Первая чаша

1. Монах

«Давным-давно, целое тысячелетие назад, в мире появился Бессердечный, а земли Зеракана, Эльбия и Эльдовер утонули в пролитых им реках крови. Он отнимал тысячи жизней мановением руки, и никому не под силу было остановить чудовищную жатву. Пока он не исчез так же неожиданно, как и пришёл в этот мир. Никто точно не знает, что произошло, но страдания мира прекратились вместе с его исчезновением. А мы продолжим молиться Высшим день за днем, чтобы Век Крови никогда не повторился».

Из рассказов отца Мусаила

«Первая чаша пьётся за мёртвых».

Гортазианский обычай

Лопата с трудом вгрызлась в сухую почву, изнуренную долгой жарой, и отбросила в сторону ещё одну кучку земли. Пронизанный белыми нитками корней ком вылетел из вырытой могилы, а Орей, приготовившийся было копать дальше, вдруг остановился, подумав: «Не рано ли я начал заниматься этим? Настоятель ещё жив».

Монах некоторое время просто стоял на самом дне могилы и смотрел на нависшие над ним кроны грушевых деревьев, усыпанных желтеющими фруктами. Здесь, прямо в монастырском саду, в дальнем уголке, находилось и небольшое кладбище, где обрели место последнего пристанища слуги горной обители. Только в эту секунду Орея внезапно посетила мысль, что когда настоятель умрет, монах останется совсем один, ведь в обители уже много лет не было новых послушников.

Он закончил копать и ловко выбрался наверх, придирчиво оглядев проделанную работу. Ровная прямоугольная яма вселяла в Орея тревожные мысли своим угнетающим предназначением, но так происходило всякий раз, когда он оказывался на краю и смотрел вниз, представляя там очередного почившего монаха обители. Человека, которого он много лет знал, с кем разделял трапезу, молитвы и проводил вечера за долгими беседами об учении Высших.

Вокруг, чуть в стороне от ровных рядов грушевых деревьев, высились каменные столбики с начертанными именами и датами смерти. Надгробий было чуть больше пятидесяти – от самых старых, датированных окончанием Века Крови, до последнего с отметкой прошлого, 3544 года Века Перемирия, когда от лихорадки скончался престарелый брат Савел.

– Да помогут мне Высшие, – вздохнул монах, обратив взор к небу, но тут же зажмурился от палящего солнца.

Полдень. Голову напекло, а плотная льняная рубаха под рясой прилипла к телу. Хотелось бы сбросить с себя верхнюю одежду, все равно никого рядом нет, но не положено. Монастырский устав суров – даже рукава закатывать не позволительно. Переодеться можно было только в закрытой келье, наедине. Все настоятели, которых помнил Орей, говорили, что это позволяет сохранить чистоту плоти, хотя он не совсем понимал, о чём идет речь.Монах воткнул лопату в горку вырытой земли и, оттянув пальцами воротник, насколько это было возможно, подул себе за шиворот. Это мало помогло, легкое дуновение только раздразнило воспаленную от жары кожу.

– Высшие посылают мне испытания, – внушил себе Орей и, закинув лопату на плечо, поспешил в тень обители.

Расположенный на склоне горы монастырь Полуденные Врата, основанный отцом Андреасом в разгар Века Крови, был создан внутри горы. Все многочисленные помещения, залы и кельи укрывались в каменной прохладе, и жаркие дни монахи предпочитали проводить там. Орей так торопился вернуться в обитель – место, которое служило ему домом почти сотню лет, что едва не споткнулся, зацепив сандалией ступеньку.

Длинная лестница тянулась по склону от сада и фермы до самого монастыря. Плиты, составляющие ступени, заросли травами и почти утонули в почве, а некоторые из них наоборот чересчур выпирали, отчего подъем всякий раз превращался для Орея в очередное испытание ловкости.

