги подначивали:

— Так ты сама, небось, испугалась?

— Это я-то испугалась? Вот ещё! — возмутилась Зоя.

— Мне просто девушку бить не хочется, — сказал я. — Но если вы настаиваете…

— Хорошо. В понедельник к полчетвёртого жду тебя в малом зале, — заявила Зоя с торжествующим видом. — Посмотрим, кто кого.

Таким образом, в понедельник мне предстояло две драки. Вначале — с Кириллом, потом — с этой дерзкой девчонкой. Мне казалось, что первый бой окажется куда труднее, ведь Кирилл участвовал в соревнованиях и даже занимал какие-то места. Я, конечно, уже справился с одним задирой, но вожак нашего класса мог оказаться сильнее.

В шестерницу Евсевий не пришёл к нам в гости. Он вместе с Ириной был на собрании герусии, где решалось, кто будет руководить родом в ближайшее время.

Первый день новой недели считался особенным с точки зрения местной религии. Как и у нас, все верующие утром посещали храм. День этот назывался днём восхождения, или по-простому — неделя, то есть день, когда никто ничего не делает. В общем, прямой аналог воскресенья.

Как и подобает любому благочестивому семейству, мы отправились в храм на службу в честь пророка Мани.

Храм, как снаружи, так и внутри, походил на католический. Длинное помещение со множеством скамей, высокими арочными сводами и цветными витражами. Стены были окрашены белым. Вместо органной музыки играли флейтисты. Заунывная торжественная мелодия наполняла огромную залу.

На возвышенность стоял алтарь, на алтаре — статуя безликого мужика с крыльями, на груди которого был выгравирован треугольник в круге. У меня на шее висела серебряная цепочка с таким же знаком — символом местной религии. Перед статуей располагались подсвечник с десятью свечами и чаша. Алтарь и посуда блестела позолотой.

Священник в длинной белой мантии, подпоясанной красным кушаком, и в головном уборе, похожем на камилавку, только белого цвета, на распев зачитывал что-то на незнакомом языке. Затем налил в чашу жидкости из двух золотых кувшинов, после чего произнёс короткую проповедь. Церемония эта почему-то называлась жертвоприношением.

Я сидел на длинной скамье между Ириной и Инессой. Рядом расположились наши родственники от мала до велика. Перед началом службы мне пришлось со всеми поздороваться, при этом каждый и каждая не забыли справиться о моём самочувствии.

Мужчины были одеты в такие пёстрые костюмы, что рябило в глазах. Женщины же наоборот носили белые наряды. Я облачился в ярко-синие пиджак и брюк и красную турецкую шапочку. Определиться мне помогла Инесса, заодно она напомнила, как в каком случае следует одеваться. Весь вечер объясняла.

На церемонию жертвоприношения, равно как и на прочие религиозные праздники, было принято мужчинам надевать яркие цвета, женщинам — светлые. То же самое касалось официальных мероприятий, но на них женщинам тоже дозволялось наряжаться ярко. Особенно в почёте у аристократов были зелёные, синие, фиолетовые и пурпурные оттенки. Этайры одевались в костюмы более приглушённых тонов, а простолюдины — в чёрный, тёмно-серый и коричневый цвета. Для самых низших страт даже существовал запрет на ношение яркой одежды. Впрочем, эти правила распространялись только на деловые и праздничные костюмы.

А вот среди головных уборов царило великое разнообразие. Мужчины часто носили разноцветные фески — турецкие шапочки с кисточкой, но не гнушались и обычных фетровых шляп. Из-за жаркого климата были широко распространены соломенные шляпы и канотье, их носили с костюмами светлых тонов.

После службы наша семья не стала долго задерживаться. Ирина отвезла нас домой на машине. А вечером, к ужину явился Евсевий со своим семейством.

С Евсевием приехали его жена и деть. Дочь была крупной девушкой с таким же, как у отца, греческим профилем, а сын — чернявым парнем с угловатым лицом, густыми бровями и уже начавшей прорастать бородкой. Звали его Леонид. Был у дяди и ещё один сын, но он служил в какой-то компании клана и проживал отдельно от родителей.

За едой, как всегда, важных дел не обсуждали. Леонид кое-что рассказал о себе, а меня спрашивали о первых днях учёбы. Я по обыкновению отделался дежурными фразами.

В целом семейка дяди производила благоприятная впечатление — все позитивные, темпераментные. Только сам Евсевий выделялся на общем фоне довольно грубым нравом. Впрочем, сынок его меня насторожил — какой-то он был слишком улыбчивым. Постоянно лыбился. И на Инессу то и дело пялился. Или мне так показалось.

Когда был съеден десерт, Ирина и Евсевий решили отправиться в кабинет, дабы продолжить общение в приватной обстановке. Они встали из-за стола, поднялся и Леонид.

— Секундочку, — остановил я их. — Если речь пойдёт о делах семьи, я тоже намерен присутствовать.

— Разговор будет взрослый. Тебе ни к чему в нём участвовать, — отрезал Евсевий.

— Отчего же? — вступилась за меня Ирин. — Константин прав. Он — будущий хозяин дома и будущий предводитель. Если он желает вникать в дела семьи, какое мы имеем право препятствовать ему?

— Вот именно, — я поднялся, промокнул салфеткой рот. — Дела семьи — это и мои дела. Поэтому, дядя, не обессудь, но я буду присутствовать при вашем разговоре.

— Что ж, — Евсевий как будто даже растерялся от такого напора с обеих сторон. — Если твоя матушка не против, присутствуй. Пойдёмте уже. Не будем тратить время попусту.