Он откинул циновку, прикрывавшую узкий прямоугольный вход, и шагнул внутрь, оказавшись в общем обеденном зале, от которого извилистые коридоры расходились внутрь горы, словно солнечные лучи. Северный вел в библиотеку, северо-западный – в кельи, северо-восточный – на кухни и в кладовую, восточный – в мастерскую и винодельню, а западный – в прачечную. Вход располагался с южной стороны, поэтому большую часть суток от него в обеденный зал падал свет.

Орей задвинул циновку за собой и прошел мимо стола, окруженного дюжиной стульев. Сколько помнил монах, в обители никогда не одновременно находилось больше двух десятков человек. На высеченном из цельного камня прямоугольном столе одиноко стояла пустая глиняная миска, что осталась в обеденном зале с завтрака Орея. Вся монастырская работа, в отсутствие других монахов, легла на него. Теперь он и стирал, и готовил, и чинил мебель, и даже сам намеревался в этом году собрать груш и изготовить вина, хотя до этого сам никогда этим не занимался. Обычно монахи обменивали напиток на разную утварь, инструменты или урожай. Золото здесь было не в ходу, а редкое вино из обители высоко ценилось на религиозных праздниках у гортазианских селян, которые зачастую выстраивались в очередь, чтобы получить заветную бутылочку и благословение.

С тех пор как настоятель слег с болезнью, жизнь стала намного сложнее. Старик перестал ходить, и Орей ухаживал за ним. Но это никогда не было ему в тягость, поскольку Шамета знал с юности. С его юности разумеется. Когда Шамет пришел в обитель, они с Ореем выглядели ровесниками.

Теперь старик почти утратил зрение, не мог даже покинуть келью, но Орей все равно считал его другом.

Он вошел в келью настоятеля, столь же скромно обставленную, как и прочие кельи. Напротив прикрытого циновкой входа приставлена к стене узкая кровать, справа небольшой стол со свечами для чтения, на углу закрытый старый фолиант с молитвами и историями о Сотворении. Посередине лежала раскрытая книга с записями по хозяйственной части монастыря. Через неровное круглое оконце келья слабо освещалась дневным светом.

– Шамет, это я… Орей, – сказал монах и присел у кровати старца. Выцветшее шерстяное покрывало зашевелилось, из-под него раздалось кряхтение. Настоятель сильно исхудал, но переворачивался тяжело – в последние дни у него стали ныть кости. И вот на Орея подслеповато взглянул седой бородатый старик с узким лицом и впалыми щеками. Монаху стало грустно – он помнил Шамета молодым черноволосым парнем, с которым они вместе таскали воду, готовили еду, учились читать и писать. А сейчас от него осталась лишь тень человека, и даже она скоро растает, оставив друга одного.

– А-а, Орей… Где ты был, друг мой? – Шамет прищурился, в уголках водянистых блекло-карих глаз сверкнули слезы.

– Я… э-э… был во дворе, работал в саду, – ответил монах, взявшись за сухую руку настоятеля. Не хотелось рассказывать, что место последнего пристанища для друга уже готово. – Тебе что-нибудь нужно? Поесть хочешь? Я приготовлю…

– Не надо… Мне… Мне уже больше не нужно готовить, – Шамет тихо кашлянул. – Я… хочу только спросить… Не пришел ли кто?

– Новые послушники? – удивился Орей. – Нет. Никого не было.

– Жаль… Не на кого оставить обитель, – сокрушенно произнес настоятель. – Что ж… Может быть, это действительно конец…

– Почему? Я же останусь здесь. И подожду, вдруг кто-нибудь придет, – Орей улыбнулся старому товарищу.

– Я уже не успею передать знания настоятеля следующему… как мне когда-то передал отец Дагур…

Орей никогда не завидовал настоятелям, но в последние годы осознал, что рано или поздно и до него дойдет очередь возглавить обитель. Однако слова Шамета противоречили этому, даже несмотря на то что в монастыре остался всего один монах.

Он хмуро поглядел на старца. На языке крутилось столько вопросов, но Орей не сразу решился задать хотя бы один.

– Это потому… что я не старею?

Настоятель высвободил свою руку и коснулся лица Орея. Он почувствовал шершавые пальцы, погладившие его щеку и подбородок. С тех пор как возмужал, Орей всегда выглядел одинаково – светловолосый коренастый парень, которому на вид не больше двадцати лет. За те десятилетия, что он провел в Полуденных Вратах, казалось, время над ним не властно.

– Да… ты такой же, как в день нашей первой встречи. Признать, я завидовал тебе… Когда силы покидали мои мышцы, а ты оставался как прежде молод и силен. А самое главное, твоя душа оставалась чистой. Я знаю, что никогда тебя не посещали греховные мысли… – Шамет медленно убрал руку от лица монаха и спрятал под шерстяным покрывалом.

– Но мне до сих пор снятся те жуткие сны про сколопендр под кожей. И… – Орей поморщился от воспоминаний о своих ночных видениях, – Я иногда хотел стать настоятелем, – сознался он. Старик сначала тяжело помолчал, а потом хрипло усмехнулся в густую бороду.

– Ты не можешь стать настоятелем, потому что… – Шамет замолчал, хватанув воздух беззубым ртом, – ты не сам выбрал этот путь. Ты не… не пришел в Обитель добровольно, тебя передали нам на воспитание. И правда не только в этом.

– Тогда в чем? – насторожился монах.

– Эта история была передана отцу Дагуру отцом Мусаилом восемьдесят лет назад. История о ночи, когда ты появился в обители. Это записано в хрониках.

Орей замер, боясь даже дышать. Историю о своем появлении в монастыре он уже слышал, но предчувствие подсказало, что правда разительно отличается от того, что ему рассказывали раньше. Ему еще Мусаил поведал, о том, что его подбросил к вратам обители отец. О матери ничего не было известно. Обычный брошенный ребенок, сирота, коих по свету после Века Крови остались миллионы. С одним только исключением – длань старости по неясным причинам не коснулась этого подкидыша.

– Ночь была спокойная и ясная, – начал Шамет, пристально глядя на Орея, словно прекрасно видит его, – братья отужинали и уже собирались отойти ко сну, а у порога вдруг появился путник. По виду очень напоминавший воина… Со спящим пятилетним мальчиком на руках. Ребёнок был завернут в синий плащ. Незнакомец, чьей внешности никто не запомнил, назвал твоё имя, положил у порога тебя и свой меч. Удивительное оружие, красивое и наполненное магией… – Шамет взял паузу, чтобы отдышаться. – После чего незнакомец пропал. Все решили, что это твой отец. Но очнувшись, ты ничего не помнил, даже своего имени… И если бы его не назвал принесший тебя, думаю… сейчас тебя бы звали иначе…

Орей сглотнул, посмотрел на Шамета с волнением. Сердце тревожно забилось в груди. Да, это была не та правда, которую он слышал прежде.

– Сдвинь кафедру в библиотеке, – прохрипел настоятель. – Твоё истинное наследие покоится под каменной плитой.

Монах смог только нерешительно кивнуть, не понимая, зачем ему вообще нужно какое-то наследие. Не всегда знание истины ведет к добру. Ему всегда было хорошо и спокойно в стенах обители, и он прекрасно жил, и не зная этой странной правды. Твердо понимал Орей одно – раз его отдали сюда, значит, он был не нужен. А в обители он всегда полезен – таскает воду, ухаживает за садом и фермой, помогает с починкой мебели.

– А теперь, друг мой… Прошу… принеси мне воды… – просипел настоятель.Орей тут же подскочил с места и побежал на кухню. Там среди столов отыскал бадью с холодной родниковой водой, которую с утра принес для питья и готовки, наполнил глиняную кружку и поспешил к Шамету. Вернулся в келью настоятеля, протянул ему питьё, но тот никак не отреагировал. Сухая старческая рука, покрытая темными пятнами, не шевельнулась.

– Шамет? – Орей наклонился к нему, проверяя, жив он или уснул. Но тяжелого дыхания больше не раздавалось, а лик старца выглядел умиротворенным с закрытыми глазами. Монах поставил кружку на пол, схватился за ладонь друга, ощутив, что она сделалась совсем холодной, и горько и долго плакал возле его кровати, позабыв даже молитвы, которые надлежало сразу прочесть над усопшим.

Скорбь и ужас грядущего приковали Орея к полу. Он словно чувствовал, что всякий следующий шаг, сделанный им в одиночку, приведет к чему-то неведомому и оттого ещё более страшному. Ведь на протяжении последних девяноста лет монах покидал стены обители лишь для того, чтобы набрать воду в горном источнике, а после этого сразу же возвращался назад. Все, что он видел вокруг – нескончаемые и прекрасные горы, стеной обступившие необъятную зеленую долину. И не было нужды покидать это восхитительное, спокойное и безопасное место.

Взяв себя в руки, Орей прерывисто зашептал, глотая катящиеся по щекам слезы:

– Да приведут тебя Высшие по дороге к свету… И не покинут они твою… твою душу на пороге перерождения…

Страшная мысль вдруг посетила Орея – могилу он выкопал не зря. Хотя до похорон нужно было еще омыть тело, завернуть в саван и снова и снова зачитывать молитвы, чтобы тело умершего не захватили демоны. Монах сам никогда такого не видел, но в старинных фолиантах довольно красочно описывались подобные случаи.

Утерев рукавом слезы, Орей встал с колен и, бессвязно бормоча под нос слова молитвы, направился в прачечную на поиски подходящей для савана ткани.

В столовой монах остановился и замолчал. Гулкое затухающее эхо его голоса заставило вздрогнуть. Он вспомнил, как порой здесь, за этим столом, было оживленно. Его братья рассказывали истории о дальних землях, диковинных зверях, услышанные от паломников и путешественников. Настоятели зачитывали перед трапезой благословения, а после объясняли пользу разной еды или травяных отваров. Орей всегда слушал с большим интересом, и порой думал, как бы хорошо им было отправиться в путь за пределы Гортазии – страны, где стояла обитель.

Орей рассеянно смотрел на спинки деревянных стульев, расставленных вокруг стола.

– Здесь сидел брат Шамет, – он заговорил, чтобы разрушить тишину, спутавшую его мысли. – А потом он пересел туда, – монах указал на кресло во главе стола, словно рассказывал об этом невидимому собеседнику. – А тут сидел… то есть сижу я, – провел ладонью по спинке стула слева от кресла. Хотелось выругаться, но Орей знал – вся эта скверна от демонов, поэтому отвернулся от стола, зажмурился и снова забормотал молитву, чтобы отогнать сгущающийся вокруг него мрак.

К позднему вечеру почивший настоятель был омыт и обернут в саван, а Орей всё никак не мог решиться опустить его в могилу. Казалось, стоит только закопать старого друга и это, а не его смерть, в действительности ознаменует конец жизни обители.

Монах сидел за столом в келье настоятеля и читал молитвенник, изредка косясь на тело, под саваном. Стемнело. Дневного света перестало хватать для чтения, и Орей зажег свечи.

– Ночью не хоронят, душа заблудится, и демоны утащат её к себе, – повернувшись к покойнику, высказал монах давно заученную истину и уткнулся в молитвенник, пропуская половину начертанных на желтых от старости страницах слов. В нем были литании на все случаи жизни, и Орей знал наизусть всю книгу. Перечитывал при неровном пламени свечей, чтобы отвлечься, уснуть не получалось. Глаза жгло от усталости и выплаканных слез. Есть не хотелось, рядом с мертвецом аппетит совсем пропал. Все вспоминалось, как было хорошо и весело всю жизнь проводить с Шаметом. Он стал ему самым лучшим и единственным другом. Даже тяготы и наказания за провинности и шалости в юности вместе они переносили стойко. А что делать дальше, Орей не понимал.

Резкий порыв ветра задул свечи на столе, и в келье стало темно.

– Высшие, сохраните свет в моей душе, да не позвольте мраку пролиться на землю, да изгоните зло, что смотрит на нас из глубин Межмирья… – по памяти затараторил Орей, прикрыв оконце заслонкой. Одному в темноте каменной кельи стало вдруг так жутко, как ещё никогда не было. Удушливая тьма погрузила монаха в отчаяние. Он начал повторять молитву все громче и громче, будто бы мог своим голосом отпугнуть невидимое зло, прокравшееся в обитель и зародившее смятение в его душе.

Дрожащими руками Орей нащупал наполовину сгоревшую свечку и оторвал её от стола. Чтобы зажечь её снова, пришлось бы идти на кухни, где есть очаг, угли и кресало.

Монах медленно встал, наощупь двинулся в сторону выхода из кельи. Раздался скрип кровати и странный треск, и монах замер на месте, настороженно прислушиваясь.

– Свет… – прошептал он.

И вдруг понял, что очертания предметов стали видны чуть лучше. Их словно озаряла не свеча, но плавный равномерный свет, обволакивающий, как солнце, скрытое облаками. Орей в недоумении повертел головой и натолкнулся взглядом на завернутого в саван Шамета.

Тело настоятеля сидело на кровати, обмотанное льняной тканью и медленно поворачивало к нему голову. Орей заорал и бросился к выходу. В панике лбом врезался в косяк, и, схватившись за голову, выкатился в коридор, пытаясь встать. Ноги не слушались, но и странный золотистый свет не иссяк. Он видел дорогу, видел, куда идти, только получалось плохо, потому как ноги перестали его слушаться. Истошно крича и шатаясь от стены к стене, Орей помчался в обеденный зал. В ладони по-прежнему лежала свеча, ставшая скользкой от пота.

«Мне нужно оружие! Меч!» – лихорадочно подумал Орей, вспомнив историю, рассказанную настоятелем. Сегодня у него не было времени проверить её правдивость. Да и сказать по правде, Орей боялся того, что может отыскать в библиотеке. Но добежав до трапезной, монах остановился и развернулся, глядя в непроницаемо-черный провал коридора, оставшегося позади. Тьма выглядела безжизненной. Робкий свет выявлял очертания каменных стен.

Отдышавшись и слегка успокоившись, Орей встряхнул головой.

– Не может быть, чтобы Шамет сидел. Он же умер днем. Не может этого быть… Это… это мне просто померещилось. Может, я задремал за книгой, – он изо всех сил принялся убеждать себя в том, что жуткое видение не было правдой.

«А если это демон?» – возникла мысль в его сознании.

– Не может быть, – вслух возразил себе Орей. – Я читал молитвы, а молитвы изгоняют демонов.

«А если нет?» – подозрения не отступали.

– Значит, надо пойти и проверить! – рявкнул монах, злясь на собственное малодушие. Он все ещё не понимал, откуда взялся свет. Все двери и заслонки на внешних окнах на ночь обычно закрывались, значит, лунный свет тоже не мог проникнуть в обитель. А Орей никогда не ходил здесь ночью в полной темноте.

Монах несмело шагнул в коридор. Сделал два шага вперед и тут же услышал леденящий душу сиплый стон, который вряд ли смог бы издать человек. Орей застыл на месте.

– Ветер… это просто ветер… – вторил он себе, но все убеждения скоро превратились в молитву. – Высшие, сохраните… свет в моей душе… – голос срывался, свеча в руке вдруг разломилась надвое, и Орей её выкинул. – Не позвольте м-м-мраку… п-п-пролиться… н-на… на… – он лепетал и с каждым через силу выдавленным словом делал шаг обратно к кельям, – землю… да…. Изгоните… зло… что…. Глядит… н-н-на нас… из мрака… Межмирья.

На лодыжке сомкнулся холодный капкан. Орей опустил взгляд и увидел белое червеобразное нечто, высвободившее из-под покрова костлявую руку, покрытую темными старческими пятнами. Голова обмотанного саваном мертвеца была повернута под неестественным углом. Настоятель полз на животе, но его скрытые тканевыми складками глазницы были обращены к Орею.

Монах дернул ногу к себе и вместе с тем подтянул мертвеца, издавшего тот самый леденящий душу стон. Рука накрепко вцепилась в лодыжку Орея и не желала отпускать.

Он попытался бежать, но хватка мертвеца не позволила, монах упал на спину. Пальцы разомкнулись, настоятель подтянулся за пояс рясы монаха, а тот, едва сдерживая в груди вопль, попытался отползти подальше.

Голова под саваном с противным хрустом повернулась к Орею. Он увидел сквозь белое полотно, как у мертвеца раскрылся рот. В ужасе выскользнув из-под настоятеля с истошным криком, монах со всей силы пнул его ногой по лицу, развернулся и вскочил на ноги, помчавшись обратно.

Теперь его путь лежал только в библиотеку. Если там и вправду есть меч, им можно воспользоваться, чтобы уничтожить то, что вселилось в тело его почившего друга.

Орей не сомневался в одержимости этого мертвеца, поскольку читал об этом в книгах. Нечто темное захватило тело Шамета, превратив его в умертвие.

Ворвавшись в библиотеку с безумным воплем, монах разрушил почтенную тишину, вечно царившую среди книжных стеллажей. Пронесшись мимо письменных столов и парт, за которыми и он когда-то обучался, будучи послушником, Орей добежал до кафедры и с размаху налетел на неё. Массивная глыба, из которой та была высечена еще в Век Крови, лишь слегка пошатнулась.

Орей ненадолго замер, прислушиваясь. Из коридора, почти в полной тишине, звучали ритмичные звуки – умертвие ползло к нему, сомнений не было. Злая сущность чувствовала присутствие жизни.

Монах навалился на кафедру с криком, штурмуя её, но внушительный вес колонны не позволял просто так опрокинуть древнюю как сами стены обители глыбу. Она чуть приподнялась, Орей весь покраснел от натуги, в голове застучала кровь.

Руки не выдержали, опустились, и кафедра грузно вернулась на своё законное место.

Монах потер горящие от усталости мышцы. Звук удара ладонью по каменному полу, заставил его вскочить. Умертвие почти размотало плотный саван и вползло в библиотеку на четвереньках. Шамет смотрел на него черными глазищами одержимого, изо рта на бороду что-то вытекало, из горла вырывались ужасные звуки.

Орей люто выругался, оббежал кафедру и навалился на неё с другой стороны. Умертвие двигалось все быстрее, часто перебирая руками и ногами. Камень кафедры накренился, и монах почувствовал, как его тянет вслед за глыбой. От падения раздался страшный грохот, а Орей увидел, что внизу, под колонной действительно находится тайник. Узкое углубление прямоугольной формы, дна которого не разглядеть в тусклом свете.

Монах опустил туда руку, пошарил в темноте и нащупал рукоять меча, замотанного в ткань – тот самый плащ, о котором сказал Шамет. Орей потянул оружие на себя, ткань сползла на пол и сгинула в темном провале тайника. Сверкающее лезвие поблескивало платиной, на которой темнели вытравленные то ли руны, то ли узоры. Монах поразился, какой же этот меч огромный! Таким только обеими руками управиться можно. Но была и еще одна проблема – в полном неумении послушника сражаться.

Умертвие с хрустом извернулось, позвонки в спине защелкали, а ноги его выгнулись коленями вверх. Саван размотался, соскользнул на пол, и одержимый, оттолкнувшись от пола пятками, прыгнул на возвышение, где только что стояла кафедра. У монаха по спине волнами бегали мурашки от вида этого создания, что когда-то было его другом. Одержимое тело не подходило слишком близко, держалось на расстоянии и глядело чернотой глаз на острие меча. Позади Орея громоздились книжные полки, и мертвец ловко, как кузнечик, на четвереньках взмыл наверх почти неуловимым движением. Монах развернулся к нему, не опуская оружия, и тут же на него обрушилось чудовище. Меч не поразил цели – мертвец оказался проворен. Руками и ногами он вцепился в Орея и потянул на себя за шею, словно пытался оторвать голову. Монах вслепую махал мечом, пока умертвие крутилось на его плечах, соскальзывая и царапаясь. Задняя часть существа с хрустом перемещалась то на грудь, то на спину Орея, не позволяя монаху нанести удар. Он боялся, что ранит себя, но и за изодранные в кровь лицо и щеки уже начал опасаться.

Хватая ртом воздух, Орей зашатался на месте и рухнул в яму, над которой до этого незыблемым стражем возвышалась кафедра. Тварь свалилась с монаха при падении и осталась наверху, дав ему пару секунд передышки.

Тайник оказался такой глубины, что Орей не мог поместиться в нем целиком. Пришлось присесть, а руки прижать к себе, из-за чего острие меча торчало наружу.

Над угодившим в ловушку монахом раздавался мерзкий хруст костей и протяжный стон, но лезвие меча торчало из ямы примерно на треть своей длины. Орей на всякий случай втянул голову в плечи, как вдруг услышал скрежет камня о камень.

Умертвие начало сдвигать кафедру. Не ограниченное силой мышц, оно вполне могло совершить подобное, чтобы замуровать монаха внизу.

У Орея от страха резко потемнело в глазах, и он перестал что-либо видеть.

– Свет! – выкрикнул он, и вдруг меч в его руках вспыхнул как солнце и озарил всю библиотеку. Скрежет камня прекратился. Тварь с шипением отскочила от сияющего оружия. Орей наполовину высунулся из ямы, осветив парты, между рядами которых валялась глыба кафедры. В стороне, позади столов, металось недовольное умертвие.

Монах взглянул на оружие и разглядел начертанные на лезвие символы, которые не смог прочесть. Замешательство длилось долю секунды, стон одержимого мгновенно пробудил его.

Орей вылез из тайника, понял, что пока меч сияет, тварь не нападет, но и сам напасть не мог – слишком далеко, никак не успеть добраться. Да и как управиться с оружием, которое впервые держишь в руках?

Меч погас, погрузив библиотеку в кромешную тьму.

Хруст костей и торжествующий вой возвестили о смертельной опасности.

– Вот дерьмо… – снова выругался монах и подумал: «Да простят меня Высшие».

Орей успел выставить перед собой меч, вытянув обе руки, а в следующий миг его сбило с ног и впечатало в стеллаж с книгами. Перед лицом он вновь ощутил гнилостный запах трупа, но вой вмиг утих. Челюсть в последний раз клацнула у лица, мертвец дернулся всем телом и грузно обмяк на лезвии меча в одну секунду.

Монах неловко дернул руками, пытаясь сбросить с лезвия омерзительную ношу. Поверженная тварь еле-еле сползала с меча, словно решила прилипнуть. Пришлось спихивать ногой.

– Свет, – повторил Орей, тяжело дыша. Сердце всё ещё колотилось, а рукоять меча стала мокрой от вспотевших ладоней.

Меч осветил изуродованное тьмой тело Шамета. От почившего настоятеля остались переломанные куски оскверненной плоти. Тазовые кости и ноги вывернуты в другую сторону, как и шея, а живот насквозь пронзен мечом. И ни одной капли крови, только немного пены на всклокоченной бороде.

Орей опустился на колени рядом с телом и долго смотрел на него, не решаясь двинуться с места, пока свет на мече не начал гаснуть.

– Свет! – позвал он снова, но ничего не произошло, а сжавшаяся в кулак ладонь хватанула только воздух.

Оружие пропало.

– Что?.. – монах обескураженно ощупал пол вокруг себя, но ничего не нашел и не увидел. Рукой случайно задел тело Шамета и вскрикнул. Старик был мертв окончательно, и Орей надеялся, что больше никто и ничто не потревожит его покоя.

Он подполз к тайнику, пошарил рукой в поисках меча, но и там ничего не обнаружилось. Остался только плащ на полу, который монах подобрал и вытер им окровавленный лоб. Некоторое время он сидел, комкая в руках плотную ткань, ощупывая круглую застежку-шестерню и золотую цепочку.

– Это ещё что? – слетело с его губ, и вещь внезапно истаяла в его руках так же, как меч.

– Вот тебе и наследие, Орей, – сказал он себе. – Всего лишь мираж.